Every Night In Bethlehem (I'm Playing Chicken With You)

      Блейк поморщился и отдернул руку от дрянной двери, которая прищемила ему пальцы, к счастью, сумев не уронить телефон и багаж на пол. Он неловко протащил себя и свою сумку внутрь квартиры, прежде чем бросить ее рядом с дверью. Бормоча себе под нос бесцеремонные жалобы, он заблокировал свой телефон, который был открыт для сообщения о том, какая квартира ему нужна, и сунул его в карман. Нужно было многое распаковать, но он решил, что ему пока насрать, так как он только что забрал свою скудную коллекцию вещей внутрь.       Блейк сел за маленький столик на кухне и вздохнул, потирая лоб. Мягкое послеполуденное солнце выглянуло из-за угла, словно пытаясь поздороваться и немного поднять ему настроение. Он предположил, что это было прекрасно; приближалась весна. Весна означала перемены, новые старты, новые начинания. Яркие и готовые двигаться дальше из темной дыры, на которую обрушилась зима, животные проснулись и начали размножаться, начали цвести цветы, мягкое жужжание пчел и мух начало кружить над головами людей. Это казалось очень подходящим для того, чтобы весной все наконец пошло на лад.       Блейк хотел бы быть таким же оптимистом в этом вопросе.       Впервые за многие годы он не почувствовал, что его бодрит постепенное наступление шестидесятиградусной и семидесятиградусной погоды или вечера, постепенно приближающиеся к летним, долгим и туманным, с холодным пивом и светлячками. Прошлая зима была худшей почти за двадцать лет, и с тех пор ничего подобного не было...       Что ж, он не хотел думать об этом сейчас. Конечно, все это было связано в аккуратный маленький бантик катастрофы, который он хранил в своем сознании, чтобы сгнить, готовый быть распакованным в любое время, но он только что сел на кухне, чтобы отдохнуть и подумать.       Кстати говоря, он был голоден. Он хотел бы, чтобы это было не так, хотя и не по причинам, о которых ему нужно было беспокоиться; он просто был слишком ленив, чтобы вставать. Он даже не знал, что было в холодильнике, поскольку это было не его. Он поднялся на ноги, чтобы с тяжелым ворчанием оглядеть шкафы. Он не знал, почему его это беспокоило; он точно не собирался на самом деле готовить еду, не говоря уже о том, чтобы совершать набеги на чужие шкафы. Кроме того, все, что у них было, - это лапша для спагетти и банка свеклы. Кто, черт возьми, только что купил банку свеклы? Он вытащил его, чтобы тупо уставиться на него, у него сложилось отчетливое впечатление, что он, вероятно, мог бы съесть его, не взъерошив перья, но также задаваясь вопросом, действительно ли он этого хочет.       Его телефон зазвонил, и он слегка подпрыгнул, потянувшись к карману. Сначала его пальцы вместо этого нащупали обручальное кольцо, и он остановился, внезапно задавшись резким вопросом: сохранит ли она свое? пробивающийся на передний план его мыслей. Он глубоко, тяжело вздохнул и вытащил свой телефон, отложив это неудобное соображение на задний план, чтобы взглянуть на экран.

"ты все еще оставил пару вещей в спальне. Я оставлю его на стойке регистрации в понедельник, если вы не против, не нужно тратить бензин."

