ЛАМПЛУШ
Одному чёрту было известно, зачем они отправились в тот лес. Влажные от утренней росы ветки елей постоянно били их по лицу, в грязевых лужах что-то подозрительно булькало и рычало, а из тьмы леса на них злобно таращились жёлтые как солнце глазища таких немыслимых размеров, что страшно даже было себе вообразить кому эти глаза могут принадлежать — исполинской сове или громадному волку. В какой-то момент Якобу захотелось развернуться, плюнуть на внеочередное, незапланированное приключение и пешком, без всяких волшебных прибамбасов — магии и порталов –через топь и заросли, спокойно пойти домой, там завернуться в тёплый плед и больше никогда не вспоминать их с Ньютом вылазку на природу. Сам же Ньют Саламандер был бодр, полон сил и энтузиазма. Впрочем, таким он был всегда. Сколько его знал Якоб. На нытьё друга Ньют реагировал (если это, конечно, можно назвать реакцией) весьма посредственно: лишь пожимал плечами и слышать ничего не хотел про то, как дома хорошо. Насвистывал весёлые песенки себе под веснушчатый нос и рассеянно улыбаясь, заверял, что всё у них хорошо. В конце концов, увязнув по пояс в топком болоте, Якоб не выдержал и высказал ополоумевшему и явно сдвинутому на своих фантастических тварях магозоологу всё, что крутилось у него на языке с тех пор, как их ноги переступили порог сказочного леса. Поначалу, Якобу очень понравилась идея помочь Ньюту в его поисках редкого, находящегося на грани вымирания зверька. Он был не прочь даже поковыряться в земле и затолкать зверёныша в чемодан Саламандера, а потом, если нужно будет, подержать зверька, пока Ньют залечивает животному раны. Поэтому увидев на подоконнике своего дома сову, уставший от серых будней Якоб, что уж там скрывать, чуть-чуть обрадовался раннему визиту пернатого почтальона. Радости Якоба можно было бы позавидовать — бегло пройдясь по изумрудным (других чернил Ньют почему-то не признавал) завитушкам, оповещающим о скором прибытии мистера Саламандера, Якоб аж подпрыгнул, что случалось с ним крайне редко. Однако уже спустя час бесцельного хождения по бесконечной паутине тропинок, ежесекундных остановок и разглядывания обыкновенных, на его взгляд, червей, ему, вдруг стало очевидно, что приключение — не то ради чего нужно вылезать из кровати по утрам, не ходить в душ и пропускать вкусный завтрак. Хотя Ньют, конечно, был другого мнения и попросту игнорировал заметно ухудшившееся настроение друга. Не успел Якоб открыть рот, чтобы выразить свое недовольство по поводу происходящего Ньюту, как к ним, гордо подняв коричневую морду, с длинными изогнутыми мощными рогами и сверкающими жемчужинами глазами вышел олень. Да, олень был бесспорно красив, но ничего магического в нём утопающий Ковальски не увидел. Олень как олень — не то что присосавшаяся к его шее огромная, явно опасная, золотая пиявка с красными, злыми глазенками. Зато, Ньют, похоже, очень сильно заинтересовался обыкновенным оленем. Да так сильно, что почти забыл о существовании Якоба. Вытянув друга из хлюпающей пасти болота, Саламандер завороженно уставился на оленя, а тот на Саламандера. Казалось, в лесу повисла гробовая тишина, заткнулись даже птицы и только сопение чуть не погибшего Якоба нарушало это странное безмолвие. С замиранием сердца, Ньют протянул руку к оленю и тот на удивление Якоба, хромая к ним подошёл. «Вы знакомы?» — хотел было поинтересоваться Якоб, но не стал. И так же было всё понятно: Ньют любит животных, а те любят Ньюта. Настоящая, бескорыстная и ничем не обременяющая любовь, она такая. Нежная, но в то же время прочная как сталь. Порой, Якобу даже казалось, что в сердце его друга нет места для чего-нибудь иного, не имеющего отношения к магическим тварям. Стеснительный, кроткий, капельку озорной и практически всегда глядящий куда-то в сторону Ньют, мягко говоря, неважно ладит с людьми, а вот с