Колокольчики и подорожник

Лёвчик и не собирался его отпускать. Даже в мыслях не было. Он не отстранялся на Шурика ни на миг, вбирая его, насаживаясь ртом на его член, сжимая сильнее губы насколько это возможно, и вжимаясь всеми лапами в самое желанное на свете тело, в ответ получая жадные всхлипы и жгучие царапины на спине от когтей, принимаемые с благодарностью и каким-то восторгом. А потом, выпив Шурика до самого донышка, еще какое-то время держал во рту его обмякший член, обнимал его за пояс и ждал, пока Шурик придет в себя, зарываясь носом во влажную шерсть на его животе. И ему снова было так хорошо… Впрочем, с Шуриком всегда хорошо. Везде. Вот бы так и лежать с ним всегда… - Эй! – замечтавшийся Лёвчик вздрогнул, когда расслабленное в посторгазменной неге тело под ним чувствительно брыкнулось. Шурик обнимал его обоими крыльями и вглядывался в его лицо. – А ты? - А я перебьюсь, - фыркнул Лёвчик. - Я тебе дам – «перебьюсь» - зашипел Шурик, спихнул с себя Лёву и перевернулся к нему. С самыми что ни на есть серьезными намерениями равноценной расплаты. – Иди уже ко мне. - Тогда мы еще минимум час не встанем… - Лёва хихикнул, когда Шурик принялся покрывать его морду поцелуями. Шурик ухмыльнулся. Сместился чуть ниже. - А ты что, куда-то торопишься? - Нет… просто боюсь, что могу снова не удержаться… как тогда… - Не бойся. Уж в этот раз я тебя удержу. А сейчас просто расслабься… И Лёвчик честно расслабился. Потом они всё же встали — пообедали, размяли крылья, поиграв в догонялки, слетали на реку — искупались пару раз и немного позагорали, но лежать на ветке ивы рядом с мокрым, таким беззащитным Шуриком для Лёвы оказалось слишком серьёзной провокацией. Примерно такой же, как у них вышло пару недель назад, и если Шура до сих пор вспоминал это с содроганием, то Лёвчик с переменным ржачем до слез и неподдельного беспокойства за Шурино здоровье. Впрочем – Шурик этого и не отрицал – спровоцировал Лёвчика, конечно же, он… *** Лёва и сам не знал, почему именно его много лет назад угораздило запасть на этого совершенно неприметного мальчишку. На его веснушки, вечно торчащие волосы, огромные уши и неказистый рост. Мало того, он удивлялся, как при всей своей ветрености по отношению к женщинам, он умудрился пронести свое чувство к нему через мыслимые и немыслимые преграды – преодолел и невзаимность, и огромные расстояния, и соперников, сумел стать нужным, интересным, необходимым для Шурика, стать другом, партнером, соратником, возлюбленным – и даже спустя тридцать лет Шура действовал на Лёву как наркотик. Шурик был для него единственным. И неповторимым. Лёва никого и никогда так не любил, ни одну женщину не хотел так жадно, так горячо, так взахлеб. Это для других Шурик недосягаемая звезда, а для него… Самый родной и самый близкий, и даже странно, что может быть как-то иначе. Фантазия у Лёвы в отношении Шурика всегда била ключом, только вот каждый час наедине их последние годы оказывался практически на вес золота. Наверное, именно поэтому, оказавшись в весеннем лесу предоставленные самим себе и обзаведясь собственным домом, Лёва дал волю всем своим тайным желаниям. С Шуриком хотелось сделать столько всего, начиная с самого простого – обнять, прижать к себе крепко-крепко, а уж дальше… Чем он и пользовался. Каждым подходящим моментом, чтобы приласкать, поцеловать, уронить на их мягкую лежанку, заключить в объятие из крыльев и насытить собой этого неженку и недотрогу, а потом насытиться им самому. Лёвчику нравилось, что здесь можно было все время обходиться без одежды (совсем как Адам и Ева – шерсть же не в счет, правда?), вспоминая, сколько усилий приходилось прилагать раньше, чтобы вытряхнуть Шурика из его многочисленных одежек и ничего не порвать, не заляпать, зато сейчас… Можно ни в чем себе не отказывать и припадать ласкающими губами к разным ранее запрещенным, но таким чувствительным местечкам: целовать, выводить мокрые