***
- А нахуя? - Батырхан затягивается сигаретой, смотря из окна на Данияра с Айбеком, которые отчаянно пытаются починить почтовый ящик, и выглядит уж слишком безразличным. Дулат лишь пожимает плечами и зажигает сигарету. Две недели в Париже протекают слишком быстро, как по щелчку пальцев. Казалось, никто, кроме Данияра и Дулата еще не успели привыкнуть даже к самому дому, в то время как эти двое уже стали корни сюда пускать. Бала уже выглядит и ведет себя так, словно всю жизнь здесь провел, даже уже может поддерживать совсем легкие темы на французском, а у Зака, правда, с этим все еще небольшие проблемы. Бала все больше времени проводит с Айбеком, который уже стал всем почти родным из-за постоянных посиделок у них дома, Эйс с Батырханом уже в наглую воруют его рецепты не стесняясь. - Кажется, им там весело, - Зак кивает их сторону, выдыхая сигаретный дым, а Батыр в ответ молчит, пристально смотря на Данияра. Алем выглядит совершенно неприклонно, его выражение лица невозмутимо, но Дулат все равно улавливает эти недовольно поблескивающие глаза и холодный взгляд, словно хочет что-то сказать, что-то сделать, но не может. Алем затягивается сигаретой и- - Ловлю! - внезапный крик Нейтрона, сопровождаемый звонким, заливистым смехом Данияра, после шума ударяющегося о землю металла и поднятой пыли. Батырхан давится дымом, начинает кашлять и почти роняет сигарету на пол. Перед ними предстояла картина полного хаоса: разбросанные по полю инструменты, укатывающаяся деталь нового почтового ящика, сломанный по полам старый ящик и огромные осколки какого-то стекла, один из которых торчал из плеча Айбека. Бала лежал на асфальте, обнимая Нейтрона, все смеясь, пока тот пытался с него встать, опираясь ладонью об асфальт. Данияр буквально прицепился к кофте парня, который по видимому в попытке поймать, упал и навалился на него сверху. Смех тут же сменяется на испуганное "ох!", как только Бала замечает кровь на своей руке и видит рану на плече Нейтрона. Они что-то тихо обсуждают между собой и, кажется, уже не так сильно торопятся вставать. Их лица были катастрофически близко. И выглядело это так катастрофически неправильно. - Какого хуя? - шепчет Алем себе под нос и тушит сигарету, - Вы в порядке? Прийти в себя у Дулата получается чуть хуже: он все еще стоит курит даже в момент, когда Батыр идет проверять цела ли рука Нейтрона. В голове проносится мимолетное "пиздец" и осознание, что, похоже, пора уже и поговорить с Данияром на больные темы, пока тот не натворил бед. Весь день проходит в суматохе по поиску бинтов и Азамата, который так не вовремя пропал, в беспокойстве за Айбеком, чья рана оказалась серьезнее, чем казалось, и поиске магазина, где можно было бы купить сигареты потяжелее, чем есть у Алема. - Я думал ты не куришь, - говорит Зак с усмешкой, когда они стоят у какого-то ларька со множеством табака. - Я думал ты ненавидишь сигареты. И Зак кивает сам себе, продолжая разглядывать коробочку с дорогой сигарой на витрине. В полупрозрачном отражении витрины Дулат видит себя - бледного, уставшего и с огромными синяками под глазами. Дулат этого парня не знает. Ночь кажется безумно долгой. Зак сидит у открытого окна и затягивается сигаретой. Вокруг парня куча исписанных, скомканных бумажек. Он, кажется, и сам не понимает письмо он пишет или сочиняет песню. С Азаматом они в последний раз говорили два дня назад и разговор вышел все таким же сухим и странным, словно оба чего-то недоговаривают. А ведь так и есть. После минутных разговоров по телефону он всегда стоит еще пару минут с прижатой к уху трубке и говорит тихое "я скучаю" и это настолько печально, что порой Заку даже немного жаль себя. В отражении окна он видит безумно уставшего и потрепанного Данияра, который медленно направляется в его сторону: в последнее время они общаются намного чаще обычного и это не может не радовать. Он молча садится рядом, прижимаясь спиной к стене, и вздыхает, прикрыв глаза. Зак никак не реагирует, лишь молча протягивает парню сигарету, но тот в ответ лишь качает головой. - Я видел тогда вас, - тихо начинает Бала, - вы