животными, этими фантастическими тварями… Якоб вздохнул. Новенькое пальто безнадежно испорчено, вся одежда промокла — впору хоть снимай да выжимай. Да вот только выжимать придётся грязь. Олень остановился в двух шагах от Ньюта и внезапно попятился. Было видно, что с ним что-то не так, уж больно медленно он ходит, того и гляди, упадёт. — Он ранен, — едва шевеля губами, прошептал Ньют. Означало это только одно. Ковальски выдохнул, размял зачем-то бока и щелкнул застёжками чемодана. — Надо его приманить, — заметил Якоб, краем глаза наблюдая за приятелем. — А вот это ты зря, — удрученно покачал головой тот, — это Ламплуш. На языке Якоба ехидно закрутились шутки, одна за другой, но встревоженный вид Ньюта и его заразил беспокойством. — Ламп…луш? — тихо переспросил Якоб, боязливо пятясь. Он не был трусом, но что-то всё-таки подвигло его отступить. Будто уснувшее предчувствие, встрепенувшись, проснулось и властным голосом скомандовало обезопасить себя. — Его так называют… Он предвестник беды, — Ньют медленно положил руку на рукоятку волшебной палочки. Якоб сглотнул. Лес заиграл новыми красками, более густыми, холодными и тёмными. Ели зачахли, повесив макушки, цветы безжизненно поникли. — Кыш! — вырвался у Якоба стиснутый невидимыми силками хрип. И это было, наверное, зря и лучше бы он, наверное, сдержался. Приглушенно фыркнув, олень угрожающе выставил рога. Ноздри на его морде неестественно раздулись от пронизывающей ярости. — Прости? — Якоб попробовал улыбнуться, в знак почтения поклониться, но что-то пошло не так. Олень яростно ударил передними копытами по земле, встал на дыбы, подобно рассердившемуся коню и ещё раз саданул землю. Ньют пробормотал какие-то заклинания, небрежно взмахнул палочкой, однако кроме короткой череды белых вспышек, попавшей в пустоту, ничего не произошло. Хотя нет, всё же произошло: глаза оленя наполнились кровью, рога раздвоились, а туловище увеличилось до внушительных размеров. Чудовище взревело и взорвавшись, к огорчению Ковальски обрело иную форму. Теперь, оно напоминало высокую фигуру, с вытянутым, обглоданным оленьим черепом, с кривыми рогами и бурлящими в пустых глазницах чёрными, будто ночь глазами. Существо замерло, но лишь на секунду, а затем протянуло свою костлявую человеческую руку, дотрагиваясь длинным, гнилым когтем до груди Ньюта. В этот момент сердце Ковальски трижды повернулось вокруг своей оси, а потом, с гнетущим чувством, провалилось в пятки, где в дребезги разбилось. Побелев, Якоб задрожал от страха, а вот Ньют, кажется, лишь капельку растерялся и его, похоже, не волновал тот факт, что существо к нему притронулось. — Ох, — Ньют так тяжело вздохнул и выдохнул, что Якобу на минуту померещилось, что концентрация углекислого газа вокруг них значительно повысилась. — Кажется он рассердился. «КАЖЕТСЯ ОН РАССЕРДИЛСЯ?!» — хотел было передразнить Якоб, но передумал. Схватив Ньюта за руку, он с небывалой и, немаловажно, немыслимой для себя скоростью, побежал в глубь леса. Хотя бежать, по правде говоря, было бессмысленно. *** Но они всё-таки оторвались. Возможно, существо, которое Ньют назвал Ламплушем, скорее всего не стало их преследовать. Якоб не сомневался, что захоти Ламплуш их настигнуть ¬– непременно бы настиг, а тут он, явно не хотел этого делать. Отдышавшись, Ковальски привалился к дереву и смахнул со лба пот. Ньют, на которого он сейчас старался не обращать внимания, потому что сильно на него злился, обескураженно озирался по сторонам. Пока они бежали, магозоолог изрядно расцарапал себе лицо, но это его волновало в последнюю очередь. — Ты не взял мой чемодан? — в голосе Ньюта отчётливо послышался упрёк. И по мнению Якоба, необоснованный. — Прости, но я был слишком занят, спасая вашу шкуру мистер Саламандер, — буркнул Якоб отчего-то чувствуя себя виноватым. — Это чудовище хотело нас убить. — Не хотело, — Ньют выпрямился, — Ламплуш не убивает, а предупреждает. — А рассердился он почему? — Я не знаю, — Ньют беспомощно посмотрел на друга, — нам следует вернуться за моим чемоданом. — Ну уж нет, увольте сэр, но к этой твари я не вернусь. — Тогда я один, — категорично заявил Саламандер. Якоб готов был возразить и осыпать аргументами, но магия оказалась быстрее. Растворившись в воздухе, Ньют оставил его наедине с совестью — кашлянув, Ковальски опустился на пенёк. День однозначно испорчен.***
