Волосы цвета крови

В воздухе витает музыка, а еще — сладкий, тошно-творный запах спиртного, пропитывающий весь величественный тронный зал. Мы выходим на небольшое возвышение, с которого открывается шикарный вид на вечеринку в разгаре — и у нас есть несколько секунд до того, как все поймут, что мы здесь. Мой взгляд перебегает туда-сюда — я в страхе ищу защиты, всматриваюсь в каждое лицо, в каждую тень. Где шанс? Где опасность? Шелк, драгоценные камни, красивые доспехи блещут под лучами десятков люстр, превращая гостей в живое созвездие, которое движется и переливается на мраморном полу. После месяца заточения это зрелище бьет по моим органам чувств, но я поглощаю его, как изголодавшийся человек — пищу. Столько цветов, столько голосов, столько знакомых мужчин и женщин. Пока что они меня не замечают. Они не смотрят на нас. Они сосредоточены друг на друге, на своих бокалах с вином и другими разноцветными напитками, на рваном ритме музыки, благоуханном дыме, который клубится в воздухе. Это, очевидно, праздник, причем безудержный, но я понятия не имею, в честь чего. Одного взгляда на Эванжелину достаточно. Не помню, чтобы когда-либо она так хмурилась, даже при виде меня. Ее кошачий оскал становится уродливым, злым, полным невообразимого гнева. Глаза Эванжелины темнеют, обводя зал. Они черны, как бездна, когда оглядывают своих подданных, находящихся в состоянии наивысшего блаженства. Эванжелина спускается с возвышения, и Стражи заставляют меня следовать за ней. Ступеньки подводят нас прямо к помосту, достаточно высокому, чтобы стала ясна его значимость. И, разумеется, на нем стоит десяток Стражей — в масках, вооруженных, нестерпимо жутких. Я ожидала увидеть троны, которые хорошо помню. Пламя из алмазного стекла — трон отца, сапфиры и блещущее белое золото — трон мамы. Но Миральд сидит на таком же троне, с какого поднялся будучи принцом. Ни драгоценностей, ни дорогого металла. Просто куски серого камня, стянутые плоскими железными полосами. Никаких гербов, все до брутальности просто. Трон кажется холодным и неудобным, не говоря уж о том, что он чертовски громоздок. Миральд кажется на нем карликом, гораздо младше и меньше, чем есть. А выглядеть сильным — значит быть сильным. Я усвоила этот урок от Элары, а Миральд почему-то нет. Он выглядит мальчишкой. Черная военная форма подчеркивает его смертельную бледность; единственные яркие пятна —  синева глаз. Король Миральд из Дома Веройан встречает мой взгляд за секунду до того, как понимает, что я тут. Мгновение, подвешенное на нити времени, кажется бесконечным. Между нами зияет бездна, полная шума и изящного хаоса, но с тем же успехом зал мог быть пуст. Интересно, замечает ли он перемены во мне. Дурноту, боль, мучения, которым я подвергаюсь в своей молчаливой тюрьме. Должен заметить. Глаза Миральда скользят по моему лицу, от заострившихся скул до ошейника, рассматривают белое платье. На сей раз крови на нем нет. Жаль. Я хотела бы всем показать, кто я такая. Раненая. Но живая. Как перед придворными, как перед Эванжелиной несколько минут назад, я выпрямляюсь и смотрю на короля с упреком, собрав остаток сил. Я рассматриваю Миральда, ища изъяны, заметные только мне. Синяки под глазами, подрагивающие руки. Спина напряжена настолько, что хребет вот-вот треснет. «Ты убийца, Миральд Веройан, трус, слабак». И это помогает. Он отводит глаза и вскакивает, продолжая цепляться обеими руками за подлокотники трона. Его гнев напоминает удар молота. ~ Объяснитесь! — обрушивается он на моего ближайшего тюремщика. Трио вздрагивает. Эта вспышка прекращает музыку, танцы и кутеж в мгновение ока. ~ С-сир… — запинается Трио и хватает меня за руку пальцами в перчатке. — Твой жалкий лепет — достаточный ответ, — говорит он. — Что скажешь в свое оправдание, Эванжелина? В толпе стоит ее отец, глядя на Эванжелину широко раскрытыми, суровыми глазами. Кто-нибудь другой мог бы предположить, что ему страшно, но я сомневаюсь, что Траций Самос в принципе способен испытывать чувства. Он просто поглаживает свою острую серебряную бороду, и выражение лица у него нечитаемое. Поркалэнд гораздо хуже умеет скрывать свои мысли. Он стоит на подмосте, среди прочих Стражей, единственный среди них — без ярко синего плаща и маски. Хотя он неподвижен, его взгляд мечется между королем и сестрой, а кулак медленно сжимается. «Он боится за нее, как я боялась за своего брата. Смотрит на ее мучения, как я смотрела на гибель Волло». ~ Вы приказали заточить революционерку, запереть ее в кладовке, как ненужную бутылку вина. После месяца совещаний вы так и не пришли к согласию насчет того, как надлежит с ней поступить. Ее преступления многочисленны, они достойны сотни смертей, тысячи пожизненных тюремных заключений. Она убила или искалечила сотни ваших подданных с тех пор, как