blood color

      

***

      Тёмно-серая пелена на небе расстилалась мрачным фоном, сливаясь с мутным неспокойным морем. Во рту всё ещё вяжет от выпитого за ночь алкоголя, а неясное предчувствие вызывало тошноту в груди. Паршиво. Даже дышать сейчас — противно.       Ран небрежно стряхнул с плаща мелкие дождевые капли, что периодически накрапывали с плачущего неба. Душу терзала необъятная тоска, а плохая погода только усиливала скверное настроение. У него всегда неплохо получалось забить хер на собственные эмоции, когда обстоятельства не оставляют выбора, ведь, на крайний случай, всегда можно было забыться в одном из многих знакомых способов. Но сейчас он был на апогее бессилия — даже выбранная им деятельность сейчас казалась просто лишним балластом.       Стычка с Шионом, позже — его внезапное заявление, которое Ран принял нехотя. Хотелось отречься от этого важного дела, от которого зависела деятельность группировки, но ответственность всё ещё горчила на языке. Не в его характере порочить свою гордость.       Порт Йокогамы встретил привычно: несуразными огромными кранами, высокими контейнерами и прерывистым дыханием ледяного ветра, который хлестко бил по щекам. А ещё шум бушующих волн резал перепонки, сейчас он был особо чувствительным к звукам. Хайтани решил припарковаться подальше, не у самого входа на старый портовый склад, который представлял из себя задание, похожее на уродливый серый куб с вставками желчного цвета.       Автомобиль остался возле самого въезда в порт, Хайтани захотелось пройтись до склада пешком, прогуливаясь среди контейнерного лабиринта. Времени привести мысли в порядок не было, а ему всё ещё необходимо отрезвить, в первую очередь, именно свою голову. Верным решением было бы засесть где-то с самим собой на неопределенный срок, пока сам факт предательства и всё из него вытекающее не будет принято и переварено.       День прошёл скомкано и неправильно, начиная от пробуждения в неудобной позе, заканчивая тем, что он даже не поставил в известность Риндо зачем идёт и куда. Младший, наверное, просто подумал, что Ран идёт продолжать запивать остатки чувств в пойле. И этот вариант намного лучше спонтанной поездки в Йокогаму.       Убегать от себя и произошедшего получалось, но воспоминания перманентно касались участков мозга, отзываясь короткой судорогой в теле. Цвет её глаз мелькал вспышками, тут же ассоциируясь с неутихающим морем грусти. Злость, на удивление, уже не шла, ненависть была вызвана в себе искусственно. Внутри осталась только обнаженная обида, отвратительная уже в самом факте существования этого чувства в нём.       Ощущать себя брошенным и растоптанным ею, казалось неправильным, даже не так — невозможным. Нейронные связи складывали всё в один очевидный факт, но нутро... блядский орган, гоняющий кровь по организму, решал всё иначе.       Склад уже обрисовывался всё ближе и ближе. Хайтани потянулся к телефону, чтобы уведомить Мадараме о своём прибытии, но, изъяв его из плаща, обнаружил, что средство связи эту связь нихуя здесь не ловит. Ну и чёрт с ним, сам разберётся, без предупреждения и посредственной помощи.       Устройство здания оказалось слишком хитрым: на главные ворота был повешен старый ржавый замок, который из-за коррозии представлял из себя кусок слипшегося трухлявого металла. Значило это, что вход в помещение прятался где-то в ином, менее очевидном месте. Логическими размышлениями, он решился проверить внутренний двор, доступный взгляду только с определенного ракурса. Высокая арка, служившая лазейкой, была скрыта с задней стороны здания.       