***
Нет таких проблем, которые не растают по приходу весны. Когда весна только вступала в свои права, Хороми стойко твердила себе: Ещё чуть-чуть и тёплый цветочный ветер залечит раны былых трудностей. И становилось легче. Но весна в этом году была как никогда холодной, становясь новой осенью. Исихара погибала вновь, как в тот самый раз, когда получила уродливые рваные полосы на коже. То же самое чувство знобящего страха под кожей и полное бессилие в мыслях. Удушливый вакуум лишает кислорода и приглушает звуки. Тошнотворные звуки бойни, жестокости и насилия разносились по округе. И запоздало она понимает, что Ран Хайтани сейчас является эпицентром этого. Небрежно отпихнув её в сторону, он стоически бросился в самое жерло опасности. Отрываясь от боли и самоуничтожения, Хороми понимала: он принял удар на себя, огорождая её. Спасая. И не так важно, как он поступит после, ведь Исихара здесь ради него, и это с самого начала было правильным. Это началось настолько давно, что Ран Хайтани успел стереть её из своих воспоминаний, пока она неумело барахталась в последствиях своего глупого подросткового максимализма. От начала и до конца. С ним. Серая тканевая сумка, безвольно повисшая на левом плече, напомнила о чём-то важном. Хороми Исихара ещё может быть полезна в этой схватке. Вытесняя из головы все мысли о скорой неотвратимой гибели, подавляя разрывающие грудину всхлипы, она трясущимися руками принялась шариться в сумке. Беспорядочные движения создавали много шума, но он удачно утопал среди какофонии из ругательств и хруста чьих-то костей. Казалось, она носила с собой только необходимые вещи, но когда дело дошло до того, чтобы отрыть в недрах сумки мобильный, то под руку попадалось, что угодно, но только не средство связи. — Ай. — Тихо прошипела она, когда резкая колющая боль пронзила указательный палец. Совсем позабыв о недавнем подарке от Госпожи Хайтани, Хороми вынула необыкновенной красоты резную спицу, с выточенной на ней орхидеей. Лишь на секунду Исихара отвлеклась на созерцание украшения, рассматривая, как карминовые струйки забивались в углубление узора. Цветок будто напитывался и расцветал от её крови. «Если верно применить красоту, она может быть убийственной.» Бездумно Хороми переложила украшение в карман куртки, возвращаясь к поискам. Девушка боролась с желанием хаотично рассыпать содержимое на пол, но своевременно нашарила телефон в боковом кармане. И глядя на него, как на восьмое чудо света, молилась лишь об одном: только бы был заряжен. Дрожь в руках лишь усилилась, когда дисплей загорелся тусклым светом. А она, не взирая на боль — остриё спицы вошло достаточно глубоко — окровавленными пальцами искала нужный номер. Риндо так удачно дал ей его «на всякий случай», даже не подозревая о том, что возможно станет ключом к их спасению. Кратко и лаконично, Хороми успела набрать лишь несколько слов, отправляя сообщение с громким выдохом облегчения. Они дождутся спасения. Весна обязательно для них наступит.***
Горловина свитера душила как никогда. Впивалась колючими нитями прямо в кожу, оставляя красные полосы. Никогда ещё встреча с Мицуей Такаши не казалась настолько невыносимой. Начиная от скомканных разговоров, которые сегодня между ними совсем не клеились, и заканчивая тем, что атмосфера между ними была как никогда напряжённой. Такаши не обвинял её, не отчитывал — он был разочарован, и это было на удивление очевидным, хотя флегматичный Мицуя всегда ходил с не читаемым выражением лица. Лицо его, к слову, было красноречиво украшено парочкой новых багряных ссадин, как следствие поступков Хороми Исихары. Хороми было стыдно настолько, что и в стыде этом впору утопиться. Чувство вины, смешанное с одержимой влюблённостью, топтали