Разлучённые

      Внимательная, равнодушная ночь по-прежнему глядела в узкие окна небольшой комнаты, наполняя её липким мраком. Лишь изредка напуганная царившим под ней безумием бледная луна неохотно выползала из своего укрытия, проливая тусклый свет на спящую землю. Ледяное мерцание проскальзывало внутрь сквозь тонкие стёкла, растекалось по стенам и резному полу, серебрило каждый предмет на своём пути, словно стремилось поглотить весь маленький мирок, запертый в тихом помещении. Мягкие белые лучи проворно забирались даже в самые тёмные углы, выгоняя прочь жуткие тени, и вкрадчиво оплетали единственную живую душу, пока она забылась непонятным сном. Ненавязчивые прикосновения невидимых пальцев молочного небесного светила, похожие на ласку свежего ветра, тревожили чужие плечи, шелковистые волосы, до неприличия простую одежду, ощупывали хрупкую фигурку, точно стремились понять, осталась ли в ней хоть капля одухотворённой жизни. Едва уловимое, спрятанное под слоем беспощадного холода дыхание с непозволительно редкой частотой вырывалось на волю, порождая оправданную тревогу, но вместе с тем неумолимо указывая на то, что его обладатель всё ещё способен дышать. В скромном молчании наблюдая за умиротворёнными движениями чужого остывшего тела, высокомерная луна вновь почувствовала приближение тайной угрозы и немедленно убежала за спины своих верных стражей, суровых туч, что заполонили собой всё чёрное небо. Впрочем, на просторах непроглядного горизонта итак не мерцало ни единой звезды, и жадные до прекрасного взгляды предпочли бы любоваться серостью тяжёлых облаков, чем лицезреть пугающую пустоту.       Осмелевший холод беспрепятственно прогуливался по безмолвным покоям, явно наслаждаясь отсутствием какого-либо движения. Его цепкие пальцы с такой силой вцепились в густой ароматный воздух, что последние отголоски спасительного тепла тотчас растаяли, поселив в уютной комнате ожесточённое дыхание поздней осени. В мгновение невыносимая тишина, вот уже несколько минут ядовитыми парами отравляющая глухое пространство, сделалась крепче и напористее, и по узорчатым стенам свободно прокатились эхо неуловимого звона, доступного только по-настоящему чуткому слуху. А между тем окаменевшее создание всё так же лежало в одиночестве, в темноте напоминая груду старого тряпья, настолько была изуродована его когда-то милая, прелестная одежда...       Она пробудилась так же быстро, как и утонула в неведомом забвении. Сперва её чувствительные веки ощутили всю угнетающую тяжесть сгустившейся вокруг тьмы, и затем плотно закрытые глаза медленно распахнулись, вынуждая их хозяйку в мельчайших подробностях проследить за тем, как размыкаются переплетённые друг с другом ресницы. Скованное, будто льдом, тело мгновенно окунулось в бескрайнее марево зверского холода, и она неудержимо вздрогнула, хотя больше от странно знакомого чувства неприятной пустоты внутри, чем от витающего над ней зябкого воздуха. Что-то гнетущее, страшное, предвещавшее беды и жуткие страдания, таилось в стенах родной комнаты, которая всегда выглядела уютно и безопасно. Ещё не пробудившись до конца, девушка отчётливо поняла, что зря позволила себе проснуться. В тот же миг она неистово пожелала навсегда закрыть глаза, перестать ощущать что-либо, расстаться с разрывающей на куски болью, с беспощадными муками вины, выталкивающими из неё очередные слёзы. Лишь бы наступил покой. Лишь бы закончился этот кошмарный сон. Лишь бы пробудиться и обнаружить, что ничего не случилось. Только бы повернуть время вспять...       Гладкая поверхность остывшего пола немилосердно кольнула её под рёбра, словно побуждая подняться и всё-таки оглядеть помещение. Девушка утомлённо зажмурилась, настолько неприятной была сама мысль о необходимости встать и вновь ощутить твёрдость земли под ногами. Здесь, лёжа на боку в собственной спальне, в полном одиночестве и хрупкой тишине, она могла быть уверена, что никому больше не придётся страдать из-за неё. Если позволить ласковой тьме сомкнуться над головой, свинцу — отравить неподъёмной тяжестью непослушные веки, а холоду — до боли в мышцах стянуть трепещущее жизнью тело, она никогда впредь не познает горе утраты, не расстанется с любимыми. Безумная идея сознания пролежать на этом месте оставшуюся ночь и, возможно, целый день или даже не один, показалась девушке заманчивой, однако внезапная безудержная дробь глубоко в груди, распространяющая по венам соблазнительное тепло, вынудила её задуматься над смыслом случившегося. Почему мудрый Аллах распорядился её судьбой именно так? Почему ей выпал иной жребий? В чём её предназначение?       С явным трудом приподняв с ледяной поверхности голову, отяжелевшую от тупой боли, девушка уставилась туманным взглядом в одну точку, которая сразу начала предательски расплываться перед её глазами. Виски пульсировали, отдаваясь глухим монотонным постукиванием где-то в затылке, голова закружилась, так что она испугалась, как бы ей в очередной раз не растянуться на полу. Дрожащие руки, сведённые судорогой от зверского озноба, нащупали надёжную опору, и с неимоверным усилием она встала на колени, опустившись на пятки. Плавающий взгляд, придающий ей сходство с еле живым от пережитого страха зверьком, лишь спустя несколько секунд сфокусировался на первом попавшимся предмете, после чего девушка с вымученным облегчением выдохнула, посчитав пройденным первый этап восстановления. Хоть мозги внутри черепа сворачивались в тугой узел из-за импульсивной боли, она неожиданно почувствовала себя чуть лучше.       