***
— Где Слепой? — Не знаю, мы разошлись у лестницы, — пробубнил Стервятник, глядя в сторону и играя лучом фонарика на стене. Если бы они действительно разошлись у лестницы, то вариантов, где Слепой мог бы скрыться, приходило на ум не так уж много, тем более, что большинство помещений первого этажа было заперто. Однако Ральф не хуже Стервятника знал, как Слепой умел просачиваться сквозь стены. В том, что Ральф всерьез собирался его искать, сомневаться не приходилось. — Объяснишь, зачем вы вломились в закрытое учебное заведение посреди ночи? — спросил он, направляясь в учительскую, где можно было взять ключи от всех помещений этажа. Стервятник хромал следом, злясь, что Ральф совершенно не намеревался подстраиваться под его шаг. Пробираясь через кусты впотьмах, он изрядно вымотался, и колено теперь ныло. Глупый вопрос Ральфа бесил даже больше его грубости, можно подумать, тот не догадывался о причине визитов, а оттого, что пытался намекнуть на противозаконность этих действий, было даже смешно. Отвечать на подобные реплики было смешно. Когда-то Стервятник с ехидной вежливостью облёк бы свой ответ в обтекаемые формулировки и улыбнулся, глядя в глаза, теперь же его хватило лишь на то, чтобы промолчать, чтобы не начать материться. — Как долго вы планируете приползать сюда? — поинтересовался Ральф. — Пока камня на камне не останется? Всех приведёшь или хватит Слепого? Ральф не злился по-настоящему, он был скорее устало раздражен тем, что его крепкий ночной сон испортили две патлатые мумии, но Стервятника его слова унижали. В них он слышал насмешку над бессмысленностью своего мероприятия. Бессмысленность, безрезультатность — то, чего Стервятник на самом деле боялся. Хотелось вернуться к подвальной двери поскорее и прижаться к ней ухом, но он обходил с Ральфом все кабинеты первого этажа, стараясь задержать его своей медлительностью как можно дольше. Комната для посещений казалась огромной, когда в ней никого не было, и крохотной одновременно. Как будто потёртые кожаные диванчики упирались прямо в колени. — Я думал, что мне уже не нужно объяснять это никому из вас, — продолжал свой уныло воспитательский разговор Ральф, — но жизнь надо жить за порогом этого здания. Нельзя застревать в прошлом и кормиться пустыми надеждами, Рекс. — А чем мне кормиться? — Стервятник хотел выплюнуть эти слова вместе со всей злостью, что накопилась внутри, но получилось слезливо. — Кофе на твоей кухне? Почему-то вдруг остро захотелось, чтобы Ральф его обнял, укутал, как ребенка, в одеяло, прижал к своей груди. Гладил по волосам, целовал в висок. Хотелось беззвучно рыдать и слышать на ухо сухое, трафаретное «тише, тише». Хотелось не стесняться и не бояться своих слёз на утро, вновь стать сильным и уверенным в себе, каким бывал только для своих трепетных Птенцов, стать достойным взрослого мужчины. Противоречивые чувства тоски, обиды и стыда утопали в вязком ощущении, что ничего больше не изменится, что останется только этот момент и ни туда, ни сюда. Сердце будет биться, но чувствовать больше не будет. — Где Слепой? — в очередной раз спросил Ральф, заглядывая в прачечную, от запаха которой хотелось расчихаться, будто пустил стиральный порошок по ноздре. — В подвале, — безразлично ответил Стервятник. Удалось Слепому хоть что-то или же нет — на это уже всяко хватило времени, не оставлять же его запертым в подвале до утра, когда можно будет попросить Сфинкса его выпустить. Ральф покачал головой, перебирая внушительную связку ключей, сокрушаясь, что сразу не догадался. Отпер дверь, пощелкал неработающим выключателем и скользнул фонариком во тьму. Тяжелый вздох сорвался с его губ. Стервятник сперва не понял, не поверил, не разглядел толком из-за воспитательского плеча. Он потеснил Ральфа в дверном проеме и ступил на пару ступенек вниз, обшаривая собственным фонариком все стены, пол и даже потолок, лежанку, собранную когда-то из старых ящиков, какую-то кучу мусора в углу и слой пыли на грязном полу. Его сердце колотилось безумно, и Стервятник не понимал, что за чувство охватывало его: потрясение, счастье, надежда или безумие? Может, у него и правда поехала крыша? Может, всё приснилось? В темном глухом подвале не было и следа Слепого.Часть 3, глава I
2 января 2024 г. в 13:50
Старый лаз Летунов заделали, но на его месте давно образовался другой. Криво отогнутая проволока в сетке забора цеплялась за одежду, будто не собиралась пускать их внутрь, но подобными шутками их было не остановить, слишком часто жизнь пихала подножки куда больнее и неприятней.