в ней силу воли. Поэтому, когда она пару раз пыталась завязать разговор и плавно подвести к извинениям, слова растворялись где-то на кончике языка, а она, с обидой на саму себя, их проглатывала. Неторопливо бродя по знакомым улицам, они медленно пробирались к её дому. Чудо, что Мицуя был слишком ответственным — пропускать их занятие по рисованию он не стал. Вряд ли сегодня Хороми смогла его обучить, будучи скупой на слова, но встреча состоялась. А Мицуя Такаши сердобольно вызвался проводить её до дома в это опасное вечернее время. — Такаши. — несмело окликнула она, когда секунды на светофоре пешеходного перехода тянулись издевательски медленно. Мицуя опустил на неё потухший взгляд прозрачно-сиреневых глаз. Колючая ткань светлого свитера медленно затягивалась петлёй на шее, и она не сдерживаясь её оттянула. От непривычного, холодного равнодушия со стороны своего единственного едва ли друга, паническое удушье накрывало её с головой. Ещё и этот свитер... — Лучше отчитай меня, правда. Я не могу смотреть на то, как ты злишься. — Я и не злюсь. — Но желваки подозрительно заиграли на скулах. — Просто, в последнее время мне тебя совсем не понять, Хороми. Дождавшись зелёного света, парень первым прошёл вперёд, напрочь забывая о рамках приличия. Ему до жути хотелось избежать неприятной темы. Это было совсем по-детски, но он и правда был слишком расстроен её поведением на бое. И волновало не столько то, что ему знатно прилетело от Дракена и Баджи, сколько сам факт её внезапного безрассудства. Зачем она бросилась прям на поле боя, забывая обо всём на свете. А главное, к кому? Перебирая в памяти фрагменты того дня, все воспоминания были оборванными и неполноценными. Достоверно он помнил лишь чувство пожирающей тревоги за девушку рядом с ним. Которая творила несусветные глупости ради своего друга. Друг? Не тот ли это друг, из-за которого её сердце исходится печалью и отчаяньем, а на лице появляется хрустальная корочка безразличия. Тот, о ком постоянно думает, ради него нарушит все запреты и поставит на кон привычные установки собственной мирной жизни. — Мне жаль, Такаши. Я совершила глупость, облажалась и, что самое худшее — я тебя подставила. Но, клянусь, больше я не полезу в это. Девушка слегка задыхалась, предпринимая попытки догнать Мицую, слишком погруженного в собственные размышления. Смысл её оправданий проходил мимо него, ведь помимо разочарования он почувствовал ещё что-то. Странную тошноту в районе груди похожую на укол ревности. Невозможно. Мицуя сразу решил для себя, что это невозможно — Хороми Исихара не должна ему нравиться. — Ещё что-то? — Спросил парень чуть ли не с облегчением, когда завидел знакомую многоэтажку. Они приближались к её дому, а значит, этот утомляющий его сердце диалог, скоро подойдёт к своему логическому завершению. — Да. — Хороми решительно преградила ему дорогу, заставляя остановиться под широкими кронами деревьев. Их тень удачно скрывала проблеск слёз в уголках аквамариновых глаз. Она завела руки за спину, нервно перебирая пальцы. Может, то не свитер её душит, а страх? Страх не быть прощённой своим единственным едва ли другом. Страх совершить неосторожную ошибку, которая станет чем-то фатальным для их взаимоотношений. — Прости меня, Такаши. Этого больше не повториться, клянусь тебе. Мой поступок ужасен, но мне бы не хотелось терять такого друга, как ты. Друга. Такаши, с неожиданностью для себя, мягко улыбнулся. Всё было удивительно очевидным с самого начала. Такаши Мицуя с самого начала не был откровенен сам с собой. Он всегда желал большего, чем просто статус друга, но старательно прятал эти мысли за кучей отговорок. Проводя с ней всё больше и больше времени, слушая её голос, когда она