целовались. Дулат лишь кивает и молча затягивается в надежде, что тот продолжит, и ему не придется никак на это отвечать, ибо он, черт возьми, даже себе никак не может объяснить тот поступок. - Знаешь, любить лучшего друга тяжело и больно, но любить и при этом бояться своих чувств намного больнее, - продолжает он, садясь по-удобнее, и шуршит бумажками, слегка их задевая, - ты с этим обязательно справишься. Только не припоздняйся сильно, ладно? Дулат не оборачивается к нему, лишь изредка поглядывает в его сторону через отражение, молча глотая все, что слышит. - Я решил починить этот злосчастный почтовый ящик из-за того, что, ну, думал, может, ты захочешь написать ему письмо. Но гляжу у тебя с этим все не слишком ладится. Он шуршит бумажками на полу, указывая, а тот в ответ усмехается и кивает, пожимая плечами. - Тебе пришло письмо от него сегодня утром, - Дулат замирает, - я решил вручить тебе его в руки лично. Откроешь конверт, когда будешь готов. Бала не спеша встает с места, достает из кармана сложенный в четыре раза небольшой конверт с маркой в углу и протягивает Заку. - Спасибо, - шепчет он, улыбаясь уголками губ. И Дани хлопает того по плечу, проходя мимо, и, кажется, даже останавливается на пару мгновений в сомнениях, но все же уходит. Оставляет его наедине со своими самыми сокровенными и темными страхами. Как Дулат еще не разревелся - та еще загадка. Он смотрит стеклянными глазами на письмо в руке еще добрых десять минут. Сигарета тлела в его руках, обжигая теплом пальцы, пока парень наконец не уронил ее в пепельницу, странно - боли совсем не было и нет, его взгляд просто привлек трескающийся огонек на конце. Дулат смотрит на конверт и он его боязливые мысли словно слышит - рука сама тянется его открывать. Он отрывает эту дурацкую марку и про себя вспоминает, как не любит картинки с оленями. Да и какие же здесь новогодние олени весной? Похоже, Азамат просто оторвал марку от старого письма и приклеил на этот конверт, не заморачиваясь. И от этого Заку даже немного обидно. В голове все мысли путаются еще сильнее - пока в его жизни есть Азамат они никогда не сойдутся в едином, правильном порядке. Нити паутины уже витают вокруг конверта, завязываясь в крепкий узел, и Зак почти видит их, как они подобно венам обвивают его руки, тянутся с самого сердца, а в голове мысль: чувствует ли их так же Азамат? Порой ему кажется, что у них действительно особенная связь, которую продевает эта паутина с тысячью ниток, но мысли эти он всегда отгоняет. Ведь это полный бред. И влюбленность его тоже - бред. Правда ведь? Открыть письмо он так и не осмеливается, складывает конверт в четыре раза и засовывает в карман кожаной куртки, от чего сердце в груди ноет, но это еще можно перетерпеть, закрыть на это глаза. Он говорит себе, что вскроет конверт завтра и обязательно его прочитает - но не обещает.***
- Который у вас час? - Азамат спрашивает это внезапно и Дулат даже сперва немного удивляется, неужели он только сейчас задумался о времени? - О, - громко зевает в трубку, - у нас уже почти час ночи. - Неужто мы настолько отстаем от Парижа по времени? Получается ты звонишь мне из будущего, - и звонко смеется, шурша какими-то бумажками, похоже, работает. Или, может, учится? Дулат даже не представлял, что можно так сильно соскучиться по чему-то настолько обыденному. Казалось, они не общались целую вечность, хотя прошло всего два с половиной месяца. - Чем занимаешься сейчас? И Азамат начинает увлеченно рассказывать о своей жизни, о новых соседях, работе и возвращении к учебе. Так непривычно, но так радостно за него. Какая-то тоска все так же вязнет у него в душе, но искренняя, счастливая улыбка все же появляется на лице спустя столько времени. - Я мало сплю в последнее время из-за загруженности, на самом деле. Это звучит настолько обыденно, что даже немного обидно. Словно ничего необычного и не произошло вовсе, что нужно было бы обсудить. Но Зак бы все равно не стал ничего объяснять. Поэтому он лишь так же спокойно отвечает: - Я тоже. И вздыхает, прикрывая глаза. Азамат называет его придурком и просит больше отдыхать, на