Каждый год мы с Шуриком хотим снять на месяц домик в Беларуси и… Лёва Би-2
Скатерть асфальта, небес парусина, летучие мыши хотят керосина. Ундервуд+Би-2 «Моя любовь»
Вот уже почти целый месяц Лёва просыпался с каким-то странным, давно забытым чувством. Тем, что осталось далеко в детстве, когда на душе так тепло и спокойно, когда мир вокруг доверчивый и добрый, когда солнышко встает и улыбается тебе одному, по небу плывут белые барашки облаков, а ночью в окошко подмигивают хитрые звезды и поют цикады. А если в какой-то из дней вдруг становилось холодно от этого звездного света, то можно повернуться на другой бок, зарыться поглубже в постель, уткнуться носом в душистую теплую шелковую шубку Шурика, который спросонья ворчал, что некоторые ненормальные снова не дают спать, но при этом обеспокоенно обнюхивал, лизал в нос и щеки, а потом закутывал его в кокон из своих крыльев, обнимал крепко-крепко, и Лёве сразу делалось так тепло, так уютно, что он снова засыпал. И безмятежно спал до самого утра. Просторное дупло на верхушке столетней сосны, стоящей на самой окраине Подмосковного леса, Лёва отыскал сам. И решил, что это будет просто отличное место для жилья. Вообще, летучие мыши оказались совсем не такими, как про них привыкли думать обычные люди. Во-первых, они отлично видели, и не только в темноте. Во-вторых, на крыльях, к которым оказалось не так-то и трудно приспособиться вместо рук, оказалось по два очень цепких пальца-закорючки, которыми было очень удобно держаться за ветку (или за Шурика) и помогать себе ловить добычу на обед. Ну, а в-третьих, мышиное тело оказалось таким гибким, таким сильным и выносливым, что можно было целый день охотиться, подняться выше самых высоких елей и облететь весь лес и почти не устать. И вечерами, падая в домике на их с Шуриком ложе, Лёва чувствовал, как впервые за много лет у него без таблеток больше не затекает и не отваливается спина. Шурик, разумеется, поначалу предложил не отрываться от коллектива: все окрестные подмосковные мыши обитали в большой серой пещере прямо возле реки. Когда они попали туда (болтушка-сорока указала дорогу), то на них сразу же уставились сотни, а может, даже тысячи любопытных глазок-бусинок, висевших под каменными сводами. В чуткий нос ударило множество чужих запахов, резких и неприятных. Учуяв чужаков, мышиное племя залопотало, запищало, захлопало крыльями, так что Лёва, поначалу жавшийся за спиной у Шуры, ощерилсяи дал заднего хода. В общем, попросту малодушно сбежал, и жить в этой коммунальной пещере категорически отказался. Кроме летучих мышей, разного зверья в лесу обитало немного. Десяток зайцев, белки, семья ежиков, большая лохматая сова, несколько толстых водяных крыс, живших под песчаным берегом, да один барсук, которого никто никогда не видел. Вот и весь лесной народ. Но ни рыси, ни волков, никого-то более страшного и ужасного типа медведя или лосей здесь не водилось. Рядом располагался город, и люди приезжали сюда часто: зимой – покататься на лыжах, летом – пожарить на полянах шашлыков и покупаться в реке, осенью – набрать маслят и опят. Сменить обстановку на месяц-другой и уехать из Москвы, как ни странно, предложил именно Шурик. «Лёвчик, друг дорогой, скажи, а ты не задолбался?» «Хммм… от чего?» «От всего! В смысле от того, что происходит последнее время». «Нууу… не знаю…» «Зато я знаю. Слушай, как ты смотришь на то, чтобы просто сменить обстановку? Только вдвоем. Ну? Ты как?» «Без… Лизы?» «Ну ее, - Шурик задумчиво почесал бороду. И подмигнул. – Говорю же: только вдвоем. Никаких баб. Только ты и я». И Лёва согласился. Как соглашался с ним всегда. За это Шуриково «ты и я» и «вдвоем» он вообще мог душу продать. Он до конца не знал, что было истинной причиной – постоянное заточение в