Ньют готов был поклясться, что трансгрессировал правильно. Место где Ламплуш обрёл свою истинную форму буквально кипело от магии. Да и глубокие следы на уводящей в чащу тропинке, свидетельствовали о его правоте. Однако чемодана, хоть ты тресни, нигде не было. — Не это ли ты ищешь, Эн Эс? — внезапный и холодный, как порыв ветра мужской голос заставил Ньюта обернуться. Он увидел мужчину, чуть его постарше, с проседью на чёрных волосах и тонкими кривящимися на смуглом лице губами. Губы эти насмешливо улыбались, а рука, свободная от волшебной палочки, деловито помахивала знакомым чемоданом. Ньют сдавленно застонал и это, похоже, только раззадорило незнакомца. — Я так понимаю, «Эн» — продолжил незнакомец, — Ньютон, а «Эс» — Саламандер. — Ньют, — похоронным голосом исправил его Ньют. — Без разницы как ты хочешь, чтобы люди тебя называли, — весело усмехнулся мужчина и тут же, изменившись в лице, помрачнел: — неужели ты меня не узнал? — Ламплуш? — Ньют недоверчиво изогнул бровь. Незнакомец протяжно выдохнул: — А ты я погляжу не изменился… Всё такой же чудаковатый… И красивый, — сумрачно добавил он. — Прости, но я тебя не знаю, — равнодушно отозвался Ньют, — отдай, пожалуйста, мне мой чемодан. И мы разойдёмся с миром. — Не хочу с миром, — язвительно оскалился незнакомец, — хочу с войной. Жаркой, беспощадной и длинной. Что скажешь? Чемодан отдам после войны. Ну или хотя бы после короткого сражения. По настроению. Ньют часто замечал за собой, что понимает он далеко не всех людей. По большей части он их вообще не понимает. Животные и те изъясняются яснее. Тут же Ньют не понял ни слова. И такого прежде с ним не случалось. — Какой ещё войны? — неохотно спросил он. Синие глаза незнакомца нехорошо заблестели. — Инкарцеро! — его палочка зашипела, будто внутри неё зашевелились змеи. Вырвавшиеся из кончика палочки верёвки и сами походили на изворотливых, недружелюбных гадюк. Ньют дёрнулся в сторону, взмахнул палочкой, вспоминая защитное заклинание и верёвка, успевшая опутать ему ногу, сгорела. — Предсказуемо, Эн. Круцио. Экспеллиармус. Инкарцеро. Ньют не знал, как такое возможно, но все три заклинания сработали как одно. Черная искра ударила ему в грудь, и скривившись от жгучей боли, Ньют повалился на спину. Верёвки кольцами обвили его тело, а палочка улетела в неизвестном направлении. — И слишком просто, — притворно зевнул незнакомец, — вспомнил меня? Нет? А ведь мы с тобой учились в одной школе. Правда на разных факультетах. Я на гриффиндоре, а ты… — На гриффиндоре? — Ньют попробовал высвободиться, но верёвки затянулись от этого только сильнее. — И почему мне не верится? — Потому что я пользуюсь чёрной магией? — усмехнулся мужчина. — А ты весьма предвзятый, оказывается. Но это поправимо. Он щёлкнул пальцами. Рубашка Ньюта затрещала по швам, пуговицы, одна за другой, расстегнулись. — Петрификус тоталус, — завершил незнакомец. Парализованный, но не сломленный, Ньют беспомощно уставился на тёмного мага. — Знаю, это мерзко и несправедливо, — заметил тот, — но жизнь, штука такая. Мерзкая и несправедливая. Единственное, чем Нью мог в какой-то степени двигать — были глаза. Боковым зрением он увидел тень, промелькнувшую в кустах, услышал треск веток, но отвлекаться от незнакомца у него не возникало желания. Тот подошёл к нему, присел на корточки и провёл палочкой по его обнажённой