что Дулат лишь смеется, желает ему удачи и просит больше заботиться о себе. Ближе к концу разговора Эйзи просит его сказать что-нибудь на французском, а тот в ответ посылает его к Эйсу со словами, что он здесь единственный, кто может хоть что-то сказать на этом "смешном" языке. В какой-то момент, отдавшись порыву чувств, Зак даже почти сказал, что получил письмо, но вовремя остановился, запнулся на полуслове, словно его кто-то прервал, и Эйзи, словно бы что-то важное почувствовал, тоже замолчал. Как же много в этом "я с-" недосказанного, о чем хотелось бы говорить часами. Зак стоит не шелохнувшись, не понимая почему так горчит в горле, почему паутина, что так крепко связывает его с Эйзи, нежно обвивает его сердце. - Я замерз, - наконец говорит он, улыбаясь себе под нос, и выдыхая пар от холода. - Иди домой. Но не забудь позвонить мне позже снова. - Обязательно. На счету оставалось еще восемь единиц, но Эйзи уже положил трубку и пошли непрерывные гудки. Улыбка все не спадает с лица и, набрав воздуха в легкие, Зак все же тихо сказал короткое "я люблю тебя" на французском. Сказал почти в пустоту, его нежное "жьютэм" с явным казахским акцентом слышат лишь телефонная трубка и стеклянные стены будки, где оно еще долго будет отдаваться эхом.***
Данияр громко шуршит пакетами с сырными булочками, которые приготовил Эйс по особому рецепту Нейтрона, и просит Зака постучать в дверь самому, ибо его руки слишком заняты. Дулат показушно вдыхает, всеми силами показывая свое недовольство тем, что вообще оказался на этом месте. Дулат пожалел о том, что согласился пойти домой к Айбеку с Данияром, чтобы пойти проведать больного, еще в тот момент, когда упаковывал только испеченные булочки в бумажные пакеты. Он просто был слишком уставшим и сонным, чтобы отказывать Данияру, который уже в тысячный раз приглашает его в библиотеку Айбека. Не то, чтобы Нейтрон ему не нравился или что-то подобное, нет. У них просто с разговорами не особо ладилось: они в основном говорили лишь о погоде и больном плече Айбека. На мгновение в голове проносится мысль о том, что еще не поздно сбежать отсюда, ничего не говоря Данияру, но она тут же испаряется стоит только распахнуться старой, деревянной двери дома. Он живет в таком же многоквартирном доме, только не на первом, а на пятом этаже и комнат с кроватями у него чуть больше, чем у них. Айбек предстоял перед ними сонным, словно только встал с кровати, и, вероятно так и было, ведь на нем из одежды были только штаны. И перевязанное плечо, которое надо бы, наверное, снова обработать, ведь на бинтах виднеются чуть бледные пятна крови. У Нейтрона взъерошенные, непослушные волосы, широкие плечи - казалось, что он сейчас выглядел каким-то большим, еле помещался в дверной проем - и красивое, чуть мускулиное тело. Почему-то в голове всплыл образ Азамата, который так же часто ходил по студии без верха, и напряжение Дулата, появлявшееся каждый раз, как тот на него оглядывался, хотя они с Айбеком мало похожи внешне. Столько мыслей одновременно появились в голове за пару секунд, Дулат даже успел забыть, что пришел не один. Данияр стоял на месте, его взгляд был прикован к телу Айбека и Дулату почему-то не верилось, что это только из-за плеча: что-то в этом взгляде было необычное, что-то до боли знакомое. - Как твое плечо? - наконец начал Дулат, чтобы прервать тишину, - мы пришли тебя проведать. Бала, словно бы вышел из транса, тут же встрепенулся и быстро протянул тому пакеты со словами: - Эйс приготовил сырные булочки по твоему рецепту! Голос его показался таким звонким, даже громче обычного. Нейтрон все так же стоял с приоткрытыми глазами, которые чуть скрывала его длинная челка, и Заку, на самом деле, показалось, что после слов Данияра тот слегка улыбнулся. Он впустил их в дом, они с Дулатом обменялись еще парой фраз, и он неловко прошел в ту самую библиотеку Нейтрона, которая оказалась его личным кабинетом с полками полными книг. - Можешь взять любую книгу, даже несколько, там, вроде, есть еще книги на казахском. Чувствуй себя как дома. Последняя фраза прозвучала так тихо и неуверенно, что