немного об обещаниях

Дазай отчётливо помнит, что его соулмейт проявился ровно в тот момент, когда кончик лезвия бритвы коснулся нежной кожи ключиц. ироничная минутка; они одновременно резали себя добровольно, словно синхронизировались сквозь километры между ними. и, возможно, это одна из причин, почему он никогда не мог остановиться. не посчитайте это всё слишком киношным, но мысль того, что ты не один, и кто-то делит с тобой столь неприятные ощущения, не может не согревать изнутри. да, ты не просишь об этом, да, человек по ту сторону связи может этого даже не хотеть, но сейчас, в этот момент для себя, Дазай ощущает себя не таким потерянным. и не таким уж неполноценным. связь, завязанная на одновременно и грязном, и тонком моменте уязвимости, есть же тут что-то по-особому тонкое, прозаическое? лишь эта мысль не была отвратна Осаму, все остальные же — молчаливое желание сбежать, выкинуть всё из головы, отвлечься, только не позволяй думать об этом. впрочем, когда приходило время приступать к работе, на размышления о разном, и правда, времени не было. но иногда, во время особенно кровавых зачисток, всё-таки накатывало. мир, в котором твой соулмейт чувствует боль, когда ранишь сам себя, не мог не быть драматичным. причинять себе болезненные ощущения без серьёзной на то причины тяжело, но находились смельчаки; у Осаму таких причин было слишком много, чтоб уместить в одну его жалкую жизнь. мир, завязанный на боли, боги, у вас всё в порядке вообще, к-ха? но Осаму профессионал в этом. после первого лица, искаженного в маске боли и смерти от его выстрела, остальные не кажутся такими интересными и исключительными, но ощущение… он помнит. помнит, как внутри сначала нахлынуло безумие, а потом превратилось в скуку. боль не так красива, как когда-то ему виделось. вообще, если быть совсем откровенным, Дазай боль никогда не любил. причинять её другим — кристальное безразличие, но вот себе — нужно быть либо жалким, либо отчаянным, и ему верилось, что он не подходит ни под одну из катерогий. однако, в особо тяжёлые моменты, когда пустота цепляет ониксовыми руками рёбра и тянет на себя, пытаясь вырваться, казалось, другого выхода и нет. может быть, было бы проще, будь Осаму пустой, без соулмейта и надежды, может быть, ему не казалось бы, что кислород — битое стекло, но разве есть смысл в этой бесконечной пустой рефлекии? ему хотелось, чтоб нежные руки его судьбы убрали волосы с лица и прижали к себе, без слов говоря, что Дазай нашёл дорогу домой. что тьма кончилась. я люблю тебя, проникновенным шёпотом. я принимаю все твои грехи и ни за что не виню, громче, чтоб Осаму точно услышал и впитал, не решив, что это просто игра больного, извращенного убийствами и жизнью, воображения. тебе больше не нужно быть одному, слышится на самом кончике языка. или же, хотя бы, залепили хлёсткую пощёчину, отбирая последние остатки сияния души, чтоб бывший исполнитель Портовой Мафии мог наконец отпустить. никаких полумер, всё или ничего, что же ты выберешь, судьба? хотя глупо думать, что нечто эфемерное «высшее» вообще имеет отношение к руинам его жизни. Дазай знает, что просто бракованный, и сам выбрал все пути, которые привели его к данной контрольной точке. а пара, судьба или другие глупые синонимы — обычная случайность, которая не даёт ничего. однако, судьба выбрала подкинуть ему в руки тигра. или Дазая подкинуть ему? кто бы вот, блять, знал. Накаджима Ацуши. чуть ли не полная ему противоположность, яркий, верный, ж и в о й, ему достаточно лишь улыбнуться, чтоб мир рядом осветился. неловкий, шебутной немножко, словно воробей, но не без стержня, не подумайте. так отчаянно цепляющийся за жизнь, даже не понимая, что это сама мать-жизнь не заслуживает его, разве такого можно заслужить