***
— В-о-от, — довольно тянула Хороми. — Уже лучше. Видишь, как правильное построение меняет фигуру. Парень неловко почесал карандашом затылок, ероша сиренево-серебряные волоски. Хороми потратила столько времени на то, чтобы объяснить ему, как рисовать человеческое тело, что у него уже перед глазами мерещились эти грёбаные карандашные линии. Зато не зря. Теперь эскизы будут выходить куда точнее. — Спасибо, Исихара-сан, это всё исключительно твоя заслуга, — парень наклонился ближе и заговорщески зашептал на ухо. — Эта старая карга объясняет просто ужасно. Озорной смех разразился по пустому кабинету швейного кружка. В это время их никто не услышит, все нормальные ученики давно покинули школу, но Мицуя Такаши, на правах главы швейного клуба, позволял себе задерживаться дольше положенного, и даже привести в свою скромную рабочую обитель ученицу другой школы. С Хороми Исихарой он познакомился на курсах по рисованию, куда пошел, чтобы улучшить свои посредственные навыки. Как оказалось, мало просто хотеть научиться рисовать — нужно приложить усилия и осознать, что все первоначальные умения, которые у него имелись — это просто полный ноль. Человеческая анатомия — это тебе не драконов на стенах рисовать. Только Такаши об этом никто не предупреждал, а жаждущие быть лучшими сокурсники лишь потешались над его неудачами. Были, конечно, и те, кому абсолютно всё равно, но… была и Хороми Исихара. Казалось, ей совершенно плевать, что у него потёртые вещи, сбитые костяшки и татуировка на виске, которая проглядывалась через короткие волосы. Даже его красивое, как у девчонки, лицо, проигрывало перед этими факторами. — Ты очень старательный, Такаши, без этого качества мало что получилось бы. — Хороми устало откинулась на спинку школьного стула. — Не забывай хвалить себя за это. А Хороми относилась хорошо и не предвзято, кажется, ко всем. Такой человек как она: простая в общении, искренняя и добрая — мгновенно притягивала к себе разного рода внимание. Такаши Мицуе было всего двенадцать, его симпатию к девушке, пусть и на год, но старше, он априори не рассматривал, ведь уже в свои годы он брал на себя роль ответственного старшего. Его симпатия к её личности не несла романтический характер… практически… Когда девушка хвалила его или вела себя непринужденно мило, Такаши упускал момент этого трепетного стеснения, что вот-вот зальёт лицо красными пятнами стыда. — Спасибо… Заметив, как сильно зардел мальчик, вечно тактичная Хороми решила перевести тему. — Как твои успехи в создании самой лучшей формы для самой лучшей группировки? — Замечательно! — Резко оживился Мицуя. — У меня есть целых несколько вариантов, я определился с вышивкой и цветом, но никак не решусь с моделью. Хочется, чтобы форма была удобной и, ну, стильной. Чтобы каждый вступивших в Тосву пацан гордился своей принадлежностью к банде. В конце своей пламенной речи Такаши сжал руку в кулак, а его обычно спокойные сиреневые глаза обрели жесткость и характер. Он горел идеей банды точно так же, как и шитьем. Исихару восхищали такие люди, ведь она с таким же запалом относится к рисованию, в каждый свой набросок вкладывая нечто большее, чем просто технически выполненную работу. — Уверена, что будут! Ты правда очень талантлив, твоя игрушка очень понравилась моим родителям, мама даже не поверила, что она сделана вручную. — Ох, вы и ваша мама льстите мне, Исихара-сан. Такаши зацепился пальцами за метровую ленту, которая лежала рядом с булавками, ненужными лоскутками ткани и прочей ерундой, необходимой в дизайнерском ремесле. Хороми сидела рядом, небрежно откинувшись на спинку стула и плотно стиснув ноги. Темная школьная юбка скрывала их практически до уровня колен и выгодно очерчивала тонкую талию. Фигура Исихары выглядела идеально по модельным стандартам, что отличный вариант для первого опыта. Оторвавшись от изучения строения швейной машинки, Хороми поочередно затянула низкие темные хвостики, что ниспадали по ее плечам, а потом глянула на зависнувшего Такаши, который смотрел на неё до неприличия долго и пристально. — Кстати, не пойми неправильно, но я бы хотел попробовать шить и женскую одежду, но… как бы это сказать… моим сестрам пока далековато до женского телосложения. Оба синхронно неловко посмеялись, но обстановка удивительным образом разрядилась. — В общем, — Такаши нервно прокашлялся, говорить это оказалось труднее, чем казалось. — Не хочешь ли ты побыть моей первой моделью? Девушка удивлённо расширила глаза, глядя на ленту в руках своего нового друга и чувствуя странное, но приятное предвкушение от этого предложения. — Я сочту за честь, — дружелюбно улыбалась она. — Тогда, как насчёт… юбки?***