Слепой мог бы сказать, что пошел только ради любопытства, но это была не совсем правда. Он скучал по этому месту. Сначала в потёмках они двигались с трудом. Стервятник шипел и матерился, пробираясь к забору по кустам и втягивая Слепого в проковырянную дырку, Слепой шёл молча. Он, наверное, не добавлял путешествию Стервятника удобства — в Наружности он был бесполезен, а уж тайные тропы среди разбитых кирпичей и сухих голых кустов оборачивались для них злыми тычками и падениями чуть ли не на каждом шагу. Но стоило Слепому переступить через проржавевший ячеистый барьер, он сразу выпрямился, расправил плечи и задышал. Это для Стервятника темнота ночи оборачивалась сопротивлением, что буквально бросалось под хромую ногу, для Слепого же она ничего не значила. А на территории Дома даже помогала.
Слепой думал, что забыл все тропинки, ходы, острые углы и ступени. Вспоминая Дом, он не мог их себе представить — трудно представить то, чего никогда не видел — но теперь все сомнения смыло. Слепой шёл к Дому уверенно, огибая старый гараж и кучу прогнивших строительных паллет за ним, направляясь к заднему пожарному выходу. Стервятник поспевал теперь с трудом.
Дорога Туда не может быть простой спустя столько времени, сказал Слепой в ту ночь у Рыжего. У меня есть ключи, ответил Стервятник, предлагая попробовать, и имел в виду он, конечно, спёртые у Ральфа ключи от входа, от учительской и бог знает ещё от каких дверей, но Слепой услышал в этих словах иное. Ему никогда не нужны были никакие ключи, никакие подсказки и указатели, он вливался в вены Дома шестилапым эритроцитом, он жил в Изнанке, а Изнанка жила в нём, и не было в этом ничего удивительного, как не было удивительно поднимающееся над горизонтом по утрам солнце. Но он разучился. Как теряют умение дышать выловленные из пруда рыбы. Как перестают летать бабочки с оторванным крылом. Слепой надеялся, что он скорее рыба, чем бабочка — её хотя бы можно столкнуть назад в воду.
Он слышал, как руки Стервятника дрожали, когда тот колупался в замке. Это была ломка, воняющая едким потом и бессонными ночами, или может, волнение от этой тайной вылазки. Они договорились только проверить, даже если Слепому удастся вновь выйти на Изнанку, он не смог бы потащить за собой кого-то ещё. Не исключено, что выбраться самому не получится легко. Но Стервятник представлял себе иное. Умершая почти надежда вылезала новым ростком, словно на дворе была весна, и тянулась вверх, выкидывая новые листики с каждым шагом. Стервятник дышал своим сладким будущим, как будто оно пряталось за этой дверью, отрицал неудачу, как Крысы отрицали шампуни. Такие надежды бьются больнее всего.
— Куда? — сиплым шепотом спросил Стервятник, когда они оказались посреди темного коридора первого этажа. Слепой слышал щелчок включенного фонарика.
Первой мыслью пришёл чердак. Там, под крышей, сидя в самых темных, необжитых другими домовцами углах под гирляндами пыльной паутины, Слепой когда-то находил свой приют. Там можно было даже не проваливаться, чтобы чувствовать Дом, его паучьи лапки в волосах и дыхание в шею. В подобные моменты казалось, что доски под ногами истончались, превращаясь в тонкую, пульсирующую венами мембрану, через которую проходили шум и суета в спальнях под ним, и плевать, что до этих спален был ещё целый воспитательский этаж. Чердак жил песнями, слетавшимися со двора, запахом травяного чая и дымом сигарет. Он был порой роднее, чем собственная спальня, но теперь был не лучший момент его навестить. И потому, что провалиться наверняка было нужнее, чем придаваться воспоминаниям, да и добраться до него, не наткнувшись ни на кого, было сложно. Слепой бы, конечно, смог, а вот Стервятник — сомнительно.
Слепой повернул в сторону подвала. Дверь туда всегда запиралась, и вряд ли у Ральфа на связке болтался ключ, но на самом деле и слепки-то были им не так уж нужны: Слепой надеялся, что Стервятник не пропил своё мастерство и руки у него дрожали не так уж сильно.
Если чердак Слепой считал не меньше, чем сердцем Дома, то подвал можно было смело назвать его корнями. Оттого, что там никогда никого не искали, в подвалах можно было валяться несколько дней, устраивать тайники, собирать уютные сходки или даже содержать растоптанных врагов. Сырость и запах плесени быстро переворачивался, превращаясь в болотную тину, а стены обнимали ветхими кирпичами.
— Ты сможешь уйти целиком? — спросил Стервятник, шурша в замке отмычками.
Слепой держал ему фонарик и по раздраженному пыхтению понимал, когда неуправляемый луч косил в сторону.
