×××
Приглушенный визг колес слышно даже сквозь закрытые окна. Юнги вздрагивает, когда сквозь толщу сна до него доносятся звуки. Лис внутри настороженно поднимает голову. На нижнем этаже раздаются возмущенный голос и грохот. Мин подскакивает на постели, принимая сидячее положение. Среди какофонии звуков на первом этаже омега точно слышит его — голос Чон Хосока. До этого хозяин дома и не появлялся здесь, а сейчас приехал посреди ночи. Неспокойное чувство в груди подсказывает, что точно по его душу. Юнги бросает взгляд на окно, хочет сбежать, вот только прыгать с третьего этажа — идея так себе. Даже обернувшись лисом, не сможет спрыгнуть — лапы сломает. Он не бакеноко, которые могут и с седьмого прыгать. В коридоре раздается звук тяжелых шагов. Сердце кицунэ начинает колотиться как бешеное, а внутренний лис тоже опасность чует — мечется из стороны в сторону, просит отпустить его, чтобы человека своего защитить. Обернувшись лисом, можно было бы попробовать сбежать, вот только если он покажется в зверином облике Хосоку, то беды точно не миновать — среди высших кругов это считается презрением. За такое не только по шее надают, но и убить могут. До омеги долетает шлейф хвои, который становится все ближе, гуще и острее. Точно не к добру. Мин подбирается весь, прижимаясь к спинке кровати, ноги к себе подтягивает. Ключ проворачивается в замке два раза и дверь открывается. Альфа заходит в комнату, кидая острый взгляд в сжавшегося на постели омегу. Юнги поджимает губы и напрягается всем телом. У Хосока в глазах нездоровый блеск, на глубине зрачков черти в мазуте плескаются. Вервольф закрывает дверь, проворачивая ключ и запираясь изнутри. Первые неутешительные мысли нон-стопом горят неоновым светом в сопровождении сирены. Нет. Только не это. Чон смотрит на омегу, волк внутри ликует, облизывается, хвостом виляет. Хосок медленно, словно хищник к своей жертве (недалеко от правды), подходит к кровати. С каждым его шагом Юнги четче чувствует запах алкоголя и сигарет. Адская смесь накрывает с головой, тянет к нему свои щупальца, призрак прошлого. Такого жуткого момента в короткой жизни Юнги. Болезненные воспоминания атакуют и так перевозбужденный мозг. Пощечина, приводящая в чувство. Омега вскакивает с постели и пытается добежать до ванной, вот только его подводит одеяло, будь оно проклято. Мин запутывается ногой в нем и падает на край кровати, чудом не упав с нее и не ударившись головой о тумбочку. Хосок растягивает губы в зверином оскале. Попался. Попытка сбежать была одна. Не смог — его проблемы. Альфа не знает точно, что он делает. Им движет слепая ярость: на волка, что внутри сидит, на его идиотское поведение в отношении конкретного омеги. Вся эта чушь про истинных — всего лишь древние легенды и детские сказки. Наукой доказано, что это всего лишь инстинкты. Хосок стягивает обувь и залезает на кровать, упираясь коленями в матрас. Юнги следит за каждым его действием и судорожно дергает ногой, пытаясь освободиться. Мозг вопит об опасности, лис внутри зубы скалит, рычит на альфу и поскуливает на своего человека, умоляет его выпустить. Чон наклоняется и хватает парня за щиколотку, резко потянув на себя. Кицунэ хватается пальцами за покрывало и пытается отодвинуться, вырваться, вот только вервольф сильнее. Он подтягивает еще ближе к себе, нависает грозовой тучей сверху. В темноте комнаты прекрасно видно его сверкающий оскал. У Юнги кровь в венах стынет, сердце куда-то вниз падает. Он в глазах чужих прочитал, что приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Больно и страшно. Слезы собираются, скатываясь из уголков глаз по вискам, прячась в рыжих локонах. Истерика и паника накрывают с головой. Омега брыкается руками и ногами, пытается оттолкнуть, ударить. Хосок уворачивается, садится на колени, блокируя ноги, но Мин все равно умудряется отвесить альфе пощечину со всей силы. Хосок замирает на месте, словно статуя. Разозлил зверя. Окончательно. Альфа рычит, и оба запястья парня одной рукой хватает, сжимая до боли, до синяков фиолетовых. Юнги всхлипывает и сильнее рыдать начинает, уже не надеясь вырваться, когда вервольф грубо расстегивает пуговицы на хлопковой рубашке, изредка отрывая их. Чон отпускает запястья, переворачивает омегу на живот и стаскивает рубашку с худых плеч. Мин сжимает в руках простынь и пытается отползти, отталкивая мужчину ногой, но старший не поддается, тянет за лодыжку обратно к себе и наваливается сверху, придавливая своим телом к постели. Плечи Юнги мелко подрагивают от плача, кицунэ чувствует поясницей возбуждение Чона, начинает сильнее лить слезы, громко всхлипывая и поскуливая. Хосок чувствует отчаяние и страх младшего, и ярость слегка отступает, но не уходит окончательно. Альфа зарывается носом в рыжие волосы на затылке, тянет сладкий запах сирени, жасмина и персика, что еще с первой встречи запомнился, и рычит тихо, утробно. Ему определенно нравится. Ему определенно хочется именно этого омегу. И он определенно не остановится. Смягчит резкость и грубость, усмирит злость, но не остановится. Юнги крупно вздрагивает, когда чужие губы касаются шеи, оставляя мокрый след за собой. По телу пробегают мерзкие мурашки, омеге блевать от них хочется. Хосок не обращает внимания на дрожание тела под собой, он пропускает мимо ушей скулеж и