четырех стенах с собственной женой, про которое он иногда бросал, что у него уже едет крыша, или вся эта нагнетающая масочно-перчаточная вакханалия с прогулками по расписанию, как в какой-нибудь тюряге, которой конца-края не было видно. Привычная жизнь рушилась, как карточный домик. А самым главным было то, что Шурик, даже его Шурик, который всегда был неисправимым оптимистом и раздавал оптимистичные пендели всем окружающим, уже не верил не только в перенесенные на конец лета концерты, но и вообще уже ни во что не верил. В общем, идея сбежать вдвоем от всего этого показалась Лёве удачной. Словно в них, уже взрослых, респектабельных семейных мужчинах снова оживал дух авантюризма, какого-то ребячества. В конце концов, он уже несколько лет мечтал, как однажды они с Шуриком снимут на пару недель какой-нибудь домик в Белоруссии, будут ходить на рыбалку, пить парное молоко, купаться в реке… Только вдвоем, только он и Шурик. И никаких, жен, никаких детей, никого. И чтобы их никто не узнавал, никто не звонил, не требовал сфоткаться или дать автограф. Но мечта так и оставалась мечтой, и Лёва, затаенно баюкая ее в самом дальнем уголке, все-таки продолжал надеяться… Конечно, ближайший подмосковный лес нельзя было сравнивать с белорусским раздольем, которое Лёва помнил с детства. Но все равно, это была самая необыкновенная весна из всех тех, что случались в его жизни. На их глазах распустились березы и ивы, зазеленела первая трава, и в лес с юга вернулись перелетные птицы. На полянках все цвело. Сначала распустились подснежники. Они были нежно-сиреневыми и небесно - голубыми, ветерок шевелил их мягкие лепестки, так что Лёве и Шурику казалось, что вокруг бушует синее море. Потом пришла пора одуванчиков, и все вокруг стало таким желтым и ярким, словно каждый одуванчик был маленьким пушистым солнышком. Иногда в лесу шел дождик. Он тихо шуршал по веткам деревьев, шлепал по молодым, клейким еще листочкам, барабанил по пням, и весь лес сразу затихал, а потом становился свежим и умытым. В такие дни, когда все становилось мокрым, птицы замолкали, пчелы и бабочки прятались, а на сосновых иголках повисали хрустальные дождинки, Лёва кутался в свои крылья и глядел на дождик в окошко из их с Шуриком домика-дупла на большой сосне. Домик вышел очень уютным. С мягкой лежанкой из шерсти и перышек, с прочным сучком-перекладиной, на которой было так удобно висеть вниз головой, с разноцветным ковром из прошлогодних листьев, даже с кладовкой для припасов в нижней части дупла. В общем, с домиком им очень повезло. Лёва им чрезвычайно гордился. Наверное, раньше тут жила какая-нибудь куница или белка, но, когда Лёва и Шурик отыскали его, давно уже стояло пустым, чужие запахи почти выветрились, и теперь просторное жилище словно специально дожидалось новых хозяев. Если бы Лёве еще месяц назад кто-нибудь сказал, что он будет, как ошпаренный, носиться по лесу, уговаривая рыжую белку дать ему чуть-чуть шерсти с кончика своего хвоста, а потом собирать кем-то оброненные мягкие пёрышки и парашютики белых одуванчиков, чтобы перинка в их домике получилась высокой и нежной, чтобы спать на ней было, как лежать в пушистом облаке – тому бы он сначала расхохотался в лицо, а потом, наверное, обозвал душевнобольным. И даже бы пожертвовал немного денег на лечение. И был бы прав, наверное. Хотя… что тут поделаешь, если и нормальная, прежняя человеческая жизнь вдруг полетела под откос и все так изменилось? Но сейчас вместо досады внутри были только радость и щекочущее предвкушение, как в детстве, когда долго-долго ждешь каникул, просыпаешься, и вот они, наконец, наступают… В половинках ореховых скорлупок они вдвоем с Шуриком натаскали с реки воды, и Лёва с каким-то остервенением принялся за уборку – выгребал из дупла