Этот квест заебывал уже на начальных этапах, как и продирающий до костей ветер, как и тяжёлое ощущение похмелья, как и сама надобность снова пялиться на расквашенную морду Шиона. Чистое эхо зеркалило звук его шагов, стоило ступить на скрытое стенами пространство. В какой-то момент показалось, что звучание стало более объемным, начало двоится внутри черепной коробки, но это наверняка были проделки похмелья.       Мелкие камни отлетали от носков ботинок, Хайтани резко притормозил, оглядываясь. Среди пустынного двора имелся высокий навес, который, за счёт перекрытия, выглядел как уличный коридор. Там задача предстояла намного сложнее: дверей в этом коридоре было буквально дохуя, с первого взгляда точно не сосчитаешь. Ран слишком заебался думать за этот раздражительный день, что заставило его вновь потянутся за телефоном, чтобы проверить наличие связи именно на этом участке.       За каждым его действием, едва мелькнувшим на ветру шорохом — следовал повторный еле различаемый шум. От паранойи двоилось в глазах, чужое присутствие стало ощущаться шкурой, как будто чей-то пристальный взгляд зудел между лопаток. Ран прислушивался к своим чувствам: опасностью не веяло, но лишняя предосторожность не помешает.       Щёлк. Первая набранная на телефоне цифра зеркалится в пространстве тихим шагом. Щёлк. Вторая цифра, и Хайтани маниакально мечется взглядом по пустому двору. Щёлк. Третья цифра, а на периферии зрения мимолётно проносится чья-то тень. Но стоит звуку стихнуть и всё исчезает, безлюдная тишина изредка нарушается свистом ветра.       — Что за... — Ран тихо выругался.       Этими больными играми разума он сам оставлял себя в дураках. Да, голова раскалывается, а во рту сухо, но не мог же он всего за одну ночь лишиться рассудка?       Призрачное теплое дыхание ощущается за спиной.       Или мог?       — Ран!       Тихое восклицание знакомого голоса. Ненавистного голоса, что так ласково шепчет в голове. Хайтани резко обернулся назад только для того, чтобы наверняка убедиться: он спятил, поехал крышей из-за одной беспринципной девчонки. Разворот.       Есть две новости. Первая: он всё же не сошёл с ума. Вторая: лучше бы сошёл. И лучше бы именно для неё, которая своим присутствием в очередной раз подтверждает свою причастность ко всему сказанному Шионом.       — Не стой здесь, тебя могут заметить!       Эта тревога в её голосе такая пустая и лживая, совершенно сухая, как и тёплые пальцы, что схватили его за рукав плаща. Исихара суетливо оглядывается по сторонам и ведёт его за одну из колонн уличного коридора. Он почему-то позволяет, по привычке чувствуя удовлетворение от соприкосновения с ней. Мозг отрицал Хороми Исихару и её присутствие, но тело... оно ещё не смирилось с фактом, что это конец.       Раздражение всё же приходит, напоминает о той обиде, что чернит в груди. Рану тошно, он хочет выплюнуть все эти чувства, которые возникают, когда он смотрит на неё. Бледную, лохматую, с синяком на шее, дрожащими руками и испугом в глазах. Страх омрачал их цвет, море бушевало, уходя в мутный зелёный, ясный свет аквамарина больше не блестел.       Жалкая и отвратительная. Уродливая. Ненавистная.       Хайтани выдавливает острую усмешку, пробует эти слова у себя в мыслях. Плевать, что они не приживаются и отвергаются, к плохому можно быстро привыкнуть, если это про его случай. Постепенно злость перекрашивает обиду, его чувства на вкус как тягучая лакрица — мерзкие, но на них всегда найдется свой любитель. Ран от этого вкуса давно не кривится.       Вокруг снова меркнет тишина, Исихара впивается узловатыми пальцами в его запястье, пытая последнюю надежду. Хайтани отыгрывает брезгливость, дергает кистью, как отмахивается от надоедливой мошки, но всё пусто — хватка на руке слишком цепкая.       — Пусти, если тебе дороги твои кости. — Сцеживает с особым отвращением, которым наделял её раньше.       