«Отбрось сомненья прочь, Прерви красиво жизнь... Настежь окно, карниз – Раненной птицей вниз! В холодной ванной Кровью выведи узор... По венам тонкий штрих – Одна смерть на двоих! Может тебя заметят В первый раз и вновь... Забудут в тот же день – Исчезнешь словно тень! Давай убей себя, Убей на зависть всем! Нам всем!» (с)
Part 1. POV Die Солнце садилось, накрывая своими косыми лучами всё вокруг, на некоторое время даже перекрашивая дома, листья деревьев и тротуары в свои оранжевые оттенки. Я ехал, держась за поручень автобуса, чертыхаясь про себя за то, что какого-то чёрта не поехал на машине. И вот, пожалуйста, теперь нужно тащиться в час пик на общественном транспорте. Шикарно. Хотя, если подумать, я знал причину, по которой забыл о своей любимой машине, стоящей в подземном гараже. Во-первых, я существенно опаздывал из-за того, что не спал практически всю ночь, ожидая непутёвого братца, а во-вторых… Это непонятное, сбивающее с толку чувство, которое ни на секунду не покидало меня. Как не покидает и сейчас, до боли верёвками пережимая сердце. Я постоянно задавал себе один и тот же вопрос: «Зачем он начал принимать наркотики?». А ведь действительно. Зачем? Возможно мне просто не понять, потому что никогда не знал, что такое жизнь на улице. А вот моему младшему брату повезло меньше. И как же так получилось, что самый дорогой на свете человек сейчас провалился в эту яму? Застрял в этих тисках, из которых уже нет надежды выкарабкаться невредимым? Я не знаю этого. И ответ я искал постоянно, с тех пор, как впервые увидел, что Тошия колется. Я перепробовал всё, что только возможно – разговоры, скандалы, даже рукоприкладство. Но ничего не помогло. Ничего. Зато помог Шинья… Однажды, когда я уже совсем отчаялся, он сказал очень правильную вещь: «Приглядись, и всё поймёшь». Тогда-то я и понял, что на самом деле Тоши ко мне чувствует, понял, что сам испытываю к нему. И что тот поцелуй, который я вначале принял за сумасшествие, был первым более-менее осознанным проявлением этих самых чувств. Да, пусть к подобным отношениям общество относится, можно сказать, резко негативно. Большинство даже говорит, что это грех. Но что в жизни не есть грех? Все люди так или иначе грешны, и ничего с этим не поделаешь. И за все наши грехи расплачиваться нам самим. В кармане завибрировал телефон, ладонь рефлекторно опустилась вниз, нашарила мобильник и, пропихнувшись через толпу, с трудом приставила трубку к уху. Я даже не смотрел на дисплей, поэтому неслабо удивился, услышав знакомый хрипловатый голос: - Дай?.. - Да, - только и смог выдавить я. - Это Каору, может, помнишь?.. - Конечно, помню. Ещё бы я его не помнил. Каору Ниикура – мой очень давний знакомый. Когда-то в детстве мы дружили, до детского дома. Когда мы встретились через некоторое время, его было просто не узнать: фиолетовые волосы, пирсинг, макияж, чёрный лак на ногтях… Но самым главным стало то, насколько тот изменился внутренне. С новыми «друзьями» к Каору пришли вечеринки, пьянки, а с ними же и наркотики. Со временем из весёлого улыбчивого парня Као превратился в самого законченного наркомана, который еле сводил концы с концами, и весь смысл жизни которого состоял в том, чтобы достать денег на новую дозу. В последнее время мы виделись очень-очень редко. Поэтому я и удивился, что он вдруг позвонил. - Слушай, тут такое дело… мы можем встретиться? Надо переговорить, - голос его всё время ломался, и я даже забеспокоился, не случилось ли чего. Хотя, если подумать, беспокойства уже вошли у меня в привычку… - Да, конечно, а где? - Помнишь