один на один

23 марта, 1995 год Париж Полночь Дулат тихо выходит из своей комнатушки в квартире для малоимущих, которую они снимают всей группой уже дня три, и, кажется, почти привыкли спать в обнимку и делить одну кровать на четверых. В этом старом доме лифт не работает. Приходится спускаться пешком с девятого этажа. На выходе он шепотом материт скрипящую дверь, замок которой обещали починить еще при въезде, и себя за то, что вышел в такой холод в домашних тапках. На лестничной клетке грязно, почтовый ящик сломан. В ближайшей телефонной кабинке аппарат разбит вдребезги. Полчаса парень теряет на поиски работающего автомата, и как находит — вставляет карточку на шестьдесят единиц и набирает номер. За двенадцать тысяч километров отсюда, в далеком Сан-Франциско сейчас еще день, половина первого. Звонок раздается в крошечной квартирке, переделанной в студию звукозаписи. 59, 58, 57… В горле застрял комок, но Дулат, закрыв глаза, произнес:  — Это я, Азамат. Узнаешь мой голос? — а ведь голос предательски дрожал. …52, 51, 50…  — Азамат, ты меня слышишь? У меня всего пятьдесят секунд. По ту сторону тишина. Парень снова и снова пробегает взглядом по крошечному экрану аппарата, проверяя все ли правильно, хотя и сам понимает, что ошибиться он не мог — все, что касается Азамата он знает наизусть с пятнадцати лет. Левая рука сжалась в кулак настолько, что костяшки уже побелели, и ладонь болит из-за того, что пальцы впиваются почти до крови, а правая сжимает телефон настолько, что, кажется, он готов уже треснуть. Сердце бешено стучится в груди, болит, словно уже ломает ребра, готовясь выпрыгнуть. Тысяча мыслей, что появились всего за несколько секунд, путаются, завязываясь в узел, и, вскруживая голову Дулата.  — Привезешь мне гостинцы из Парижа? Я хочу настоящий французский круассан. И багет, наверное. Все мысли в миг исчезают, а сердце, замерев вдруг, сжимается в груди. Словно время вдруг остановилось. Словно гробовая тишина по ту сторону трубки вдруг ожила и дала Заку пощечину, преодолев это огромное расстояние между ними. Пощечина за появление этого огромного расстояния между ними, которую он молча проглатывает, словно бы признавая свою вину.  — Что? Почему не «почему ты уехал?» или, может, «почему ты не попрощался со мной?». …44, 43, 42…  — Я уверен, что ты многого добьешься в Париже. Или может в Нью-Йорке? Лос Анджелес? Это не сильно важно. Просто, — Азамат вздыхает, — не забудь меня потом в погоне за славой. Договорились, дружище? «Дружище» звучит больше не так, как раньше. У них все уже совсем не так, как раньше. Это их первый разговор после того случая. Случая, который почти разрушил их дружбу?  — У нас чудная пекарня через дорогу, Дани уже почти подружился с продавцом. Я обязательно привезу тебе круассаны. И багет. Дулат тяжело сглатывает, не зная, куда деть руки. Слышит протяжное мычание и тихий смешок по ту сторону и с ужасом смотрит на крошечный, грязный циферблат, пока изнутри его разъедает адская смесь чувств. В голове лишь мысль «какое же это мучение видеть, как быстро тают единицы, утекая одна за другой». …39, 38, 37…  — Я замерз.  — Иди домой, — в этот раз отчетливо слышится обида в его голосе, чему Дулат почему-то даже немного рад.  — У нас всего тридцать пять секунд, Азамат. Расскажи мне что-нибудь. Парень прислоняется лбом к ледяной, стеклянной стенке кабинки, выдыхает и прикрывает глаза.  — Я долго молчал из-за того, что был удивлен, — тихо начинает Эйзи, прирываясь на зевок, — настолько, что изо рта у меня выпала печенька. Она уже растворилась и лежит где-то на дне бокала, ибо я пью чай. Зак вслушивается в каждое его слово и расплывается в улыбке. В мыслях уже прорисовывается образ Азамата с растрепанными волосами и легкой щетиной, который сидит за столом с чашкой чая, пытаясь ложкой достать остатки печенья. Эйзи жалуется ему на перегоревшую лампочку в студии, сломанный замок на двери и потерянный ключ, на что Зак тихо смеется и начинает так же жаловаться на свой сломанный замок, который обещали починить, на крошечную квартирку и одну единственную кровать, на которой они договорились спать по очереди. Рассказывает, как Алем каждое утро ругается на Данияра за то, что тот постоянно пускает слюни на его подушку и мешает ночью спать, как Эйс кидает в них обоих свои подушки за то, что они его разбудили, после чего начинаются бои с подушками. …13, 12, 11… Протяжный, звонкий звук оповещает о том, что осталось десять единиц, которые можно продлить еще на двадцать за пятьдесят центов. Зак тянется в карман в поисках мелочи и сердце снова начинает биться быстрее от мысли, что их снова разлучит мучительное расстояние, которое им, казалось, удалось заглушить на пару мгновений.  — Черт, у меня нет денег. По ту сторону слышится тихий смешок, за которым следует тяжелый вздох.  — Позвони мне завтра. И сердце снова начинает биться чаще, а внезапное чувство окрыленности словно бы заполняет изнуряющую пустоту внутри.  — Обязательно. …6, 5, 4… В конце они оба уже молчат и Дулат все сильнее вслушивается в телефон, словно бы чувствуя и слыша, как так же быстро стучит сердце Азамата, и сливается в едином звучании их непрерывистое дыхание. …3, 2, 1… Дулат выдыхает. Он стоит не шелохнувшись еще шесть непрерывных гудков, а на седьмом неспеша кладет трубку и выходит. Какое-то непонятное чувство внутри не дает покоя, тянет обратно к аппарату, словно парень уже успел паутиной привязаться к этой стеклянной стенке кабинки и все не может эту пучину сорвать. Эта паутина с ним уже сроднилась за долгие годы — лет пять? — и даже сейчас она обвивает новыми нитями абсолютно все, что касается Азамата, и тянется к нему за тысячи километров. Может, его просто не волнует, что я уехал без предупреждения? В конце концов у него своя жизнь, свои нерешенные проблемы. Я в его жизни лишний. И ведь даже как-то обидно, что последнее почти правда. Парень засовывает замерзшие руки в карман, закусывает губу и идет к дому, смотря на свои потрепанные тапки, которые когда-то подарил ему на один из дней рождений Эйс. Окрыляющего чувства счастья хватает ему, чтобы дойти до спальни и лечь рядом с кроватью, и Дулата даже почти не догнали мысли о прошлом, настоящем и будущем, которые разъедают его каждую ночь, о которых он никогда и никому не рассказывал. Может, проболтался бы Азамату спроси тот у него «что не дает тебе спать по ночам?», но Дулат бы, наверное, с большей вероятностью ответил «ты», ведь в него он окончательно и безповоротно.