Плечи Исихары дёргается от резких воспоминаний. Её уносит туда — на несколько месяцев назад, когда каждое его слово сочилось ядом, а взгляды полны пренебрежения. Казалось, тогда между ними зияла пропасть или бурлила буйная река. Вброд её не обойти, не сыскать мелководья, оставалось только одно — медленно и кропотливо выстраивать мост. Может, получался он кривым и шатким, построенным на лжи и недоверии, но он был. А они на какое-то время могли сделать шаг друг к другу и быть на одной стороне.       И всё же, всё было уничтожено, хрупкий мост не выдержал русла надвигающихся обстоятельств. Когда лёжа на холодном бетоне, Хороми притворялась спящей, каждое слово Шиона разрушало оплот их соприкосновения с Раном. Осознание истины и собственных ошибок откликались муками ноющей боли, кажется, везде. Хороми утопала, умирала под потоком разгневанной стихии. И глядя на Хайтани сейчас — отреченного, разбитого, с чуждыми искрами ненависти в суженных зрачках, — Хороми понимала, что она это конец. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.       Когда девчонка смотрит на Хайтани на лице читается пресловутая надежда. Умирающая. Ран слышит как ломаются её кости, но в неё веришь до конца: надежда умирает последней. Слепая решимость читается между строк. Чего ты хочешь, Исихара? Снова оставить меня в дураках? Я стану первым и последним кто убьёт в тебе эту надежду.       Одно ловкое, отработанное движение и её запястье оказывается перехвачено. Тонкие кости и подвижные суставы выворачиваются под неестественным углом. Шок. Вместо выкрика боли срывается только громкий выдох, перебитый закушенной до крови губой. Привлекать внимание нельзя, иначе случится настоящая трагедия. Но не заорать во весь голос сейчас слишком тяжело, боль слишком резкая и нестерпимая.       "Глупая Хороми, даже если захочу, я не смогу сделать тебе больно."       Его редкая бесценная нежность и искреннее признание, как и многое в этом мире — они оказались ложью, в первую очередь для него самого. У Исихары из глаз невольно брызгают непрошеные слёзы от физического насилия, которое он к ней применил.       — Убирайся, пока я тебя не прикончил, — Ран отвернулся, видеть её лицо, искривленное от боли было слишком тяжело, — И не смей мне попадаться на глаза. Никогда больше.       Угрозы не пугают, Исихара настроена на удивление решительно, напрочь забывая про все неприятные ощущения в районе запястья.       — Всё не совсем так, как ты думаешь, Ран. — Говорит она как можно тише и спокойнее.       Вибрации её голоса — вкрадчивого и утешающего, — бьют по нервам. Ярость вспыхивает молниеносно, не оставляя возможности мыслить разумно. Лавина злости прожигает изнутри, распирает в груди, ноет в мышцах. Кажется, что любого самого грязного оскорбления в её адрес будет мало, нет такого слова, которое сполна бы отразило его ослепляющую ненависть.       Она всё знала. Не отрицала, не пыталась придумать нелепого оправдания, как тогда — в ситуации с Риндо. Исихара неумело пытается пустить пыль в глаза своей прямолинейностью. На деле она просто лживая сука. Воспользоваться его... чувствами? Разве это вообще возможно, разве у него есть чувства?       — Не смей произносить моё имя!       Ран крикнул так, что весь воздух выбился из груди, эхо разнесло его слова по всему пространству. Лицо Исихары на секунду застыло в испуганной гримасе. Страх, плескавшийся на дне расширенных зрачков приносил ненормальное удовлетворение. Чувство эмоциональной сытости, ведь этот пароксизм страха на её лице он полностью впитывал в себя.       — Пожалуйста, послушай меня, — Хороми подняла ладони, делая шаг назад.       Боится, смотрит на него волком, как на психа. Ведёт диалог так, чтобы не спровоцировать умалишённого перед ней. И это выводит из себя ещё больше. Голые чувства, вспоротые осколками обиды, жгуче саднят. Может, он всё же безумен?       