(Мы) так устали

Звук поворота ключа и я, не успев вернуться на исходное положение, вижу в проёме высокого мужчину, с расслабленными чертами лица и, вечно не на своем месте прядями волос. Сказать, что все моё клоунское настроение сменилось лёгким возбуждением, которое стало нормой для меня при виде него, это ничего не сказать. — Изучаешь мой кабинет? — У вас тут так много книг. — Некую часть библиотеки перенесли в кладовку, из который я после сделал себе комнату отдыха. — Так это кладовка? — Да, но о об этом не стоит распространятся, — он подходит ко мне ближе и прикладывает к губам палец, чтобы я молчала об этом, на лице вновь эта нежная улыбка. — У нас с вами с каждой встречей все больше и больше секретов. — Делай выводы) Чем ты занималась пока меня не было? — Рассматривала шкафы и их содержимое. — Ты думала, что это мои книги? — Ну, вы так интересовались моими книгами и тем, что я читаю, что да, я подумала, что вам тоже близко это занятие. — Да, мне тоже нравится чтение, но не столь научное, Катерина Михайловна тебя отпустила, не забудь, что ты делаешь проект по химии. — А о чем этот проект? Над чем мне усердно работать? — Над своим режимом сна, в противном случае я буду вынужден тебя наказать и привлечь к насильно к отдыху. — Ну, это тоже можно правильно интерпретировать. — В твоём возрасте все мысли уходят в это русло? — Да, практически, или в гнев. — Какой большой ассортимент, ложись отдыхать, чтобы не упасть в обморок. — Я не падаю в обмороки. — А что произошло, когда я уходил? — Это… Это был не обморок. — Ври себе сколько тебе угодно, но мне не смей. Я желаю тебе только добра и буду делать при любых обстоятельствах, так что лучше тебе слушаться меня и не противостоять, — мужчина очень близко подходит ко мне и усаживает на диван, садится передо мной и наблюдает за моей реакцией. Его руки обхватывают мои и накрывают, как бы защищая, этот полный заботы жест и все, что он говорит, не даёт мне причин для паники, сейчас он всем своим существом пытается говорить аккуратно, но поставлено, видимо, мой страх перед ним сильно на него повлиял. — У вас переизбыток заботы, синдром папочки? — Язвить обязательно? — Я не знаю, как мне реагировать, а это реакция по умолчанию. — Тебе не нравится то, что я делаю? Если это так, то скажи мне об этом, я же не насильник, ты уже оклеймила меня, — уголки его губ поднимаются и на меня снизу смотрят темные глаза, в которых трудно распознать хоть какие-то эмоции, есть ли смысл тогда в них смотреть? — У вас и правда синдром родителя. — Тебе ведь именно он и нужен, если бы это было не так, ты бы и не вспомнила об этом, ведь так? — И что вы предлагаете? — Я предлагаю тебе отоспаться, отставить свои широкие познания в психологии и расслабиться, идёт? — Идёт. Вадим Дмитриевич встаёт и кладет руку на мою макушку, под ее весом я блаженно улыбаюсь, как бы это не было странно, и как бы много вопросов не появлялось у меня в голове, он прав. Мне просто нужно отдохнуть по полной. Отоспаться, как следует, и расслабиться, не сейчас, конечно, а вообще. Очень приятное ощущение, когда о тебе заботятся, странное, да и вряд ли объяснимое. Такое же, как желание кого-то укусить, когда сильно любишь, хочется прокусить насквозь, чтоб кровь текла и боль по всему телу распространялась. И тут так же: это страшно и приятно до дрожи, а я не знаю почему. Мужчина садится рядом со мной на диван и второй рукой хлопает по колену, как бы приглашая лечь, рука на моей голове продолжает гладить, но не давит. Перспектива сна наркотиком отравляет мозг и отодвигаюсь чуть дальше, вытягиваю ножки и, положив под голову ладонь, ложусь к учителю на колени. Шум школы и осени, голоса под минус дождя, наверно, теперь моя любимая колыбельная. На мое расслабленное тело ложится тонкий белый плед и я зеваю, не прикрывая рот рукой, и полностью погружаюсь в наслаждение от поглаживаний моих волос. Могла ли я ощутить это раньше, если бы меньше думала и боялась? Или сейчас самый момент? Всему своё время, жить моментом. Жить от сна, до сна.