старую труху, пучками свежей травы сметал со стен всю пыль и паутину, снова посылал Шурика за водой, чтобы в домике стало свежо-свежо и чисто-чисто. Шурик, конечно, ворчал, что уборку он ненавидит, что его и так все устраивает – было бы где прикорнуть ночью, да во время дождя, но Лёвчик оказался непреклонным. Даже странно – ведь в прошлой своей, человеческой жизни он уже и забыл, когда последний раз что-то делал по хозяйству. Нет, закинуть посуду в посудомойку или грязные футболки в стиралку – не в счет, разумеется. Но вот чтобы самому вытереть везде пыль или полы помыть… Честно говоря, Лёву это и самого удивляло. Даже больше – такое с ним было впервые в жизни, и он смутно догадывался, что дело тут вовсе не в летуче-мышиной сущности. Просто в глубине души, где-то очень-очень глубоко, он давно мечтал иметь общий с Шуриком дом. Безо всяких условностей, без вымученных попыток кому-то объяснить и доказать (как с квартирой в соседнем подъезде, которую он, якобы, купил совершенно случайно), без косых взглядов и насмешек, желая просто быть рядом с любимым человеком, засыпать с ним, просыпаться, делить радости и печали… И при этом не делить его со всем остальным миром. И вот теперь, когда мечта - пусть и таким образом – сбылась, Лёва чувствовал внутри необыкновенный прилив сил, обустраивая собственное гнездо. Высунув язык и засучив крылья, он чистил, мыл, приводил в порядок, иногда отвлекался, чтобы поцеловать замечтавшегося Шурика, которому он поручал заниматься припасами и нанизывать на травинки жирных мух, которых можно будет припрятать на черный день в кладовой… Шурик особо не горел гнездованием и больше шел у Лёвчика на поводу, поэтому на поцелуи от манипуляции с мухами отзывался с большим энтузиазмом, и после такого часто они с Лёвчиком приходили в себя на своей лежанке, взъерошенные, тяжело дышащие, лежащие друг на друге, с перепутанными крыльями и задними лапами. И в такие моменты Лёвчик, осторожно причесывая языком обратно Шурику его бархатистую коричневую шерстку, думал о том, как же все-таки удивительно, что Шурику пришла в голову такая счастливая мысль. Ведь если бы они остались в этой душной и скучной Москве… В лесу никому не оказалось никакого дела, почему они живут вместе. Нет, конечно, к ним прилетала болтушка-сорока, чтобы выведать, почему вдруг две пришлые летучие мыши решили жить не со своими у реки. Прискакала познакомиться любопытная белка, чей домик располагался на соседней сосне, принесла прошлогодних сушеных яблок и орехов. Зайцы натаскали под сосну заячьей капусты. Ежик принес им банку малинового варенья. Трудяга-дятел заглянул под предлогом – не нужна ли им какая-нибудь помощь в ремонте, и именно тогда Лёве пришла в голову светлая мысль о сучке-перекладине. В общем, слухи в лесу распространяются быстро. Позже, конечно, они познакомились со всеми своими соседями. Лесной народ оказался на удивление приличным и скромным– в их жизнь без веской причины никогда не лез. А больше им и не надо было. По утрам Лёва всегда просыпался первым. Нет, все-таки первыми просыпались птицы. Еще затемно они начинали напевать, раскачиваться на ветках, радоваться всходящему солнышку, и Лёве в окошко казалось, что это сами сосны машут своими мохнатыми лапами и поют. И от этого ему тоже хотелось петь, хотя Шурик смеялся и говорил, что он не поет больше, а только пищит. Ну и пусть… Лёва заворочался на постели, открыл глаза. День за окошком обещал быть ярким, солнечным, почти летним, он звенел птичьими голосами, грел своим теплом и обещал так много радости, что Лёва улыбнулся от предвкушения и повернулся к Шурику. Завернувшись в свои крылья, Шурик спал. Он, как и прежде, остался классическим совой и, разбуженный до обеда, то и дело зависал на какой-нибудь ветке, цепляясь