бар, куда мы ходили последний раз? - Помню, - я кивнул сам себе, хотя знал, что собеседник меня не видит. - Там есть задняя комната… подойдёшь туда, хорошо? - Ладно, я скоро буду, - я положил трубку, а в следующую секунду автобус остановился, и я вышел на остановку вместе с ещё несколькими людьми. До бара было недалеко, поэтому я добрался очень быстро. Само заведение было мне хорошо знакомо, так как, уже сказал Каору, там мы чаще всего виделись. Задняя комната была чем-то вроде мини-склада или большой кладовой. Только вот продуктов или выпивки там не было, а всю обстановку в комнате составляло небольшое пыльное окно и лампочка, свисающая с потолка. Из-за того, что стекло этого самого окна было невероятно грязным и замызганным, солнечного света видно почти не было, поэтому в помещении царил полумрак. И на фоне так называемого «просвета» в виде прямоугольника окна, виднелся силуэт. Подойдя ближе, я рассмотрел его, и сердце моё снова невольно сжалось, а в голове замелькали воспоминания из детства. Вот мы с черноволосым улыбчивым мальчиком бегаем по залитой солнцем детской площадке, вот качаемся на качелях, вот запускаем воздушного змея, вот сидим на берегу небольшого озерца, на краю полусгнившего «пирса», болтая босыми ногами в прохладной воде… Всё это ушло, лишь отбросив тень, оставшуюся в памяти. Теперь передо мной стоит худой осунувшийся двадцатилетний парень, сминающий фильтр тлеющей сигареты тонкими пальцами. Дрожь пронизывает его тело, глаза, в уголках которых раньше проступали задорные морщинки смеха, лихорадочно блестят, и теперь под ними залегли тени. Потрескавшиеся, искусанные губы, болезненно бледная кожа, дрожащие руки… Я невольно вспомнил Тошию и сглотнул. Задатки появились и сейчас, но вот, что ждёт его в очень скором времени. А мне придётся наблюдать всё это с мучительной болью, потому что я даже при большом желании не смогу оставить его… - Привет, - я тихо поздоровался. - Привет, Дайске… - ответил Каору, отбрасывая окурок в сторону, - р-рад тебя видеть. - Я так понимаю, ты меня не болтать позвал. Тебе что-то нужно? – я решил сразу перейти к делу. - Всем всегда что-то надо, люди по-другому не умеют, - парень нервно усмехнулся, - я… Дай… помоги мне. На Као было больно смотреть. Его била мелкая дрожь, руки уже были в карманах, и он то и дело кусал воспалённые губы. Вдобавок ко всему этот потерянный, безумный взгляд. Эх, Каору-Каору… как ты до такого докатился? Как дошёл до этой жизни?.. Я ведь знал тебя совсем другим. - Что случилось? - Мне нужны… деньги. Очень нужны. - Зачем? – ровным голосом спросил я. Вот оно что. Каору снова не хватает на дозу, поэтому он решил мне надавить на жалость. Думает, я не откажу ему… Возможно, раньше бы я ему и не отказал, да только вот сейчас мне хватает одного наркомана, достающего себе свою отраву за мой счёт. И мне просто уже не хватает сил бороться. Но я не прекращу, никогда и ни за что не прекращу эту борьбу, пока я жив. - Дай… ты не поймёшь. Никогда не поймёшь. - Куда уж мне, - я усмехнулся, - где мне понять, как это. Как оно. Ломка, да? - Не хочешь, значит, мне помогать? – ноздри его раздувались, а губы складывались в тонкую полоску. В ответ я покачал головой. - Нет, Као. Я просто не хочу тебя убивать. Ты не пробовал завязать?.. - Завязать?.. Завязать?! – он истерично рассмеялся, - да этот грёбаный метадон – единственная вещь в моей жизни. Тебе ни за что меня не понять. - Наверное, - я кивнул. - Дай, пожалуйста… - Нет, - я был непреклонен. - Ладно, - он задрожал ещё сильнее, и я похолодел, когда увидел, как Каору