дорожки, прикусывать и тут же зализывать, брать так глубоко в горло, что Шурик с гортанным воем едва в прямом смысле не воспарял на крыльях к потолку их домика, если бы Лёвчик крепко не удерживал его в своих сильных лапах. Лёвчик старался ласкать нежно, мучительно нежно. Едва касался кончиками крыльев в нежной щекотке, чуть дотрагивался до Шурика губами, осторожно терся всей своей пушистой шерсткой и вибрисами по разгоряченной, мокрой от пота шерстке Шурика. Лизал пупок и соски. Очень нежно проводил губами вдоль ствола, и обхватывал основание головки, и язычком вылизывал саму головку, попутно лаская мохнатые бубенчики. Вкус и запах Шурика заводили его до безобразия, а горячая и душистая сперма, неуловимо отдающая каким-то фруктовым ароматом, казалась каким-то деликатесом. Правда, после Шурик, расслабленный, обмякший и опустошенный, ругал его заплетающимся языком, что Лёвчик, как ебарь-террорист, выдаивает его по два раза в день без всякого зазрения совести, вынимает душу и вообще, такими темпами скоро доведет до полного обезвоживания… Конечно, несмотря на всю Шуркину ругань, Лёва отлично знал, что Шурик на него не сердится. Даже больше – заводится и кайфует от его домогательств и ласк так, как это бывало у них еще в эпоху молодости и безызвестности. Когда можно было особо не скрываться, не переживать за свою репутацию и потихоньку кричать о своей любви в песнях. Это потом все завертелось так, что стало не до этого. А здесь он снова отдается ему со всей своей самозабвенностью и хочет его также до одури, а если потом и ворчит… Просто в этом мире, в этой шкуре с обонянием в тысячу раз сильнее человеческого, всё, особенно запахи были не столько запахами, а чем-то иным. Что-то вроде чистых инстинктов или волн определенной частоты, на которые хотелось отозваться, подобно камертону. И становилось понятно, нравится кто-то или, наоборот, отталкивает, чего он хочет и что хочется с ним сделать самому… Лёва знал это, ощущал всем собой. Сейчас особенно остро. И отлично чувствовал Шурика. Чтобы дать ему всё, что он хочет. Во всяком случае, Лёвчику казалось именно так до той самой досадной оплошности. - Лёвчик… - как-то зашептал охрипшим голосом Шурик во время очередного минета, чувствуя, как по члену начинает проходить пульсация, а его самого начинает окончательно сносить подступающим оргазмом. Вцепился пальцами-зацепками в Лёвкины плечи, почти насильно потянул на себя. – Лёвчик. Остановись… - Че… чего? – в угаре эйфории Лёвчик не сразу понял, почему законная добыча ускользает из его рта, почему его куда-то тянут, что вообще происходит. - Того. Стой, кому говорю! - Мммм… Шурик, ты чего? Я тебе больно сделал? – бегло осмотрел Шуркино вздыбленное хозяйство на предмет повреждений - может, действительно увлекся и прикусил зубами? - Иди сюда, - Шурик потянул его вверх, на себя, и, когда Лёва расположился сверху, сказал. – Лёв, давай прекращать этот детский сад… - Что? Шуррр... Какой еще детский сад? - Петтинг и минет – это замечательно, конечно, - Шурик сглотнул. – Только… давай уже по-нормальному, а? - Мммм?? - Трахни меня по-человечески… тьфу! То есть… ну, ты понял. Как раньше. Ты мне скоро на члене мозоль языком своим натрешь. Хочу… хочу уже задницей кончить… У меня там уже свербит всё… - Шурик… - Лёва изумленно покачал башкой. Немного отстранился от Шуры. И кажется, даже покраснел, хотя сквозь шерсть и не разберешь, от таких-то откровений. Особенно когда Шурик, подтянув к себе задние лапы, широко раздвинул и закинул их Лёвчику на плечи, словно хотел продемонстрировать, где именно и что у него свербит. У Лёвы на миг потемнело перед глазами. Он даже замотал головой. Но Шурик его жест истолковал иначе. - Ты чего, Лёв? Милый... Больше не хочешь?.. Не хочешь меня? Ну конечно. Когда у тебя прямо перед носом покрытая тонким пушком, как персик, лакомая задница с доступной, полностью беззащитной дырочкой, все еще напряженный