Если бы у Хороми спросили: В какой день всё стало ненормальным? Она бы безошибочно ответила: третий день первого курса средней школы. Своё первое столкновение с Раном Хайтани Хороми запомнит навсегда. Как-то так выйдет, что забывать и вовсе и не захочет. Это была середина ласковой весны, цветущей, в том году растительность в Токио особо буйно радовала своей красотой. Хороми Исихара засматривалась на появившиеся почки с особым упоением, подобно им, у нее в жизни расцветал новый период. Средняя школа совершенно отличается от младшей, по дороге туда уже чувствуешь себя взрослым и ответственным. Это именно тот жизненный этап, когда разница в возрасте в год или два, кажется огромной пропастью, поэтому, когда второгодки самостоятельно проявили интерес к её интересной персоне, Хороми была вне себя от счастья. Хороми хорошо помнит скопление толпы старших, куда она уверенно шагала со своей новой подругой, с которой они по совместительству учились в одном классе. Позже она поплатится за каждого человека, которого когда-то осмелилась назвать другом. Но тогда она наивно думала, что мир к ней благосклонен, а эта компания сможет для неё стать хорошими товарищами. В тот самый период, Хороми шла в школу до краев переполненная восторгом от новых впечатлений, а ушла с новым необъяснимым чувством в груди. Там был он. И он смотрел на нее, но его отчужденное проявление внимания она заметила не сразу, только когда, активно беседуя с его одногодкой о всяких глупостях, почувствовала мнимое ледяное покалывание на щеке. Хороми по наитию повернула голову в его сторону. Он смотрел. Смотрел так, что даже на смертном одре она бы не забыла чувств от этого взгляда. Уже тогда он отличался от сверстников. Ему были чужды правила, всякое стеснение лишено смысла. Этот человек не умел смущаться, а страх никогда не овладеет его своенравной душой. Как и всякий влюбленный человек, Хороми окрестила его у себя в голове особенным. Особенным от кончиков пальцев его идеальных рук до вылепленных творцом черт лица. Позже она нарисует его всего по несколько десятков раз. Его лицо, руки, торс, волосы, но никогда, каким бы талантливым художником она ни была — не сможет передать всю неоднозначную палитру эмоций, которую испытывает от его взгляда. Как он может смотреть так лениво, словно неохотно ему даже находится рядом, но так пронзительно и остро, проникая до самых глубин. Задевая там что-то такое, от чего плавится холодом сердце, и замирает в моменте приятной опасности. Ран и его взгляд уникальны, и ей до одури нравится повторять это себе все шесть лет. Столкновений с этим взглядом у нее было немного, кажется, никогда не будет достаточно. Каждый раз Хороми размывает в поплывшую лужицу, когда такое происходит. Одновременно с тем, больно ранит — Ран далёк и недосягаем, он холоден ко всем, кроме брата, закрадывается мысль, что такой как он не способен чувствовать. Она утешает себя этой мыслью каждый чертов день в желании успокоиться и отвязаться от этого балласта, но не выходит. Эти суждения только наталкивают юный девичий разум на тяжёлые внутренние распри. С третьего дня первого средней школы жить стало тя-же-ло. Потому что она только и делала, как отчаянно глупо мечтала, что однажды этот взгляд сменится на что-то родное и теплое, упуская момент, что таким он стал, даже когда Хайтани метал в неё до оскомины знакомые ножи-взгляды. Но за кровавой стеной перед глазами, и всё ещё инстинктивной нуждой побега от реалий жизни как от стаи гончих псов, Хороми видит то, что увидеть никогда не мечтала. Взгляд Рана все ещё его — всегда его, но примеривший на себя чужую окраску. Он больше не ледяной — настолько, что сводит зубы, — а пылающий, сжигающий до тла. Ран одновременно заманивает и дразнит, но вместе с тем получает — бессовестно дотрагивается её ноги кончиками пальцев, вычерчивая круги. От