всхлипы. Все потому, что перед глазами только хрупкие бледные плечи, острые лопатки и тонкая талия, которую вервольф с садистским удовольствием сжимает в грубых ладонях. Чон покрывает укусами плечо и лопатки, оставляя красные, ноющие следы. Мин крепко зажмуривает глаза, продолжая лить слезы и сжимать трясущимися руками простынь, и мечтает, чтобы побыстрее все закончилось. Вот только мужчина специально издевается, никуда не спешит, искусно растягивая пытку на продолжительное время. А худшие воспоминания никуда не исчезли, на веках закрытых выжжена шершавая, облупленная в некоторых местах кирпичная стена, и тот же горький запах алкоголя и табака. Хосок поглаживает горячими пальцами тонкую талию, оставляя красные отметины, и спускает руки на поясницу, подцепляя резинку спортивных штанов, медленно стягивая их вместе с боксерами. Избавившись от последней ненужной вещи, вервольф приспускает брюки и вытаскивает свой половой орган из боксеров, проводя рукой несколько раз по всей длине. Юнги шипит от боли, когда Чон разводит ягодицы в стороны и проникает внутрь сразу двумя пальцами. В заднем проходе распространяется неприятное жжение, омега кусает нижнюю губу до крови, чтобы не закричать. Хосок разводит пальцы на манер ножниц, но не тратит время на растяжку. Двигает пальцами в чужом теле несколько раз и совсем их вытаскивает, сжимая обеими руками упругие полушария. Юнги зажимается весь, напрягая каждую клетку своего тела. Не хочет, боится, ненавидит, проклинает. Вервольф не медлит: приставляет покрасневшую головку ко входу, ложится на спину омеги и зажимает ему рот ладонью, врываясь внутрь. Кицунэ кричит задушено, слезы стекают по щекам и пальцам альфы, там внизу все горит, жжется. Каждый толчок болью сопровождается, всхлипами, тихими вскриками и слезами. Юнги уже ничего не видит, перед глазами мутно, он уже ничего не понимает. Мозг думать отказывается. Он чувствует только глубокие толчки, вызывающие жуткую боль, удушающий запах хвои, вперемешку с сигаретами и алкоголем, а еще тяжелое дыхание на ухо, его хриплые стоны. Альфа покрывает укусами и засосами его плечи и шею, выходит из горячего нутра и разворачивает парня к себе лицом, укладывая к изголовью кровати. Юнги что-то бессвязное мычит, сводит коленки вместе и снова пытается нависшего сверху Чона оттолкнуть. Вот только Хосок грубо разводит его ноги, не обращая внимания на сыплющиеся удары в грудь. Он приставляет член и снова входит, с упоением рассматривая разметавшиеся на белоснежной подушке рыжие пряди. Но в глаза парню под собой не смотрит, да и на лицо тоже. Не сможет перенести его ненавидящий взгляд, который все внутри ядом обжигает. Не сможет смотреть на хрустальные слезы и слипшиеся ресницы. Сожалеть будет. Странное явление: пьяным разумом он понимает, что мучает омегу, причиняет боль, да не только физическую, а остановиться не может. Хосок накрывает чужой рот ладонью и утыкается носом в коротко стриженые волосы за ухом, наслаждаясь запахом. Он продолжает толкаться бедрами резко и грубо. А Юнги уже где-то не здесь. Он хотел бы напрочь лишиться чувств и отключиться, потерять сознание. Но он продолжает пустым взглядом буравить потолок. А Чон продолжает издеваться, выходит из него, изливается на простынь, меняет позу и снова вгоняет член до упора. И так по кругу. Мин не знает, сколько раз он проходил через этот ад, но, когда мужчина выдохся, завалившись рядом на постели и отрубившись, за окном уже светало. Кицунэ все так же зажимал зубами нижнюю подрагивающую губу, когда встал с постели, стянул простынь и, прикрыв нагое измученное тело, хромая, добрел до ванной комнаты. Омега кидает взгляд на свое отражение в зеркале и его накрывает истерика. Юнги падает на кафельный пол, разбивая коленки, и беззвучно трясется, прикрывая рот ладонью. Боится разбудить монстра. Он ревет не переставая, сжимает в кулаке концы простыни, чтобы она не соскользнула с искусанных плеч. Все тело ноет и ломит каждую косточку. Вот только сильнее болит душа. Сердце собственное будто остановилось, разорвалось на части когтистыми лапами и острыми клыками. Волк лисичку не пожалел.×××
Хосок просыпается в девять часов утра с жуткой головной болью. Благо, шторы были задернуты, а то с утра возненавидел бы солнце и этот день. В глаза будто песка насыпали, а в горле пустыня Сахара. Альфа садится на постели и трет пальцами глаза, окончательно прогоняя сон. Стоит окинуть комнату быстрым взглядом, и он понимает, что совсем не там спит, где нужно. Вервольф хмурит брови, подмечая, что должен быть здесь не один. Остается вопрос: где кицунэ? Чон встает с разворошенной постели, на которой спал прямо в одежде, и идет в сторону ванной, дергая ручку. Открыто. Мужчина заходит в помещение и застывает на месте. Омега лежит на кафельном полу в позе эмбриона, небрежно замотавшись простыней. Рыжие волосы растрепаны, костяшки сбиты, на коленях фиолетовые синяки. Остальное тело скрыто под простыней. Хосок сжимает губы в тонкую полоску. Черт, что же он натворил? Альфа прекрасно помнит, что сделал вчера с омегой. Сожалеет. Очень. Волк внутри скулит жалобно. Невыносимо этот скулеж слышать. Вервольф осторожно поднимает парня на руки и несет в комнату, укладывая аккуратно на спину на кровать. Мужчина смотрит на открывшуюся взгляду тонкую шею, покрытую укусами и