      Блейк уставился на сообщение, которое оставила ему его жена (нет, бывшая жена; он должен был привыкнуть к этому), небрежно и профессионально, как всегда. Его и без того странное настроение испортилось не потому, что он отчаянно хотел увидеть ее снова, как какое-то ужасное клише из ромкома, а потому, что это казалось таким отстраненным и автоматизированным. В их разделении работы и домашней жизни всегда было что-то похвальное, проявление профессионализма и командной работы, которое он хотел бы, чтобы они повторили в своей личной жизни.       Но люди - это не представление, и их беспорядок не вызывает симпатии.       Их коллеги были удивлены, увидев, что они больше не носят свои кольца, хотя их соседи, казалось, делали ставки на то, когда они наконец сломаются и согнутся под тяжестью своих семейных проблем. Четырнадцать лет, и что каждый из них должен был показать за это? Он вздохнул и набрал код на экране блокировки: 1-9-8-2. Это было автоматически, и все же это заставило его немного съежиться, учитывая тему. Он ответил просто: “Да, все в порядке, спасибо”, и некоторое время смотрел на маленький экран. Вероятно, ему следовало бы обзавестись футляром для этой штуки, но ее хрупкость в некотором роде напомнила ему о нем самом. Может быть, он слишком устал.       Он задавался вопросом, что подумали бы его родители о том, что он добавил еще один грех к своему списку преступлений. Он предположил, что если бы они каким-то образом узнали, то, вероятно, почувствовали бы себя оправданными, учитывая добрачный секс и тот факт, что Линн им действительно не очень нравилась. Они молчали об этом только с тех пор, как она окончила ту же католическую школу, что и он. Он воображал, что они скажут ему, что это только вопрос времени, когда их брак распадется; она была слишком упрямой, и Бог этого не одобрил. Он бы едва удержался от смеха, видя, что это была его вина. Он был проблемой в их браке, всегда был. Он хотел бы быть удивленным. Ему хотелось бы меньше расстраиваться из-за этого.       Он отвлекся на то, что дверь позади него открылась, и повернулся, чтобы увидеть входящего своего нового соседа по комнате. Блейк помахал ему рукой, все еще держа телефон в руке, в то время как другой мужчина вытащил наушники и сунул их в карман.       Майлз Апшер был ростом чуть больше пяти футов, и в нем чувствовалось присутствие, которое Блейк не мог до конца расшифровать. Он был тем, кого можно было бы назвать симпатичным: слегка загорелый, с прямым красивым носом, четко очерченными скулами и длинными ресницами. Его яркие аналитические глаза были покрыты темными мешками под ними, которые говорили всем, что он внимательно изучал их и был измотан усилиями, которые потребовались для этого.       Блейк знал его на расстоянии всего несколько месяцев, и эти двое встретились, когда он начал работать в одном офисе. Линн знала его немного лучше и была единственной, кто предложил ему остаться с кем-то после последствий. Майлзу, очевидно, нужна была помощь с арендной платой, а Блейку нужно было выбраться из этого дома. Он не мог жить в полном одиночестве, никогда не был полностью одинок, так что это казалось хорошим компромиссом. Тем не менее, это было довольно неловко. Майлз был тихим, и Блейк ни черта о нем не знал. Он не хотел навязываться другому мужчине, так что, кроме легкой светской беседы, они на самом деле почти не разговаривали.       — Голоден? — Майлз взглянул на него, кивнув на его руку, его удивительно мягкий, но низкий голос был пронизан небрежным сарказмом. Блейк понял, что, вероятно, выглядит довольно глупо, стоя на кухне с телефоном в одной руке и банкой свеклы в другой.       — О, да. Я просто оглядывался, чтобы посмотреть... Я имею в виду, я не хотел есть то, что ты приберегал для себя, но...       — Ну, не ешь эту свеклу. Я приберегаю их для ритуала. — Майлз взмахнул руками в какой-то насмешке над мистикой. — Шучу. Если они вам нужны, не стесняйтесь. Я купил их в гребаной продуктовой кладовке несколько месяцев назад; очевидно, католики скупы на приличные консервы.       — Я, э-э, откажусь от свеклы, но соглашусь насчет католиков. Я говорю так, как будто я не был одним из них, я думаю. — Блейк покачал головой и поставил банку на стойку.       — Хорошее решение. Я уверен, что они на что-то годятся, но я думаю, что предпочел бы недоедать. И трагично слышать обо всем этом...Католицизм. Искренне примите мои соболезнования. Что касается еды, ну, извините. Я уже в некотором роде дерьмовый сосед по комнате; я не смог сходить в магазин. Если вы там что-нибудь найдете, вы можете забрать это, — пожал плечами Майлз, скидывая ботинки и показывая Блейку, что он, скорее всего, стоял ровно на высоте пяти футов. Он догадался, что не заметил туфли на небольшом каблуке.       — Не беспокойся об этом. В любом случае, я тоже никогда не хожу по магазинам постоянно. — Блейк провел ногтями по голове, убирая с лица легкий беспорядок волос и пытаясь собраться с мыслями. Это может быть хорошей возможностью выбраться из собственной головы и познакомиться со своим новым соседом по комнате; в конце концов, две птицы. — Тогда ты хочешь немного пообедать? Может быть, я закажу пиццу или что-нибудь в этом роде. Я имею в виду, это не обязательно должна быть пицца, в пределах досягаемости доставки полно всякого дерьма.       — Нет, не беспокойся обо мне, чувак. Я не голоден, — он покачал головой. — К тому же у меня в любом случае есть работа.       Блейк понял, что Майлз все еще в пальто, прежде чем задаться вопросом, зачем он вообще его надел, учитывая тот факт, что на улице было целых семьдесят восемь градусов.       — Ты уверен? Честно говоря, в этом нет ничего особенного.       — Все в порядке, правда. Сойти с ума. Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь писать мне. У меня, наверное, будут наушники или что-то в этом роде, так что я тебя не услышу.       — Я говорю достаточно громко, ты, наверное, мог бы услышать, но спасибо. Я буду иметь это в виду. — Блейк слегка улыбнулся, как и Майлз. Он не был уверен, что это было на сто процентов искренне, но он никогда раньше не видел, чтобы он вообще улыбался. Это выглядело на нем довольно мило.       — Справедливое замечание. Тогда увидимся. — Майлз сделал паузу и повернулся к нему, чтобы заговорить, пряди его волос, которые были убраны назад, падали на него и придавали ему беззаботный вид очарования. — О, и, э-э, не напрягайся из-за распаковки вещей и прочего дерьма в данный момент. Я буду жить до тех пор, пока ты будешь относиться к этому разумно.       — Правильно, конечно. Эй, Майлз? — Блейк прервал его, повернувшись, чтобы уйти. Майлз вопросительно посмотрел на него, пока Блейк пытался сказать, что он имел в виду. — Спасибо, чувак. На самом деле, ты просто спасатель. Я не знаю, что бы я делал без кого-то рядом и без того, чтобы где-то остановиться. Честно говоря, я очень благодарен. Так что...       — Эй, об этом тоже не переживай. Я просто делаю то, что мне проще, и веду себя как добрый самаритянин или что-то в этом роде. Не переживай из-за этого. Просто не будь мудаком, ладно?        — Эй...не обещаю? — Блейк попытался пошутить с усталой улыбкой. Майлз кивнул, слегка ухмыляясь.       — Вот это дух! — покачал он головой, уходя. — Увидимся, Блейк.        — Да, ты тоже, — кивнул Блейк. Он немного постоял на кухне, ему было немного грустно видеть, как он уходит, но он был немного счастлив от того, что впервые за бог знает сколько времени смог позитивно пообщаться с другим человеком.       Конечно, они с Линн были профессиональны и вежливы, насколько это было возможно, но все равно это было далеко от чего-то приятного. Он не знал, почему он чувствовал необходимость оправдывать или рационализировать свои отношения со своей (бывшей) женой по сравнению со случайным знакомством со своим новым соседом по комнате. Он полагал, что, по крайней мере, они с Майлзом не работали в одном районе, поэтому им, скорее всего, не придется слишком часто видеться друг с другом на работе. Конечно, это не было самой большой проблемой между ним и Линн, но это, черт возьми, не помогло.       