трясущейся рукой достаёт из кармана пистолет. - Ты… чего? – в горле пересохло от страха. Отчего-то я знал, что он не побоится выстрелить. Он уже не тот, кого я знал раньше. Вот что наркотики делают с людьми: они любовь превращают в ненависть, жизнь - в жалкое существование, а друзей - во врагов. И этого ничему и никому не изменить. Вот и мой друг стоит передо мной, нацелив на меня дуло снятого с предохранителя пистолета… - Если бы ты хоть капельку понимал, как мне нужны эти деньги… - по его щекам стекали слёзы, а голос был полон ядовитой желчи. Я не мог узнать в этом человеке Каору. У меня просто не получалось. - Као, опусти пистолет… - Если бы ты сам попробовал наркотики… - Каору… - А так, тебе просто плевать на то, что будет со мной, - он будто и не слышал. - Не глупи, брось оружие… - ЗАТКНИСЬ!!! – сорвавшись, рявкнул Ниикура. В следующую секунду раздался выстрел. Для меня, оглушительный, но, скорее всего, его не слышали. Или слышали?.. Резкая острая боль пронзила живот, ослепив на несколько секунд. Ноги подкосились, и я упал на землю. Чтобы не закричать, я сжал зубы, отчего их сразу же неприятно свело. Кровь неприятным липким пятном расползалась по футболке, а я даже не пытался зажать рану. Последним, что я услышал, было: «Чёрт возьми». А следом и звук падающего на землю тяжёлого предмета. - Дай…. Блять… Прости… Я не… - затараторил ошарашенный Каору. А следом раздался звук захлопываемой двери, и я остался один. Совсем один. И перед тем, как провалиться в забытье, я успел лишь подумать: «Тошия… как же он без меня?..». Part 2. POV Toshiya Магазины, дома, кафе проносились мимо, расплываясь в озарённое оранжевым закатом пятно. «Мерседес» мчался по городу, по его улицам-змеям, разгоняясь, умудряясь чудесным образом выныривать из каждой пробки. Я ничего не чувствовал физически, полностью погрузившись в себя, в свои переживания, в панический страх, выжигающий всё изнутри. Как же так? Почему он? Почему, блядь, из миллиардов людей на планете, именно он?! Чем он заслужил? Чем?!! Шинья второпях мне объяснил, что к чему. А я слышал его голос словно сквозь толщу льда. Слушал, и не мог поверить, отказывался верить, качая головой. Оказалось, что в Дая выстрелили. Кто-то неизвестный мне. Я не помнил, что говорил Шинья тогда, потому что мозг отказывался соображать, принимать какую-либо информацию. На удивление, я не бился в истерике, не кричал и не разносил всё вокруг, хотя вполне мог бы. Нет же, я просто побросал в сумку несколько вещей и, щёлкнув замком и вынув ключ из замочной скважины, проследовал за Шиньей к его машине. Но внешнее спокойствие было обманчивым. Невозможно было описать весь этот вихрь из страха, отчаяния и немого крика, рвущегося наружу. В мыслях я панически и истерично умолял врачей сделать всё возможное, и одновременно проклинал ту сволочь, которая так поступила. Ведь Дай не заслужил! Это я! Я всегда так и напрашивался получить пулю в живот, но чудом умудрялся выкарабкаться. Я, а не Дайске! «Господи, прошу тебя… помоги ему…» - впервые в жизни я обращался к тому, в кого никогда не верил. Которому демонстративно всю жизнь показывал средний палец. Но теперь, похоже, вся надежда только на него и на врачей. Надежда всегда умирает последней… Пусть я молчал, сидел, не двигаясь, но слёзы быстрыми солёными ручейками скатывались по моему лицу, словно кусочками льда скользя по бледной коже, капая вниз, на сцепленные в замок пальцы. Я даже не пытался скрывать их. А смысл?.. Кто их увидит? Кому они нужны и кто ими заинтересуется? Всем плевать. Всем плевать на то, что