Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути.
после событий первой главы
— Я приеду за тобой, Юнон, — уперто сказал Пчелкин, обхватывая своими ладонями грустное девичье лицо. Девушка улыбается как-то слишком натянуто, до боли сжимая кулаки. Хочется вопить от безвыходности, не меньше. Бить стены и орать, орать, орать. Хочется впиться в его губы поцелуем, а потом пристрелить подонка. Он был слишком наивен для своей профессии, раз считал, что она и вправду поедет с ним. — Собери вещи и жди меня. Вечером, Юн, вечером заберу тебя из этого пиздеца. — Вить... — начала девушка, пытаясь образумить мужчину. — Мне срать, — отрезал он, практически прорычав эти слова. — Я не позволю тебе гнить в этом месте. Ты нужна мне, а я — тебе. Что еще нужно? Его голубые глаза всматривались в ее карие, надеясь найти ответ на вопрос. Но ее взгляд был пустым, стеклянным. Она будто бы смотрела сквозь него, прожигая взглядом стену за его спиной. В ее глазах не было ничего. Пустота. Все мысли разом улетучились и она просто существовала, вдыхая аромат его дорогого парфюма, впитывая в себя их последние минуты вместе. — Я не нужна тебе, Вить, — наконец-то прошептала она, прижимаясь своим лбом к его лбу. Она обняла его за шею, прикрывая глаза и натянуто выдыхая. — Я не семейная. Я не хочу детей, не хочу сидеть дома и ждать мужа с работы. Я не хочу хвататься за сердце каждый раз, как по новостям будут говорить об очередных бандитских перестрелках. Я не готова посвятить свою жизнь еще кому-то. Даже тебе, Вить, — она вновь заглянула в его глаза, позволяя одинокой слезе скатиться по щеке. — Да и… ты же меня не любишь. И я тебя не люблю. Это не любовь, понимаешь? Ты любишь Ольгу, а я люблю свободу. Но друг-друга мы не любим. Это что угодно, но не любовь, Вить. И никогда любовью не было. — Я все равно приеду за тобой, — отчаянно прошептал мужчина, путаясь пальцами в каштановых волосах. Юнона едва слышно всхлипнула, протяжно вздыхая. В груди что-то оборвалось от его слов, но она уже давно все решила. — Хорошо, — ответила она, практически прикасаясь губами к его губам, но не целуя. Она не могла позволить себе этой слабости, не теперь. Когда он уходил, прощаясь, ее сердце, похоже, перестало биться. Воздух покинул легкие, оставляя болезненное жжение. Она задыхалась, цепляясь за ледяные стены прокуренного насквозь борделя. Ее хрупкое тело содрогалось от рыданий, а по щекам градом лились соленые слезы. Она умирала, проклиная тот день, когда впервые увидела его. Когда позволила себе сделать его центром своей жизни. Если конец света существует, то это был он — ее личный Апокалипсис. Ее последний вздох. Руки тряслись, когда она спешно запихивала свои вещи в черную дорожную сумку. Несколько пар туфель, многочисленные платья, комплекты дорогого белья — многие ее вещи остались лежать на полках, напоминая о некогда проживавшей в этой комнате девушке. Теперь ее там не будет. Она медленно спускалась по крученой лестнице, цепляясь взглядом за обнаженные спины снующих туда-сюда девушек. Некоторые из них с завистью смотрели на Юнону, мечтая покинуть эти пропитанные грязью и похотью стены. Знали бы только они, что она идет на верную смерть, лишая себя привычной жизни. За стойкой приветливо улыбалась управляющая, подзывая рукой к себе Юнону. Брюнетка заправила прядь каштановых волос за ухо и направилась к ней. — Сбегаешь? — улыбнулась женщина, монотонно постукивая пальцем по гладкой поверхности стойки. Юнона кивнула, сжимая в руках сумку с вещами. — Ну и зря! Ушла бы с ним и жила б, не зная бед. В золоте б тебя купал, Юночка, а ты бежишь от него. — Не любит он меня, — прошептала брюнетка, опуская взгляд на свои черные туфли. Управляющая хмыкнула и, обойдя стойку, встала напротив девушки, кончиками пальцев приподнимая девичий подбородок. Юнона неуверенно взглянула на женщину, замечая в ее глазах неподдельное тепло и ласку. — С чего ж