Самая Длинная ночь в Наружности

Таксист высадил его на повороте, отказавшись подвезти оставшиеся два километра до ничего не огораживающих ворот. Волк вытащил из кармана велосипедные перчатки и, помогая себе зубами, натянул их на руки. Пальцы более-менее зажили, а вот ладони ещё производили неизгладимое впечатление, и он не собирался шокировать публику. Он застегнул куртку до конца, после натопленного салона автомобиля морозный воздух ощущался чересчур остро. Легкий ветерочек поднимал позёмку, обшаривал карманы, щекотал шею, понемногу воруя тепло. Волк встряхнулся и зашагал по узкой колее, снег празднично захрустел под ботинками. Время уже перевалило за полночь, но он надеялся всё же застать большинство публики в адекватном состоянии. При других обстоятельствах, так задержавшись на работе, он, скорее всего, пропустил бы общий сбор, пусть искренне всегда был рад редким встречам с Шакалом Табаки и остальными, любил эту иллюзию присутствия в Доме, общий шум и гам, смех, пьяные выкрики и песни, шутки и смех, путанные и нелепые истории, в которых всегда можно найти истину, стоит только внимательно слушать. Но сегодня у него было дело, а говорить с запьяневшими Слепым и Сфинксом проще, чем что-либо обсуждать с ними на трезвую голову. Сфинкс превращался в бесстрастную мумию, спрятавшись за маской вежливого собеседника, а Слепой просто замирал, будто палочник на сухой веточке, и от него не добьёшься даже простого кивка головы. Оставалось только спуститься с пригорка, обойти парочку кривобоких домиков и сарай с провалившейся крышей. Волк остановился, прислушиваясь. В ночи звуки разносились далеко. Сонную тишину полей нарушал смех и отдельные гитарные аккорды, залихватский свист, и однозначно Рыжий рявкнул: «Харэ!». И опять хохот, девчоночьи высокие голоса, мелькание фонариков, будто кто-то вообразил, что ходит по коридорам Дома после отбоя. Или уже набрался до соплей, что ближе к истине. Стервятник выпал на него из-за угла, Волк и не хотел, а дёрнулся, когда неопознанная с первого взгляда фигура в чёрном схватила его за локоть.       — Волк, где же ты ходишь, когда всем так нужен?       — Работаю, пока вы тут пьянствуете, — беззлобно ответил Волк. Он ещё не понял стадию состояния Большой Птицы: просто напился, в шаге от слёз и жалоб, или уже намешал ядрёный коктейль алкоголя и наркотиков.       — Осталось что-нибудь на зуб положить? Или вы всё уже вылакали? Я ничего не принёс, бар сейчас опустошают в ноль, ничего не купишь мимо, а магазины уже закрыты были.       — Осталось, наверное. — Стервятник махнул рукой, в темноте блеснули массивные серебряные кольца все сплошь на кладбищенскую тематику. — А если нет, попросишь Рыжего, он для тебя сгоняет за самогоном. Ты же везунчик и счастливчик, тебе никто не отказывает. Волк криво улыбнулся, похоже Птица собирался вывалить на него порцию страданий и упрёков о брошенности, одиночестве, умершей любви и прочей чепухи.       — Я больше не могу, Волк, — выдохнул задавленным шепотом Стервятник, приваливаясь к стенке дома, — не могу, понимаешь?       — Все не могут, Рекс, но как-то справляются. Стервятник засмеялся, запрокинув голову и выкашливая отдельные смешки в красивое черничное небо, подсвеченное снегом. Клёкот Большой Птицы расходился кругами, вспарывая пространство, и кого-то напугал, судя по поспешным шагам и тихому ойканью.       — Справляются, говоришь? — Стервятник наклонил голову и посмотрел на него даже игриво, будто приглашал пошутить вместе. Волк поводил плечами под курткой, придётся разбираться ещё и с этим и желательно прямо сейчас, чтобы Стервятник не висел у него гирей на ноге, когда начнется серьёзный разговор со Слепым, перемежаемый шутками Табаки и молчаливым, а от того ещё более весомым, протестом Сфинкса.       — Пойдём! — Стервятник схватил его за руку, делая больно, и потащил куда-то вкруг общинного дома, в другую сторону от гомона голосов. Он привёл его к окнам и там, за прозрачной темнотой голых стёкол в кольце разномастных светильников и трепетных огоньков свечей, все были на виду, даже те, кто мечтал уединиться.       — А теперь посмотри на этих, справляющихся. Посмотри внимательно, Волк, — Стервятник жарко дышал ему в ухо, наваливался всем телом, приникая, как нетерпеливый любовник, обнимая за пояс и запуская руку с замёрзшими кольцами под рубашку.       — Вуайеризм не мой конёк, — Волк попытался отодвинуться от Стервятника, но тот с неожиданной для него силой вцепился в него, не давая отступить.       — Сделаем исключение, сегодня же особая ночь. Волк смотрел, перебегая взглядом от одного окна к другому. Слишком большое помещение, слишком просторное, чтобы собраться привычным кружком. А в домишке, где постоянно квартировал Рыжий, все желающие не вмещались и сидели друг у друга на коленях и головах, но это было ближе к тому, что они называли Самыми Длинными и Ночами Сказок. Да любыми другими Ночами, когда они все были одним многоногим и многоруким целым, дышащим в унисон. А ещё девушки. В их сборах в Доме никогда не было девушек. А сейчас Крыса сидит на углу стола и подливает себе из бутылки вермута, которую Волк передал с Македонским на общий сбор. Спица, Химера, Бедуинка и, кажется, Стёкла, — все они дробили их мальчишечье содружество, разделяли и отнимали. А Рыжей просто было позволено чуть больше, чем остальным девушкам, в силу тайны Чайки Джонатан, и всё же она тоже была из тех, кто хотел схватить и утащить в свой уголок, где властвовать безраздельно. Только утащить она хотела Слепого, а не Лорда, который что-то рассказывал ей, махая руками и смеясь громче, чем обычно.       — Как они тебе, Волк? Давай посчитаем, кто из них выглядит условно нормально.       — Что ты от меня хочешь? — раздражение от прилипчивого Стервятника, который стремился навязать ему свою точку зрения, закипало, поднимаясь пока ещё мелкими пузырьками.       — Ты же Ходок, я знаю. Один из лучших, с тобой рядом всегда пахло мхом и ветром. Ты умел прогнуть реальность, как хотел. Слепой просто опередил тебя, сумев понравиться Дому, потому что ты слишком много времени провёл в Могильнике. Волк засмеялся, громко, от души, запрокинув голову к любопытным звёздам, а потом, резко оборвав смех, дёрнул Стервятника на себя, разворачивая лицом к лицу.       — Я не Ходок и никогда им не был, Рекс. Я такой же попрыгунчик, как и ты. А то, что на той стороне бывал чаще тебя или всех остальных, это только потому, что я всегда шёл за Слепым след в след и хватал его удачу за хвост, пролезая за ним. Мхом и ветром? — Волк опять засмеялся. — Потому что Лес ко мне хорошо относился, не так, как к своему любимому оборотню, песен не пел, но позволял петь свои. И если ты сейчас собирался просить перевести тебя, взяв за ручку, то это не по адресу. Иди к другим, кто действительно мог. Стервятник обмяк, чувствуя, как усталость, густо замешанная на безнадёжности, ложится каменным плащом на плечи, пригибает к земле.       — Они отказали. Рыжий, Сфинкс — все сказали "нет". А других я не знаю, а ты? Волк достал сигареты, жестом попросил Стервятника дать огоньку, чтобы лишний раз не сжимать ладонь.       — А Слепой? — важно было знать, что сказал Слепой. Почему-то Волк был уверен, что тот на этот раз согласится на попытку уйти, даже если Сфинкс опять будет против. Пожалуй, из всех них тяжелее всего приходилось ему. И тоску Слепого по свободе, по утраченной силе и воле, Волк чуял не то что кожей, а всем звериным нутром. Чуял и понимал, потому что был одним из немногих, кто видел Слепого на той стороне, и знал, что он там такое.       — Кто может понять нашего неведомого Вожака? — Стервятник не курил, будто даже на это не осталось сил, просто смотрел, как дотлевает сигарета, испуская ядовитый дымок. — Сказал, что я мог бы попросить Чёрного Ральфа устроить вечер встреч выпускников.       — А ты бы мог? — вот это уже было ближе к делу, и Волк внутренне подобрался, стряхивая с себя морок безнадёги, навеянный Большой Птицей.       — Что?       — Договориться с Р Первым? Стервятник наконец сделал затяжку, докуривая остаток. С чего бы Волку проявлять такой интерес к словам Слепого и возможностям Чёрного Ральфа? Он ещё не совсем отравил собственные мозги запретными веществами, чтобы забыть о том, что Волк никогда ничего не делает просто так. Значит, у него тоже есть заинтересованность в Изнанке, а собственно, зачем? Волк, по мнению Стервятника, был как раз из тех, кто смог приспособиться и даже хорошо зажить здесь. Заматерел и накопил немного жирка, не истлел в жалкое подобие себя, как Слепой или Мертвец, хотя с последним всегда казалось, что хуже просто некуда.       — Македонский, — выдохнул Стервятник. — Ты хочешь просить за него. Уступишь своё место?       — Нет никаких мест, — буркнул Волк. — Потому что нет решения, но я буду говорить со Слепым, если тебя это утешит, и про тебя тоже скажу.       — Премного благодарен, — оскалился Стервятник, хотел бы он знать, что такого есть у Волка, что может окончательно убедить Слепого, а может, и самого Сфинкса. В этом трио в роли одеяла всегда выступал Сфинкс, которого Волк и Слепой постоянно делили во всём и всегда. Кроме дара убеждения у Волка не было ничего, разве что подозрение, что в Ходоках могут числится Лорд, Горбач и Крыса. Только Крыса была уверенный проводник, имеющий свои натоптанные тропы, проверенные входы и выходы, а вот Лорд про свои способности не знал ничего. Слишком много допущений, всяких но, если, может быть, как будто, а вдруг? Они все растеряли уверенность и кураж, стали пугливыми и осторожными, как свистуны на полянке.       — Так ты не ответил, сможешь договориться с Чёрным Ральфом, чтобы он впустил нас в Дом? Стервятник достал связку ключей и покачал ими в воздухе. Пока Ральф спал, он сделал слепки, не рискнув воровать, а потом осталось только лечь, так же пристроив голову ему под руку, и заснуть. Как воспитатель, Ральф был слишком доверчив, так и не разучившийся верить им.