засосами, и челюсти сильнее сжимает. На себя злится, на гребанный алкоголь. Не умеет он себя в руках держать, когда это нужно. Альфа осторожно касается кончиками пальцев своих отметин и невесомо поглаживает. Знает, что следы эти болеть будут и заживать долго. Вервольф осторожно тянет кусок простыни вниз, оголяя торс парня, смотрит на раны, которые сам нанес на хрупкое чужое тело и сердце. Юнги вздрагивает от прикосновений и медленно разлепляет глаза, мутным от сна взглядом осматривая чужое лицо перед собой. Когда до кицунэ медленно доходит осознание, кто перед ним, он дергается. Грудную клетку сжимает страх, парализуя легкие. Омега задыхаться начинает, в истерике отползая назад, к изголовью кровати, и сильнее кутается в простынь. Притягивает к себе ноги, обнимая коленки, и судорожно вертит головой влево-вправо. — Н-нет, — осипшим от рыданий голосом шепчет, смотрит в одну точку перед собой на постели, и покачивается из стороны в сторону. — Н-нет. Мин хочет сбежать подальше от монстра, спрятаться в объятиях папы или под одеялом с головой, как в детстве, хочет исчезнуть, провалиться прямо сейчас под землю, лишь бы не видеть прожигающие омуты, не слышать хвойного запаха. Лис внутри рычит, хочет кинуться на альфу, но Юнги из последних сил держит его на привязи. Даже если мозг не просто говорит, он кричит и трезвонит об опасности. Нельзя. Пусть каждая клетка тела соткана из боли, страха и отчаяния, разумная часть понимает, что его жизни придет конец, если он лиса не сдержит. Такое не прощают. Хосок сильнее хмурит брови и чувствует, как волк внутри сам себя пожирает из-за чувства вины. — Юнги, — альфа осторожно опускается коленями на кровать и тянет руку к омеге. Чон впервые назвал его по имени без сарказма и ехидства, даже как-то мягко. Однако, парень этого не замечает, он внимательно следит за мужчиной. Вервольф хочет привести парня в чувства. Не знает, как, но смотреть на этот комок непонятно чего тяжело. Пусть дальше размахивает кулаками, кричит о том, как ненавидит, усмехается злобно, а не смотрит загнанным зверьком. — Юнги, я… — альфа осторожно и медленно тянет руку к парню. Он не решается подобраться ближе, поэтому касается единственной части тела, до которой достает — тонкой лодыжки. Стоит только прикоснуться кончиками пальцев к бледной коже, как кицунэ взрывается. — Нет. Не трогай меня! — Мин кричит оглушительно, вскакивает с постели, крепко сжав в кулаке концы белоснежной простыни, и спрыгивает на пол, подальше от монстра. — Уйди! Чон вздрагивает от чужого крика и замирает на месте. В глазах печаль и сожаление плескается. А волк внутри вообще изводится. Он то на своего человека зубы скалит, то на животе ползает, к омеге подобраться хочет. — Юнги, послушай… — вервольф снова предпринимает попытку подойти к парню, слезая с постели и медленно приближаясь. Он растягивает буквы, не понимая, что говорить. Извиниться? Бред. И что он скажет? Юнги, прости за то, что я тебя изнасиловал? Да? Чудно, Хосок. Однако, оставлять парня в таком состоянии нельзя. Мин испуганно отступает назад, пока не упирается в лопатками в стену. Бежать некуда. Он в гребанной ловушке. Сердце подскакивает к горлу, вызывая жуткую тошноту. Кажется, открой рот, и оно выпадет на пол, окровавленное и изрезанное. Хосок подходит вплотную, нависая над парнем скалой. Осторожно поднимает руку и касается пальцами синяка под глазом. Нехило его телохранитель приложил. У омеги глаза от ужаса расширяются. Перед затуманенным взглядом стоит вчерашний вечер и злой оскал альфы. Где-то внутри лис с громким лязгом разрывает цепь. Его человека обижают, его человек не справляется. Мин со всей силы отталкивает альфу и в следующую секунду перед шокированным взглядом стоит большой лис. Рыжая шерсть переливается на солнце, чернеющие кончики ушей мелко подрагивают, белая грудка ходуном ходит, а пушистый хвост с белым кончиком прижат к земле. Кицунэ пригибается к полу и злобно рычит, отгоняя от себя Чона. Скалит острые, белоснежные клыки, и морщит нос, прижимая ушки. Хосок в шоке. Он стоит с глазами по пять копеек, пялится на озлобленного хищника. Вервольф удивлен. Он не думал, что омега решится на такое. Хотя, что-то подсказывает мужчине, что парнишка просто не смог удержать контроль из-за хренового состояния. И в этом виноват только Хосок. Только он. Чон медленно поднимает руки вверх и делает два шага назад, не хочет провоцировать зверя. Кицунэ стоит на месте, продолжая рычать. Лис впивается когтями на всех четырех лапах в пушистый персидский ковер. Он защищает своего истерзанного человека, который в глубине снова роняет слезы. От этого плохо обоим существам. Альфа поджимает губы и напрягается всем телом. Он не знает, кинется ли на него зверь. И что при этом делать? Если тоже обратиться, то неизвестно, что может случится. Волк воет и тянется к разъяренному лису непонятно зачем. Хосок снова делает шаг назад и пронзительно смотрит в чужие глаза, пышущие яростью и ненавистью. — Я ухожу, — Чон твердо и уверенно говорит, снова делая шаг назад. Он почти уже дошел до двери. — Все хорошо. Я тебя не трону, — мужчина мысленно хмыкает. Ну да, уже тронул. И сделал все, что мог. — Больше, — добавляет, скрипя зубами и сердцем. Кицунэ остается на месте, продолжает рычать, но уже не так оглушительно. Альфа делает последний шаг