член и нежная мошонка - дразняще-откровенный вид. У Лёвы аж все заныло от вожделения. Он недоверчиво покосился на Шурика. - Ты… правда, хочешь именно так? - А что? Какие-то проблемы? Я чистый, если что. Мылся… утром… запачкаться еще не успел. - Я не про это. - А что тогда? - Ну… - Лёва едва заметно усмехнулся, - смазка, например… Проблем на самом деле было куда больше, наверное, чем просто смазка. Что здесь они таким еще не занимались и Шурика не мешало бы хорошенько растянуть, потому что дырочка была такой узкой и нежной, а главное мышиное достоинство рядом с ней казалось просто огромной и толстой дубинкой. Которая, пока Лёва осторожно покусывал ухи Шурика, налилась кровью и теперь потиралась о сжатое колечко напряженных мышц, словно против воли и нерешительности хозяина давно мечтала нырнуть в эту пьянящую узость. - Лёв… - Шурик теснее обнял его лапами, - похуй на смазку. Я выдержу. Давай… Ну же! Тело отчаянно сигналило: да! Вот оно, роскошное, доступное, бери! Бери и трахай. Трахай и бери. А вот мозги… «Нет. Думай, Лёвчик, - сквозь марево вожделения приказал себе Лёва, чтобы не послушаться Шуру и не насадить его на свой ствол, - думай!» - Подожди… Шурик, подожди… И, соскочив с Шуры, тяжело дыша, куда-то метнулся. - Блять… Да куда ты? Лёва! - Я здесь. Гляди… Шурик поглядел. - Ну, гляжу. Варенье, - нахмурился, когда Лёвчик откупорил банку, налил себе на край крыла, лизнул. Вокруг сразу же разлился сладкий теплый аромат поспевших ягод. – Нахрена? - Малиновое, - сказал Лёва, - протертое… - Ну и? - Вместо смазки. Глаза Шурика поползли на лоб. В прямом смысле. - Ты рехнулся? Чтобы у меня там все слиплось? - Разлепим. А потом я тебя там вылижу. Чисто-чисто… Шура обессиленно повалился обратно на лежанку, прикрыв глаза. - Делай, блять, что хочешь. Извращенец хренов. Только побыстрее уже. Я же сдохну сейчас... И Лёвчик, разумеется, делал. Снова целовал, ласкал, лез везде со своим вареньем, которым в итоге перемазал с ног до головы, слизывал его с Шурика и снова лез целоваться, тычась везде своей наглой мордой. В общем, к тому моменту, когда Лёва приставил к сладкой малиновой дырочке член и легонько надавил, преодолевая сопротивление тут же сжавшихся мышц, Шурик уже окончательно утратил чувство реальности и только тихонько стонал. - Шурик… Лёвчик длинно втянул воздух сквозь зубы и покрепче толкнулся бедрами, раздвигая пульсирующее колечко, чувствуя, как медленно, словно неохотно поддаются его страсти эластичные стеночки. - Шурик. Шурочка. Ну, помоги мне немного. Хороший мой… Шурик вздрогнул. Пришпорил Лёву по крылу измазанной вареньем пяткой. В его жизни еще никогда не было такого грязного секса. - Скорее давай… - и тут же ахнул и зашипел, когда Лёвчик послушался, сильно толкнулся и раскрыл его своим горячим и твердым напором, вошел практически до конца и замер где-то там в глубине. Поцеловал дрожащими губами. – Блять…   Даже с этой дурацкой смазкой оказалось больно. Почти как в первый раз, тогда, сто лет назад. Задницу жгло. Шурик, задержал дыхание и попытался расслабиться. Лёвчик навалился на него всем телом, придавил. И кажется, уже основательно поплыл, так что останавливать его было бесполезно – трахал размеренно, удерживая за лодыжки, вбивался все быстрее и быстрее, хищно ловил и возвращал обратно, когда Шурик под ним пытался сбежать и шипел от боли, смешанной с каким-то невозможным возбуждением, что нельзя было отделить одно от другого… Горел диким желанием, чтобы это поскорее закончилось и при этом никогда не кончалось. - Лёвчик… Лёвчик… - Сейчас… я сейчас… подожди, Шурик… - рук, чтобы помочь Шурику, не было. Лёва в последний момент изогнулся и, не выходя из Шурика, взял в рот его член, заглотил почти полностью. И снова задвигался в Шурике, сходя с ума от его дрожи, от невообразимой узости, от дикой пульсации внутри, мягко обжимающей со всех сторон его член. От всего Шурика, в котором сейчас было очень