Дулату на секунду даже показалось, что тот сказал это из безысходности. Не то, чтобы он хотел искренности, но явно был бы не против нечто подобного. Из соседней комнаты кричит Данияр, зовет Айбека, чтобы поменять повязку, и тот кивает парню и быстрым шагом выходит из комнаты, словно только и ждал возможности тактично уйти. И Дулат наконец облегченно вздыхает. Дом Айбека очень уютный. Здесь чисто, видно, что он за всем хорошо ухаживает. Богатый на книги кабинет с красивыми картинами - он обязательно спросит сам ли он их рисовал - и печатная машинка на столе, дорогие часы почти в каждой комнате, ценные, необычные предметы, сувениры - он мнного путешествует? - и даже цветы в горшках на специальном столике, просторная кухня, что правда неудивительно с его-то любовью к готовке, и небольшая гостевая комната. Это все, что запомнил Дулат по дороге сюда, постоянно оглядывался, наверное, Айбек посчитал его странным. Дверь кабинета открыта и взгляд парня иногда падает на слегка приоткрытую дверь в комнату Айбека, но особого значения он этому не придает, его внимание приковано к этой печатной машинке и окружающим его книгам. Два часа проходят необычайно быстро - они уже сидят за обеденным столом и пьют чай. Данияр уплетает булочками за обе щеки, пока Дулат молча сидит рядом, читая описания книг, которые решил взять с собой. О том, что у Нейтрона есть необычайно вредный и старый кот Дулат узнает случайно - он просто сам приходит к нему и ложится на колени, пока тот пьет чай. Парень никак не реагирует, лишь ласково проходится ладонью по его макушке и продолжает сидеть с невозмутимым выражением лица, в то время как Нейтрон смотрит на них ошарашенно и почти проливает кипяток себе на ногу. Когда наступает вечер Дулат ложится на диван и включает приятную мелодию на скрипке, думая, как же хорошо, когда дома есть граммофон и целая коллекция виниловых пластинок. Айбек подходит почти беззвучно, по крайней мере, Дулату так кажется, ибо ни шагов, ни скрипа деревянных половиц он не слышал и от внезапного "нравится?" он еле заметно вздрагивает. - А? - Я про мелодию, - он говорит тихо, - это моя любимая. У меня есть еще несколько похожих дисков в комнате. Зак молча кивает, мычит в ответ и слегка улыбается. Айбек кажется таким закрытым и молчаливым, что ему сперва казалось, что они никогда не поладят. Хотя, возможно, так и было бы, не пригласи Бала его сюда, не крикни Нейтрон во время чаепития "охуеть!", смотря на своего кота, и, наконец показывая, что он тоже может громко говорить, а не постоянно шептать, и не окажись они с Заком так похожи. Все-таки хорошо, что у них есть Данияр. - Покажешь? И Айбек ему впервые искренне улыбается. В его комнате много места и почти нет вещей, кроме кровати и тумбочки рядом, на которой стоят две или три пластины, а рядом - телефон. - Кстати, - начинает Нейтрон, смотря на тумбочку, - ты можешь позвонить, если хочешь. - Правда? - Правда. Айбек берет пластинки и кажется слегка разочарованным тем, что телефон привлек внимания больше, и Дулат думает, что выглядел даже немного странно, словно ребенок, которому купили что-то, что он давно хотел. Айбек снова улыбается ему и есть в этой улыбке что-то такое родное и теплое, что придает ему уверенности. Парень тактично выходит из комнаты, сказав что-то напоследок, кажется, говорил, что идет менять пластинку. Руки сами тянутся к трубке и пальцы живо набирают номер, цифры, что уже въелись настолько, что он определенно может набрать Азамата даже с закрытыми глазами. Гудки идут долго, даже слишком, настолько, что Дулат успевает понять, что творит, и сто раз пожалеть о своих действиях и повторить все снова, чтобы дважды понять, что Азамат, вероятно, сейчас слишком занят, чтобы отвечать на звонки. Дулат встает с места со смешанными чувствами: то ли он рад, то ли он опустошен и безумно подавлен. И тут раздается звонок. - Алло? Голос Азамата раздается еще несколько раз, пока тот наконец не вешает трубку. В горле ком, который не дает Дулату ничего сказать, а проглотить его не получается. Письмо все еще лежит в кармане его куртки, он всегда носит его с собой, куда бы не пошел - с надеждой, что наконец наберется храбрости вскрыть конверт, но ничего не получается. Завтра длится уже четыре дня и Дулат ничего не может со своей трусостью поделать.***