и отпирает дверь. Он бросает напоследок взгляд темных омутов и выходит за дверь, спешно проворачивает ключ в замочной скважине, и быстрым шагом идет к себе в комнату, громко хлопая дверью. Вервольф рычит утробно, его злость на самого себя заполняет, отравляя внутренности. Зачем, блять, он это сделал? Что и кому доказать хотел? Ах, да, он же просто с катушек слетел. Ярость свою обуздать не смог. А что же потом будет? И, вроде бы, его не особо этот лис должен был волновать. Вот только из памяти никак не стереть испуганный взгляд, пропитанный болью. И слезы ненависти на острых скулах тоже не забываются. Хосок снова рычит сквозь сжатые зубы и смахивает все с прикроватной тумбы. Хрустальный светильник разбивается о паркет из темного дерева вместе с пустым стаканом и золотыми наручными часами, которые альфа забыл когда-то на тумбе. Мужчина садится на кровать и зарывается пальцами в черные волосы, сжимая у корней. Что же он натворил? Стоит двери за альфой закрыться, кицунэ стоит еще минуту в боевой готовности, мало ли, может он вернется. Лис прекращает рычать и начинает наматывать по комнате круги, опустив морду к полу. Его человеку плохо. Очень плохо — свернулся в позу эмбриона и смотрит в одну точку. Зверь тихо поскуливает, успокаивая его. Вот только омега никак не реагирует. Оборотень тяжело вздыхает и ложится на пол под окном, сворачиваясь колечком и пряча черный нос в пушистом хвосте. Кицунэ опускает ушки и прикрывает глаза. «Тише, мальчик, тише. Все пройдет. Потерпи, поспи, отдохни» — говорит зверь, ласково тычась носом в бледную щечку. — «А я буду сторожить твой покой».×××
За панорамным окном огни ночного мегаполиса начинают светить ярче с заходом солнца. Чем сильнее темнеет небо, тем сильнее искусственный неоновый свет разгорается. В кабинете царит приятный полумрак и тишина, нарушаемая только мерным дыханием. Здесь не слышно звуков города, здесь можно отдохнуть от суеты. Чонгук, выпроводивший из своего кабинета секретаря, который бегает вокруг него верной собачкой, суетится и работает за троих, таким образом искупляя свою вину перед начальством. Адаму не пришлось долго сидеть под охраной, через два дня после домашнего ареста омегу выпустили, разрешив работать дальше. Парень был полностью чист, за ним не было никаких ошибочных действий. Кицунэ тоже уже проверили, нарыли на него много различной информации, в том числе его и не всегда законные действия. Но Чонгука волновало не это. Главное, что против клана с его стороны не было никаких действий. Однако, так просто отпускать парня он не намерен. Пусть посидит, помучается от ожидания. Нет, Чонгук вовсе не садист, ему не доставляет никакого удовольствия издеваться над людьми. Это такие жестокие методы его воспитания. В свое время отец Чона славился своей жестокостью и извращенностью наказаний за промашки, ошибки и предательство своих людей, а также тех, кто смел идти войной на них. Чонгук не так сильно одержим издевательствами, не поддерживая политику отца, но и не дает поводов врагам осмелеть. Старший Чон любил наказывать не только провинившегося, но и его семью, друзей, заставляя человека выть не только от физической боли. Чонгук же к этому категоричен. Если семья врага не имеет никакого отношения к действиям одного из ее членов, то они невиновны. Родственники не должны расплачиваться за действия близких. Политика Чонгука больше нравится Совету и всем остальным кланам. Однако, многие сторонники его отца считают это неправильным. Когда младший Чон возглавил клан и стал проводить перестройку системы его работы, все те люди, которые слепо были верны отцу, часто выражали свое недовольство, пытались манипулировать молодым альфой, решив сделать из него свою куклу. Вот только парнишка оказался с жестким характером и не позволял собой командовать. Те, кто был недоволен таким раскладом, были изгнаны из клана, а среди столетиями работающей системой кланов это было хуже, чем умереть. Глубокий позор и клеймо до конца жизни. День, до отказа забитый встречами, подписанием договоров, проверки документов и принятием поставок, наконец-то, подходит к концу. Сегодня Чонгуку пришлось в одиночку заниматься всем этим, так как Хосок просто сообщил еще утром, что сегодня его не будет. Поставил перед фактом, а не попросил отгул. Чонгуку не нравится такое поведение брата. Он, конечно, старше, но главнее все равно Чонгук. Завтра он обязательно выест за это ему весь мозг. Прочитает парочку нотаций своим ледяным голосом, будет сверлить альфу недовольным взглядом, и, обязательно, нагрузит работой, чтобы жизнь медом не казалась. А сейчас Чонгук просто отдыхает. Встречает алый закат в одиночестве, сидя в четырех стенах своего кабинета. Ехать домой в особняк ему не хочется, подниматься на верхний этаж в свою квартиру тоже. Везде его встретит гробовая тишина и пустота. Если дом хотя бы полон прислуги, то квартира встречает холодом стен. Единственный домработник приходит в обед, когда хозяин двухэтажного пентхауса на работе. Чонгук сжимает в пальцах бокал с виски, откинувшись на спинку кресла и наблюдая за огнями города из-под прикрытых век, слегка покачиваясь в на своем «троне». Он пятью минутами ранее закончил разговор со своим будущим мужем. Марсель долго рассказывал о своих делах во Франции, делился впечатлениями и