скользко, сладко, горячо, липко. Исторгая из его груди полувсхлипы-полувздохи. Вбиваясь на полную. Потом опять. Потом еще толчок. Потом... Шурик заорал, забился в его руках, почти окаменел и долгой струей выплеснулся ему в рот. Почти не чувствуя, как Лёвчик срывается следом и наполняет его внутренности вместе с судорогой острейшего наслаждения. Обещание насчет того, чтобы Шурика вылизать – Лёва, разумеется, сдержал. Вылизал с головы до ног, очищая слипшуюся шерстку от пролитого семени и размазанного варенья. Хотя после сокрушительного оргазма ему больше всего хотелось завернуть Шурика в свои крылья, уткнуться носом ему в подмышку и полчасика подремать. Но вместо этого пришлось лететь на речку и отмываться там от варенья самому, используя вместо мочалки большую сосновую шишку, а потом кормить Шурика – после секса у того всегда бывал зверский аппетит, да наводить в домике порядок, в котором до сих пор витал стойкий запах мускуса пополам с малиновым ароматом… А к вечеру у Шурика поднялась температура и начался жар. Шурик, который очень старался не стонать от боли – сам виноват, чего уж тут – висел на сучке-перекладине посредине гнезда, закуклившись в крылья и одним полуприкрытым глазом наблюдал, как растерявшийся Лёвчик мечется по их домику, то и дело тычется в него мордой, матерится шепотом и ругает себя последними словами. - Круто… потрахались… Дальше все почему-то расплывается. - Шурик… ты как? - Нормально… - едва слышно врал Шурик и тихонько шуршал своими крыльями, стараясь найти удобную позу. Задница горела огнем. Многострадальная дырочка распухла, покраснела по краям и выглядела совсем плачевно. Смотреть на нее было жалко. – Жить буду. Наверное… - Больше так – никогда! – сокрушался Лёва, и Шурик видел, что он по-настоящему расстроен. – Лучше бы я был снизу! - У меня больше твоего, - меланхолично сказал Шурик. – Кроме того, мазать тебя вареньем там я бы вряд ли догадался. Так что… Но Лёва не успокаивался. - Потрахались, блять. По-настоящему. Я же говорил… Нет, у него там свербит, блять… Ну что, больше не свербит? Почему я такой дурак? Почему я всегда тебя слушаюсь, а? Даже когда ты предлагаешь откровенную хрень? И почему ты меня не остановил, если тебе не понравилось? - Мне… понравилось… - Понравилось ему! А мне что с тобой теперь делать? - Не знаю… наверное, помазать чем-нибудь… - Чем? – Лёва едва не плакал. И этим еще больше нервировал Шурика, который никак не мог найти удобную позу, чтобы было не так паршиво. Лёвчик то и дело менял у него на лбу холодные компрессы, чтобы сбить жар. Правда, когда он попробовал сунуться к пострадавшему месту с прохладной тряпочкой, был послан затейливой матерной комбинацией далеко и надолго. - Откуда я знаю? Подорожник, например, приложить? Лёва замер. Откуда-то из глубины памяти всплыло что-то такое смутно-знакомое: разбитая до жгучей боли в кровь коленка и зеленый круглый листочек, на который нужно было предварительно поплевать, а потом приклеить на ссадину. - Точно! – Лёва кинул компресс в глиняную плошку с водой, одним прыжком очутился на окне. – Подожди, я сейчас! - Надеюсь, ты хоть знаешь, как он выглядит, подорожник этот, - проворчал Шурик, снова закрывая глаза. – Потому что я не в курсах. Тряпочка на лбу нагрелась, стала мешаться. Шурик спихнул ее лапой вниз. Единственное, что сейчас ему лезло в голову, что малиновое варенье тоже отлично помогает от температуры. Во всяком случае в детстве именно так делала бабушка, когда он заболевал. Но говорить об этом Лёвчику, который в народных рецептах был полным лохом, он не стал. На сегодня варенья ему было предостаточно. Лёвчик вернулся с двумя круглыми листками, из ножек которых торчали, как ниточки, какие-то желтые прожилки. Шурик приоткрыл один глаз, наблюдая как Лёвчик старательно лижет один из листков языком. - Это точно подорожник? – спросил подозрительно. - Ты уверен? - Ага! – Лёвчик развернул его к себе тылом, подул