вообще? Дазай корчит рожицы и направляет его, следит и опекает, пока все в Агентстве учат его по чуть-чуть. смотреть на Ацуши приятно, наблюдать за его прогрессом и успехами. Осаму не позволяет себе и ему стать полностью частями жизни друг друга, потому что знает — всё, к чему он когда-либо стремился, ускользало в момент обретения. тигра упускать не хотелось, даже если и шанс его видеть — быть на расстоянии. Ацуши мягко улыбается и смотрит так, словно наставник — самый глупый и одновременно любимый ребёнок в мире. — я благодарен Вам, Дазай-сан. вы всегда будете частью моей жизни, потому что всё это — лишь благодаря Вам. Осаму режет ребра с выражением безразличия, стараясь выдавить через жгущую, словно огнём, кровь ощущение тепла, нельзя, ты не заслужил, ты помнишь, сколько тьмы и смертей ты сотворил? даже, блять, не думай, не надейся, не верь, он бросит тебя. они все — бросали, и будут дальше. а потом Накаджима Ацуши снова хватает его за руку и вытягивает из ледяной воды, смотрит грустно, но понимающе, и ругается не ради того, чтоб унизить, а чтоб н а п о м н и т ь: ты важный. о тебе волнуются. ты человек. человек? — Дазай-сан, вам нужно согреться и поесть, иначе можете заболеть! и тянет несмело, держится за чужую руку хоть и крепко, но так, что есть возможность вырваться и уйти. не душит, не заставляет, но ведёт, словно понимает, как тяжело Дазаю идти. и буквально, и метафорически. Осаму мечтает ослепнуть от света тигра, и мечтает наполниться им настолько, чтоб пустота в груди исчезла. его дорогой друг сказал, что он никогда не найдёт смысл жизни, но разве… разве? не смей, одёргивает себя. у тебя и так есть соулмейт, которому тебе предстоит разрушить жизнь, даже если не хочешь, решил ещё одного на дно потянуть? так нравится рушить жизни действительно хороших людей, да? Ацуши приводит его в свою комнату, даёт рис с чаем, укрывает заботливо тёплым пледом и рассказывает о задании, которое выполняет с Рампо, и он такой очаровательный, но такой… одинокий? почему ты одинокий, дорогой кохай? он держит дистанцию, не позволяя себе привязываться т о ж е; в детдоме есть важная непреложная истина: покажи слабость, и по ней будут бить до тех пор, пока не перекрошат всё в прах. Ацуши профессионально умеет быть на расстоянии, хотя хочется… ближе. но Дазай-сан жив, дышит, и это уже большее, о чём он может просить. и до тех пор, пока он будет помогать свою семпаю, это будет ещё одной крохотный причиной, почему ему можно жить; Накаджиму почти физически тошнит от мысли оставить Осаму в одиночестве в тот момент, когда он предпринимает очередную попытку суицида. оставить на растерзание боли, одиночеству и чувству ненужности, будто мусор. нет, блять, ни за что. иногда его берет глухая злость от того, как в Агентстве все спокойно к этому относятся, словно игра в «а умру ли я сегодня» не может закончиться чем-то серьёзным, но даже если и правда не может, разве это повод закрыть глаза? разве повод проигнорировать тихий скулеж о помощи? Ацуши не привык игнорировать тех, кому нужна помощь, даже если сам он и его нутро — в руинах. Накаджима тянется рукой во тьму, пытаясь нащупать там ладони Осаму и вытянуть ближе. конечно, не сейчас; сначала он найдёт его, даст привыкнуть, и лишь потом, вместе, шаг за шагом, можно будет идти вперёд. но хочется ли ему? и готов ли наставник идти под руку именно с тигром? впрочем, неважно. и пока Дазай устало ест у него дома, согреваясь, это всё имеет смысл и будет. эгоистично, думается Ацуши, и это почти стыдно, ты ничтожный эгоист, но с этим можно жить, пока наставник дышит. *** при всём своём уме и наблюдательности, Дазай оказался не тем, кто первый узнал об их связи. Ацуши, милый и внимательный Ацуши, в любой удобный момент проверял, а может, а