груди. Сгорая от негодования Ньют презрительно сверкнул глазами. — Не бойся. Лично тебе я не причиню ничего такого, о чём ты мог сейчас подумать. Посмотрим, что он оставил, — незнакомец пробормотал несколько слов на непонятном языке и отстранился. — Не может быть, — Ньют не мог видеть то, что увидел незнакомец, однако ужас, застывший в глазах мужчины, говорил за себя сам. И ему не нужны были для этого слова. Минуты тянулись как часы. Казалось, прошла целая вечность пока, наконец, незнакомец не заговорил: — Он не может вернуться. Тут, верно, ошибка. Твой Ламплуш ошибся, Эн. Ньют прищурился. Тысяча вопросов, которые он не мог задать вслух, сейчас крутилась у него на языке. — Это попросту невозможно. Знаешь, не всем предсказателям стоит доверять, — раздраженно пояснил темный маг, — этому Ламплушу я определенно не буду верить. Тысячи и тысячи лет назад, ещё до основателей Хогвартса, люди знали лишь одно чувство. Чувство страха. Они им жили, питались им. Но теперь другие времена — на место страха пришли гнев, неуместное вожделение себе подобных, любовь и привязанность. И Ламплуш ошибся, отпечатав на твоей прекрасной коже страх. Люди перестали бояться, а то, что сейчас называют боязнью, не более чем искажённая ненависть. Знаешь, раньше ведь как было, если человек по-настоящему боялся, по крайней мере в мире волшебников, он не убивал. Теперь, даже самый недалекий и слабый из нас, способен на убийство, потому как нами двигает ненависть. Ненависть к обидчику, ненависть к себе за слабость и к окружающему миру за его беспощадность. Мы смело вынимаем палочку и сражаемся. Раньше… Раньше люди забивались в подвалы, как крысы и ждали свой конец. Кусты за спиной тёмного мага разъехались. Якоб Ковальски, с башмаком в руке в качестве оружия, приложил к губам палец и тихо подкрался к незнакомцу. — О, Боги, магл, неужели ты думаешь, что волшебника способна остановить туфля? Ты либо очень глуп, либо чересчур самонадеян. С этими словами, колдун вновь щелкнул пальцами и вокруг Якоба заколыхало чёрными языками пламя. — Я думал воспользоваться твоей длинной, непонятной речью, — угрюмо процедил Ковальски. — И треснуть тебя по башке. — Подслушивать, глупый магл, нехорошо. — Ну да, это тянет на преступление. Не то что людей связывать и применять на них чары, — съехидничал Якоб, — что означает символ на груди у Ньюта? — Страх. Я же говорил. — Перечеркнутая буква «М» — это страх? Не верю, — фыркнул Ковальски. — Лучше, заткнись, магл, — отмахнулся от него маг. — Итак, Эн, вспомнил меня? Незнакомец, имя которого неожиданно начало Ньюту вспоминаться, провёл пальцами по воздуху. Парализующие чары спали и Ньют смог пошевелить отекшими ногами. И губами. — Что тебе от меня нужно? — слова давались ему с трудом. Тройное заклинание было таким мощным, что тело попросту не справлялось с нагрузкой, речь путалась, а язык почти не шевелился. Будто окаменел. — Герберт Уорд, — вместо ответа, представился колдун. — Как так вышло, что я тебя знаю, а ты меня нет? — Быть может дело в желании, — спокойно сказал Ньют, — я не хочу тебя знать, а ты меня хочешь. — Хочу, — кисло согласился с ним Герберт, — ты всегда любил всяких монстров, это меня поражало в прошлом. Это меня притягивает сейчас. И это будет меня привлекать к тебе в будущем. — Да ты псих, — присвистнул Якоб, — применил на нём запретные чары и думаешь завладеть его вниманием? Псих. — Просвещённый магл, впервые такого вижу, — усмехнулся Герберт, — в чём твой секрет? — Я дружу с Ньютом. — О, значит для счастья мне надо набрать сотню килограммов и лишиться магии, — хмыкнул Герберт, — прости, что обошелся с тобой так, — обратился он к Ньюту, — люди меня не любят, не хотят меня слушать. Я уверен, что и ты… Не стал бы этого делать. Поэтому мне пришлось действовать, опережая ход твоих мыслей. — Возможно, ты меня тоже не знаешь. Я не