разочарованиями, утомляя альфу, который позвонил, чтобы уточнить дату его возвращения, своей болтовней. А на последок, перед тем, как сбросить звонок, омега приторно-ласковым голосом повторял слащавые фразы из мелодрам, о том, как он его любит. Чонгук в это время хмурил брови и кривил губы в отвращении. Он не любит все эти розовые сопли. От них радугой блевать хочется. Нет, вервольф не каменная глыба с ледяным сердцем, просто ему не нравится слушать наигранные речи, в которых фальши слишком много. Сколько раз он уже слышал одни и те же фразы? Больше ста, это точно. И везде фальшь, ложь и ни грамма правды. Ведь любят всегда не Чон Чонгука, а его статус, власть и деньги. Марсель прекрасно знает об этом, но ему нравится злить главу. Альфа с омегой познакомились два года назад на вечере в честь дня рождения одного из старейшин Совета. Бан Марсель — сын предпринимателя из Тэгу, тоже вервольф. Его отец, Бан Енгук, занимается ювелирным бизнесом. Сам омега, еще будучи учеником второго курса академии модельеров в Париже, уже начинал работать дизайнером одежды, создавая свой бренд. Несмотря на богатую семью, парень старался всего добиться сам, родители изредка ему помогали. Знакомство Чона и Бана, как бы странно это не звучало, произошло в туалете. Марсель ошибся дверью, отвлекшись на телефонный разговор со своим другом из Франции. Мало того, что сам зашел не туда, так еще и на Чона начал ругаться, мол, это туалет для омег. Чонгук в тот момент опешил. Стоял он спокойно, справлял свои дела, а тут забегает омега, еще и ругается на него. А затем его накрыло раздражение. Он спокойно застегнул брюки, не обращая внимания на чужие возмущения, и, уходя, грубо толкнул парня к стене и угрожающим голосом объяснил, что это туалет для альф и, если парень не хочет быть оттраханным во все щели, то пусть внимательнее смотрит на указатели, пошутив, что, может, омега этого и добивается. А затем спокойно вышел, оставляя возмущенного вервольфа в туалете. Вторая встреча произошла через три месяца после приема. Марсель пытался арендовать помещение в большом торговом центре для сливок общества, в котором хотел открыть свое ателье. Центр принадлежал Чону, только сам Чонгук не занимается такими мелкими делами. Директор торгового центра держал это помещение для какого-то своего родственника. Марсель долго возмущался и пытался договориться о доплате, но директор все никак не шел на встречу. Уехал омега из центра разгневанным. К вечеру гнев сменился на разочарование и грустное настроение. Бан решил съездить в клуб, развеяться. Там находился и Чонгук. Столкнулись в этот раз они у бара. Марсель пил лонг-айленд в одиночестве, а Чон хотел взять виски и подняться в вип-комнату. Видеть расстроенного дерзкого омегу совсем одного было неожиданно. Альфа думал, что такие, как он, обязательно при себе свиту имеют. И, как минимум, не одного человека. Самому Чонгуку было тоже одиноко, вот он и подсел к парню. Так, слово за слово, разговор по душам, совместный вечер, плавно переходящий в ночь. На утро Чонгук уволил директора и нанял нового, а Марсель получил помещение и возможность заняться своим любимым делом. Чонгук понял, что Марсель не тот представитель золотой молодежи, которые тратят на все стороны деньги родителей ничего не делая, омега имеет свои глубокие взгляды на жизнь, у него свои планы и стремления. Между парнями было еще несколько встреч. То простой перерыв между рабочими делами на кофе, то вечер в ресторане, то «приезжай на ночь» друг другу. Парни не стали обременять себя отношениями, разговорами и клятвами о чувствах. Обоим было комфортно друг с другом. Чонгук долго думал перед тем, как предложить заключить брак. Он хотел бы сделать предложение любимому человеку, тому, с кем будет не просто комфортно и удобно. Но для этого нужно время, а времени у альфы, увы, нет. Так что ему теперь, до старости одному жить? Тем более, Марсель не был против. Омега прекрасно понимал выгодность такого бракосочетания как для себя лично, так и для бизнеса своего отца. Как итог — через три месяца свадьба. Их брак медленными темпами строится на взаимоуважении и соблюдении некоторых условий. Одно из них было поставлено сразу, как только Марсель согласился — каждый может спать с кем хочет, кроме конкурентов по бизнесу, и так, чтобы об этом не узнала пресса. Второе условие было вполне ожидаемо — рождение как минимум двоих детей. Вот только сейчас, проматывая в голове всю их историю знакомства, Чонгук не чувствует того, что ощущал месяц назад — уверенности, что они поступили правильно, что сделали правильный выбор. В груди неспокойно, зверь от чего-то волнуется. Нет, это не предчувствие опасности, скорее предчувствие перемен. Что-то определенно происходит. Что-то непонятное, то, что альфа не может объяснить. Не зря же перед глазами стройная фигурка, зеленые глаза со жгучим холодом в зрачках, да белоснежные локоны, такие необычные для среднестатистического азиата. Кажется, Чонгук сошел с ума. Иначе как объяснить, что он фантомно ощущает запах того парнишки? Мучить себя и свое воображение вервольфу надоедает ровно в тот момент, когда силуэт омеги манит к себе, подзывает пальчиком, а стоит протянуть руку — и он исчезает. Чон встает с кресла, повинуясь непонятному порыву, навязчивой мыслью, что набатом стучит в затуманенном