вдруг, его соулмейт где-то рядом. поэтому и носил с собой небольшую булавку, чтоб среди новых людей ненароком проверить, а вдруг кто-то из них. наивно, правда? но Накаджиме так сильно хотелось найти свою пару, надеяться, что всё сложится хорошо, что у него будет тот самый особенный человек, для которого не только Ацуши будет стараться изо всех своих сил, но и кто-то, кто будет хотя бы немного любить его. уважать? или хотя бы стараться понимать? хоть немного тепла, ладно? это из года в год давало надежду. будет правильным поблагодарить этого человека хотя бы за то, что он, сам того не зная, стал для него путеводной звездой. найдись только, ладно? это всё казалось случайностью, совпадением, да и поведение Осаму тяжело считать, но когда начала прослеживаться закономерность, сомнений никаких не осталось. какова вероятность, что так много раз подряд он колол руку, и Дазай слегка вздрагивал, а потом незаметно тёр тоже самое место, стараясь быстрее прогнать боль? Ацуши долго не верил. проверял, наблюдал и старался по малейшему движению плаща понять, а не ошибся ли он. мысли расстраиваться о том, что это его наставник, даже не было, это же… Дазай. почему это должно быть плохим? но мысль, что тигр сам может разочаровать Осаму, колола гнилыми иглами внутренности. и лишь спустя время, когда сомнений уже никаких не оставалось, Ацуши наконец смог позволить себе пустить мысль, что Дазай — его. и тогда всё смешалось перед глазами, словно издеваясь, сам виноват, лучше бы остался в неведении, чего ты ожидал? это радовало и удручало одновременно. найти свою судьбу, своего предначертанного, это удивительное счастье для Накаджимы, но… нужен ли он Дазаю? даже и если не в романтическом плане, к-ха? голоса прошлого воют, что никому он такой не нужен, что ему лучше бы сдохнуть в первой же канаве, захлебываясь слезами, кровью и сточными водами, но благодаря наставнику, тигр научился их игнорировать. это уже прогресс. но достаточный ли? сколько всего нужно сделать Накаджиме, чтоб позволить себе хотя бы в мыслях подумать о любви? пальцы непроизвольно впиваются в слегка потёртую ткань штанов, пытаясь привести мысли в порядок. Ацуши улыбается несмело. — а что вы думаете о соулмейтах, Дазай-сан? Осаму хитро смотрит на него и ухмыляется по-особому, ласково что ли, или же тигр просто хочет видеть в нём что-то… иное? только лишь для него. наставник наклоняется и заговорчески шепчет: — а что, Ацуши-кун уже достаточно взрослый, чтоб говорить о предначертанных и любви? Ацуши слегка краснеет и собирается было отвернуться, сдать позиции, но в последний момент берет себя в руки, понимая, что уступать никак нельзя. — а почему бы и нет, Дазай-сан? Осаму откидывается на спинку стула и пожимает плечами, словно это для него не важнее, чем птичка за окном. — обычная случайность. кому как повезёт, для того и будет свой ответ, если вообще получится найти. проберись через эту цветастую мишуру, п о й м и. Ацуши упорно пытается, откидывает слова-пустышки, и почти ловит ниточку той самой сути, но не понимает. в голове глухо бьётся «ого, Дазай-сан, вам не повезло со мной», и от этого — словно петлю накинули на шею. не удаётся откинуть мысли и разобраться, но тигр и правда старается. старается понять, научиться видеть те крупицы правды и отчаяния, которые так тщательно скрывает наставник. и, словно в тумане, внезапно спрашивает: — как вы думаете, а моему со мной повезёт? ах, хрупкая, эфемерная почти, (давай, ухватись за неё), надежда. Дазай замирает, кажется даже напрягается слегка, но потом снова выдаёт лёгкое: — я не могу сказать, дорогой кохай, кто знает, как жизнь повернётся. а хотелось ведь сказать совсем другое. услышать, впрочем, тоже. *** не было такой уж тайной то, что для Дазая нет абсолютно