Однодневки

Ей бы стать снегом и растаять особо теплым февральским утром, да только судьба всегда все решала иначе. Поэтому она стирает слезы с красных щеки и, перехватив поудобнее сумку, садится в теплый автомобильный салон. Не смотрит на водителя, утыкаясь взглядом в свои красные ладошки и осипшим голосом бросает: — Внуково. Как можно скорее! Водитель авто бросает быстрый взгляд пронзительно-голубых глаз на девушку и выжимает педаль газа, выруливая на основную дорогу. Да он тебя любит до смерти, только сам этого не понимает. Да что вы знаете о любви? Их судьбы связаны, подобно нитям теплого зимнего шарфа, да не затянуты и он вот-вот распутается. Юнона чувствовала эфемерное чувство свободы, которое жгло легкие, заставляя натянуто вдыхать спертый воздух. Аромат парфюма кажется отдаленно знакомым, но она слишком ненавидит этот мир, чтобы обратить на это внимание. Спешащие куда-то машины мелькают за запотевшим окном и она блаженно прислоняется к прохладному стеклу. Слезы медленно высыхают на распухших щеках, оставляя соленые дорожки. Авто делает поворот, потом еще один и Юна вздрагивает, замечая прищуренный взгляд голубых глаз в зеркале заднего вида. — Что ты?.. Он смеется заливисто, сворачивая на обочину. Юнона задыхается, цепляясь за ручку машины. Убежать. Скрыться. Умереть. Карие глаза застилает пелена слез и она уже не видит гадкой улыбочки, которая застыла на лице водителя. Он выходит из машины и одним ловким движением открывает заднюю дверцу и вытаскивает Юнону на улицу, прижимая к ледяному металлу. Она плачет, цепляясь пальцами за собственный шарф, а он смеется, вжимаясь в ее хрупкое тело. — Ты хотела сбежать, — тихий шепот на ухо и она не сдерживается. Тонкие руки обвивают его шею и она утыкается носом в мужскую грудь, пропитывая его тонкую рубашку слезами. — Ну-ну, тише. — Я жить без тебя не могу, — шепчет она, захлебываясь рыданиями. Мозг отчаянно кричит, что нужно бежать, но сердце молчит и тело слушается именно его. Пчелкин выдыхает, прижимая к себе вздрагивающее от рыданий тело и зарывается в густые темные волосы. Все еще алкоголь, как привычно. Его самый сладкий коньяк и самый опьяняющий из пойл — она. Его чертов наркотик, который так долго уже циркулирует по венам вместо крови. Вспори его вены — нам будет она. Везде будет она. Его Юнона. — Я опаздываю на самолет, — улыбается девушка, сжимая в ладошке черную ткань его рубашки. Витя хмыкает ей на ухо, играясь кучерявой прядкой. Юнона толкает его в грудь и нервно восклицает: — Ты подонок, Пчелкин. Я должна была улететь, а ты должен был меня отпустить. Ты — гребанный эгоист, который не может прожить без любимой игрушки. Я… я просто не могу представить, насколько нужно любить себя, сукин ты сын, чтобы так поступить. Ты просто… — Просто люблю тебя, да? — улыбается он, склоняя голову и прищуривая в насмешке глаза. — Ну же, Юна. Никакая Оля мне давно не нужна, я сам это только вчера понял. Она — призрачное желание обладать тем, что мне не доступно. Мой личный запретный плод. Но я не люблю ее и, похоже, никогда не любил. Меня волнуешь ты и только ты, Юнона. И да, я — гребанный эгоист. И да, я забираю тебя себе. Он улыбается, впитывая взглядом возмущенное выражение лица девушки, которая задыхается от его наглости, хватая воздух большими глотками. Юнона открывает рот и быстро его закрывает не находя, что сказать. Самоуверенность Пчелкина сбивает с ног и она совершенно не понимает смысл сказанных им слов. Просто люблю тебя, да? Она приходит в себя в его квартире, когда он слишком грубым движением вжимает ее в стену прихожей, позволяя лишь скинуть неудобную обувь. Он целует ее резко, кусая губы и сжимая тонкую шею до синяков. Она удивленно стонет, чувствуя легкую боль в затылке, когда его язык нагло вторгается в ее рот, увлекая в совершенно развязный поцелуй. Витя сжимает руками ее грудь, талию, бедра. Оставляет багровые засосы на выступающей ключице, зализывая болезненные следы. Ее спина касается холодных простыней, когда на ней уже нет тесного платья, а Витя слишком тяжело дышит, нависая сверху. Он целует ее скулы, щеки, шею. Втягивает набухший сосок в рот, обводя языком ореол. Юнона извивается под ним, прижимаясь грудью. Ее стоны заполняют комнату и соседи начинают недовольно стучать по батареям. Похеру. Так похеру, потому что ее руки на ширинке его джинс, а его язык медленно ведет мокрую линию от груди до пупка. Витя практически рычит, когда она трется бедром об его член, который все еще болезненно пульсирует под грубой тканью брюк. Чертовка. Пчелкин одним резким движением переворачивается на спину, усаживая девушку на себя сверху и прижимая к собственному возбуждению. Когда клитор прикасается к холодной пряжке ремня, Юнона практически задыхается, сжимая в ладошке белоснежную наволочку. Он — сам Дьявол, который так искусно над ней измывается. Ее руки дрожат, но она все равно пытается расстегнуть его брюки. Пчелкин смеется, смотря на ее неудачные попытки. — Сними. Их. Нахер. Пчелкин, — рычит девушка, выпуская пряжку ремня из рук и касаясь пальцами клитора, лаская саму себя. Витя завороженно наблюдает за бусинками пота, которые стекают по обнаженному женскому телу, пока Юнона медленно погружает в себя два пальца и громко тонет. Она трахает саму себя, упиваясь удовольствием и сжимая второй рукой напряженную грудь. — Какая же ты…- рычит Витя, наспех расстегивая брюки и опуская на себя девушку. Она протяжно стонет, откидывая голову. -…мокрая. — Боже, — стонет она, чувствуя твердый член внутри себя. Пчелкин рвано дышит, вдыхая родной запах ликера. Она мокрая от пота, на его члене. Раскрытая. Влажная. Чувственная. Он вбирал в себя ее гримасы удовольствия, сильнее сжимая округлые бёдра. Останутся синяки. Завтра они космической россыпью появятся на бледной коже напоминанием об этом вечере. Пчелкин приподнимает бедра, сильнее вколачиваясь в девушку. И Юнону ломает. Она громко стонет, царапая твердую мужскую грудь. Юна скулит, чувствуя адский жар внизу живота. Он медленной негой расползается по телу, заставляя забыть обо всем на свете. Витя втягивает сквозь зубы воздух, чувствуя, как туго обхватила она его член. Пара резких толчков. Пара громких стонов. Пчелкин кончил с низким рычанием, грубо делая еще пару движений бедрами, догоняя прокатившееся по телу удовольствие. За окном зажигаются первые фонари, когда Витя накидывает на их обнаженные тела тяжелое одеяло. Юнона рвано дышит ему в ключицу, переплетая их руки. — Ты — девочка на один день в которую я вбухал целое состояние, — хмыкнул Витя, целуя ее спутанные волосы. — Ты назвал меня однодневкой? — возмутилась Юнона, легонько ударяя мужчину в грудь. — Да, — улыбнулся он. — Мы с тобой — однодневки, которые нашли причину задержаться друг на друге.