алкоголем мозгу, забирает с рабочего стола телефон и ключи от машины, выходя из кабинета и направляясь к лифту. Стоит стальной коробке начать опускать альфу вниз, как мужчина задумывается. Вроде, Намджун говорил о том, что омега никому не откроет, пока сам этого не захочет. Саркастичный голос где-то внутри подсказывает о том, что вервольф вряд ли является желанным гостем. Однако, даже понимание этого Чонгука не останавливает. Стоит добраться до подземной парковки, как он сразу садится в свою любимую матовую бугатти и, без зазрения совести, выезжает на центральную дорогу, забивая в навигаторе давно известный ему адрес омеги. Спустя десять минут езды по городу, Чонгук останавливается во дворе семиэтажного дома. Омега, оказывается, не так прост. Альфа был уверен в том, что Тэхен живет в роскошной квартире в центре столицы, с панорамными окнами и подземной парковкой, но никак не ожидал обычного квартирного дома для людей среднего класса. Все машины стоят во дворе на парковке, здесь же детская площадка и куча лавочек вокруг. Здесь стоят не слишком дорогие машины, но и не совсем дешевые. Средние. Но даже среди них бугатти Чона — бельмо на глазу. Поэтому, чтобы не особо привлекать внимание к своей персоне, альфа припарковал тачку под раскидистой акацией, спрятав от лишних глаз. Мужчина вылезает из салона и тихо хлопает дверцей. На часах глубокая ночь и только в редких окнах еще светло. Где-то на четвертом этаже загорается свет и, спустя две минуты, потухает. Только Чон не замечает этого. Он гипнотизирует окна и балконы третьего этажа, несколько из которых должны принадлежать квартире омеги. Вервольф присаживается на капот своей крошки и достает из кармана пачку сигарет. Альфа не приветствует курение, за что часто ругает Хосока, но изредка выкуривает сигарету. Сегодня именно такой день. Странно, однако. Обычно Чонгук прибегает к отравляющей гадости только тогда, когда проблемы наваливаются друг на друга, придавливая своим грузом к земле. Сейчас, вроде как, те редкие минуты спокойствия, когда не ломаешь голову о дела бизнеса, когда можно подумать о чем-то простом, неважном. Хотя, это только альфа считает подобные мысли неважными. Посланник самой Судьбы стоит рядышком, слышит каждую мысль и слово, и усмехается саркастично, ведь дела сердечные — важнее бизнеса и прочей чепухи. «Ну ничего, придет время — правильно расставишь приоритеты» — хмыкает посланник и исчезает, когда на балконе третьего этажа появляется стройная фигурка. Тэхен выходит на балкон в одной безразмерной футболке, что висит на нем, как на вешалке. Футболка белого цвета, перепачканная пятнами краски, доходит до середины бедра, прикрывая все, что нужно. Чонгук с замиранием сердца рассматривает омегу. В свете уличного фонаря черты лица размываются, становятся нечеткими, но сомневаться в том, что это именно он, альфа не будет. Ночной ветер приносит легкий шлейф его сладкого запаха, который Чонгук вдыхает полной грудью, позволяя проникнуть в каждую пору. Волк в груди подбирается весь, мордой к омеге тянется. Ким не замечает альфу, разглядывая ночное звездное небо, думает о брате, покручивая испачканными в краске пальцами кольцо на безымянном пальце. Вспоминает черты его красивого лица, его мягкий голос и ласковые прикосновения. Сейчас этого не хватает больше всего. Родного тепла. Мягкой улыбки и тихого мурчащего смеха. Омега помнит каждый момент, проведенный со старшим, помнит каждый нежный поцелуй в разбитые коленки или счесанные ладошки. Каждое поглаживание по белоснежным локонам. Одинокая горькая слеза скатывается по впалой щеке. Тэхен не пытается ее утереть. Сейчас, под покровом ночи, не страшно быть слабым. Никто ведь не узнает. Он один глядит на яркие звезды, припоминая названия созвездий, которым его учил Лиен. В груди колет, зверь тоже тоскует, тихо поскуливая. Бакеноко подставляет лицо под слабые порывы ветра. Ночью ничего не тревожит. Ночью так спокойно, хоть и одиноко. Чонгук взгляд не может оторвать от такого умиротворенного парня, отпечатывая его образ глубоко на затворках сознания. Ветер развевает его белоснежные волосы, трепет тонкую футболку, оголяя стройные длинные ноги. Тэхен берет с небольшого столика пачку сигарет с зажигалкой, закуривая, и выдыхает сизый дым в воздух. Терпкий запах гвоздики смешивается с его, образуя странный, но приятный, на удивление альфы, аромат. Стоило увидеть сигарету в тонких длинных пальцах, как губы скривились. Это не отталкивает его. Просто странно видеть несовершеннолетнего омегу курящим. Судя по его манере курения, он явно не в первый и даже не во второй раз берет в руки отравляющие бумажные трубочки с табаком. Так некстати вспоминается биография парня — родителей нет, единственный близкий человек тоже оставил мальчишку на произвол судьбы. Никто не успел объяснить мальчику о том, что хорошо, а что плохо. Чонгук бы объяснил, поругал бы, вот только он лишь саркастично усмехается своим же мыслям, когда понимает, что сам, выпивший, сидит на капоте машины, курит уже вторую и следит за омегой, как школьник какой-то. Тэхен докуривает не сводя пронзительного взгляда с тени под деревом акации. Он заметил мужчину в тот момент, когда потянулся за сигаретами. Ветер принес запах бергамота, запах того, кто вряд ли оставит парня в покое в ближайшее время. Первое