никакой разницы между добром и злом, именно поэтому никто и не удивлялся, что его, хоть и действенные, планы всегда были на грани. но Ацуши ощущал их каждый раз как в первый; поэтому, каждый раз, выходя на парное задание с наставником, чувствовал себя слишком нервозно. тяжело разрушить привычную систему ценностей и вбить себе в голову, что плохие поступки могут совершаться ради благой цели, и от этого ты чернее не становишься. особенно, когда видишь своей целью помощь людям, разве спасители имеют право на уничтожение? Дазай-сан на это всегда пожимал плечами. — за жёсткими идеалами тебе к Куникиде-куну, я работаю на нужный результат, а не на чувство правильности. кха-чувства. Осаму подавил тогда в себе нервный смешок, в голове добавляя «я вообще со своими чувствами не в ладах, понимаешь? я знаю, что стоило бы испытывать, но на деле проще утопиться, кстати, речка!» Ацуши понятливо кивнул тогда, больше не допытывая, но внутри борясь с чувством горечи. его учили, что он ничтожество, не заслуживающее жизни, значит, нужно быть правильным человеком. но как, если у всех свой взгляд на это? как найти истину? правда упорно не желала найтись, поэтому Накаджима решил, что стоит попробовать просто смириться. выходило плохо. суть задания, кстати, довольно проста: обычная слежка за преступником, чтоб собрать доказательства, этот человек плохой, прокручивает бесконечно в своей голове Накаджима, но разве влезать на частную территорию, усыплять прислугу и буквально копаться в белье это то, что должны делать, скажем так, герои? — иногда, дорогой кохай, даже хорошие люди совершают зло, если точно уверены, что это приведёт только к правильным вещам. никто не говорил, что делать взрослые штуки легко. Дазай находит флешку и прячет её в карман, продолжая обыск. в этом же ящике мужчина находит дневник с записями, быстро пролистывает его и неопределённо фыркает. — обычные страдания, ничего полезного, ску-у-ука! Ацуши словно ведром холодной воды обливает. дневник, это же сокровенные тайны, это только для тебя, правильно ли вообще в это лезть? даже преступники имеют право на неприкосновенные секреты, чем они оба лучше, раз считают, что могут сунуть в это нос? здравый смысл Накаджимы понимает, что только так они смогут найти хоть что-то и спасти людей, но мерзость растекается по горлу и доходит до желудка, заставляя чувствовать тошноту. Ацуши недовольно хмурится. — но ведь совсем личное можно не трогать же? глупец, одёргивает себя тигр. они д о л ж н ы так поступить, временами просто нет другого пути, кроме как вступить на чёрную дорожку. Дазай легко пожимает плечами. — я просто пробежался глазами, чтоб точно знать, что там, Ацуши-кун, его грязные секретики меня не волнуют. Накаджима понимающе кивает и резко хлопает себя по щекам, стараясь скинуть наваждение. пара нехороших вещей не сделают его плохим человеком, и раз Дазай-сан так считает, почему тигр должен думать иначе? Осаму аккуратно касается щеки и поворачивается на Ацуши, смотря пустым взглядом. и тут только доходит, что он только что сделал; поднимая испуганные глаза, кохай понимает: наставник понял всё. и теперь знает, что тигр в курсе. лучше бы вот Ацуши молчал, чья это насмешка такая, а? выходи, подлый трус, и скажи какого хуя! — Дазай-сан, я… его обрывают одним движением руки. Осаму хвалит себя за то, что его тело не дрожит, что его руки не выдают в этот момент всю палитру хаоса, происходящего внутри. конечно, он оттачивал это умение годами, Дазай превосходный лжец, но когда дело касается такой тонкой и особой темы, как соулмейты, неизвестно, кем нужно быть, чтоб не сломаться. и у бывшего мафиози получается. тело действует на автомате, и он выдаёт спокойное: — после. отворачивается обратно, снова копается в вещах, но уже