Часть 2, глава X
7 апреля 2023 г. в 10:01
Вбитые в стену гвозди прогибались под тяжестью навешанных курток. А по выставленным в беспорядке сапогам и ботинкам, каждый в лужице подтаявшего снега, Волк бы мог сказать, где чьи. Дурацкие ковбойские сапоги все в заклёпках и бренчащих цепочках — братство логов, утепленные кроссовки — Чёрный, а следом почти такие же, но со стоптанными пятками — Мертвец, тупоносые ботинки коричневой кожи — Сфинкс и рядом, как насмешка, летние кеды с грязными липучками — обувь Слепого, не меняющаяся, неважно на дворе зима или лето. Из женской Волк мог опознать только грубые, нечищеные берцы Крысы с туго затянутой шнуровкой. Она, как и Слепой, тоже круглогодично ходила в одном и том же.
— Давай сюда, — в прихожую вышел Рыжий и отобрал у Волка куртку. — Кину в чулан, там потом возьмёшь. Кстати, останешься?
— Наверное, место-то есть?
— До фига, — Рыжий раздражённо махнул рукой. — Чёрный уже собирается сваливать, заодно заберёт с собой основную массу. Девчонок увезёт Химера, она у них главная трезвенница-язвенница.
Волк шёл за бубнящим Рыжим, мимоходом отмечая состояние вечеринки. Сборище выдыхалось, теряло очарование единых воспоминаний и дружеского участия, распадалась на отдельные фрагменты. Валет спал, приоткрыв рот, уютно пристроившись у облезлой тумбочки без дверцы. За разорённым столом тухли Москит, Дорогуша, Гибрид и Дракон и мутными взорами смотрели в такие же мутные, заляпанные пальцами стаканы. Крыса сидела в одиночестве мрачная, с насупленными бровями, что-то пыталась рассмотреть в глазочках — зеркальцах, разбирая путаницу цепочек на груди. Лорд выглядел так, будто только что узнал страшную тайну, разрушившую всё его мировоззрение, Рыжая убирала посуду со стола, занавесив лицо кисеёй огненных волос.
— Оставь, потом помою, — окликнул девушку Рыжий, но она не обратила никакого внимания, продолжая составлять грязные тарелки в шаткую башню.
Волк столкнулся глазами с Крысой, пойманный в гладь зеркального осколка. Улыбнуться или кивнуть он не успел, Крыса тут же отвернулась. В чём была такая неприязнь, он так и не разгадал, а лезть ей под кожу с расспросами или пытаться подружиться, никогда не стремился.
— Где наши?
— Ща, погоди, — Рыжий открыл узкую дверцу и кинул внутрь куртку Волка. — План такой: я сейчас рулю на кухню, набираю бутеров и жратвы, что осталось. А ты топаешь направо к лестнице, под ней ведро, накрытое тряпкой, в ведре бутылёк. Берёшь и лезешь.
Судя по тому, что он не увидел в комнатах Слепого, Сфинкса, Табаки и Македонского, они все сидели наверху под низкой крышей, цепляя головами пучки ароматных трав и связки чеснока, подвешенных на просушку.
— Слушай, там Стервятник, — Волк поморщился, не любил он этих страданий на разрыв и напоказ. — Тень здесь? Надо его или отправить домой, или положить куда-то, чтобы не шатался.
Отражение в зелёных стёклах очков Рыжего шло радужными бензиновыми волнами, растягивалось в уродливую гримасу. Волк опять поморщился, его предложение звучало откровенно по-хамски, если принять за правило, что в этих сборах они опять примеряли на себя маски и роли Серого Дома. Не ему указывать вожаку чужой стаи, что и как делать, с одной стороны, а с другой, на правах основателя и предводителя Чумных Дохляков, он имел право и не на такое.
— Решим, — Рыжий ожил и бодро потрусил в сторону кухни.
В ведре, обёрнутая сальной ветошью, оказалась литровая бутылка без этикетки с мутно-зелёной жидкостью, наверное, какой-то самодел из местного сырья. Волк не стал открывать и проверять, опасаясь, что сейчас кто-нибудь появится и предложит продегустировать вместе, и сразу полез по скрипящей лесенке наверх.
— Есть кто? — он высунул голову в люк, пытаясь сориентироваться в темноте.
— Мышка-норушка, лягушка-квакушка, да зайка-побегайка, — тоненьким голоском пропищал Шакал Табаки прямо в ухо, и Волк чуть не сверзился вниз от неожиданности.
— А ты кто?
— Блядь, Табаки! — Волк на голос сунул бутылку и, подтягиваясь на руках, перевалился в чердачное чрево.
— Неправильно, ты — Серый Волк, — хихикал Шакал, чем-то шурша и потрескивая.
У Волка от травяных запахов и сенной пыли зачесалось в носу, и он от души громко чихнул несколько раз подряд. На него тут же зашикали, засмеялись, чья-то рука зажала рот и нос и потянула в угол, заставляя нагнуться, чтобы не стукнуться об балку. Рука-проводник, оказалось, принадлежала Мертвецу, в густой темноте Волк опознал его, только когда неуклюже сел рядом и коснулся щекой жёстких косичек.
— Курить нельзя, — шепотом предупредил Мертвец.
— Ясно, — так же шепотом отозвался Волк, у него по-прежнему чесалось в носу и отчего-то было смешно и он, не сдержавшись, фыркнул.
— Э, Волк, ты где-то набрался по дороге? — притворно возмутился Табаки совершенно не из того угла, где был изначально. — Или тебе Стервятник конфетку подкинул, как другу с привилегиями?