за нее лапой, и клевал носом. Лёве же не хотелось терять ни минуты такого замечательного дня. Ему вообще не хотелось терять ни минуты рядом с Шуриком, которых в последние годы было так мало и даже в них все время приходилось притворяться кем-то другим, прятаться, лукавить, говорить совсем не то, что ты думаешь и чувствуешь… Зато сейчас… Даже просто спать с ним в обнимку – такой кайф! Прижавшись к спине Шурику совсем близко, он легонько пощекотал его крылом. - Шурик… - Хрррррм… мммм… - Шурик, доброе утро. - Утро добрым… хррр… не бывает. - Просыпайся, Шур. - Ммм… - Пора вставать. - Зачем? - Ну… потому что надо. Дел много. - Аааа… мне не надо. Каких еще дел? У нас отпуск. Ай! Не щекотись своими перепонками! - Шур… - Отвали, Лёва! - Между прочим, утро уже. Солнышко встало давно. Ну же, Шурик! Вставай! - А я нет. Отстань. Я еще не выспался. - Не выспался? Мы же вместе вчера легли. - Хррмм… - Шур, а ты знаешь, что ты храпишь? Ты храпел мне в ухо всю ночь. Так что еще вопрос, кто должен не выспаться. Слышишь? Ну Шурик… - Лёва пошевелил Шурика лапой. – Ну, вставай! Шурик спросонья отпихнул Лёву ногой. Он боялся щекотки. - Я понял, - обиженно сказал он, все еще не открывая глаз. – Ты просто мне подло мстишь. - Чего?? - За то, что я храплю. Ты поэтому решил не давать мне спать по утрам, - Шура перевернулся на другой бок, снова прикрылся крылом, собираясь спать дальше. – Так? Лёва придвинулся к Шурику еще ближе. - Нет, не так, - сказал Лёва и звонко чмокнул Шурика в торчащее из-под крыла острое ухо. Потом лизнул его. – Шурик. Ну Шуррочка… там просто день такой, жалко время терять, а ты спишь все… полетели на речку купаться, а? – он вздохнул, услышав, как Шурик снова недовольно засопел. – Понятно. Не хочешь. Ну что мне сделать, чтобы ты проснулся? Чего ты хочешь? Шурик немного приоткрыл один глаз. Скосил его на Лёву. Словно хотел что-то сказать. Но молчал. Словно хотел, чтобы Лёвчик догадался сам. - Ну? – выжидающе спросил Лёва. - Ты знаешь - что, - ворчливо отозвался Шурик. Лёва недоуменно уставился на него. - Кушать хочешь? У нас еще несколько мух осталось. И одуванчикового сока в скорлупке… - Сам мух своих жри, - Шурик слабо махнул крылом, - между прочим, я вегетарианец. - Да-да, конечно, - Лёва усмехнулся, вспомнив, как пару дней назад, когда у них кончились белкины сушеные яблоки и прошлогодние ягоды, голодный и местами злой Шурик за милую душу расправлялся с найденными Лёвой толстыми и жирными личинками майских жуков. Хотя главной Шуркиной бедой оказалось не столько необходимость поглощать животную пищу, сколько отсутствие сигарет и спиртного. Но если с первым кое как удалось смириться (Лёву, например, к куреву на удивление не тянуло здесь совсем), то со вторым Шурик не сомневался, что рано или поздно они со старым седым зайцем придумают, как из поспевших ягод или кленового сока добыть какое-нибудь приличное бухло. - В общем, если не знаешь, то я сплю дальше. Лёва снова вздохнул. Почесал лапкой в затылке. - Ну, хочешь, я к белке за яблоками слетаю? - Ххррр-пфф… - Шурик. - Хрррмммм… - Ладно, - Лёва перевалился через Шурика, устроился так, чтобы Шурик теперь лежал к нему лицом. – Шур, ты же знаешь, что я упрямый, - он осторожно приподнял свои пальцы-зацепки на крыле, погладил Шурика по скуле, по подбородку, пощекотал разом дрогнувшее ухо. – Куда упрямее тебя, если мне это нужно. И я всегда получаю то, что мне нужно, ты же знаешь… - Лёвчик чуть отвел мешающее ему крыло в сторону и прижался своими губами к губам Шурика, провел языком, проникая вглубь, улыбнулся - Шурины ресницы дрогнули, глаза наконец открылись. - Что ты делаешь? - Бужу тебя, - Лёва чуть отстранился от его губ, с удовлетворением отмечая, что Шурик в первые секунды тут же потянулся за ним, не желая