даже не смотрит. голова пульсирует, словно у него самое тяжёлое похмелье в мире, тело бросает то в жар, то в холод. Ацуши не спорит, переходит к другому ящику, не говоря ни слова. но это пресловутое после так и не наступает. они ещё час собирают улики, потом возвращаются в агентство, после каждый пишет длинный муторный отчёт, который забирает остатки сил. Дазай уходит раньше, даже не посмотрев в сторону ученика и Ацуши чувствует, как последние надежды рушатся, словно Вавилон. а на что он вообще надеялся? зачем Осаму вообще нужен кто-то, вроде него? но и просто игнорировать всё нельзя; тигр принимает решение, что должен сказать, что ни на что не претендует и всё понимает, и надеется, что у них получится сохранить отношения хотя бы такими, какие они есть сейчас. но и ложью будет сказать, что Накаджиме не хотелось бы состоять в более близких отношениях с Дазаем. тигру хотелось бы добраться до самого сердца наставника и укутать его теплом, бережно прижимая изящные ладони к груди. ему бы хотелось каждый вечер снимать бинты с уставшего тела и целовать шрамы, показывая, что как бы тяжело ни было, Ацуши тут. и Осаму больше не один. и самому хотелось иметь пристанище, дом. место, где он может тигром свернуться и ни о чем не думать, и Накаджиме хочется верить, что с Осаму было бы тепло. сложно, по своему даже страшно, но тигр все ещё детдомовский, так-то. ему не привыкать пробираться через трудности. ах, мечты, наивные мечты, а дальше что, свадьба, совместный дом, общий котенок? глупости какие, пора вспомнить о том, что планировалось, вообще-то, сказать, что всё хорошо. отношения наставника и ученика — большее, о чем можно было просить. однако, стоя напротив двери Дазая, Ацуши понимает, что проще подумать, нежели сделать. а вдруг… вдруг он в очередной раз облажается и потеряет то, что есть сейчас? может… не стоит? нет, одёргивает себя Накаджима. наставник учил его не этому. неуверенно стуча в дверь, он напоминает себе, что отступать никак нельзя. Осаму удивлённым особо не выглядит и сразу же пускает его внутрь. и никто не знает, с чего начать этот разговор. Ацуши берет себя в тигриные лапки и выпаливает, как на духу: — я прошу прощения, Дазай-сан, что не сказал сразу. честно говоря, я просто не знал как. я всё понимаю и не собираюсь ничего требовать, но прошу сохранить хотя бы тот вид отношений, который у нас есть сейчас. и хлопает глазками грустно и преданно, но и чертовски уверенно, выбивая наставника из колеи. давно ли его дорогой кохай стал настолько… взрослым? Дазай засовывает руки в карманы и хитро улыбается, надеясь выйти из этой схватки победителем. — отношения? и какие же они у нас, Ацу-чан? Ацуши снова делает взгляд «ты такой ребёнок, но у меня нет ни сил, ни желания злиться на тебя, я просто устало посмотрю, вкладывая в этот взгляд всю мою изнемождённость», и Дазай, не сдерживаясь, хохочет. и кто из них ещё больший ребёнок, а? напряжение благодаря этому немного спадает, и обоим дышать становится легче. конечно, мысли никуда не деваются, и проблемность ситуации тоже, но теперь и нет стойкого желания сбежать в окно. — вы мой наставник, я ваш ученик, Дазай-сан. давайте оставим всё хотя бы так. демоны Осаму довольно рычат от «мой» и «ваш», но он затыкает этих засранцев, не позволяя им развивать это ощущение. то, что у них есть сейчас — большее, о чем бывший мафиози может вообще просить. разговаривать в коридоре не слишком-то и удачная идея, поэтому они идут на кухню, где Дазай гостеприимно заваривает чай, хоть и вместо этого хочется простого человеческого взять Ацуши за руку и притянуть к себе, прижать и просто позволить себе быть с ним. Накаджима нервно осматривает пространство вокруг, даже не понимая, наставник согласен с ним или хочет оборвать всё? — раз