стал бы нападать на тебя первым. — Ньют потёр шею и, наконец, опустил взгляд вниз, на обожжённую меткой Ламплуша грудь. Вырезанная, словно кинжалом, буква «М» чуть кровоточила. Через её центр проходила черта, смутно напоминающая чем-то волшебную палочку. — Знаешь чей это знак? — тихо поинтересовался Герберт. — Я полагаю, что ты знаешь. — А знаешь ли ты как звали самого могущественного всех времён и народов мага? — Дамблдор? Герберт в голос рассмеялся. — Вовсе, нет. И ты рассуждаешь как истинный человек мистера Дамблдора. Нет-нет, Эн, тот человек, о котором я говорю, жил много веков назад, да так давно, что его даже Николас Фламель не застал. На самом деле, все его знают. По книгам, сказкам, дедушкиным рассказам. Но далеко не каждому известно, что он никогда не был тем воплощением добра, которым его всем представляют и по сей день. Он был чистым злом. Первородным злом. Его имя, как и знак на твоём теле, начинается на «М». Перечёркнута «М» потому что считается, что он был первым волшебником, хотя доподлинно не известно, так ли это на сам деле. — Прямая — это цифра «1»? — прошептал Якоб. — Неужели… Мерлин? Едва он назвал это имя, лес задрожал. В прямом смысле слова. Птицы неистово закричали, земля содрогнулась, а деревья, хотя не было ветра, заколыхались в разные стороны. — Правильно, магл. Плюс пять баллов новому факультету Хогвартса маглондую. Так вот, Ньют. Твой Ламплуш предвещает, что Мерлин, тот самый великий Мерлин, скоро вернётся и обрушит всю свою мощь, ярость и магию на наш новый мир. — Дык он же помер, — озадачился Ковальски, — сколько ему сейчас? Три тысячи? Четыре? — Вообще-то, о как таковой смерти Мерлина никто не говорит, — Ньют бросил на друга короткий взгляд, — ни магоисторики, ни самостоятельные авторы, интересующиеся жизнью Мерлина. Одна из известнейших книг «…о Восхождении магии. Наука Мерлина…», заканчивается так: «…не сгинув во тьме, он просто исчез, растворился, оставляя за собой великие познания, свет и бессмертную память… И Мерлин когда-нибудь вернётся, чтобы вернуть нам истину…». В менее известной книге, потерянном томе Брокса «…Могущество Мерлина…», вообще говорится о бессмертии колдуна: «…не Бог создал всё живое и не человек сотворил себе Богов. Их создал Мерлин и Бога, и человека, а жить наш творец будет вечно, как и магия… Ибо Магия — это Мерлин, а Мерлин — это Магия. Несокрушимая сила…». — Миленько, — невесело хмыкнул Якоб, — неправильные вы сказки детям читаете. Я так понимаю, выглядит Мерлин не как добренький старикан в забавном колпаке, а как чудовище на подобии Ламплуша? Герберт покачал головой: — Портрет Мерлина давным-давно канул в небытие. Но со слов наших предков, Мерлин испил из своего магического сосуда чудо-напиток, некое зелье состав которого был известен лишь ему одному, зелье, дарующее и бессмертие, и вечную молодость. После чего он стал навеки-вечные молодым. Из-за зелья волосы его приобрели неправильный цвет — изумрудный, а глаза покрыла белёсая плёнка из-под которой проглядывается тьма и кольца пламени. — Вроде философского камня, только жидкой формы? — спросил Ковальски. — Возможно. Это было так давно… Это Ньют тебе рассказал про камень или вы маглы тоже шарите по Фламелю? — Ньютон, — угрюмо ответил Якоб, — но мы шарим, как ты выразился, Герберт, в оружии. — Ладно, — через некоторое время протянул Ньют, — на сегодня хватит с нас Мерлина и прочей чепухи.***