Дулат звонит сегодня на два с половиной часа позже обычного: проспал. Утром они давали что-то наподобие концерта в городском парке, к которому они готовились два дня и почти совсем не спали. Усталость и слегка помутненный рассудок даже не дали возможности подумать прежде, чем выйти на улицу ночью только ради пятиминутного разговора по телефону с когда-то самым близким человеком. В груди все так же нетерпеливо отзывается сердце учащенным биением и теплится крошечная капля стыдливой надежды. И Дулат, кажется, даже сам не понимает, не знает, чего он сейчас ждет с этой надеждой больше: того, что Азамат ему ответит или, господи, пожалуйста, нет. Пока идут последние гудки в голове проскакивает мимолетная мысль "может, все же занят?", которая тут же исчезает, стоит только Азамату прохрипеть в трубку тихое: - Опаздываешь. И Зак расплывается в улыбке. - И тебе привет. Простишь за мое несоблюдение пунктуальность нашего строгого графика? - Только когда приедешь обратно и попросишь лично. Приедешь ведь? Он не видит лица Эйзи, но перед глазами уже всплывает его уставшее выражение лица и почти незаметная улыбка. Зак никак не отвечает на его вопрос, начинает увлеченно рассказывать о прошедшем концерте, о жизни в Париже в целом, пока тот удивительно терпеливо слушает, прерываясь лишь на непротяжные смешки. Эйзи ничего о своей жизни почти не рассказывает, лишь отвечает на редкие вопросы Зака. - Без вас здесь как-то слишком тихо, знаешь, - начинает вдруг Азамат, - мне порой даже немного одиноко. Повисает недолгая пауза, ведь Дулат понятия не имеет, как на это отвечать, и стоит ли вообще, лишь кивает сам себе, уставившись в одну точку. И тот добавляет: - Я скучаю, Дула. У Дулата сердце замирает от этого "Дула", ведь он так давно этого не слышал. Он не говорит "я тоже" или "а я сильнее", лишь мычит в трубку и улыбается. От этой улыбки ему уже становится больно. - Позвонишь завтра? Я буду ждать, - голос дрожит, словно в этот раз он действительно в этом совсем не уверен. И от этого больнее. - У меня осталось всего пять секунд, Азамат. Доброй ночи. И кладет трубку, не дожидаясь ответа. Дулат ему соврал, на циферблате еще пару секунд красуется цифра шестнадцать. От этой лжи до тошноты противно и даже непонятно, кому больнее: Заку или Эйзи? Он стоит облокотившись о стенку еще секунд десять, не убирая руку с телефона, а наоборот все крепче его сжимая. Чувства его распирают, не вмещаясь в крошечное сердце, куда уже давно забрался его лучший друг со своей дурацкой улыбкой и отказывается выходить. Лучший друг с дурацкой улыбкой, который неизменно снится ему каждую ночь, и эти сны - наверное, единственное, что не дает Заку сойти с ума в этом совсем незнакомом и неуютном городе. Вдох и выдох. Дулат в отчаянии отрывает телефонную трубку с проводами от аппарата и разбивает ею стекла в кабинке. Измученный тоской он делает то, что всегда порицал у других. Он сам постепенно становится таким же, как те, кого прежде презирал и ненавидел: он портит общественное имущество, пьет пиво, много курит. Не так он представлял свое будущее в дорогом Париже, который ему ни к черту, пока он вдали от Азамата. Хочется напиться, выкурить всю оставшуюся пачку сигарет и забыться, потеряться в каком-нибудь темном переулке, где его никто не найдет. В чувства его приводит колящая боль в руке и кровь, которую почти не видно, она лишь блестит на легком свету луны. Тонкая полоска и неприятная, липкая кровь, капающая с раны на мокрый после дождя асфальт - не лучшая картина, особенно в полночь, особенно, когда вспоминаешь, как сильно когда-то Азамат боялся крови. В груди что-то екает, ноет от боли, а от понимания, что сломать аппарат равносильно отказу от всего - паутина, укутывавшая его так сильно, что, казалось, еще немного и задушит, все это время, начала исчезать. И от этого Дулату, наверное, даже немного легче. Ведь так будет лучше. Я только мешаю.