разрывать контакт, что волоски на его шерстке словно наэлектризовались, вздыбились, а горячее, еще сонное тело принялось неосознанно потираться об него. Лёва поцеловал его еще раз, а потом начал невесомо поглаживать Шурику спину, чувствуя, как у него сбивается дыхание. – Всё, Шурик, я понял, кажется, я нашел действенный способ… - Чего?.. – Шурик сделал попытку приподняться. Неудачную попытку, потому что был тут же опрокинут обратно. - Того. Лежи-лежи… Шурик непонимающе распахнул глаза. - Вот и пойми тебя. То лежи, то вставай. Ты уж как-нибудь определись… - Я уже определился, - шепнул ему в самое ухо Лёвчик. Шурик покраснел. Распахнул в разные стороны крылья. - Лёвка. Что ты опять задумал? - Как можно быстро и эффективно тебя разбудить, - Лёва навалился на Шурика сверху, принимаясь за любимые уши, стал целовать и щекотать их языком, ощущая, как подрагивает Шурик от каждого его прикосновения, хоть и старается не показать и вида, как прерывается у него дыхание от такой простой ласки и как он выгибается навстречу, когда Лёвчик, вдоволь наигравшись его ушами, зацеловав их до вздыбленной шерсти и толпы бегающих по всему телу мурашек, рывком переместился вниз, по пути не забывая целовать сгибы кожаных крыльев, подмышки, пальцы, розовые горошинки сосков… Шурик не удержался, застонал, когда Лёва сполз еще ниже, неотрывно глядя на него своими голубыми глазами-бусинками, блестевшими так ярко, что немедленно захотелось закрыть свои, чтобы не ослепнуть от их обжигающего лукаво-влюбленного света. - Лёвчик… - Сейчас-сейчас… - Лёвчик склонился к нему, поцеловал ямку пупка, обвел ее розовым языком, глубоко вдохнул, и в следующее мгновение его губы и рот аккуратно втянули в себя полувозбужденную плоть. Которые тут же принялись посасывать и играть с ней. - Ах… - Шурик судорожно выдохнул, - ну наконец-то, дошло… Лёва прошелся губами обратно уже по налитому кровью стволу и коротко рассмеялся, на миг выпустив член изо рта. - Сказал бы сразу… - снова поцеловал упругую головку, слизывая выступившие капельки смазки. Ощущения и вид завораживали. Вкус Шурика заводил его ужасно, так что выпускать не хотелось – ни из рук, ни изо рта, - что тебе именно этого хочется… - и опять заскользил проворным языком нежным по нежному, захватывая и выпуская снова и снова. – Я же не против. Знаешь же, я прямой, как грабли, намеками со мной бесполезно разговаривать… - Ну конечно, - задыхаясь, выговорил Шурик. Он уже дышал через раз, закатывая глаза от удовольствия. - Я скажу… ах… да, еще… не останавливайся… а потом выйдет, как тогдааа… Он обхватил Лёвчика одним крылом и закинул на него одну лапу, чувствуя, как начинает срывать тормоза и там, где его касаются Лёвкины губы, все плавится и покрывается влагой от нестерпимого внутреннего жара. А Лёвчик, мерзавец, вместо того, чтобы продолжить начатое, довести его до логической развязки и дать, наконец, ему кончить, выпустил изо рта его уже готовый взорваться член и бессовестно заржал. - Блять, я так и знал! – Шурик почти взвыл, прикусив губу, поняв, что пульсирующей головки уже касается не теплый влажный рот, а прохладный воздух. – Лёва! Ну что ты за птица-обломинго! - Тихо-тихо-тихо… - Лёвчик честно старался не смеяться, но выходило плохо. – Прости. Я не птица. Я мышь. Летучая мышь. Я сейчас… сейчас… Ха-ха-ха! Я всё… - Да ладно, забей уже, - Шурик обиженно засопел и принялся брыкаться, стараясь вырваться, но Лёва тут же прижал его к постели. – Отпусти меня! Сейчас же! Слышишь? Я встаю! - Обойдешься, - Лёва усмехнулся и снова впустил Шурика в рот. Шурик протяжно застонал и сам не понял, то ли отпихнул Лёвчика, то ли подался навстречу. - Вот так, - облизнувшись, ухмыльнулся Лёвчик. - Так уже лучше, правда? - Лёёёвчик… оооох… Даааа. Только больше…. не отпускай…