его касаний по телу Хороми волнами расползаются мурашки. Хайтани чувствует эту реакцию, улавливает её всеми органами чувств. Он этого ждал так долго, что, кажется, он скорее всем существом врастет в неё, но больше никогда не отпустит. Ран себе клялся, что сегодня он выпил самую малость, но быть настолько близко к Хороми Исихаре дурманило намного сильнее любого алкоголя. Просто трогать её — так запретно и так хорошо, в первую очередь потому, что он доломал собственно выстроенные установки. Они летят к хуям, погибают под гулкой трелью выстрелов, но Ран скорбеть по ним не будет, он только сейчас понимает, что их существование стало для него самой большой ошибкой. Как можно было отказаться от этого? Чувствовать, как лихорадочно реагирует её тело, как бегают в лёгкой панике глаза. Хороми нравится, он знает, но она совсем к такому не привыкла. Её зашугали настолько, что она боится привыкать к ласке, заведомо подставляясь под удар. Так будет легче переносить боль, когда ожидаешь её. Ран не сделает больно, он такого не допустит, но ей всё ещё страшно. — Не надо… — жалобно просит она. До Рана, честное слово, не доходит. Он не умеет останавливаться перед желаемым. А Хороми он желал как ничто другое, это желание, в какой-то момент, сожрало его самого. Он был бессилен перед тем, как сильно тяготел им. Ран понимает её страх, но у Рана совершенно сбиты тормоза, и всё, что он может — лениво растягивать момент, чтобы она поддалась навстречу и проявила хоть каплю своей внутренней чертовщины. — Чего ты боишься? — мурчащей интонацией спросил он. Демоническая опасность заключалась в его обольщении. Как оказалось, он в этом профи, хотя этим качеством никогда раньше не пользовался, девушки либо ему продавались, либо добровольно шли ему на растерзание. Хайтани все эти жёсткие и бесполезные половые акты запамятовал, как что-то ненужное. Сейчас у него только Хороми. Хороми. Хороми. Хороми. И его руки дотрагиваются так, словно никогда не знали насилия. — Я хочу уйти, — почти хнычет она, когда Ран ближе прижимается щекой к её бедру, желая слиться с кожей. — Пожалуйста, я больше не вынесу боли. Я хочу нормально. Что она подразумевает под нормально, Ран так и не понял. Исихару повело настолько, что она вцепилась пальцами в края стола, отчаянно сильно их сжимая, чтобы совладать с собой. Жмурит глаза, пытается не смотреть на это воплощение искушения в чистом виде. Чтобы разбить оковы её самозащиты, Ран касается внутренней стороны бедра губами, чувствуя, как она крупно вздрагивает от этого простого действия. — Глупая Хороми, — шепчет он в самую кожу, оставляя незримый ожог на этом месте. — Даже если захочу, я не смогу сделать тебе больно. Рубящая тишина повисла после этих слов. Он не хотел этого говорить, но слова сами горячей клятвой слетели с губ, а он просто не мог этого контролировать. Потому что это была ебаная правда, сколько бы раз он не грозился её уничтожить, не получалось ни-ху-я. Существование Исихары оказалось сильнее устройства целого преступного мира, где отношения своего рода казусное, ненужное непотребство, а любовь вообще выдумки для слабаков. Поднять взгляд на её лицо получается не сразу, когда он все же решается, то сталкивается с озёрами полными боли и слёз. Соленая капля прокатывается скользким водопадом по фарфорово-бледному лицу, приземляясь на его щеку. Ран бы хотел убить все причины её слёз, но в первую очередь пришлось бы покончить с собой. — Я боюсь верить, — шепчет сиплым голосом. Ран хочет залечить все до единой царапины на искалеченной душе. — Я тебе докажу. Первый всхлип раздался над ним, когда он снова дотронулся нежной кожи губами. Слишком трепетно и осторожно для человека, способного раздробить кости телескопической дубинкой. Его ядовитое величие и гордость канули в лету, словно сейчас перед ней на коленях сидит совершенно иная личность. Может быть, это был тот самый четырнадцатилетний школьник, скрывающий свои чувства за напускной уверенностью. Ведь даже его невесомые касания кажутся слишком робкими, и, по-своему, прекрасные в этой неумелости. Хороми в происходящее не верит, по темным опущенным ресницам катятся хрупкими хрустальными каплями по щекам, шее, рукам. Слёзы прячутся в темной ткани полуперчатки, которую она отчаянно