***

Утром Зак просыпается от прилетевшего в него тапка Батырхана и его недовольных, неразборчивых криков, сопровождаемых звонким смехом Данияра. Парень встает не сразу, пытается уснуть, прижимая к лицу подушку, в конце концов тряску и вибрацию деревянных половиц от бега трех взрослых в соседней комнате можно еще потерпеть. А потом в него прилетает второй тапок, который кинул уже такой же недовольный Эйс. В десять часов утра Дулат сидит за столом и жует подгоревший омлет, пока Эйс с виноватым видом рассыпается перед ним в извинениях за тапок в лицо. С уставшим и почти ничего непонимающим видом тот лишь кивает ему и машет рукой, словно бы говоря жестами, что все нормально. В ушах все еще белый шум, через который он кажется успевает услышать, как Данияр с ними прощается, указывая пальцем на пекарню за окном. Мальчишка обнимает Зака на последок и тот почти давится крошечной сосиской во рту, машет Азамату и они обмениваются тысячью и одной жестами в воздухе, а после Бала идет и с широкой улыбкой целует стоящего за плитой Батырхана в щеку, на что тот кривится и говорит, что сейчас уронит сковороду и случайно прольет раскаленное масло. Смотря на них Дулат лишь чуть заметно улыбается, пока Азамат заливается искренним, звонким смехом. На секунду в голове проносится мысль, что они сейчас до жути похожи на молодожен. Он обязательно поделится ею с Данияром, чтобы тот покраснел кончиков ушей и начал безрезультатно пытаться скрыть смущенную улыбку. Ближе к часу дня Батырхан говорит, что идет в офис Ерболата-ага за какими-то важными документами, и Азамат увязывается с ним, мол, ему как-раз надо было обсудить с ним эту уже заезженную тему сломанного замка и лифта. Дулат им в ответ лишь кивает, не поднимая глаз с книги, которую принес Бала со словами «У Айбека дома есть целая библиотека с книгами на разных языках, представляете?» и обещал сводить туда Зака, ведь тот любит читать всякие философские книжки. Уже у выхода парни слышат громкое «удачи, не потеряйтесь там!» на казахском с соседней комнаты, а Эйс в ответ говорит тому «спасибо» на идеальном французском и перед глазами Зака уже всплывает образ парня, который наклоняется и снимает воображаемую шляпу. Улыбка сама появляется на его лице. Через два часа Дулат уже открывает двести вторую страницу книги, читает первую строчку «Валентин занимает в жизни Камиллы одуряюще много места. И в ее сердце все-таки тоже.» и закрывает книгу с нежеланием заканчивать ее сегодня. Взгляд падает на старые настенные часы и время: половина третьего. В голове тут же появляется мысль о том, что Азамат сейчас скорее всего все еще не спит. Либо работает, сидя за столом, либо лежит и не может уснуть из-за вечной бессонницы. Интересно, о чем думает бессонными ночами? Быть может Дулат бы и спросил будь они сейчас рядом. Или не души он желание позвонить сейчас и спросить так же, как душит свою несчастную влюбленность, которой он ни разу не давал ни единого шанса. Азамат тоже занимает в жизни Дулата одуряюще много места. И с сердцем у него, конечно же, все так же. От мыслей о вчерашнем разговоре по звонку он убегает на улицу, берет с собой портмоне Азамата, накидывает пальто Батырхана и из своего берет лишь ручку с небольшим блокнотом, где обычно пишет текста своих песен. На обложке все еще стоит их подпись, на которой взгляд парня задерживается на пару долгих мгновений. Дорога от дома до пристани проходится за пару секунд и Дулат садится на первую попавшуюся на глаза скамейку, которая даже почти не сломана. Здесь пахнет сигаретами, которые он обычно на дух не переносит, и это даже как-то его успокаивает. Завтра Батырхан будет ругаться на то, что его пальто провоняло, а сегодня этот запах напоминает Дулату их первый — и конечно же последний — поцелуй с Азаматом. У Азамата очень красивые волосы. Он часто собирает их в хвост, но передние пряди все равно не слушаются и лезут в глаза. Лучи солнца, проглядывающие из-за старого тюля, аккуратно