в зимних объятиях почти не холодно

Шёл снег. Крупные хлопья снежинок кружились за гладью запотевших окон, обманчиво ласковые и добрые на вид. Серебристые. Ацуши стоял возле широкого подоконника и размышлял о том, что сама природа порой плачет застывшими на морозе слезами. — Накаджима-сан, к Вам пришли, — раздался позади девичий голос. — Как раз вовремя, — улыбнулся Ацуши, переводя взгляд на наручные часы. — Кёка-чан, проводи их сюда. Темноволосая девушка вежливо поклонилась и вышла из кабинета, беззвучно прикрыв за собой дверь. Легко оттолкнувшись ладонями от подоконника, Накаджима направился к небольшому столику, на котором его секретарша не так давно оставила чайный сервиз. Он неспешно переставил поднос поближе к своему креслу, вместе с тем подхватывая записную книжку и открывая на чистой странице. Ацуши бы подготовил и личное дело пациента, но о новом клиенте почти ничего не знал. Раздался стук в дверь. Накаджима в последний раз оглядел кабинет, цепляясь за снежную сказку за окном. Дверь открылась, и на пороге замер худощавый юноша, за плечами которого виднелась макушка чем-то недовольной Кёки. — Здравствуйте, — тепло улыбнулся Ацуши, выходя навстречу пациенту. — Акутагава Риюноске, верно? Хорошо добрались? Ответом ему послужило сначала напряжённое молчание, а потом неуверенный кивок — замерший перед ним темноволосый парень отказывался смотреть в глаза. Он внимательно буравил взглядом пушистый ковёр под ногами. Накаджима, пользуясь моментом, оглядел Акутагаву с ног до головы — Риюноске оказался ожидаемо чуть выше Ацуши, но от этого казался ещё более хрупким и худым, чрезмерно болезненной фарфоровой куклой, со смоляными волосами, закрывающими часть лица. Юноша хмурил тонкие брови, нервно сжимая бледные пальцы. А потом Ацуши заметил — его пациент так и не снял верхней одежды и стоял посреди тёплого кабинета в потрепанном чёрном плаще, ещё припорошенном снегом. По рукавам стекали мелкие капли. Встретившись взглядом с Кёкой, Ацуши прочёл в её взгляде немой упрёк — она явно пыталась остановить подобное безобразие, но оказалась бессильна. Накаджима поправил на себе белоснежный свитер крупной вязки, незаметно привлекая внимание Акутагавы к своей одежде. Одежде, которая разительно отличалась от насквозь промокшего тёмного плаща. — Кёка-чан, ты можешь идти, спасибо, — ответил Ацуши на вопросительный взгляд секретарши. Та коротко поклонилась и исчезла в коридоре, оставляя их наедине. — Меня зовут Накаджима Ацуши. С сегодняшнего дня я буду Вашим психотерапевтом, Акутагава-кун. На него наконец-то подняли взгляд. Ацуши встретился с бесконечно серыми, почти чёрными, под стать плащу, напуганными глазами. Ацуши улыбнулся. Он знал, что фамильярное обращение поможет вывести пациента из ступора. Риюноске вновь отвёл взгляд — юноша выглядел потерянно, неуютно кутаясь в плащ. — Проходите в кабинет. И Вы так и не сняли верхнюю одежду, можно мне?.. — Накаджима обошёл замершего в дверях Акутагаву, до щелчка закрывая дверь. Он обернулся, подходя ближе к пациенту и приподнимая руки, чтобы помочь снять плащ. Риюноске занервничал ещё больше — в его движениях так и читалось нежелание избавляться от близкой сердцу вещи. Одно дело — отказать секретарше, а совсем другое — взрослому мужчине, который неотрывно смотрел, пытаясь поймать чужой взгляд. — Вы насквозь промокли. Вам нужно согреться и высушить плащ, — чуть надавил Ацуши. Акутагава мучительно медленно начал стаскивать с себя чёрную ткань — та второй кожей слезала с тела, обнажая под собой тонкую бордовую водолазку. Не переставая улыбаться, Накаджима забрал протянутый плащ, отправляя его на ближайшую вешалку — благо, такая была, потому что пациенты часто боялись расстаться с