Момент, когда её жизнь пульсировала под его рукой, был опущен. Просто раз — одно мгновение, и она оказывается вбита в серую кирпичную кладь. Основной удар приходится на затылок. Исихара не в силах поднять голову, не в силах посмотреть в глаза. Тело становится более безвольным, немного обмякая в его хватке. Хрупкая шея всё ещё в плену его пальцев.       Исихару не жалко, нет. Может быть будет потом, но сейчас всего этого недостаточно. В какой момент промелькивает мысль: насколько сильна его любовь, если он готов её убить?       — Пожалуйста... спрячься... — Левая рука Исихары ухватилась за его предплечье. — Не иди к Шиону.       Глухой топот словно отдавался вибрацией по земле. Приближение нескольких человек на территорию двора было торопливым и нервным — это было понятно издалека. Чувство ярости притупилось, последние слова Исихары звучали очень избито, но до больного искренне. Червь сомнений за считанные секунды смог прорыть свой ход в его мыслях. Аквамариновые глаза смотрят на него умоляюще, с этим ебаным вселенским переживанием, от которого хочется засунуть два пальца в рот.       И всё же, он ведётся. В последний раз, точно, но успевает отступить в относительно слепую зону, прижавшись спиной к замыкающей коридор колонне, а Исихару утягивая за собой. Её тело — слабая, хрупкая оболочка, всё больше теряло силы. Девушка еле стояла на ногах, удерживаемая только его руками. Хайтани прижал её спину к своей груди, считая её размеренные выдохи, пока некто, приближался всё стремительнее, проходя через арку и оказываясь с ними на одной территории.       — Звук был отсюда.       — Что бы Хайтани тут забыл? Его королевская задница потребовала особых почестей, я уж знаю, имел дело с братьями.       Невиданная наглость подспевающих незнакомцев поражала. Не в привычке Рана стоять в тени, когда кто-то ногами топчет его достоинство. Прежде чем задать отчаянным хорошую трёпку, хотелось посмотреть в их трусливые глазёнки. Никакой из голосов не показался ему знакомым, но, тем не менее, он остался на месте, послушать их россказни ещё немного. Контекст их диалога отдавал уже привычным вкусом — предательством. Очередной мусор пытается перейти ему дорогу.       —Лучше проверить, вдруг девка сбежала куда-то сюда. — Вклинился кто-то третий, уже более узнаваемый, с ещё совсем юным голосом. — Пёс оставил меня ответственным за неё, если узнает — мне конец.       Хайтани перевел взгляд на Хороми, которую потряхивало, как от лёгкого озноба. Страх покрывал внутренности тонкой корочкой изморози. Мышцы цепенели, а притупленные до этого чувства, сваливались тяжёлыми последствиями на сломленную психику.       Говорившие расползались по разным углам двора, голоса откликались друг с другом с разного расстояния.       — Как она вообще смогла сбежать с запертого грузовика?       Девушка в его руках сжалась ещё сильнее. Много ума не надо, чтобы понять, что речь идёт о ней. Ран слушал внимательно, складывая информацию в голове в что-то более менее целостное. То, что Исихара опять сбежала, на этот раз из лап Шиона, его не удивляло. Однако, большого доверия он к ней не пытал. Всё ещё существовала вероятность, что это всего лишь очередной нож в спину в её исполнении.       — Откуда я, блять, знаю? Но если Господин Хаджиме не получит Хайтани, а Мадараме — девчонку, то не пощадят не только меня, но и вас всех. Так что ищите, живо!       От тона этого напыщенного малолетки, хотелось закатить глаза. Но знакомое имя — как толчок над обрывом. И всё так просто и окончательно встало на свои места. Хаджиме. Сукин сын, за деньгами без мыла куда угодно влезет и не побрезгует втянуть за собой других. Подкупить Шиона — это же проще очевидного. Правда лежала на поверхности, но при том была невидима, подобно натяжению воды.       