поползновение в его сторону уже было замечено. Что ж, будем ждать следующих. Ким тушит окурок о железные перила и выбрасывает его в стеклянную баночку от краски, в которой насчитается около сорока таких же окурков. Своеобразная пепельница была очищена три дня назад. Стоит притормозить с отравлением собственного здоровья. Тэхен бросает взгляд на стоящего в тени дерева альфу и усмехается уголком губ, скрываясь в своей квартире и зашторивая окно. Чонгук так и не понял, что омега его заметил. За пожиранием парня взглядом и мыслями о его моральном воспитании не заметил ни чужого холодного взгляда, ни усмешки. Просидев еще около десяти минут в полной тишине и в своих мыслях, вервольф выбрасывает на асфальт третий за сегодняшний вечер окурок, притаптывает его носком дорогих туфель и уезжает к себе в пентхаус, засыпая сразу, как голова касается подушки, прямо в одежде и на нерасправленной постели. Тэхен в это время делает последние мазки толстой кистью, оставляя свою подпись в углу последнего полотна. Как только он откладывает тонкую кисть на небольшой столик совсем рядом, то облегченно вздыхает, покидая мастерскую. Это был последний заказ, который омега выполнил. Послезавтра он позвонит Сехуну, чтобы тот забрал все работы в офис. Завтрашний день омега посвятит полностью себе. Обычно такие погруженные в работу недели не вызывают столько усталости, поэтому завтра, в первую очередь, омега выспится, наконец, чтобы хотя бы сошли темные круги под глазами. Может, так он не будет похожим на ходячего мертвеца. Ким невесело усмехается своему же сравнению. Кажется, он уже давно мертв. Осталась только оболочка, что все еще продолжает ходить по земле, без наполнения внутри. Без сердца и души, которые вырвали когда-то давно пятеро альф своими обагренными кровью родного человека руками. Ну, ничего, бакеноко отомстит, вернет им должок сполна, заставит харкать кровью и жалеть о совершенном преступлении.×××
Шихек сидит на диване в маленькой гостиной, поглаживая угольно-черные локоны внука, что лежит рядышком, обнимая колени дедушки и положив на них голову. На экране небольшого телевизора идет какой-то мультфильм, в сюжет которого омега даже и не вникал. Он все в своих мыслях, волнуется очень за своего единственного сына, который мало того, что не позвонил, так и пропал на неделю. Ничего. Родительское сердце не обманешь. Оно ноет неприятно и кровоточит, не в силах биться ровно. Лис внутри скулит, места себе не находит, мечется из стороны в сторону. — Деда? — альфочка поднимает голову, чтобы лучше рассмотреть лицо родного человека. — Что, лисенок? — мягким бархатистым голосом отвечает Шихек, выплывая из своих мыслей. — Папа скоро вернется? Он снова работает? — мальчик хмурит маленькие густые бровки, а глаза полны тоски по родителю. — Конечно, Рани. У него много работы, — омеге сложно смотреть на расстроенного внука, сложно врать мальчику, но так нужно. Он ведь не может сказать, что не знает, когда вернется младший омега, и вернется ли вообще. От последних мыслей становится совсем плохо. — Вот когда я вырасту, то пойду работать. Буду тоже много работать. А вы будете сидеть дома и отдыхать, — с уверенностью и всей серьезностью говорит Лиран, сильнее хмуря бровки. — Конечно, защитник ты наш, — Шихек все-таки смотрит в наивные карие глазки внука, поглаживая пальцами по пухлой щечке, и улыбается подбадривающе, не сомневаясь в том, что именно так и будет. Мальчик не по годам развит, и его мысли и понятия полностью осознаны. Прирожденный лидер. Среди кицунэ таких не то что просто мало, их практически нет. За всю историю их существования, данные случаи можно пересчитать по пальцам. Чтобы у лиса родился альфа? Больше похоже на миф, чем на реальность. От того и страх, что кто-то другой об этом узнает, настолько велик, что в редкие моменты достигает настоящей паранойи. Шихек крепче прижимает к себе ребенка и кидает взгляд на настенные часы. Уже поздно. — Лисенок, пора в кровать. Уже поздно, мы и так с тобой засиделись, — кицунэ слегка трясет внука за хрупкое плечико. — Хорошо, — Лиран выключает телевизор и бежит в ванную комнату на вечерние водные процедуры. Спустя пятнадцать минут альфа лежит в своей небольшой кроватке, грустными глазами смотря на кровать побольше, что стоит напротив его. Папина. А самого папы все нет и нет. Лиран очень скучает по родителю. Каждую ночь он просит непонятно кого, чтобы вернули папу. Маленький кицунэ часто слышал, как папа простит кого-то помочь им. Этот «кто-то» никогда не отвечает и ничего не говорит. Этого «кто-то» никто никогда не видел. Но, раз то, что папа просит, часто свершается, значит, этот «кто-то», все-таки, есть? Мысли мальчика прерывает вошедший в комнату дедушка. Шихек присаживается перед внуком на ковер и целует любимые пухлые щечки, розовый кончик носа и прохладный лобик. — Хочешь, я почитаю тебе сказку? — омега поглаживает смоляные волосы мальчика, улыбаясь уголками губ. — Нет. Деда тоже устал и тоже хочет спать, — Лиран отрицательно качает головой, дуя свои губки. Он хочет, чтобы дедушка тоже шел отдыхать. — Тогда я просто посижу с тобой рядышком, хорошо? — Шихек поглаживает плечико ребенка и, увидев одобрительный кивок, шире улыбается. Лиран крепче прижимает к себе плюшевого мишку и прикрывает глаза. Старший омега отодвигает свою