Тем не менее, он не собирался лгать себе и говорить, что он немного нервничал, живя с кем-то другим, с кем-то, кого он не знал буквально всю свою жизнь. Он встретил Линн в первом классе, когда она швырнула ему в лицо песком и сказала, что у него дурацкие очки и ему следует купить более крутые. Затем она отказалась оставлять его в покое до конца того года, затем тем летом, затем на следующий год и так далее. Блейк догадывался, что его всегда тянуло к людям, которые были хотя бы немного подлыми. Он тоже не был ангелом, хотя Линн в целом всегда была злее; так она выражалась.       Он догадывался, что после всего случившегося стало еще хуже. Она, конечно, не знала, но если Блейк должен был догадаться, она так и не смогла полностью смириться с тем, что (как она думала) произошло. Она бы отстаивала этот пункт слишком оборонительно, поэтому Блейк никогда бы не сказал ей этого в лицо, никогда бы не предположил, что у нее могут быть проблемы с этим. В конце концов, это был бы горшок, называющий чайник черным, но он знал, что там что-то спрятано глубоко внутри.       Он мог только представить, что она чувствовала: ее лучшая подруга, без каких-либо указаний, без крика о помощи, без адресованной ей записки, ничего, покончила с собой, повесилась в здании школы. Линн пришлось встать в то утро, ничего не понимая, и учительница отвела ее в сторону, чтобы сообщить ей, как только она пришла в школу. Блейка там не было, он чувствовал себя слишком плохо по причинам, которые никогда никому не мог объяснить, а у Линн было не так много других друзей. Он никогда не утверждал, что Линн не испытывала никакой боли, но Линн точно испытывала.       Конечно, она не знала правды. Блейк поймал себя на том, что хочет сказать ей, просто чтобы любая обида, которую Линн испытывала к ней, была исцелена, и на все ее вопросы о том, почему, были даны ответы, но он знал, что это снова причинит ей боль. Это уничтожило бы ее, и, боже, она возненавидела бы его за то, что он не сказал ей раньше. Блейк никогда никому не рассказывал. Он не мог. Когда он думал об этом, ему казалось, что он плюется кислотой; его разум лихорадочно работал, и он слышал, как в ушах стучит его собственное сердце, чувствовал, что наступает конец света, каждый раз чуть не впадал в приступ астмы. Он вспомнил, как однажды прогуглил симптомы, и поиск подсказал, что у него была паническая атака. Он старался не думать об этом слишком много, ни о причине, ни о следствии.       Он понял, что простоял на кухне добрых несколько минут, и его мысли вернулись туда, куда они всегда в конце концов возвращались. Это была граничащая с одержимостью идея, но он не мог ее остановить. Он уже давно смирился с тем, что никогда не собирается двигаться дальше. Он никогда не собирался становиться лучше; это положило конец его браку, не успев начаться. С тех пор как ему исполнилось тринадцать лет, у него не было полноценного ночного сна без какого-нибудь кошмара, голосов, умоляющих его о помощи, или ее криков, и он сомневался, что когда-нибудь сможет.       Блейк вспомнил, как он больше не мог слушать Type O Negative, потому что это была одна из немногих групп, которые ей действительно нравились, и теперь каждый раз, когда он слышал их песню, он вспоминал ее. Он вспомнил те дни, когда они делали домашнюю работу в его доме, слушали музыку, оба игнорировали синяки, которых не должно было быть, так как они знали происхождение, и просто хотели хорошо провести день вместе. Блейк никогда не собирался быть нормальным. Он прислонился к стойке и вздохнул. Воспоминания не всегда вызывали у него какую-то атаку; иногда они просто заставляли его грустить. Продукт его застоя, догадался он.       Блейк уставился на стену, на кучу коробок, сложенных у стены. О чем он думал раньше? О, Майлз. Вот и все.       Он задавался вопросом, что произойдет, когда он поймет, каким чертовски странным он был. Рано или поздно это произойдет. Майлз казался достаточно милым, но у всех был переломный момент, и он вообразил, что у этого почти незнакомого человека в отношении чудаков в его доме было меньше запала, чем у Линн. Оптимизм никогда не был его сильной стороной.       