уж кот вылез из мешка, нам нужно обговорить границы. потому что, ни ты, ни я, не брезгуем… использованием связи. это может быть довольно проблемным, не находишь? Ацуши кивает, соглашаясь. он не раз делал себе больно не только ради того, чтоб проверить, но и чтоб ощутить подсознательно, что не один. теперь, когда он знает, кто это, и знает, насколько этот человек ненавидит боль, становилось неловко. и неважно, что Осаму ничем не лучше. Накаджима делает вдох и старается вместе с ним набраться уверенности. — в рабочее время так делать, думаю, лучше не стоит. однако, если Вы будете делать после работы, я расценю это как просьбу о помощи, уж простите. Дазай улыбается. и разве есть шанс у его тёмной стороны не воспользоваться этим шансом? есть, останавливает себя Осаму. ради того, чтоб не уничтожить всё, что только можно, и чтоб не потерять Ацуши, он должен держаться на расстоянии. руки всё ещё помнят, какого это, потерять то, к чему так долго стремился, в момент обретения. быть хорошим человеком временами так утомительно, не находишь, судьба? это и смешно, и драматично, что никто так и не решается завести разговор о чём-то большем. они и так оказались в сложной ситуации, а учитывая индивидуальные особенности их боли, вся эта любовь ощущается сейчас лишней, ненужной. главное, что Ацуши не собирается от него отказываться, главное, что Дазай не злится и не разочарован. Осаму игриво подмигивает. — хорошо, Ацу-чан. я тоже, читается в хрустальном блеске глаз. Накаджима сият. *** Дазай слежку ненавидел даже больше, чем бумажную работу. если делая отчёты, у него был шанс подоставать Куникиду или Ацуши, во время слежки единственное, чем можно заниматься — тихо сидеть и смотреть. особенно если один, это ещё утомительнее, Доппо знал, как правильно его наказать за халтуру. однако, просидев лишь пару часов, мужчина почувствовал, как запястья начинает невероятно сильно жечь. это не просто случайность или неаккуратность, Накаджима знает, что делает, и от этого кровь застывает в жилах. Ацуши нужен Дазай. и, будь на месте тигра кто угодно, бывший мафиози ещё бы подумал, но это же его драгоценный кохай, как он может его проигнорировать. бросая всё, Осаму сразу же едет в общежитие, зная, что на работе Накаджиму искать смысла нет. он даже не думает о том, чтоб чиркануть сообщение о том, что слежение на сегодня закончено; у него, знаете ли, другие заботы есть. дверь приоткрыта, и выглядит всё так, будто Ацуши надеялся, что она захлопнется, но этого не произошло. влетая в ванную, он застаёт тигра в приступе истерики, руки изрезаны чуть ли не в мясо, а в ванной валяются парочка окровавленных лезвий. впервые за очень долгое время чужая кровь вызывает в нем чувства — и это отвращение. — Ацуши! Накаджима поднимает на него осоловелые глаза и, зависая на несколько секунд, снова плачет, закрывая рукой рот. он крутит головой в протесте, чтоб наставник ушёл, но Дазай чувствует, как ему становится физически плохо от мысли оставить кохая одного тут сейчас. Осаму не знает, правда, что нужно делать в таких ситуациях. в прошлый раз, когда он дал ему пощёчину, ситуация была совершенно другая, это было начало приступа и у них была работа, не было времени на нежности и разговоры. сейчас же Ацуши уже в истерике, и ему никуда не деться, а одна ошибка может стоить слишком многого. бывший мафиози решает, что, как минимум, раны стоит обработать и дать Накаджиме время продышаться. ученик дрожит от каждого лишнего касания, но не уходит, и не предпринимает попыток уйти. Дазай решает, что это можно считать согласием. регенерация тигра остановила кровь, но не пытается срастить всю эту мясорубку, которой раньше назывались запястья; вероятно, Ацуши подсознательно пытается сначала дать себе как можно