самый дорогой, самый близкий мне человек сейчас один на один борется со смертью, с каждой секундой всё приближаясь к ней. Нет. Нет! Не может быть, чтобы Дайске умер. Он будет жить, вопреки всему. Он выживет, и я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы он был счастлив, чтобы доказать ему свои чувства, показать, что я не эгоистичная дрянь, способная только разрушать самого себя и ныть об этом. Я лягу в наркологический диспансер. Избавлюсь от зависимости. Найду работу. И он будет счастлив. А значит, и я тоже. Да, всё так. Мы обязательно будем счастливы. «Только не умирай… прошу тебя…» - я закрыл глаза, почувствовав тонкой кожей мокрые слипшиеся ресницы. Он не умрёт. Не может умереть! Поэтому он будет жить. Будет! Я никак не мог нарушить царившее в машине молчание. Боялся услышать страшные слова, звучащие как приговор. Поэтому просто вытирал слёзы рукавом куртки, глядя в окно. Мы въезжали в чистый опрятный двор, с подстриженными изумрудно-зелёными газонами и клумбами, на которых яркими пятнами цвели различные цветы. Рядом возвышались дома-небоскрёбы, с пент-хаусами на крышах. Да уж, райончик разительно отличался от того, в которым мы с Дайске живём и от тех, в которых я обычно ошивался раньше. Машина остановилась около подъезда. Шинья повернулся ко мне: - Сейчас отнесу твои вещи в квартиру и поедем в больницу. Ты пока посиди тут, хорошо? Я молча кивнул и откинулся назад, глядя на потолок машины. А в голове не укладывалось: «Почему?..». Ведь действительно. Сотни раз на дню мы все задаёмся этим вопросом как по поводу масштабных и глобальных проблем, так и из-за простых бытовых мелочей. Маленькие дети постоянно спрашивают: «Почему то?.. А почему это?..», узнавая мир. Так, быть может, я никогда и не вырастал? Может я так и остался просто ребёнком, считающим себя уже своё отжившим? Вообще, так и есть, если подумать. Вот только когда дети умирают – это ужасно. А я давным-давно уже мёртв, только никто не испытывает ничего, что было бы похоже на ужас. Почему? Потому что никто, кроме меня, этого не знает. Шинья вернулся на удивление быстро. И снова мерное урчание мотора. А затем и визг скребущихся об асфальт шин. Мы ехали молча, стараясь не подливать масло в огонь, потому как и без слов было ясно, какое напряжение сейчас висит в воздухе. Я сцепил пальцы в замок настолько крепко, что костяшки побелели. Единственное, о чём я сейчас мог думать, это: «Пожалуйста, спасите его… пожалуйста, спасите его…». Больше ничего. Сердце билось птицей в клетке, а слёзы сами наворачивались на глаза. - Давно он там? – я решился прервать молчание только для того, чтобы снова не расплакаться и не закатить истерику. - Я как раз был неподалёку от вас, когда мне позвонил знакомый фельдшер. То есть его тогда только в машину скорой помощи загружали… - Тогда откуда ты знаешь, что его будут оперировать хорошие врачи? – я не выдержал. Слёзы снова скатывались по моим щекам. - Пожалуйста, успокойся… - А вдруг они вообще его до больницы не довезут?! - Перестань, - голос его стал резким, чего раньше я никогда не замечал, - ты думаешь, я не переживаю за него? Тошия. От того, что ты сейчас будешь истерить, ничего не изменится. Я замолчал, отвернувшись к окну. Ведь действительно… Я как истеричка. Вот только не будешь тут истеричкой, когда любимый человек, считай, на волосок от смерти!.. В голову лезли дурные мысли, но я изо всех сил старался перерезать их на корню. Потому как мысли имеют свойство материализоваться, а это сейчас нужно меньше всего. В приёмное отделение я шёл, как на эшафот. Увидев своего