деревянную трость и ближе садится к постели мальчика. Кицунэ укладывает голову на скрещенные руки с краю кровати, чтобы не мешать ребенку спать. Он бегает глазами по лицу малыша, в который раз замечая черты лица Юнги. Тот же нос, те же губы и острый подбородок. От неизвестного отца Лиран перенял только смугловатый цвет кожи и смоляной цвет волос. Шихек, как и Юнги, не хочет думать о том, что у мальчика есть отец. Как сказал младший омега — это только его сын. Его и больше ничей. Они не знают, как будут объяснять Лирану, кто его отец и где он, когда мальчик подрастет. Это сейчас он не задает вопросов, касающихся его рождения. Маленький еще просто. В гробовой тишине дома раздается дверной звонок. Шихек вскидывает голову, понимая, что уснул. От неудобного положения шея и спина неприятно ноют. Омега трет руками лицо, зачесывая длинные, рыжие пряди с серебристой проседью к затылку. Кто-то снова звонит в дверь. Кицунэ вздрагивает. В груди неспокойное чувство. Кого это принесло в час ночи? Если это был Юнги, он бы сам зашел — знает, где ключи от двери спрятаны. Шихек не хочет идти открывать, кто бы это ни был. Однако, гость весьма настойчив. Он снова звонит. Лиран хмурит густые бровки и переворачивается на другой бок, крепче прижимая к себе игрушку. Раздражение окатывает с головой. Омега встает, опираясь на свою трость, и быстрыми шагами, насколько это возможно с его травмой, спускается на первый этаж. Кто бы это ни был, Шихек его для начала отругает. Нечего дитя будить. Если не открывают, значит, не хотят видеть. И впускать тоже. Однако, увиденное за дверью заставляет кицунэ замереть и насторожиться. Напротив входной двери стоит омега лет тридцати, в дорогом костюме-двойке в мелкую серую клетку, сшитом явно на заказ и у лучшего портного страны. Мужчина довольно высок, с острыми скулами, вьющимися темными волосами чуть выше плеч. В глаза бросается родинка под правым глазом. Бесспорно красив. За ним стоят два амбала, выше омеги на голову, в классических костюмах и с пистолетами на поясе. Шихек сверлит их косым недоверчивым взглядом. — Прошу прощения за столь поздний визит, — говорит омега на японском, кланяясь старшему. Охранники, как его тени, кланяются следом, но по их лицам видно, что нехотя. — Мое имя — Кенто Ямазаки. Шихек хмурит брови в непонимании и недоумении. Кенто Ямазаки? Глава одного из сильнейших кланов Японии? Что же он здесь забыл? Нервозность увеличивается в сто раз, страх обжигает позвоночник, заставляя колени подкашиваться. Неужели, кто-то узнал? Они… пришли за Лираном? Нет. Не бывать этому. Только через его труп. Омега делает незаметный шаг вперед, закрывая дверной проем. — Наслышан. И что же Вас привело сюда в такой поздний час? — стараясь не показывать внешне свой страх, спрашивает Шихек, снова кидая взгляд на альф позади омеги. Кенто замечает этот недобрый взгляд и поворачивает голову к своей охране, кивая им в сторону припаркованного на дороге автомобиля. Альфы переглядываются между собой, удивляясь такому поведению их босса. Охране не положено отходить от своего господина дальше, чем на два метра. Ямазаки снова пронзительно смотрит, взглядом убивая. Ненавидит, когда подчиненные не слушают его с первого раза. Охранники видят этот предостерегающий взгляд и отходят в указанном направлении, внимательно рассматривая местность. — Я пришел к вашему сыну, Мин Юнги. Мы виделись с ним на выставке, — бакеноко приподнимает уголки губ, вспоминая мальчишку. Шихек от этой полуулыбки слегка расслабляется. — Мне понравилось, как он выполнял свою работу. Хотел попросить его стать переводчиком и гидом на время моего пребывания в Корее. За определенную плату, разумеется. Могу я его увидеть? — Кенто переводит взгляд за плечи старшего, намекая его впустить. Кицунэ поджимает губы, опираясь плечом о косяк двери. — Его сейчас нет дома. — Что ж, жаль, — Ямазаки молчит какое-то время, искоса рассматривая мужчину перед собой. — Вы, должно быть, его папа? — Шихек неуверенно кивает. Бакеноко достает из внутреннего кармана пиджака свою визитку, протягивая пластиковую карточку Мину. — Тогда сообщите мне, пожалуйста, когда он вернется. Буду благодарен. Шихек забирает черную пластиковую карточку с выбитыми золотистыми цифрами номером телефона. Омега напротив молча стоит и окидывает взглядом небольшой, но ухоженный домик с красивыми клумбами, на которых распустились первые пионы. Кенто возвращает свой взгляд на кицунэ, и по его уставшему лицу понимает, что пора бы уходить. — Еще раз простите, что потревожил. Доброй ночи, — Ямазаки снова кланяется и направляется к машине. — Доброй ночи, — бросает ему в след Шихек и закрывает входную дверь, провожая в окне дорогую машину взглядом. Не нравится ему это. Однако, решать все равно Юнги, стоит ли соглашаться. Юнги… Когда же он вернется уже? Снова тоска и волнение захватывают омегу в свой плен. Сердце пронзает терпимой болью. Шихек шипит сквозь зубы и неспеша поднимается в свою комнату, где на столе стоят нужные лекарства. Раскрытые шторы на небольшом окошке позволяют лунному свету наполнить комнатку, слегка прогоняя тьму. Кицунэ останавливается у окна, завороженно смотря на звездное небо. Где-то далеко его мальчик тоже смотрит на эти звезды и скучает по своим родным. По крайней мере, Шихек будет до последнего в это верить.