— Не знаю, — ответил он. — Не уверен. Я не чувствую тропу.
— Понятно. В подвале можно сидеть долго, вряд ли нас тут кто-то найдет. Запрусь изнутри и могу покараулить тебя, если надо.
Дверь поддалась с сухим скрежетом, будто не открывалась никому уже очень давно.
Слепой вдруг замер на пороге, и Стервятник вздрогнул от этой его внезапной заминки, хотел было предложить помочь спуститься, но тут услышал то, что и заставило Слепого насторожиться: загремели перила лестницы и кто-то быстро зашагал по коридору.
— Чёрт, кто это? Нас не могли заметить, — нервно зашептал Стервятник.
— Это Чёрный Ральф.
Они не создавали лишнего шума, но их прогулку к забору через убийственные кусты вполне можно было заметить, если знать, куда смотреть в ночи. Может, Ральф смотрел, разбуженный своим невероятным чутьем, или вышел на регулярное полуночное патрулирование и узнал тихий знакомый стук трости по полу. Во всяком случае, им теперь не сбежать, а оказаться в кабинете Ральфа Слепой хотел бы меньше всего. Там была чужая территория, закрытая для него. Пускай в комнате воспитателя иногда слишком отчётливо пахло Лесом, тот Лес был только для него, Ральфа, жаль только, что Ральф его не слышал. Уйти из его комнаты точно не выйдет.
— Я постараюсь его отвлечь, — прошипел Стервятник, заталкивая Слепого в подвал. — Вернусь за тобой позже. Или можешь попробовать выйти у Сфинкса, он сейчас живет на воспитательском этаже.
Слепой сделал два неловких шага, подталкиваемый в спину, схватился за стену, чтобы не упасть, дверь за ним с щелчком закрылась. Хотя Стервятник спешно отошёл в сторону, заметая следы, Слепой всё равно расслышал неразборчивую ругань Ральфа, «какого чёрта ты здесь делаешь» и «где Слепой». Увидел всё-таки на подходе.
Что Стервятник мычал в ответ недовольным тоном, Слепой уже не слышал — ступеньки оборвались под ногами так резко, что он не успел даже набрать воздуха в грудь.
Это было похоже на свободное падение — чувство, знакомое слепым, когда стула не оказывается там, где он всегда стоял, когда спросонья не успел распознать конец кровати, когда яму на дороге не огородили должным образом. Слепой рухнул, вздрагивая всем телом до корней волос, хотя его тело едва ли перенеслось ниже, чем высота следующей ступени. Он рухнул в цвет, свет и запах. В серое небо, в летнее солнце, в высокую траву. Он чувствовал зуд, вызывающий приятные мурашки, с которым его кожа покрывалась грубой шерстью, и влажную пружинистость земли, обнимавшей подушечки лап. Слепой тут же сорвался с места, обретя равновесие, но остановился, пробежав всего несколько метров. Торопиться не хотелось, хотелось просто лечь, уснуть и, может, даже заплакать. Улыбнуться. Если бы звери умели улыбаться, он бы так и сделал. Сфинкс говорил, что его улыбки иногда пугают, но это было оттого, что Слепой не умел улыбаться, ему больше подходило оскалиться и завыть.
Он не думал, что будет так просто, словно кто-то открыл дверь в его теле, распахнув ребра, и туда хлынули воспоминания безжалостным потоком. Воспоминания о том, как пищат новорожденные свистуны, какие дороги ведут в непроглядную чащу, а какие — в старый дом с чайными чашками, запертыми в сейфе. О том, что штукатурка, отколупанная под лестницей, на вкус, как кора старого сухого дерева, а та, что у самых дверей четвёртой спальни — как хрусткие косточки луговых собачек. О том, как Ходить и как Возвращаться, как найти дорогу и как взять с собой. О том, что он любил на самом деле больше всего на свете. Он мог бы остаться, прямо сейчас, свернуться клубком, а завтра подумать о пропитании и пустующем логове Саары, а послезавтра жить настоящей жизнью, забыв складную трость, пенсионные отчисления и вкус макарон с куриным кубиком. Но он должен был сделать кое-что ещё.
После двух лет унылых мытарств и отнятой свободы, Слепой мог бы оставить всех других, с кем связь истончалась с каждым закатом, мог не повторять номер с уговорами Сфинкса, мог жить для себя, раз другие не хотели. Мог бы дернуть Стервятника за собой по доброте душевной, раз уж тот притащил его сюда. Но внутри было что-то, что мешало уйти просто так и бросить . Может, это что-то и называлось сердце. Зверь поднялся, отряхиваясь шумно от мокрой росы, и повернул в редкий подлесок. Длинной дорогой, чтобы размяться, пропитаться свободой и стать сильным, как и раньше. Длинной дорогой, но к конкретной цели.