знакомого, Шинья поспешил подойти к нему. Я потопал следом, стараясь не отставать. - Рюдзи! Ну что, кто его оперирует? – нетерпеливо спросил Тэрачи. Фельдшер лишь грустно посмотрел на него и с сожалением ответил: - Простите, Тэрачи-сан. Но Андо Дайске никто не оперирует. - То есть?.. - Он скончался по дороге в больницу. Мы сделали всё возможное. Соболезную… Остальную часть разговора я не слышал. Я как будто оглох. Сердце пропустило несколько ударов, а мозг отказался работать. Всё. Это всё. Его нет… нет… - Нет… - я сдавленно прошептал это вслух. Слёзы горячим потоком хлынули из глаз, а ноги стали ватными. Я отказывался верить. Нет! Что за шутки?! Что за глупости?! Он жив! Он не мог… не мог… Оставить меня. Не мог просто так взять и уйти. Не мог! - Тошия, пожалуйста… - на глаза Шиньи тоже наворачивались слёзы, но он сильно сжал мою руку, и, развернувшись к Рюдзи, продолжил, - завтра рано утром я подъеду, разберёмся с этой бумажной волокитой, с документами и прочим… Просто… Поймите меня… Это ведь его брат. Разве не видите, в каком он состоянии?.. - А… разумеется, - мужчина поклонился, - ещё раз мои искренние соболезнования. Кивнув, Шинья увёл меня прочь из приёмного отделения, а потом и из больницы. Я до конца надеялся на лучшее, и не был готов худшему. И я не мог, просто не мог поверить в то, что его, Дайске не стало. Ведь это же Дай! Самый любимый, самый дорогой, самый-самый… Он ведь не мог умереть! Меня даже сейчас не покидала глупая призрачная надежда, что это всего лишь какая-то злая глупая и несмешная шутка, и что Дай жив, здоров и невредим. Господи, умоляю, пусть это окажется сном, кошмаром, галлюцинацией, прошу!.. Но я не просыпался. Я ехал на переднем сиденье в машине Шиньи Тэрачи, лучшего друга моего брата, который сейчас тоже держался, как мог, сжимая зубы так, что сквозь нежную кожу на щеках еле заметно проступали очертания челюсти. Этого не может быть… не может… Нет! Едва мы с Шиньей переступили порог квартиры, у нас обоих словно сработал спусковой механизм. Моя немая истерика теперь уже перестала подавляться, и вся боль утраты, всё горе прорвалось наружу. Я плакал навзрыд, межу слезами и всхлипываниями умоляя Дайске вернуться, простить меня, выслушать, как я люблю его, как он дорог мне. Ведь я столько не успел ему сказать! Я стоял на коленях, разрывая себя изнутри криком, а Шинья крепко обнимал меня, гладил по голове, шепча что-то успокаивающее. Но что меня теперь могло успокоить?.. Ничего. Сомневаюсь, что даже доза героина сейчас помогла бы. Чёрта с два! Теперь я ненавидел героин ещё сильнее, чем раньше. Я ненавидел всё в этой грёбаной жизни! А больше всего… себя. Только себя. И того ублюдка, который лишил жизни Дайске. Мерзкая сволочь! Какой же нужно быть скотиной, чтобы лишить жизни человека?! Он вообще хоть что-нибудь смыслит в ценностях?! Ведь человеческая жизнь – это наивысшая, наиважнейшая ценность!.. А он просто взял и… уничтожил её. За что?.. Зачем вообще мать его родила?!! Этого ублюдка. Ублюдка, который отнял жизнь у Дайске! А меня мать зачем родила?!! Чтобы я мучился всю жизнь, испытав радость только несколько раз за всё своё ничтожное существование?! До меня не сразу дошло, что я всё это говорю вслух. Даже не говорю – истерично кричу между всхлипами и новыми порциями удушающих слёз. И Шинья всё шептал мне на ухо какой-то бред, который я даже не слушал. Что-то о том, что Дайске был замечательным человеком, и что у меня ещё вся жизнь впереди. Что я буду жить, вопреки. Но я не буду. Не хочу. Не могу без него! Всё происходящее до меня доходило