прижимала к губам, задушивая громкие рьяные всхлипы. — Не надо… — тихо взвыла Хороми, когда Ран двинулся губами выше. Ран её глупостей больше не слушает. Все его действия интуитивные — больше подпитанные исключительно огромным внутренним желанием сделать приятное другому человеку. Для него это дико, настолько, что сидящая в нем вертлявая натура брезгливо морщилась, остаточно выкрикивая что-то вроде: «Не прикасайся к мусору! Вспомни, кто ты есть!» Но на этот голос… так наплевать, Ран бы его заткнул, была бы возможность. Как в одно мгновение он так яростно возненавидел самого себя. Огромный кусок, буквально фундамент, на котором строилась его личность, личность, которая сделала его успешным, влиятельным, страшным, стала ему омерзительна. Потому что таких как он — она ненавидит, она их боится, из-за таких как он, она прямо сейчас рыдает, пока его главное желание — её спокойствие. — Тише, — снова смотрит он снизу вверх, а у Хороми перед глазами плывет. — Все будет хорошо. Его ладонь плавно заскользила вверх по бедру, поднимаясь к краям юбки и слегка приподнимая её. Теперь ему доступно чуть больше, но тела Исихары так по ненормальному мало, снова не хватает. — Не делай этого, Ран. Ты совершаешь ошибку. Упрямая, до невозможности глупая Исихара начинает раздражать его, когда пытается стиснуть бедра, но, вот незадача, там уже примостился Ран Хайтани. Ему не нравится, что Хороми пытается остановить его и снова, блять, и снова закрывается от него в своем защитном панцире. Хватка на коже становится сильнее, он с силой, но всё ещё аккуратно, всё ещё каким-то чудом контролируя себя, раздвигает её ноги шире прежнего, от чего короткая клетчатая юбка больше не скрывает вида на нижнее белье. Чёрное. Кружевное. Ран его знает, он сам его выбирал. — Если не для меня, — задорно тянул он, — то для кого вырядилась сегодня, Исихара? А Исихара как язык проглотила, проглотила все всхлипы, позабыла про спазмы в горле, которые мучали её в истерике, всё удачно перекрыли стыд и смущение. Такое чистое и настоящее, как тогда, в средней школе, когда она не прятала эмоции за ненавистной ему покорностью. Ему больше по душе, когда Хороми огрызается, кусается, не слушается его. Одновременно раздражает, но ещё больше восхищает. И даже её попытки снова сдвинуть бедра, зафиксированные его руками, ещё больше разжигали в нем интерес и возбуждения. Ран пытается разглядеть её налитое смущением лицо, которое она от него отворачивает и прячет за растрёпанными светлыми волосами, за это время они успели отрасти почти до плеч. И он думает: если она так сладостно реагирует на обычную провокацию, что будет, когда он сделает большее? Её горящее агонией удовольствия лицо светилось множеством образов. Так неимоверно сильно хотелось взять её прямо сейчас, творить невообразимое вещи, которых не знал сам, и доводить до исступления всю ночь, пока не иссякнут все силы. Руки лихорадочно зачесались, выбить из неё голос он сможет и другими способами. Подушечками пальцев он дотронулся до тонкого слоя ткани белья, слегка надавливая на те места, где, по идее, был главный центр удовольствия. Ран в таком дилетант, он не жаловал касаний к другим девушкам — если это, конечно, не какие-нибудь хлесткие удары, которые ему особо нравилось оставлять на ягодицах девушек. Теперь так нельзя, теперь он имеет дело с особой драгоценностью. Упаси бог навредить — самолично попросит Риндо выкрутить ему суставы. Неопытность Рана чудесно компенсировала его чуткость по отношению к девушке. Только услышав, как она шумно втягивает воздух при определенных движениях его пальцев, Ран на пробу повторил эти действия, при этом надавливая на плоть чуть сильнее, пока не почувствовал, что ткань пропиталась влагой. — Не хочешь, значит? Снова взглянул на её лицо — в тон комнатному освещению — удивлённое, смущённое и прекрасное. С покусанными губами, чуть размазанной карминовой помадой. Распахнутые глаза затягивали в агатовое отражение зрачка, расстилающее перед ним всё её истинное желание. — Ран… — от собственного имени, произнесённого томным голосом, у него мгновенно потяжелело внизу живота. — Будет лучше, если ты остановишься. — Правда? — Ран со злорадством ускорил темп, стимулируя всё больше нужных точек. Исихара неожиданно