ложились на лицо Азамата, гладили его по волосам и длинным ресницам, окрашивая их в золотой, пока тот что-то сосредоточенно писал в своей тетради. Ноги сами двинулись вперед, и усадили, казалось, завороженного Дулата, а рука сама потянулась к манящим красно-розовым прядям у лица. Он аккуратно заправляет их за ухо и от мимолетного прикосновения холодных пальцев к щеке Азамат вздрагивает и как-то забавно — но мило — дергает ушами. Парень не поднимает взгляда с тетради, его выражение лица кажется совсем невозмутимым, но Дулат словно бы чувствует, как напряглась его рука и слегка сбилось дыхание. Кажется, это тот самый момент, когда надо просто отойти и начать смеяться с того, как смутился друг? Дулат мазнул сухими губами по виску — и этот поцелуй кажется даже почти нежным. Они встречаются взглядами лишь на миг, ярко-карие глаза Азамата напоминают пляжный, рассыпчатый песок, а взгляд такой теплый и добрый. Дулат проходится губами по его щеке, очертанию скулы, подбородку, целуя нежно, почти невесомо, а после прижимается к его губам своими, горячо и безнадежно — словно произошло нечто катастрофически страшное. Он ждет того, что его оттолкнут, дадут пощечину, накинутся с оскорблениями, ждет вывода о том, что их дружбе пришел конец, но вместо этого получает невозможное — Азамат аккуратно кладет ладонь тому на щеку и тянет его к себе. Его губы мягкие и влажные, он целует Дулата отчаянно и нетерпеливо, жадно сминает его губы своими. От него пахнет ледяной вишней, каким-то дешевым порошком с запахом цветов и сигаретами — этот запах дурманит. Дулат целует его неуверенно и совсем неумело, а Азамат отвечает ему уверенно и грубо, прикусывая нижнюю губу, зарывается ладонью в волосы — и Дулату это безумно нравится. У него кружится голова, тысяча мыслей путаются в голове, а эйфория распространяется по каждой клеточке его тела. Они целуются долго и Дулат первым отстраняется. Он жадно глотает воздух и слышит как так же тяжело дышит Азамат. Ему страшно открывать глаза, словно это все всего лишь сон и он боится проснуться. Или боится понять, что все это — реальность. Сейчас это вспоминается как-то слишком легко и беззаботно для случая, из-за которого Дулат взял и сбежал аж на двенадцать тысяч километров от Азамата. Возможно, это из-за вчерашнего разговора. Легкий ветер перебирает светлые волосы парня, нежно обвивая его шею и затылок. Кожа покрывается мурашками от холода и парень нехотя прячет руки в карманы. Дулат еще ни разу не встречал заката в этом красивом городе — и сейчас это кажется страшным упущением. Разговаривать друг с другом по телефону сквозь тысячи километров и обсуждать как протекает жизнь, рассказывая что-то совершенно обыденное — нормально для двух друзей, верно? Словно ничего не произошло. Словно это не Дулат полез целоваться к Азамату в день отъезда, вместо того, чтобы с ним попрощаться, и это не Азамат отвечал на поцелуй так жадно, словно тоже давно ждал этого. Словно это не Дулат сбежал в другую страну после поцелуя ничего не объяснив, чтобы спустя два месяца просто позвонить вдруг и начать говорить о своей жизни. Правда ведь? Словно именно это они и заслужили: жить теперь вот так вот от звонка до звонка, гадая хватит ли Дулату денег хоть на пятиминутный разговор, ведь смелости написать и отправить письмо ему совсем не хватает. Он сидит шурша блокнотом в кармане еще пару минут, обдумывая, стоит ли писать. Азамат получит письмо лишь через две недели после отправки и это кажется отличным способом заглянуть в будущее. — Заке? От внезапности Дулат еле заметно вздрагивает. Он узнает голос, но не оборачивается и не никак не отвечает, какая-то непонятная сила держит его в этом уединенном мирке мимолетного воспоминания, не давая ему вернуться обратно. Или он сам не хочет возвращаться, отчаянно цепляясь в эту одинокую прогулку. — Ты в порядке? — спрашивает неуверенно, голос почти дрожит. От холода ли? Ладонь ложится на плечо и Дулат через пальто