верхней одеждой, кутаясь в неё, как в защитную броню. — Присаживайтесь, — пригласил Ацуши, жестом указывая на одно из широких мягких кресел. — Вы будете чай? Риюноске молча прошёл к предложенному месту, бесшумно садясь. Накаджима про себя отметил, что юноша вообще издаёт очень мало звуков, словно постоянно прячется от кого-то, даже если непреднамеренно. — Н-нет… спасибо, — тихо ответил Акутагава спустя продолжительную пауза. Благодарность слетела с его обветренных губ как-то запоздало, словно заученная фраза, которую принято было добавлять всегда и везде. Чтобы расслышать тихие слова, напоминавшие шелест снега за окном, Ацуши пришлось напрячь слух. Голос у Риюноске был хриплым и в некоторых коротких созвучиях букв неуловимо сломанным. Психотерапевту захотелось услышать ещё. — Я все же налью — вдруг ещё передумаете, — легко отозвался он, начиная разливать зелёный чай по аккуратным чашкам. Фарфор стучал о поднос, когда Накаджима переставлял посуду. Фарфоровый мальчик напряжённо следил за ним — словно ждал от психотерапевта какого-то подвоха. — К тому же я не хочу пить чай в одиночестве — это очень скучно, — пошутил Ацуши, опуская полную чашку на столик перед Акутагавой. Он занял своё излюбленное кресло и, с ногами забираясь на него, откинулся на спинку. Блокнот привычно опустился на сложенные колени. Казалось, словно Акутагава от такого поведения со стороны Накаджимы даже дышать перестал. — Для меня всегда в приоритете комфорт — моих пациентов и меня, — пояснил Ацуши, склоняя голову и пытаясь поймать взгляд тёмных глаз, скрытых сейчас за длинными ресницами. — Именно поэтому Кёка просит всех разуваться и снимать верхнюю одежду в приёмной. Так что располагайтесь поудобнее, Акутагава-кун. Снова лишь чуть заметное движение головой. Юноша даже и не думал менять своего положения — так и сидел, сложив руки на коленях и опустив плечи. — Итак, приступим. Акутагава-кун, Вас записала на приём Ваша сестра. Она звучала очень обеспокоено, но совершенно ничего не объяснила о Вашей ситуации. Вы по какой-то особенной причине ей ничего не рассказываете? Молчание. Ацуши медленно выдохнул. Он был готов к подобному. Сестра Акутагавы — Гин, как представилась сама девушка, слёзно просила его не отказываться от работы с братом, даже если тот собирался молчать на протяжении всего сеанса. — Вы, должно быть замёрзли, да? Ну пока Вы отогреваетесь, мне придётся поговорить за двоих, — многозначительности произнёс Накаджима, делая нарочито медленный глоток чая — побуждая пациента повторить за собой. — Вы ничем не делитесь с сестрой, потому что боитесь, что Ваши проблемы заставят ее нервничать или, того хуже, оттолкнут, верно? — Не говорите так, — прошептал Риюноске, сжимая в пальцах плотную ткань штанов. — Нет? Я ошибся? — удивился психотерапевт, ладонью скользя по пепельно-белым волосам. — Или Вы не хотите говорить о сестре? Снова кивок. Снова немое согласие. Избегать конфликтных и тревожащих тем для людей, подобных Акутагаве, было нормой. — У нас сегодня пробная консультация, — отметил Накаджима. — Мы можем поговорить о чём угодно — хоть о погоде. Или, Акутагава-кун, Вы зададите мне интересующие вопросы. Повисла тишина, нарушаемая лишь звоном фарфора — Ацуши неспешно пил горячий чай, довольно прикрывая глаза. Ему уже начинало казаться, что остаток сеанса они просидят в благоговейной тишине. Не сказать, что Накаджима был против — перед ним сидел крайне занимательный юноша, да и, к тому же, очень миловидный — находка для психотерапевта и его кабинета. Наблюдать за тем, как Риюноске невольно расслаблялся, было увлекательно. Ацуши лично следил за тем, чтобы температура в помещении граничила с комфортной и удушающе жаркой. После ледяного