на дырочку и ловко нацепил туда подорожник. Чуть отодвинулся назад, любуясь своей работой. Подорожник, несмотря на Лёвкины слюни, на пушистой заднице держаться отказался, почти тут же отклеился и лениво спланировал на пол. Лева повторил маневр. Подорожник тоже. Лёва, не удержавшись, заржал. Шура застонал и закрылся крылом. - Идиот… Они оба вздрогнули, когда вдруг услышали тонкий голосок: - Лёва! Шура! Вы дома? - Блять… - процедил Шурик сквозь зубы. – Ну кого там еще принесло? Лёва выглянул наружу. - Все в порядке. Это Шуша. Шушей звали маленькую белочку, что жила по соседству и частенько угощала их ягодами и орехами. - Я пришла к тебе, твоя белочка… Чего ей надо? Только ее нам еще не хватало. - Лёва! - снова снизу запищала Шуша. – Я нашла! Что ты хотел! - Я сейчас, - кивнул ей Лёва и, расправив крылья, повернулся к Шурику. – Я скоро вернусь. Никуда не уходи, хорошо? Жди меня. - Ну куда я уйду-то… - ворчливо сказал Шура. – С такой-то задницей… Теперь даже ползать проблематично. Не то, что ходить… Сил не было даже поинтересоваться на то, зачем Лёвчику сдалась эта Шуша и что она нашла. И куда это Лёвчик сорвался. Он снова сунул голову под крыло, надеясь, что получится хотя бы немного подремать. И, кажется, ему это удалось. Потому что очнулся он от какого-то шуршания и Лёвкиного бормотания: - Ну давай. Ну Шурик… Ну пожалуйста. Ну открой рот… Лёвчик крутился вокруг юлой и что-то вонючее пытался ткнуть ему в лицо. - Что… это?.. Где ты был? - Да ходили с Шушкой к доктору. - К какому, нахрен, доктору? - Шурик недоверчиво помотал головой и окончательно проснулся. – В лесу? Откуда тут доктор? - Ну, сказку про Айболита помнишь? – Лёвчик жизнерадостно ухмыльнулся. – «Приходи к нему лечиться и корова, и волчица. Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит»… - Ты издеваешься? - Ничуть. Ну, я просто подумал: звери же тоже болеют. Не как люди, конечно, но тоже случается. Кто-то же их лечит тогда. А? -Понятия не имею, - сказал Шурик. - Волки – санитары леса? - Ну зачем же так радикально, - улыбнулся Лёва. – Вместо Айболита тут у них… у нас сова старая. Говорят, ей уже сто лет, она всех в округе лечит. В общем, Шурик, давай… Шурик только открыл рот, чтобы спросить у Лёвы, чего он должен ему давать, как в этот самый момент в открытый рот к нему втиснулась Лёвкина лапа с чем-то таким едким, липким и маслянистым, другая легонько прихлопнула его по подбородку, и Шура непроизвольно сглотнул. И всё это произошло так быстро, буквально за какие-то доли секунды, что он даже не успел возмутиться Лёвчиковым произволом и только закашлялся. - Ну вот и молодец! – искренне похвалил его Лёва. – Вот и умница! - Блять… Что ты делаешь? - Лечу тебя. - Что это была за дрянь? Горькая… - Микстура от температуры. Ты только не спрашивай, что там – я все равно не знаю. Шурик заворчал, что Лёвчик наверняка все знает, и в его дрянной микстуре наверняка какие-нибудь толченые колорадские жуки с соседнего колхозного поля пополам с волчьей ягодой, но Лёва только отмахнулся. Главным для него было то, чтобы Шурику хоть немного полегчало, а боль отступила. - Теперь задницу свою давай. - Чего?? - Намажу тебе, чего. Сова бальзам дала. Болеутоляющий. Завтра будешь как огурчик. - Зеленый и в пупырышках? - Давай, давай, не отлынивай… - Лёвчик старательно и неумолимо мазал Шурика, пытающегося спрятаться вглубь лежанки, дул на покрасневшее отверстие, совершенно не обращая внимания на то, что Шурик хнычет и пытается уползти от его прикосновений. – А теперь лежи так. Лапы сложи под себя и лежи. Пока не впитается… Намазанная его стараниями Шуркина откляченная задница торчала с их брачного ложа так призывно, так развратно блестела в полутьме густой мазью, что Лёва, кинув на нее несколько быстрых взглядов, не удержался и залепил ее сверху подорожником. От соблазна. Чтобы снова не заржать. Во-первых, теперь точно не упадет. А во-вторых, не пропадать же добру…