что-то объясняла; украдкой рассматривая сосредоточенное выражение лица, когда рисует. Посещать вместе фестиваль, провожать до дома, шить одежду специально для неё, делиться своими маленькими секретами и нелепыми мечтами. Так, постепенно Хороми заполняла серые пробелы его жизни яркими красками. У Мицуи не было выбора. Только погрузиться глубже, раствориться в этой слабости. Отражать её яркость, впитывать её отчаяние. Незаметно друг для друга, они стали значимыми, стали неотъемлемой частью рутинной жизнью. Такаши тоже дорог для неё, но совсем не в том смысле, в котором хотелось бы. — Ты права. На мгновение она приободрилась. Надежда вернуть всё на свои места расцветала в ней подобно лилиям. Только вот решение Такаши слегка отличалось от её предложений. Немного замешкавшись, он протянул ей среднего размера бумажный пакет, который был при нём с самого начала. — Это тебе, как и обещал. Исихара успела лишь приоткрыть его края, чтобы посмотреть содержимое: это была та самая юбка, над которой всё это время работал Такаши. Красная клетчатая ткань была не тем, что она обычно носила, однако сам факт того, что парень сделал это специально для неё, озарил её нелепым детским восхищением. Желание рассмотреть вещь как можно подробнее, уделять внимание деталям, было прервано самим Мицуей. — Ты была права, когда сказала, что этого больше не повториться. Нам стоит прекратить занятия, Хороми-сан. Его спокойный голос, который всегда звучал так трогательно нежно, когда он к ней обращался. Его всегда лёгкая неловкость в общении с ней, несовместимое с его возрастом бремя ответственности на его плечах. Хороми не понимала, сколько он значил для неё на самом деле. И, пусть её чувства были отданы другому человеку, что-то внутри неё запротестовало на эту мгновенную пустоту. Сожаления, оправдания, мольба и даже злостная ругань вертелись сейчас в голове, но она молчала. Оспаривать его желание было неуважением к его выбору. Доставлять Такаши неудобства было последним, что она хотела оставить после себя в их отношениях. Это правда... конец? Мозг всё ещё не верит, но тело уже всё понимает, в глазах защипало от прогорклых горячих слёз. — Тогда, до встречи, Мицуя Такаши. Она улыбалась. Это была показательно дружелюбная улыбка, чтобы Такаши покинул её с чистой совестью и чувством завершенности. Над своими чувствами она подумает потом, но пока она способна, лучше отпустить. До самого конца она демонстрировала свою жизнерадостность, провожая его печальным светлым взглядом. Мицуя смотрел, как слезинка за слезинкой скатывались по подбородку и плавно съезжали вниз, прячась под горловиной свитера. Он чувствовал себя подонком. И, хорошо, что Хороми ушла первой, пряча от него своё лицо. Тогда Мицуя Такаши не знал, что в последний раз увидит эту лёгкую хитрую улыбку, два низких тёмных хвостика и самые отчаянно-грустные глаза цвета морских волн на солнце. И совершенно он не мог подумать, что именно в этот день Хороми Исихара потеряет прежнюю себя.***
Это было просто. Почти что скучно. Парни, что корчили из себя великих бойцов, едва стояли на ногах после пары его ударов, вверяя в него привычную тщеславную уверенность в своих силах. Глупые и напуганные, с злорадными кричащими гримасами на лицах. Почти что дети с оружием в руках, которых так и не научили с ним обращаться. — Думаешь, это конец? Тот самый некогда смазливый парень, с изуродованным ныне обликом, держался лучше остальных. Должно быть, те пытки закалили его, и даже стоя на коленях перед Раном, он продолжал самоуверенно плеваться ядом. — Ты слишком разговорчив для своего положения. — Изрекает Ран, оглядывая обстановку. Побитые им враги вразброс безвольно валялись по территории двора. Один — что первый набросился