ветра и снегопада на улице невозможно было сохранять напряжение, тело постепенно оттаивало, становясь тяжелым и податливым, мышцы расслаблялись. Пару раз за его практику пациенты засыпали прямо во время сеанса — настолько их убаюкивала тёплая атмосфера. Кажется, удивляя даже самого себя, Акутагава поднял в руки чашку с чаем, сжимая её в ладонях. — Накаджима-сан… почему моя сестра выбрала именно Вас? — негромко спросил Риюноске. Это было самое длинное предложение, которое психотерапевт слышал от юноши. Ему понравилось то, каким тихим шёпотом произнёс темноволосый парень его имя. По его телу прошлась приятная сладостная дрожь. Он инстинктивно подался вперёд, поближе к Риюноске. — Я хотел спросить ровно то же самое у Вас, Акутагава-кун, — улыбнулся в ответ Накаджима. — Но могу предположить, что Вашу сестру привлекла моя репутация — у меня во многом очень нетривиальный подход к терапии. Словно в подтверждении слов он абстрактно указал на свой кабинет рукой. Широкие окна, минимум мебели, а та что есть — на европейский манер, высокие книжные шкафы с закруглёнными углами и плавными изгибами, перетекающими в изящные картины, висящие на стенах. Глаз цеплялся за приглушённые оттенки, разбавленные тёмной зеленью плюща, оплетавшего одну из стен. Но вместо того, чтобы оглядеть кабинет, как того хотел Ацуши, Риюноске зацепился взглядом за его руку, еле заметно двигая головой, чтобы удерживать ладонь в поле зрения. Накаджима и сам с интересом посмотрел на свои длинные пальцы, наполовину скрытые рукавами свитера. Улыбка сама собой появилась на его лице, приходя вместе с осознанием. — Вам не нравятся накрашенные ногти у мужчин? — спросил психотерапевт, внимательно следя за ответной реакцией. Акутагава напоминал пойманного под огнями фар оленёнка — он широко распахнутыми глазами смотрел на лицо Ацуши — всё ещё не в глаза. — Н-нет… — все же ответил он, запинаясь. — Просто чёрный лак… Риюноске смолк, так и не договорив. Однако психотерапевту и не надо было слышать предложение до конца. Занимая себя разглядыванием белоснежных кончиков челки Акутагавы, он продолжил: — А по Вам и не скажешь, что Вы не любите чёрный цвет. Неприятные воспоминания, да? — Нет, — резковато выдохнул юноша, снова закрываясь в себе. Накаджима выдохнул. Спугнул. Он потёр ладонями колени, движением привлекая внимание собеседник. — Нет? Тогда хорошо, а то я уже хотел извиниться за предоставленное неудобство, Акутагава-кун, — Ацуши сделал вид, словно поверил, словно реакция Риюноске не была самым очевидным ответом на свете. Вдруг, совсем неожиданно, тишину нарушил хриплый кашель — юноша, сидящий напротив, прижимал раскрытую ладонь к губам, при этом пытаясь не разлить из чашки согревающий чай. Накаджима обеспокоенно смотрел на пациента, борясь с желанием подойти ближе. — Вы в порядке? — вместо этого спросил он, откладывая в сторону блокнот. Кашель стих так же резко, как и начался. Убрав подрагивающую ладонь от лица, Акутагава кивнул, визуально становясь ещё меньше — растворяясь на фоне пушистого серого кресла. — Простудились? — участливо продолжил интересоваться Ацуши. — Нет. У меня хроническое, — всё же поделился с ним юноша, который нет-нет да поглядывал из-под ресниц на наручные часы психотерапевта. — Астма. Накаджима совсем по-новому взглянул на своего пациента — тот отчего-то стал в глазах врача ещё более хрупким и бледным. Хроническая болезнь объясняла нездоровый внешний вид, выступающие из-под кожи капилляры и тонкие полоски вен на руках, а также трагичную худобу в теле. К следующему приёму он попросит Кёку купить чего-нибудь сладкого. Собираясь ответить что-то тёплое и понимающее, психотерапевт вскинул голову, слыша негромкий стук в дверь. На