тебе, дурехе, знать, кого он любит? Он к тебе столько лет, как дурак бегает: цветы, платья, цацки таскает. Шахматы тебе принес, комнату лучшую выкупил. Да он тебя любит до смерти, только сам этого не понимает. И ты, — женщина щелкнула Юнону по кончику носа, — Тоже его любишь, сама знаешь. Да только глупая слишком, чтобы со свободой расстаться. Боишься ведь, не его, а того, что он за семью замками тебя закрыть может?! Глупая ты, ох глупая. Через года обернешься и вспомнишь мои слова, да будет поздно. Юнона до боли сжимала в руках сумку, из последних сил сдерживая такие непрошенные сейчас слезы. Ком в горле не позволял сказать хотя бы слово, заставляя слушать громкие слова управляющей, которая была слишком во всем права. Ее слова резали без ножа, полосуя нежную кожу, оставляя уродливые шрамы, которые уже никогда не затянутся. Подобные раны медицина еще не научилась лечить. — Иди, Юночка, — прошептала управляющая, быстро обнимая девушку и тут же выпуская ее из своих рук. — Иди и не оглядывайся, милая. И никогда больше не возвращайся сюда, умоляю. — Прощайте, — прошептала Юнона, все же срываясь и позволяя слезам заструиться по фарфоровым щекам. Звонкий стук тоненьких каблучков эхом разлетался по холлу помпезного здания борделя, когда Юна в последний раз направлялась к выходу. Она шла, пытаясь проглотить истерику, которая уже давным-давно поселилась в ее груди. Руки трясло, но она продолжала идти, гордо подняв подбородок. В свои последние секунды в этом мире она была великолепна: горда, уверенна в себе и… абсолютно разбита. В кармане пальто зазвенел сотовый, но девушка ни на секунду не остановилась, продолжая уверенно идти к выходу. Пара метров стали для нее тропой пилигримов, танцем на раскаленных углях. Хлесткий морозный ветер первым встретил беженку на улице, заставляя посильнее закутаться в теплый вязанный шарф. Около борделя давно стояла машина такси, дожидаясь своего неизвестного клиента. Юнона спешно спустилась по ступенькам, скрипя зубами от мерзкого звука сотового телефона. Остановилась. Ответила на звонок, трясущимися руками поднося трубку к уху. — Я буду в шесть, — послышалось на том конце провода. Юнона всхлипнула, утыкаясь носом в собственный локоть, лишь бы только Витя не услышал ее рыданий. — Хорошо, — еле слышно ответила она, кусая свою ладонь, позволяя слезам ручьями политься по щекам. — Дождешься? — она была уверенна, что он сейчас улыбнулся. Так тепло улыбнулся, обнажая ряд ровных белоснежных зубов. — Да, — ее самая громкая лож, сказанная практически шепотом. Она безбожно лгала, глотая соленые слезы, которые пеленой стояли в глазах, размывая весь мир. Юнона хотела бы взвыть, падая на холодную землю. Хотела бы кричать, сбивая кулаки об продрогший асфальт. Она хотела бы умереть прямо сейчас, лишь бы эта дыра в груди исчезла. Ответом на ее ложь были гудки, которые позволили выдохнуть и сорваться на отчаянный крик. Она выла, цепляясь рукой за свои волосы. Проклинала эту жизнь, которая уготовила для нее совсем не счастливый финал. Проклинала себя, вспоминая милую девушку, которая когда-то спокойно перебирала светлые пряди мужских волос, нашептывая слова поддержки. Проклинала Витю, который когда-то подарил ей что-то большее, чем золото или бриллианты — он подарил ей целый мир, в котором есть место не только грязи и пошлости, но и для чего-то чистого и нежного, для любви… Ей бы стать снегом и растаять особо теплым февральским утром, да только судьба всегда все решала иначе. Поэтому она стирает слезы с красных щеки и, перехватив поудобнее сумку, садится в теплый автомобильный салон. Не смотрит на водителя, утыкаясь взглядом в свои красные ладошки и осипшим голосом бросает: — Внуково. Как можно скорее! Водитель авто бросает быстрый взгляд пронзительно-голубых глаз на девушку и выжимает педаль газа, выруливая на основную дорогу. Да он тебя любит до смерти, только сам этого не понимает.