Слишком досадно проиграть в этих играх на хитрость, кто как не Коко мог их затеять. Братья же всегда шли с ним нога в ногу, на опережение. Только они славились своей тягой к ухищрениям и различным махинациям. Проиграть финансовому гению в их негласной схватке было ударом ниже пояса, но пока он всё ещё не стоит перед с пистолетом у виска, Ран не принимает поражение.       Ярость прокатилась новым бунтом по нервным клеткам. Хватка на теле Исихары стала сильнее, ещё немного и запустят кости. И среди отголосков чужих переговоров и скрипа подошвы о каменистый пол, Ран расслышал первый задушенный всхлип. Крик о помощи невинного дитя, только едва уловимый для слуха. Её губы отчаянно дрожали, горячие слёзы струились непрерывными потоками, разбиваясь о его руки.       Что с ней происходит? Почему выбирая заплакать ли от адской боли, которую он ей причинил, или стоя на месте, претерпевая ураган, Исихара выбирает устроить истерику прямо сейчас. Это злило. Хотелось заткнуть ей рот ладонью, нужно расслышать как можно больше интересующей информации. Но рука... уже не поднималась, инородная жалость засела на уровне глотки.       — Тише. — Шепнул ей одними губами.       И она наверняка услышала, потому что одно его слово раздробило в ней всё. Вся боль, усталость, стресс, накопленные за последние годы, кажется? Рухнули на неё в одночасье, придавливая и разрушая. Ран слышал, как разум её расходился мелкими трещинами, даже жажда самоконтроля уже не имела никакого влияния. Исихара сломалась, а стыдливые, удушающие всхлипы резали ей горло.       Хайтани замер в полном онемении, даже взгляд застыл мрачной пустотой. Из под толщи невидимого купола доносились звуки. Их услышали, ещё секунда, и они будут обнаружены, но даже чужие восклицания не перебивают её ревущего в голове плача.       Время пошло на отсчёт. Вот-вот ставни схлопнутся, а попавший в ловушку станет жертвой. Клетка без выхода. Рвануть наутёк — идея херовая, как для репутации, так и с стратегической точки зрения. Просто избить их — обернётся лишним шумом, сейчас попросту опасным. Да и везде камнем преткновения выступала Исихара. Пусть её совесть всё ещё запятнана, но бросить её разгребать всё это в таком состоянии, может обернуться не слишком радужно. Проще выкинуть её немного позже.       Прежде чем серая тень успела явить своего владельца, Ран начал действовать. Исихару пришлось откинуть в сторону, скрывая её присутствие от других. Нужно напасть первым: удар по носу вышел достаточно точным, хоть он и слишком привык орудовать телескопкой. Нежданного гостя откинуло в сторону, больше от неожиданности, чем от силы удара.       — Какого... — Парень, уже полусидевший на полу, пятился назад, вбивая острые мелкие камни в ладони.       Страх на его лице был слишком явным. Спесивые слова больше не срывались с нескрываемым бахвальством. Увидев Хайтани перед собой пацан откровенно зассал.       — Ну что, герой, меня искал?       Взгляд холодного аметиста резал без ножа. Так просто снова сделать вид будто это он расставил здесь капканы, а не угодил в него сам. Нашлось и время для привычной манерности, любимую телескопку он разложил с особым пафосом.       — Мы нашли его! — Выкрикнул тот, что подальше.       Ран пробежался взглядом по сторонам: четверо. Уж с этим плёвым делом он справится. Одного он, правда, всё же узнал. Тот самый мальчишка, что имел отношение к нападению на Риндо. Ебальник всё ещё разукрашен, даже по истечении такого количества времени. Хайтани усмехнулся, нос у него будет искривлён навсегда, а юное личико больше не назовёшь смазливым. Он уродлив.       — Нет, это я вас нашёл.