периферии он заметил, как юноша в соседнем кресле вздрогнул всем телом, болезненно реагируя на звук. Оставляя финальные пометки и штрихи в блокноте, Ацуши поприветствовал вошедшую Кёку. — Здравствуй. Неужели полчаса уже прошло? Что ж, Акутагава-кун, думаю нам пора заканчивать. Надеюсь, я Вас не сильно утомил. Словно только и дожидаясь этих слов — скрытой команды и разрешения, Риюноске поднялся с кресла, всё также глядя в пол и спеша снять с вешалки свой плащ. Ацуши оказался быстрее — он первый схватил тёмную ткань, разглаживая складки и приподнимая, вежливо предлагая помочь с одеждой. Темноволосый юноша этого предложения напугался — посмотрел затравленно и молча потянул плащ на себя. Накаджима сжал пальцы крепче. — Я Вам всё же помогу, Акутагава-кун, — настоял он. Руки Риюноске дрожали, когда он пытался просунуть их в рукава. Руки Ацуши двигались легко и плавно, когда он помогал юноше одеться. У психотерапевта появился шанс подойти практически вплотную к своему пациенту. Понимая, что Акутагава сейчас занят попытками поскорее натянуть все ещё влажный от снега плащ, Накаджима позволил себе столь желанную вольность: он склонился вперёд, поглубже вдыхая аромат чужого тела. Ацуши с рождения обладал острым слухом, цепким зрением и повышенным восприятием запахов. От плаща Риюноске пахло сыростью, от волос юноши исходил аромат дешевого спортивного шампуня — того самого, что продаётся не больше чем за триста йен прямо около кассы с пятидесятипроцентной скидкой и почти круглый год. Под всем этим с трудом можно было уловить запах прохладной юношеской кожи, но даже здесь что-то мешало обонянию Накаджимы. Тот сморщил нос и резко отстранился, когда почувствовал сладковатый аромат мужских духов. Они явно не принадлежали Акутагаве. Терапевт не мог себе представить, что Риюноске купил бы столь тошнотворный парфюм. Захотелось чихать и кашлять — чувствительный нос Ацуши был также и его проклятьем. Стараясь сохранить нейтральное выражение лица, Накаджима закончил помогать юноше с одеждой и отошёл на почтительное расстояние. — Хотите, Кёка нальёт Вам с собой чаю? У Вас следующим приём как раз послезавтра — вернёте термос, — предложил Ацуши, вызываясь проводить пациента до входной двери. — Не надо, спасибо, — отказался Акутагава, который вдруг начал двигаться быстрее и говорить чуть громче. Он явно спешил поскорее уйти. — Вы точно не замёрзнете? У Вас такой тонкий плащ, — сочувственно выдохнул Накаджима, на мгновение опуская ладонь юноше на плечо. Того словно током ударило — он отшатнулся назад, чуть не сбив с ног замершую в приёмной Кёку. Молчание в ответ. Ацуши понял, что продолжать разговор дальше бесполезно, вместо этого он открыл входную дверь, впуская внутрь холодный, пробирающий до костей ветер. — Увидимся в среду, Акутагава-кун. Одевайтесь потеплее, — на прощание произнёс психотерапевт. — До свидания, — прошептал Риюноске. Его голос потонул в зимней ночи. На улице давно стемнело. Тонкая фигура Акутагавы растворилась в снежном танце. Белоснежные частички тут же облепили его плащ, тёмные волосы и заставили всё его тело слиться с обесцвеченной чёлкой. Накаджима ещё какое-то время смотрел ему вслед, с сожалением понимая, что забыл предложить юноше взять свой шерстяной шарф. Психотерапевт всё равно добирался до дома на машине. Когда Ацуши все же отошёл от двери и вернулся в кабинет, предварительно отпустив Кёку домой, он обнаружил, что чашка с чаем Риюноске осталась нетронутой. На кресле Накаджимы лежал блокнот с парой интересных замечаний и аккуратным наброском — повернутым в сторону лицом Акутагавы. Довольно улыбаясь, психотерапевт по-кошачьи потянулся, прикрывая золотисто-фиолетовые глаза. Снег за окном беззвучно плакал.