громко ахнула, когда нестерпимо приятные фрикции вдруг прекратились. — А теперь смотри на меня, Исихара, — и аквамариновые глаза действительно покорно опустили свой взор на его внезапно серьезную физиономию. — Ты можешь сомневаться в себе, но во мне ты сомневаться не смеешь. Дать шанс согласиться или отказать его словам Исихара попросту не успела. Заплывшее возбуждением сознание и вялое расхлябанное под этим ослабляющим эффектом тело, не успели среагировать, чтобы предотвратить следующие действия парня. Ран прильнул к месту, где ещё минуту назад порхали его пальцы, на этот раз дразняще орудуя языком. Прямо по ткани, но надавливая так, чтобы она сполна чувствовала чёткость касания. От них билось мелкой дрожью её тело, занывая от нетерпения, но сама Хороми, на зло ему, не издавала ни звука. — Скажи… скажи, что хочешь этого. Звучало просто ебнуто, так, словно это не он тут удовлетворяет, а его. Голос немного сел, словно загустел от концентрации неконтролируемого возбуждения. От него у Хороми прошлись по всему телу электрические импульсы по всем нервным окончаниям. Как же она хотела этого, и насколько ей нельзя сближаться с ним, чтобы избежать проблем. Она отрицательно покачала головой, но раскаянный грустный взгляд выдавал её с потрохами. Она этого момента ждала шесть долгих лет. О происходящем в такой интерпретации она и мечтать не могла, но оно происходит. А её свобода уже на прощание машет ручкой. Хороми её не держит. У Хороми существует только мрачно-красные стены, расширенные до границ её вселенной. И он. А больше ничего и не надо. Но… даже если эта ошибка обойдется ей целой жизнью, больше всего на свете она хотела бы запомнить этот момент с непередаваемыми ощущениями, когда человек, который кипит у тебя в мозгах двадцать четыре на семь, близок к тебе, насколько это вообще возможно. Физически. Морально. Ран понимает её без слов. Ран игнорирует её отказы, но лишь потому, что чувствует, как бешено бьётся её пульс и рвутся наружу непокорные стоны. Он тянет егоеё белье вниз, не снимая до конца, черные кружева были спущены до колен. Вечной уверенности Хайтани можно позавидовать, по нему и не скажешь, что не практиковал подобного он никогда, предпочитая даже лишний раз не марать руки об чужую плоть. Отчасти сейчас он приходился тем, кем всегда для него были другие — он был под чужой властью, под полным подчинением одних её эмоций. Но ведомым или уязвленным себя не чувствовал, что казалось бы удивительным, если бы он мог думать о чем-то, кроме сидящей перед ним девушки и её лице во время оргазма, который она, непременно, сегодня получит. На пробу он коснулся языком влажной горячей плоти. Было немного странно чувствовать чужой вкус прямо на себе, но задерживаться он на этом не стал. Вспомнив, как она отреагировала на его пальцы, Хайтани силился задевать эти особо чувствительные места языком. Он не мог сказать, делает ли всё правильно, но тело Хороми постепенно напрягалось, и при этом становилось более податливым. Не выдержав более этой приятной пытки, она слегка повалилась назад, вовремя успев согнуть локти и переместить точку опоры. Со стола полетели сложенные некогда в ровную стопку листы, а за ними тяжёлым грузом упал стакан с кистями. Так. наплевать. В голове не было ни единой мысли, только эти ненормально приятные ощущения. Картинка перед глазами плыла, расходясь непонятными пятнами, а контроль давно утек сквозь пальцы, стоило Хайтани приноровиться и взять постоянный ровный темп. Она не помнит, когда отпустила себя и тихо застонала впервые, мгновенно ощутив как повело от этого звука Рана. Парень стал ещё активнее стараться, чтобы выбить из неё ещё и ещё ласкающие слух стоны. Они были для него мелодией, они вообще нахуй не сравнимы с тем, что выкрикивали там девчонки Риндо, Ран даже не возьмётся это сравнивать. Кажется, даже его мерзкая ублюдочная сторона где-то тихо наслаждалась происходящим, напоминая о себе только мертвой хваткой на её бедрах. Изначально он сделал это, чтобы она ни за что от него не сдвинулась, а сейчас он делал это из чистого побуждения наконец-то трогать её так, как давно хотел, ведь девушка давно ему не сопротивляется, теперь даже периодически подмахивая тазом и пытаясь вжаться плотнее. И то, что делала она это