чувствует это обжигающее тепло. Он наконец оборачивается и поднимает взгляд на обеспокоенного Данияра, у которого щеки покраснели от холода и взъерошились волосы. Зак натягивает улыбку на лицо и отчаянно надеется, что она выглядит искренней. — Да, все хорошо, — он осматривает младшего и замечает, что на нем лишь легкая кожаная куртка, из кармана которой торчит пакет. — Тебе не холодно? Он качает головой в ответ, говоря нет, и, отводит взгляд, поджимая губы. Спустя секунд пять он наконец садится рядом и Зак чувствует что-то неладное: обычно он ведет себя так, когда случается что-то серьезное и нехорошее. — Во-первых, — он делает глубокий вдох, — пожалуйста, не улыбайся мне так фальшиво, я ведь не слепой и вижу, что что-то не так. Зак удивленно поднимает брови. — И во-вторых, я знаю, что не так, — выдерживает паузу, смотря тому прямо в глаза. — И мы можем об этом поговорить, если ты вдруг захочешь. Сердце в груди вдруг снова бьет тревогу, а в голове начинают появляться самые разные мысли. Последнее, чего хочет сейчас Зак — это понять, что все это время все в группе знали о его чувствах. Или понять, что пора наконец встретиться с этими чувствами один на один и перестать от них убегать. — Я принес нам сырные булочки, которые испек Айбек, — он прячет руку в карман и неторопливо достает пакет, — на случай, если ты не захочешь ничего мне говорить. Мы можем просто посидеть и поесть булочки. И Дулат еле заметно улыбается уголками губ. Он всегда любил Данияра за такой особенный подход к каждому в группе. Тот протягивает ему булочку и с широкой улыбкой на лице добавляет: — Ты похож на злого гоблина, когда стараешься улыбаться и делать вид, что все хорошо, когда на самом деле все совсем не так. Дулат косится на него пару секунд и начинает жевать булку, обещая себе, что тот еще получит за свои слова. Весь вечер Данияр увлеченно рассказывает об Айбеке, его коте, большой библиотеке, каком-то его друге, чье имя он уже забыл, но обязательно спросит потом дома у Эйса, ведь он его тоже уже знает, — когда только успел? — и кексиках, которые он завтра приготовит по рецепту Нейтрона. О том, что Нейтрон это просто прозвище Айбека, а не другой отдельный человек он узнает только после пятнадцати минут непонимания как и когда он успел в этих историях вообще появится. Он очень быстро влился в новое окружение, привык к новой жизни, чему Зак вообще не удивлен, ведь в этом весь Данияр. Во всех этих историях проскальзывает куча деталей, которые он связывает с Заком, словно бы намекая, что хочет повести его за собой, словно бы вручая ему в руки приглашение в новую жизнь, которое Зак так не хочет принимать. Они с Данияром так редко общаются наедине на такие обыденные темы, что порой Дулату даже становится грустно от осознания этого. Данияр — это восемнадцать громких, нелепых, но безумно талантливых лет и выглядит он всегда таким счастливым и правильным, таким нужным. Наверное, потому, что он ни от чего никогда не сбегал. Наверное, потому, что он знает, как жить в гармонии с чувствами к человеку, который находится так близко, но одновременно так далеко. Бала, научи меня так же, а? Наверное, он очень устал. Он понимающе улыбается и ерошит Данияру волосы, обещая себе, что они обязательно поговорят об этом. Домой они приходят с дрожащими руками и ногами, замерзшие и уставшие, а еще воняя дешевыми сигаретами, за которые их потом лупит Азамат, не веря ни единому слову о том, что они не курили. Весь оставшийся вечер они с Данияром сидят на диване, грея ноги в горячей воде, и делят одно одеяло и коробку салфеток. Свою очередь спать на кровати этой ночью Батырхан тактично отдает Данияру, который, похоже, действительно заболел, за что получил нагоняй от волнующегося Эйса. — Слышь, больной, — Зак заходит к нему в комнату перед сном с огромной подушкой и кидает ее в него, когда тот наконец оборачивается, — это тебе за гоблина! И Бала заливается хриплым смехом, переменяющимся на кашель.