Тем не менее, был шанс, что кто-то, не в этой выгребной яме страданий, в которой был виноват Блейк, по крайней мере, будет достаточно дружелюбен с ним. Если, конечно, он тоже каким-то образом не утащил Майлза вниз. Вероятно, для него было бы лучше просто купить пистолет и покончить с этим самому, если бы он собирался это сделать.       Блейк покачал головой и сдвинул очки на лицо, чтобы агрессивно потереть глаза. Это были глупые мысли, которые он не должен был развлекать, дерьмовая мелодрама, как обычно. По крайней мере, это было в основном внутреннее, хотя он выглядел бы еще более расстроенным, чем сейчас, бормоча, как бы ему хотелось побыть одному на кухне. Он понял, что все еще голоден, и решил, что это, вероятно, не способствует его настроению, которое подпрыгивало вверх и вниз, как качели, на которых нет наездника, случайно брошенного на цепи.       Он снова проверил свой телефон и подумал, как грустно для взрослого мужчины иметь пять телефонных контактов, состоящих из его бывшей жены, ее матери (но не ее отца. Отец Линн придерживался мнения, что любая технология, более совершенная, чем поворотный телефон и телевизор 70-х годов, вызовет у вас рак или вживит микрочипы в ваш мозг. Может быть, он и не был суперрелигиозным, но он был немного сумасшедшим, и это иногда сводило Линн с ума), его новый сосед по комнате, его домовладелец и ближайшая пиццерия. Он никому не верил, когда они говорили, что у них были близкие друзья во взрослой жизни, когда в тридцать три года самым близким человеком, который у него был, был тот же самый человек, с которым он иногда занимался скучным сексом более десяти лет, пока она не сказала ему съехать. Он прекрасно знал, что у нее тоже не было друзей. Он задавался вопросом, не было ли в этом и его вины.       Он вздохнул и пошел заказывать пиццу. Он уже не был так голоден, но если бы он не поел, то позже устроил бы истерику, и, честно говоря, он был не в том гребаном настроении. Он сделал мысленную заметку оставить часть пиццы на несколько миль, особенно после того, как проверил холодильник и нашел половину энергетического напитка, почти пустую бутылку кетчупа и ровно один апельсин. Это была странная еда, и она даже не подходила для питания трехлетнего ребенка, не говоря уже о взрослом мужчине, немного старше самого Блейка.       Покончив с этим, он собрал сумку с ноутбуком и камерой, а также еще одну коробку, в которой, как он был уверен, была одежда, и направился в свою комнату. Он установил там каркас своей кровати, но еще не собрал его по-настоящему. Это была кровать, которая стояла в комнате для гостей, хотя у них никогда не было гостей. Он предположил, что и он, и Линн выросли в такой нормальной комнате, поэтому они просто позволили ее родителям обустроить ее. Теперь это было полезно, так как ему было на чем спать. Он бросил матрас и несколько одеял на пол, а также несколько других вещей, которые он не собирался приводить в порядок в ближайшее время. Он сказал, к черту все это, не заботясь о том, чтобы в данный момент это выглядело красиво.       Он лег на матрас и уставился в потолок, гадая, как долго все это продлится, гадая, позволил бы Майлз ему остаться здесь с собой, если бы знал, какой багаж он таскает с собой, как чертов троянский конь. Ему было интересно, как Линн воспринимает все это. Он также задался вопросом, подходящее ли сейчас время для того, чтобы пристраститься к алкоголю или бросить курить. Он даже на мгновение задумался, будет ли он когда-нибудь снова заниматься сексом, затем выбросил это из головы, видя, что он был причиной того, что они остановились. В любом случае, это было не так уж здорово; он не так уж много упускал.       Он продолжал размышлять, уставившись на потолочный вентилятор, пока не услышал стук в дверь и не встал, чтобы взять еду. Последнее, о чем он помнил, размышляя, было очень простым, и все же не было вопроса, на который у него был ответ:       Что теперь?