слабо, как будто я просто взял и отключился от окружающего мира. Боль утраты, отчаяние, нежелание продолжать жить, страшным ядом выжигали меня изнутри, задевая каждый орган, ткань, клетку, каждую частичку меня. Всё до единого. Потому что всё во мне отказывалось жить без него. Без моего единственного луча света во мраке. Я почувствовал тонкую иглу, пронизывающую мою кожу и входящую в сосуд. А затем и распространяющую свою отраву по организму… Или не отраву?.. Нет. Конечно отраву – всякая игла несёт в себе отраву. Для меня уже всё равно. Я не удивлялся, когда всё тело парализовало, и оно обмякло, словно под действием какого-то снотворного. Опухшие веки смежились, слипшиеся мокрые ресницы сомкнулись, и я провалился в сон. Или в кому?.. Пробуждение было, как обычно, очень тяжёлым. Я сразу же поднялся с дивана, отбросив в сторону одеяло, которым меня заботливо укрыл Шинья после того, как я отключился у него на руках. И я как будто и не спал. На улице ещё было темно, но уже светало, судя по бледно-синему небу, переходящему в тёмно-голубой цвет. Подумать только… Ещё вчера в это же время я возвращался домой, совершенно разбитый, ещё вчера просил у Дайске прощения, стоя перед ним на коленях, ещё вчера… он был жив. А теперь что? Теперь ничего. Вообще ничего. Пустота. Я не мог плакать, не мог причитать, не мог думать о любимом. Не мог. Просто не мог, и всё. Зато я знал одно. Мне здесь больше делать нечего. В этой квартире, в этом городе, в этой. Стране, в этом мире. Я понял это сразу же, как только мои глаза открылись и увидели потолок в темноте. За окном гулял ветер – погода испортилась, по сравнению со вчерашним днём. Всё вокруг как будто было напоминанием о том, что его больше нет. Жизнь словно смеялась надо мной, говоря: «Ты теперь один, его уже не вернёшь». Пусть так. Так… Я знал, что делаю, когда тихо вставал с дивана и обувал кеды. Когда прошёл в прихожую, а затем и на лестничную площадку, стараясь не разбудить Шинью. Потому что это только помешает. К тому же, я не хочу, чтобы этот человек, теперь единственный в мире близкий мне человек, увидел то, что я собираюсь сделать… Пройдя по коридору вдоль квартир со спящими, ничего не подозревающими людьми, я остановился около огромного окна на полстены. Словно во сне, я распахнул его и выбрался на широкий карниз. Ветер сразу же ударил в лицо, растрепал волосы. Внизу была дорога, по которой ездили машины, на которой не было ни единого пешехода в такой ранний час. Идеальное время. Лучшее и худшее время суток одновременно. - Ты говорил, что у нас будет другая жизнь, - сказал я в пустоту, обращаясь к покойному брату, - говорил, что мы будем счастливы. Так где же ты?.. Почему не видишь меня, Дайске?! В другой ситуации я бы никогда не сделал шаг вперёд, навстречу ветру. Но это в другой. Сейчас мне терять нечего, как бы помпезно не звучало. Я кричал, но меня не слышали, не понимали. Никто не хочет ничего менять. А я бы просто сгорел в этом огне этого грёбаного жестокого мира. Или меня бы убили наркотики… Нет. Не так я представлял себе свою смерть. Но вообще разве хоть что-то в этом мире бывает так, как мы задумали?.. Глубоко вздохнув, возможно, в последний раз, я шагнул. Ветер подхватил меня и понёс к земле, к потрескавшемуся асфальту своим порывом. И перед самым неизбежным столкновением, в голове запоздало мелькнула мысль: «А ведь вся жизнь могла бы быть впереди…» - Но не будет! – ответил мне асфальт, встречая своими грубыми убивающими объятиями, под хруст ломающихся костей и тихий скрежет рвущихся тканей. The End.январь - март 2012.