Откуда-то из глубины комнаты до измождённого тела девушки долетел порыв зимнего ветра, с лёгкостью пробравшись под тонкую ткань ночной сорочки, что едва только могла прикрыть её худощавые плечи. Неприятно поёжившись, она с внезапной порывостью поднялась на ноги, не обращая внимание на острую судорогу. Казалось, каждая мышца вдруг перестала её слушаться, словно организм стремился воспротивиться любому движению, однако она мужественно устояла, и внезапная гордость пробудила в её спящем сердце угасший было трепет. Всё-таки она не умрёт, нет. Её время ещё не пришло.       Шатаясь и через силу ковыляя по комнате в непонятном направлении, девушка положилась на свою интуицию и безупречную память, которая надёжно хранила в себе подробный план маленького помещения. Она уже заметила, что её зрение значительно пострадало, потому что глаза, вопреки частым морганиям, никак не могли привыкнуть к темноте. Ей пришлось пробираться наощупь, но куда именно, она не знала: ноги самостоятельно привели её к одному из немногих окон в покоях, откуда открывался чудесный вид на лес, сад и далёкие огни обрамлённого мраком Стамбула. Девушка всегда любила подолгу стоять здесь, слушая летними вечерами пение задорных птиц, а в пору зимних ночей, таких, какой была и сегодняшняя, рассеянно вышивать на лоскуте дешёвой ткани, наблюдая за нежным вальсом падающих с неба снежинок. Тёплые воспоминания на краткий миг согрели ей умертвлённую душу, она почти приготовилась окончательно поверить в собственные убеждения, что на самом деле ничего страшного не произошло, и все ужасы ей только приснились. Её запутанные мысли разлетелись так далеко, что она не сразу обнаружила окно открытым нараспашку. Бурная метель беспрепятственно прорвалась внутрь комнаты, оседая на полу горстями белоснежных хлопьев, режущие кожу струи колючего снега впивались в лицо, застилали полуприкрытые глаза, аккуратно опускаясь на ресницы. Девушка, несмотря на отчётливое ощущение нестерпимого холода, не торопилась закрывать окно, в немой покорности позволяя бурану заносить её с головы до ног, топить в мелких кристаликах льда. Её пустой взгляд неотрывно смотрел вперёд, туда, где распространилась вязкая тьма, поглотившая крыши городских домов и верхушки старых деревьев, туда, где, возможно, прямо сейчас затихал вдали чей-то душераздирающий плач...       Словно огненная стрела, выпущенная кем-то из засады, пронзила её грудь в области сердца, внутренности скрутило тугим узлом, стало нечем дышать. Колени подкосились, и лишь чудом ей удалось устоять на ногах, оперевшись дрожащими руками на оконную раму, покрытую прозрачным слоем пушистого снега. Онемевшие пальцы зарылись в спасительный холод, по телу распространился приятный лёд, остужая взбудораженную кровь и избавляя лёгкие от панического спазма. Крупные хлопья всё летели и летели внутрь комнаты, путались в распущенных волосах девушки, наполняя тусклые локоны тяжёлой влагой. С силой зажмурившись, она рухнула на пол, присыпанный обжигающим снегом, словно манной крупой, и не сдерживаясь, уже не заботясь о том, услышит её кто-нибудь или нет, испустила горестный вопль. В горле заклокотали похороненные под грузом бессмысленной борьбы рыдания, глаза защипало, будто бы вместо солёных капель из них сыпались кристалльные осколки. Стремительно тающие снежинки превращались в ручейки небесной воды и струились по щекам вперемешку со слезами, с хрустальным перезвоном падая на пол под нарастающий вой ночного бурана.       Разъедающее внутренности горе выплеснулось из неё вместе с накопившейся болью, всё вокруг помутнело и вдруг перестало иметь значение, словно она отделилась от мира, оставшись наедине со своей печалью. Где-то в глубине души девушка понимала, что не имеет права демонстрировать свои чувства настолько откровенно, но силы терпеть иссякли до последней капли подобно воде в ветреной пустыне. Пусть кто-нибудь вошёл бы в её комнату прямо сейчас, увидел её сломленной скорбью, потерявшей саму себя под гнётом зверских страданий, она не стала бы опускаться до оправданий. Ни статус, ни честь, ни гордость — ничего не интересовало её в этот мучительный миг, когда она прокляла собственную уязвимость, раз и навсегда возненавидела себя за то, что произошло сегодняшней зимней ночью. Девушка понимала, минует не один год, а она так и не сумеет отмыться от вины и позора, заглушить насовсем настойчивые упрёки совести, залотать смертельные раны разбитого сердца. Даже если Аллах сжалится над ней, даст ей ещё один шанс испытать счастье и подарить миру свою любовь, в назидание она будет обречена помнить об этой трагедии до самой смерти, всю жизнь носить на плечах груз неизлечимой тоски. И самое ужасное, никто не узнает её боли. Никому она больше не позволит уничтожить себя, унизить подобной неслыханной жестокостью, чей стальной огонь необузданного пламени застынет в её потухших глазах, приютится в мягком взгляде на месте былого тепла. Нет больше веры. Нет надежды.       И его теперь тоже нет.