появилась, но тем не менее она по-прежнему располагает удобной спальней, ест, дышит… она жива и не понесла кары, которую заслуживает. ~ Что вы предлагаете, миледи? Обезглавливание? Расстрел? А может быть, разорвать ее на части? Мое сердце начинает бешено биться. Неужели Миральд это допустит? Не знаю. Понятия не имею, что он сделает. Я напоминаю себе, что он для меня загадка. Мальчик, которого я якобы знала, оказался иллюзией. А как же признания в вечной любви? Как же месяц тихого и довольно спокойного заточения? Или это тоже было ложью, очередным фокусом, расставленной ловушкой? Еще одной пыткой? ~ Мы поступим по закону. - голос Эванжелина разносится по залу и встречается бурными аплодисментами. Миральд прожигает Эванжелину взглядом. ~ Это безрассудство — казнить таких ценных заключенных, как Лакиза Крескент. ~ Тем не менее вы не извлекаете из нее пользы! — возражает Эванжелина — так быстро, что я понимаю: она, очевидно, приготовилась к спору. Она делает несколько шагов вперед, сокращая расстояние между собой и Миральдом. Всё это кажется спектаклем, действом, разыгрываемым на глазах у двора. Но к чьей выгоде? ~ Ваша сводная сестра, сидит просто так, ничего не делает и ничего нам не говорит, в то время как Корвиум пылает! Еще одна драгоценная крупица информации. Давай, Эванжелина. Скажи что-нибудь еще. Я видела, как эта крепость, военный центр Норты, год назад была охвачена бунтом. Значит, его не подавили. При упоминании Корвиума толпа трезвеет. Миральд не упускает этого и изо всех сил старается сохранять спокойствие. ~ Совет со дня на день вынесет решение, миледи, — произносит он сквозь стиснутые зубы. — Простите мою дерзость, ваше величество. Я знаю, вы хотите оказать уважение совету, даже его слабейшим членам, даже трусам, которые не могут сделать то, что должно быть сделано. Еще шаг — и голос Эванжелины превращается в мурлыканье. ~ Но вы король. И решение за вами. Это мастерский ход, Эванжелина. ~ Наши древние традиции, несомненно, привели к престолу самую талантливую девушку, — говорит он, беря Эванжелину за руку. Это, кажется, обоим внушает отвращение. ~ Матушка! Вы просили разрешения провести допрос. Разрешаю. Элара, совершенно трезвая, появляется из толпы. Она кивает и почти улыбается. Синее одеяние развевается, напоминая дым. ~ Благодарю, ваше величество. ~ Нет. - это слово само вырывается у меня. ~ Миральд, не надо! Элара движется быстро. С хорошо сдерживаемой яростью она поднимается на возвышение и несколькими решительными шагами сокращает расстояние между нами. Во всем мире не остается ничего, кроме её глаз. Синих, как у Миральда. ~ Миральд! — восклицаю я вновь, умоляя о милосердии, хотя это ничего не даст. Хотя моя гордость переворачивается при мысли о том, что я обращаюсь к нему.                                            *** Элара. Мать короля Миральда. Женщина убившая мою мать и погубившая отца. Её сила ужасна. Этой способностью пугают маленьких детей. Сила голоса. Голос способный ворваться в твою голову. Свести с ума. Убить. Каждый раз Элара заставляет меня увидеть что-то новое. Ошибка. Неверный выбор. Решение, которое я могла принять, чтобы спасти маму. Совсем небольшое. Сделать лишний шаг тут, повернуться там, бежать чуть быстрее. Это самая страшная пытка. «Смотри, что ты сделала. Смотри, что ты сделала. Смотри, что ты сделала». Голос Элары гремит вокруг. Сквозь сцену смерти Волло прорываются другие воспоминания, одна картина сменяется другой. И каждая несет с собой свой страх, свою слабость. Ночи, которые я провела, прижавшись к Бруно. Вороватое чтение кошмарных записок Миральда. Воспоминания об одиноком мальчике-принце — каким он мне представлялся. Моя трусость. Мои кошмары. Мои ошибки. Эгоизм, который привел меня сюда. «Посмотри, что ты сделала. Посмотри, что ты сделала. Посмотри, что ты сделала». Миральд скоро обо всем узнает. Он всегда этого хотел. Слова, нацарапанные его петлистым почерком, жгут мою душу. «Я скучаю по тебе» «До встречи» Я плаваю в темном море, и тени плавают вместе со мной. Может быть, это воспоминания. Или сны. Знакомые, но странные — и с каждым что-то не так. Глаза Бруно налиты алой, горячей, дымящейся кровью. Лицо моего брата больше похоже на череп. Пепа лежит на полу,  её волосы торчат в разные стороны, от её тела исходит дым и в безжизненное тело бьют молнии. В обеих руках у Мирабель торчат металлические булавки, а рот у нее зашит. Камило не похож на себя, в его теле считаются сразу несколько людей, он как монстр Франкенштейна. Красные розы проросли на сквозь через Исабеллу. Долорес царапает себе уши, пытаясь что-то услышать. А Миральд тяжело опускается на свой странный трон, и тот сжимается и поглощает его, так что он сам превращается в камень — сидячую статую с сапфировыми глазами, полными алмазных слез.