пятна

       никогда не думал, что стать популярным так сложно. наверное, это ощущение у тебя до первого грязного кабака сидит, а потом начинает хихикать гадко и гнойно.        мы с группой записывали каверы на популярные песни и одной из них сделали себе маломальское имя. не знаю, почему наш менеджер решил, что именно в этом захолустье найдутся ценители кавербэндов.        но что уже сделано, того не вернёшь.        прижимая к себе чехол с гитарой, я плыл мимо заплёванных столиков. бармен лениво протирал мутную гладь стойки, официантки шушукались и хихикали у двери в служебное помещение. одинаково непритязательной формы, с размалёванными лицами и, кажется, даже с одними и теми же родинками на левой щеке, глядели на нас, как на весеннюю слякоть, и морщились.        от дискомфорта поправил вмиг придушивший ворот отглаженной рубашки и прокашлялся. барабанщик поглядел на меня с волнением. он всегда переживал за мой голос, ведь мы как группа ничто без меня. это не самовлюблённость, это факт. никому не нужна инструментальная музыка. по крайней мере сегодняшнему слушателю на неё насрать.        прохожу вслед за ребятами в затхлое помещение, из которого даже коробки с какими-то бутылками и пакетами унести не удосужились. проходя к пятнистому дивану, кидаю на него инструмент, но садиться не решаюсь. уж очень разношёрстные там пятна красуются. не дай бог, вляпаюсь во что-нибудь свежее и… человеческое.        духота гримёрки давит на плечи. чётко за мной оказывается принесённый одной из тех официанток складной стул. почему-то не беспокоясь о его чистоте, усаживаюсь и роняю голову в ладони. вспоминается таксист, что вёз нас сюда. гладковыбритый до отвращения, прилизанный, словно пытающийся выглядеть отличным от контингента того захолустья, в которое нас занесло. говорил с нами про музыку и про то, что сейчас одну парашу поют со сцены. то ли дело его радио, из которого лился блатной шансон, и мне хотелось удавиться не только из-за отвратительного запаха ёлочки в машине, но и из-за этой музыки.        когда мы приехали, он выкинул все наши инструменты на грязный снег и презрительно посмотрел, прежде чем усесться обратно в прокуренный жигуль. видимо, не понравилось, что мы не оценили его музыкальные предпочтения. мудак. не о том думаю. здесь, почему-то, одна гадость в голову лезет. сам не свой, а словно наизнанку вывернутый и перелопаченный. до хруста.        тёплая рука падает на моё плечо. я поднимаю голову и смотрю на разделяющего мои эмоции басиста. он сочувствующе смотрит прямо мне в глаза и пытается улыбнуться, но вместо этого его губы лишь подрагивают.        — пошли, — прерывает нас барабанщик и вертит палочки. борется с нервами. — чем быстрее отыграем, тем быстрее свалим.        киваю. несказанно прав. и даже как-то вставить поперёк нечего. встаю со стула и хватаю гитару. на ладони сразу ощущается что-то липко-мокрое. медленно считаю про себя до десяти, расстёгиваю чехол и вынимаю гитару. оставлю чехол здесь как подарок. мне уже без надобности. выходим на сцену и начинаем настраивать аппаратуру.        в кабаке всё ещё перекати-поле и мне кажется, что никто и не придёт. мы просто прождём все отведённые на наше выступление два часа на сцене, попивая холодный гадкий кофе в полном молчании. запах гари и табака, учуянный мной ещё при входе, заметно выветрился, но, кажется, въелся уже в подкорку. чихаю. видимо, пытаюсь выкинуть его из головы, но он засел там прочно.        через полчаса начинают подтягиваться люди. все на первый взгляд разные и уникальные, но чем их больше, тем сильнее они друг на друга походят. все мужчины в одинаково потёртых костюмах, что называется, из дедушкиного шкафа, а их спутницы, как и официантки — размалёванные картонки с огромными губами. я думал, такие только в мегаполисах водятся. но здесь они совсем вычурные и неправильные.        «кто я такой, чтобы судить о своих слушателях по их внешнему виду?» — вдруг одёргиваю себя, понимая, что совсем словил звезду. «звёздная болезнь не грозит тому, кому нечего есть» — вспоминаю слова менеджера, произнесённые то ли в шутку, то ли в попытке усмирить наш пыл стать мегапопулярными на каверном поприще. и вправду. они — наш хлеб, надо принимать слушателей любыми. какая разница, как они одеты.        слушатели занимают места и тут же, словно не на концерт пришли, начинают курить поставленные официантками кальяны. девушки, показавшиеся мне совсем незаинтересованными, утыкаются в телефоны. всё становится ясно. приглушается свет. начинаем выступление с благодарности за приглашение в город. наши слова разбиваются о глухую стену безразличия пришедших. неприятно. но какая уже разница.        пока наигрываю первую песню, замечаю отличную от других официанток девушку. она, улыбаясь, вальсирует меж столами и ловко разносит выпивку и закуски. её светящееся радостью лицо выбивает из усвоенного гадостно-мерзотного варева. сбиваюсь с нот, из-за чего летит вся песня. ребята удивлённо прекращают игру. я пялюсь на официантку, и тут кабак пронзает гнусавое и излишне уверенное:        — закопайте кавербэнд поглубже, я люблю оригинальную музыку.        такое едкое замечание нашему выступлению встречается одобрительными смешками. тревога вьёт гнездо под сердцем и впивается в него птичьим клювом. дёргается глаз. хочется выкинуть гитару в рожу тому, кто это сказал, но я лишь выдыхаю и продолжаю игру с начала той песни. словно ничего и не было, стараюсь теперь не смотреть ни на слушателей, ни на официантку. но краем уха всё же слышу её имя — клара.        какое интересное и одновременно с этим тривиальное. та ли клара, что украла у карла кораллы? или может иная какая-то клара? стало только интереснее узнать эту клару. лишь бы не задать вопрос про карла, а то подумает, будто я с мякушкой.        заканчиваем концерт и, стыдливо поджав хвосты, переваривая полный крах сегодняшнего выступления, уходим обратно в тесную и душную гримёрку. я даже не до конца понимаю, что произошло. перед глазами только элегантная клара — королева бара и пьяных. и кажется, что могла бы быть королевой ада. хватаю привезённую бутылку воды и залпом выпиваю треть. глаза цепляются за дверь, словно сейчас в гримёрку войдёт именно она.        ребята оповещают о том, что отойдут покурить и зовут с собой, а я отказываюсь. жуть. когда я потерял желание курить?        сижу на стуле, словно на тростинке посреди огромного озера с крокодилами. концерт помню отрывками, но знаю точно — провал. время пролетело как пуля, потому как плевал я на него. я был занят другим. отдался этой кларе мысленно и душевно, а она на меня даже не смотрела. да и не обязана была.        скрипит дверь. я фокусирую взгляд и отставляю бутылку.        — поехали, ребят, я тут больше…        — привет, — ласковый низкий голос гладит по ушам шёлком. — можно?        клара. и вправду. фигуристая, очерченная, словно выбитая из гранита, но прирученная и мягкая.        — да… можно. ваш же этот… бар.        — ой, вы так играли красиво, так играли, мне так понравилось! — настойчивые дифирамбы в уши льются мёдом. всем нутром мне хотелось повестись на это, как кот на лазерную указку. и я ведусь.        — спасибо. хочешь, ещё что-нибудь сыграю?        — хочу! — клара хлопает в ладоши как маленький ребёнок и сияет. — я клара, кстати, будем знакомы.        — я… знаю. слышал твоё имя. будем знакомы.        клара, королева ада и бара, берёт меня за руку, и только в этот момент я чувствую течение времени.