на него с ножом в дрожащих руках, и первый постигший удар его телескопки прямо по виску. Холодное оружие не достигло своей цели, а Рана настигло неприятное дежавю. Месть за Риндо не была совершена до конца, поэтому на одном ударе он не остановился. Второй — напавший со спины, когда Ран слишком увлёкся процессом. Он недооценил скорость реакции второго номера в Рокухаре, и поплатился этим вывернутым коленным суставом. Получилось не так искусно, как у младшего, однако, с помощью уже своей техники, Ран добился того, что и он валялся без сознания. С третьим пришлось повозиться. Достаточно крупный парень решил повалить его массой, но ловкости ему не доставало. Когда он без разбору махал кулаками, ему даже удалось разово задеть скулу Хайтани, чем он разозлил его ещё больше. Тот повалил его неожиданным ударом в солнечное сплетение, выбивая кислород из диафрагмы и сталкивая массивное тело с холодом бетона. С ним не вышло расправиться как следует, и получив от Рана всего один удар дубинкой по голове, он всё ещё оставался в сознании. Потому что внезапно Хайтани опомнился. Его ожидала самая сладкая часть этого побоища. Человек, дважды осмелившийся свергнуть Хайтани в столь юном возрасте. В первый раз он поплатился за это только своей симпатичной физиономией и искалеченной психикой. Сейчас же, Ран сотрёт его в порошок. Цель стояла приняв боевую позу, но так и не решаясь напасть. И, надо же, он был совсем обезоружен, что очень наивно. Хайтани раскидал его меньше чем за минуту, хотя тот упорно держался в сознании, не желая падать в грязь лицом. Практически похвально, жаль только, что это всё бессмысленное бахвальство, которое Ран окончит менее, чем через минуту. — Если хочешь убить меня, — сплёвывая кровь в сторону, продолжал дерзить парень, — То следует поторопиться, прежде чем они вернутся и заберут, то что ты здесь нашёл. Злорадный смех перемешивался с хриплым кашлем, разбрызгивая из его рта капельки крови. Блаженная улыбка и безумство в глазах самую малость вводили Рана в заблуждение. Потому что противник его не боялся, уже нет. И эта резкая метаморфоза, что ощущалась резко смазанной краской на полотне с готовой картиной, начинала настораживать. Хайтани подходит вплотную, грозно нависая над ним всей высотой своего долговязого тела. Хватает за светлую чёлку у самых корней, вскидывая его голову, чтобы лихорадочный бегающий взгляд его жертвы был сосредоточен только на нём. — Кажется, я вышиб тебе последние мозги. Повторюсь: ты не в том положении, чтобы разбрасываться словами, уебок. И несмотря на сокрушительные волны ярости, которые исходили от Рана, желаемого страха он не получил. Только одержимый взгляд голубых глаз стрельнул куда-то ему за спину, а уродливый оскал расплывался на лице. — А она? — Холод прокатился по внутренностям. — Она в том положении? Ран думает: невозможно. А сам осознаёт мгновенно — обсчитался, упустил, потерял бдительность. Голову поворачивает чуть ли не со скрипом, ведь там наверняка именно та картина, которую он меньше всего ожидает. — Глянь, как её трясёт. — Сквозь зубы цедит ублюдок, желая как можно сильнее свести Хайтани с ума. Он и сам видит. Хороми больше не боялась, её взгляд совершенно стеклянный, направленный куда-то сквозь Рана, будто его здесь нет. Слишком знакомое чувство для него. Так она смотрела на него в последние дни нахождения Рана в школе. И пару месяцев назад, когда они только встретились после долгой разлуки. Холод этого отсутствующего взгляда раздражал Хайтани. Он ненавидит, когда им пренебрегают, игнорируют и не испытывают эмоций при одном только его появлении. Всегда ненавидел, а сейчас — страшно. Потому что она сломанная и обездвиженная под властью чужих рук, как уже когда-то.