больше страданий, но не позволяет умереть. тигр делает судорожный вдох и слегка всхлипывает. — произошёл взрыв. прямо у меня на глазах. я ничего не смог сделать, я не успел бы. здание сложилось, как карточный домик, убив всех, кто там был. Осаму чувствует, как по всему телу волной проходит ярость. не на кохая, нет; как бы это ни звучало, он злится на подрывателя, на людей, на всю ситуацию, которая произошла на глазах Накаджимы. и вот что, в другой день нельзя было умереть? Ацуши неловко тянет к нему руку и сразу же убирает, коря себя даже за мысль потянуться к Осаму. но он понимает все без слов и притягивает к себе Накаджиму сам, неловко обнимая. ученик сразу же цепляется за него, как утопающий за спасательный круг, и тихо причитает: — всего минуту, Дазай-сан, одну минутку, я знаю, вам не нравится, но мне, всего минутку, минуту… Осаму решает немного покачать его в руках, словно успокаивая ребёнка, и Ацуши и правда через какое-то время перестаёт дрожать. он хлюпает носом, слегка хрипит, но хотя бы начинает приходить в себя. Дазай не может не покормить свою тёмную сторону мыслью о том, как сильно Накаджима в нём нуждается. и насколько, по сути, приятно, держать его в ладонях в момент слабости. спустя, кажется, мгновение, кохай отстраняется. — всё в порядке. Осаму, блять, так чётко в этих разбитых словах видит себя, что сердце замирает. — нет. — я в очередной раз оказался бесполезен, что ж. я не буду жалеть себя, как вы и учили, и приложу больше усилий, чтоб стать полезным хоть кому-то. Дазай берет его лицо в ладони и вкрадчиво произносит: — тебе не нужно заслуживать жизнь. тебя одного уже достаточно. это такая болезненная и скользкая тема для обоих, что бывший мафиози даже не удивляется тому, что Накаджима снова начинает плакать. когда всю жизнь тебя убеждают в другом, когда ты сам делаешь то же самое с собой, слышать другие слова и приятно, и больно одновременно. наверное. не то, что бы, Осаму их слышал когда-либо. кохай вглядывается ему в глазах, пытаясь отыскать что-то, но, не сдерживаясь, отстраняется, глубоко вдыхает и шепчет на грани слышимости. — для Вас недостаточно. ах, так вот как ощущается тот самый метафорический выстрел, как писали великие. Дазай ощущает, как всё его тело резко становится натянутым, как струна, и белый шум оглушает. он смотрит на свою судьбу, смотрит на его руки, которые хоть и начинают затягиваться, но всё ещё напоминают кровавую бойню, и впервые понимает, что сейчас ему так похуй, что с ним будет дальше от неправильного решения. лишь бы тигру стало лучше, лишь бы тот снова улыбнулся так, как умеет только он. Дазай, почти не контролируя себя, снова тянет Ацуши на себя и аккуратно целует, не зная, как озвучить весь тот бедлам в его сознании. мужчина не пытается превратить это во что-то большее, лишь лёгкое касание, растерянный взгляд и невесомое: — достаточно. всегда было. это не признание в том виде, в котором стоило бы, и в котором Накаджима заслуживает его получить, но на деле этого оказывается достаточно. буквально трех слов достаточно, чтоб сделать мир Ацуши (не)много лучше. Осаму не хочет продолжать это дальше. он касается чужих пальцев губами и хмурится. — тебя нужно перевязать. уже сидя на футоне, Дазай перебинтовывает искалеченные лапки Ацуши, иногда лишь слегка касаясь губами чужих пальцев, безмолвно убеждая, я тут, всё обязательно наладится, тебе не нужно больше быть одному. после процедуры тигр укладывает голову ему на колени и просто лежит, засыпая, утомлённый переживаниями и жизнью. Осаму так и остаётся, бережно охраняя сон родственной души, и даже не думает о том, чтоб посметь позволить себе, как обычно, сбежать. *** по сути, почти ничего не меняется, но для обоих это всё равно ощущается настоящим переворотом