Сволочь, с нежностью подумал Волк, никогда не упустит случая подковырнуть, особенно когда знает, что ему ничего не угрожает.
— Просто умею веселиться без бухла в отличие от вас, — парировал Волк. — А ты там уже посасываешь из бутылки?
— Он уже снял пробу три раза, — прошелестел голос Бледного справа от Волка.
— Всё-то ты слышишь, — восхитился Табаки. — Ну просто летучая мышка!
— Они тут тоже есть, — невозмутимо подтвердил Слепой.
— Бля, я бы предпочёл этого не знать, — заворочался в сенном гнезде Мертвец. — Ещё серанут в стакан, выхлебаем и не заметим.
— Летучие мыши зимой спят, — с противоположной стороны раздался голос Сфинкса.
— Зато обычные бегают, — возразил Мертвец, продолжая возиться. — У Рыжего тут всё что угодно может быть, и крысы в том числе.
Народ заржал, и по голосам Волк определил, что напротив него рядом со Сфинксом сидят Македонский и Горбач. Не хватало Лэри, но того наверняка на коротком поводке придерживала Спица, зорко следя, чтобы тот никуда не улизнул.
— Уж всё выпили, что ли? — на чердак влез Рыжий и выставил на пол небольшой светильник на батарейках, разогнав темноту неприятным синевато-сиреневым светом. Тени чёрными полосами зазмеились по стенам, поползли по углам, недовольно прячась.
— Фу, свет как в морге, — буркнул Горбач, моргая и щурясь.
— Какой есть, сейчас разольём и выключим, — пообещал Рыжий, выкапывая из какой-то щели пластиковые стаканчики и банку солёных огурцов. — Македонский, где там хлеб? На кухне всё съедено, будто с голодного острова приехали. Думал, хоть паштет останется, он и так на полгода просроченный, плесень уже по краям, лежал у дальней стенки, а и его подмели. Во народ!
Наполненные стаканы передавали из рук в руки, с другого края навстречу раздавали куски хлеба, на которые Рыжий выкладывал по текущему рассолом огурцу. Неприятный свет погас, и они все вновь погрузились в густую, как кисель, темноту.
— Это эстрагон? — первым нарушил тишину Македонский, пока все они молча снимали пробу со столь специфического напитка и закуски.
— Хрен знает, — хрустя огурцом, ответил Рыжий. — У соседей берём.
— Эстрагон, он же тархун, драконова трава и змеиная полынь. Король приправ и вообще жутко полезная вещь, друзья мои, — не упустил случая обогатить их знаниями Шакал Табаки. — Увеличивает мышечную массу и улучшает потенцию.
— То, что надо сегодня, — согласился Мертвец. — Подкачать потенциальную мышцу, посасывая самогон с трахуном или как там его? Надо бы запатентовать средство и открыть торговлю.
— Сначала надо проверить, работает ли? — улыбнулся Волк, на голодный желудок, да с такой скудной едой, он быстро хмелел.
— Ну так я и не против, — Мертвец пихнул его локтем. — Сейчас только немного приподнимем уставшую потенцию чудо-средством и проверим.
— Э, народ, презики все внизу, групповухи не было в меню, — с деланной тревожностью отозвался Рыжий. — Но можем крикнуть Стервятнику с Тенью, чтобы сходили и принесли, вряд ли они уже заснули.
Смех искрами выстреливал в потолок, перекидывался от одного к другому, зажигая беспричинное хихиканье и веселье, растворяя неловкость и скованность, незаметно придвигая их ближе к друг другу. Ещё несколько глотков и беседа сама собой зародилась и потекла, перемежаемая шутками и воспоминаниями. Собравшиеся не очень нуждались в сказках, но всё же, отдавая дань объединившей их Ночи, они по очереди начинали какой-нибудь рассказ замогильными таинственными голосами, то и дело срываясь в смех, опять возвращаясь туда, откуда были родом, — к Серому Дому.
Шакал Табаки, свив уютное гнездо из сена и устроив подушку, пожертвовав дорогим пиджаком, довольно слушал, время от времени вставляя нужное слово, подталкивая разговор дальше, не давая ему застопориться. Он не любил дурацкие мучительные паузы, когда каждый судорожно ищет безопасную тему, которая продолжит мирную беседу. Пускай они говорят, пускай отращивают разорванные корешки и лианы, которые связывали их всех вместе. На это нужно время, но оно у них есть столько, сколько надо, чтобы Слепой опять стал руками Сфинкса, Сфинкс мог улыбнуться и рассказать историю, засмеявшись за двоих, пусть Волк зорко следит за всеми, подмечая только ему видные детали, складывая в свою копилку, а в Горбаче рождаются стихи и музыка, что уже шевелит пучки трав, первыми нотами, а огонь, горящий в Македонском, съёживается до безопасной, чуть видной искорки.
Самая Длинная — особая ночь, она будет длиться, кружа по кругу, пока они не начнут разговор, ради которого собрались.
Волк катает во рту слова, обтачивая, превращая в стрелы, чтобы они ударили точно в цель, Сфинкс старается не думать, но тоже знает, Слепой ждёт, затаившись, как мышь, обернувшаяся бархатными крыльями, но чутко слушает всех, Рыжий шутит и зубоскалит, гоня от себя сон, чтобы не присниться задремавшему Мертвецу, где-то внизу спят два брата и каждый из них надеется, что не причинит другому лишней боли…