практически бездумно, льстило ему ещё сильнее. Он способен лишить её рассудка. Хороми была близка. Он ощутил более обильное выделение смазки, и то, как сильно напряглись её бедра, вновь сжимаясь, но уже неконтролируемо, словно пытаясь потереться ими друг о друга. Правда, было значительное препятствие, поэтому она просто хаотично водила лодыжками по его спине и плечам, не в силах выдержать передозировки от накрывшей её волны новых ощущений. — Ран… Тихо. Его имя, смешанное с протяжным тонким стоном, а Хайтани готов поклясться, что от этого звука чуть не кончил сам. Хороми напряглась до предела, конвульсивно пытаясь зацепиться за что-то рукой, тем самым царапая поверхность стола под последние приливы сладкого пульсирующего удовольствия. — Живая? — Рану пришлось придерживать её за талию, когда он наконец отстранился от неё. Туманный взгляд был для него самым ясным и самым приятным ответом. Как и факт, что ей нужно время на то, чтобы прийти в себя после оргазма, который он смог ей доставить на секунду. Возбуждение сковывало его самого всё это время, больно сдавливая область паха, но о своей разрядке он сейчас не думал. Большим удовольствием было наблюдать за тем, как постепенно возвращается к ней сознание и доходит до светлых мозгов всё смущение, что отключилось на момент его действий. — Я… — потухшим голосом проблеяла она, намереваясь сказать очередную глупость. — Потом, — скомандовал он, параллельно натягивая своюеё вещь на законное место. Подхватить девушку на руки не составило особо труда, ведь эта дура, по всей видимости, действительно ничего не жрет, поэтому и весит как гребаная дистрофичка. Он обязательно отругает её за это в будущем. Со скрипом прогнулась под их весом старая ветхая кровать. Ран уселся, облокотившись на увешанную её творчеством стену, а саму хозяйку данной комнатки усаживая на себя. Только отошедшая от приятных лёгких спазмов по всему телу, Хороми ощутила очередной тепловой удар изнутри, когда вот так сидела на Ране. Она по-кошачьи на нем поерзала, пытаясь примоститься поудобнее, и соприкасаясь бедром с характерным напряжением у него в штанах, Исихара чувствовала себя как никогда виновато. — А как же ты? — размыто спросила она, надеясь, что её поймут без лишних уточнений. Но, видимо, совсем позабыла, с кем имеет дело. — Ты о чем? — спросил он с явной издёвкой. Но такой довольный, что от этого теплело на сердце. — Ты знаешь, — она намеренно двинула бедрами, задевая его стояк, но как бы просто немного меняя позу. Крепкое тело под ней едва ли колыхнулось на этот жест. Но выдержка Рана далеко не стальная. Привычная дразнящая интонация испарилась из его голоса, оставляя там только ноты трижды подавленного животного желания. — Не провоцируй, — шепнул он прямо на ухо. — Ты пока к этому не готова. И по его словам Хороми понимала: действительно не готова. Потому что только от этой фразы смутилась так, что просто решила спрятать лицо, прижавшись к его груди. Ран на это ехидно хмыкнул, в недрах своей душонки умиляясь такому непривычному инфантильному поведению с её стороны. Не сказать, что ему это не понравилось, ему вообще всё в ней нравилось. Всегда. Этот момент ощущался по особенному важным для них. Повисшая тишина не нагнетала, а была правильной и уютной. Хороми нашла себе увлекательное занятие в том, что игралась с кончиком его косички, щекотя то свою ладонь, то проводя ей по его шее, вырисовывая на мужской груди всё то важное и потаенное, что хранилось внутри. Произошедшее было огромной ошибкой для них обоих. Расколом, разделившим жизнь на до и после. Хороми знала — последствия будут. Когда она поддалась этому искушению, то зарыла в могилу все свои бывшие планы и возможности. Легко никогда не было, но сейчас всё станет в разы запутаннее и сложнее. Разница только в том, что теперь у неё есть стимул за это бороться. Его руки сцеплены замком за её спиной, укутывая в свой теплый плен. Глупо, наверное, но сейчас они были одним целым. — Спасибо за всё, — на грани слышимости произнесла она, вынашивая эти слова слишком долго. Легкая улыбка тронула уста Рана. Вместо ответа он просто целомудренно поцеловал её в макушку, зарываясь носом в её волосы. Они его бесили. Ран любил их. И этот жест был интимнее всего, что они сделали ранее.