судеб. Дазай всё так же остаётся, на его вкус, травмированным мудаком, от которого стоит держаться подальше, Ацуши всё такой же солнечный и неокрепший. однако вместе… становится лучше. бывший мафиози порывался пару раз сбежать, но был остановлен уверенной рукой. — тогда… это были не просто слова, Дазай-сан, это было обещание. я его принял, и не волнуйтесь, я понимаю все последствия этого решения. теперь Вам от меня никуда не деться. Осаму не хочет быть драматичным, но он готов пообещать тигру буквально всё, что угодно, и сделает всё, чтоб воплотить каждую его просьбу в жизнь. потому что вот он, Ацуши, прямо в его руках, жмется неуверенно, носом слегка тыкается в шею; и он не исчезает. и даже не собирается, в а у. так вот как ощущается момент, когда обретаешь то, к чему стремишься так долго, и оно никуда не исчезает. от этого чувства в груди щекотно и очень тепло, Дазай жалеет, что не смог познать этого раньше. а точнее, раньше встретить Накаджиму. конечно, обретение близкого человека панацеей не является, и оба понимают, что им предстоит длинный путь, со своими сложностями, обидами и лишениями. но, смотря в глаза напротив, это всё кажется таким неважным. Дазай кривится в гримасе неопределённости. — я последний раз даю шанс сбежать, Ацу-чан. цени моё благородство, некоторым и одного не дали так-то! Накаджима тянет к нему руку и останавливается за пару сантиметров от макушки, безмолвно спрашивая. бывший мафиози слегка кивает, разрешая, и Ацуши аккуратно, самыми кончиками, касается чужих волос и поглаживает. возможно, звучит самонадеянно, но Накаджима понимает этот страх и желание оттолкнуть, пока не стало слишком близко. слишком уязвимо. мальчик-тигр чувствует отвественность и благодарность, что он может приблизиться. и он не разочарует, ни в этой жизни, ни в следующих. — прекрати, Осаму. я тут. я никуда не собираюсь, пока ты не решишь сам меня прогнать. ты хочешь от меня избавиться, а? звучит шутливо, Накаджима немного хихикает, но Дазай от этого резко напрягается и подаётся ближе, тем самым приоткрывая завесу всего комка чувств, мыслей и желаний внутри него. значит ли это, что Ацуши действительно чего-то стоит, интересно. — как я могу избавиться от моего нежного кохая, что ты такое говоришь! это практически искусство: то, как быстро он берет себя в руки, снова переводит всё в шуточную манеру, и многих раздражает факт того, насколько Осаму лживый, несносный и непредсказуемый, но теперь Ацуши понимает его гораздо лучше. и осознает, насколько Дазай великолепный. Накаджима не требует быть честным и открытым резко, знает, что мало что получится, но иногда малого понимания оказывается достаточно, чтоб человек сам захотел обнажить самое сокровенное. и Ацуши готов подождать. шёпотом: — я могу тебя поцеловать? с Осаму не страшно. просить, пробовать что-то новое, ошибаться, с ним хочется познать всё, что может дать жизнь. Дазай поднимает хитрый взгляд и усаживает тигра к себе на колени. — решил меня развратить, не ожидал! Ацуши заливается смехом и обнимает его за шею, физически ощущая, как они оба заново привыкают к чужим прикосновениям. и голова слегка кругом. Дазай не даёт ему шанса ответить и аккуратно касается губ, слегка лижет чужие чужие, пробуя и, возможно впервые в своей жизни, по-настоящему чувствуя. Накаджима краснеет, но отвечает, робко и нежно, мысленно благодаря судьбу за шанс и возможность. дыхание сбивается, и слегка возбужденный Осаму не может не гипнотизировать одним лишь своим видом. — у меня получается, Дазай-сан? наставник готов умереть и воскреснуть в эту самую минуту, от нежного и проникновенного голоса возлюбленного, от того, как огонь растекается по телу. — неплохо, но ещё учиться и учиться. круто, что у нас ещё полно времени, не правда ли?