Он устал. Он жутко устал, но спать ему совершенно не хотелось. Ньют лежал у себя дома, кровать казалась ледяной и твёрдой как камень. Рядом с постелью стоял чемодан — Герберт ему его всё-таки вернул. Нехотя, но вернул. За окном собиралась гроза. Небо — чёрное-пречерное, дымилось, несуразной кляксой сгущались тучи, а через щели пробирался неприятный, холодный ветер. На подоконнике мирно дремала сова, ей-то холод был нипочем. Поёжившись, Ньют свесил ноги, ощущая пятками прохладный пол. Почему-то пол казался ему теплее кровати. Встрепенувшись, сова открыла свои медные глаза-блюдца и склонив голову, протянула с привязанным миниатюрным свитком лапу. Ньют догадался от кого было это послание. Якоб лишь однажды попробовал магический способ отправки писем. Попробовал и забросил — ему не понравилось. А вот Герберт, с того времени как они расстались, буквально завалил его письмами, где писал практически одно и тоже: «Прости за Круцио, такого больше не повторится. Встретимся?» «Он написал мне пять записок, а ведь прошёл только день, — уныло подумал Ньют, развёртывая, как он считал, очередное послание от Герберта. — Что ему от меня надо?» Однако Ньют ошибся. На клочке пергамента, которую принесла ему сова, была нарисована карта с подписью: «…Как преданному природе магических существ и человеку с огромным сердцем, желающему безвозмездно помочь вымирающему виду, Вам, мистер Н. Саламандер, будет любопытно изучить настоящее семейство Белых кроули. Птицы свили гнездо близ скалы Андор. Возьмите компаньона, там может быть опасно. К сожалению, я не смогу присоединиться к Вам, но с нетерпением буду ожидать наиинтереснейший доклад про кроули на ежегодной конференции С.Ф.Т. Ваш преданный слуга, профессор магозоологии Бруклинского университета магии, Мэтью П.П.». Нацарапав ответ на первом попавшемся ему под руку листке, Ньют сунул пару монет сове, привязал свиток и открыл окно. Свежий поток воздуха заполнил душную комнату и кажется привёл его в чувства. Кроули! Ньют с самого детства мечтал их увидеть собственными глазами, а тут… Тут они совсем рядом, вьют гнёзда и размножаются. Взмахнув палочкой, снимая с себя пижаму и надевая обыденную одежду, Ньют трансгрессировал. В отличие от утра, он не стал беспокоить Ковальски ночью. Компаньон ему не нужен. Он справится и один.***
Буря опускалась на скалу Андор. Самая высокая в мире, цвета хаки, заросшая алым мхом и неприступная, сейчас её со всех сторон атаковывали огромные волны и беспокоил ветер. Ньют осмотрелся, сверяясь с картой профессора Мэтью П.П. Судя по всему, он прибыл на место. Под Андорой ютился крохотный островок. Живность здесь обитала дикая, своенравная, но Ньют её не боялся. Пару лет назад ему посчастливилось побывать тут и познакомиться практически со всем водящимся на острове зверьём. Самыми безобидными были грифоны и гиппогрифы. Самыми опасными — драконы и химеры. Каким-то образом, им удавалось сосуществовать и даже жить в гармонии. Однако с появлением кроули — дословно птицы, приносящей горе — всё могло измениться. Поговаривали, что они приносят несчастье и смерть, но Ньют не верил в это. Отставив чемодан, Ньют поднял взгляд на чернильное небо. Капли дождя ударили его по лицу, а встретивший порыв ветра, на секунду перекрыл дыхание. Ньют с трудом выдохнул и замер. Прямо на него смотрела та, из-за кого он здесь. Охватывающее гигантское туловище птицы-великана пламя было не алым, как это принято считать, а белоснежным. От того птица кроули и получила приставку «Белый». Внешне она напоминала орла. Вот только у орла всего одна голова, а у кроули их было две. Две пары фиолетовых глаз с вертикальными зрачками, два острых клюва и четыре гигантских, черных крыла — птица кроули выглядела именно так как её себе представлял Ньют. Кроме того, количество птиц поражало: трое самцов и две самки продолжали вить гнёзда, кроме того, яиц и едва вылупившихся птенцов было столько, что глаза разбегались во все стороны. Подходить ближе Ньют не собирался. Самцы казались недружелюбными, агрессивными и их можно было понять. Они охраняли своё потомство. Спрятавшись за валуном, Ньют без лишних телодвижений и звуков, достал из кармана жилетки блокнот и принялся за работу. Пока он писал и зарисовывал, ночь быстро сменилась на утро. Дождь затих, а воздух на островке пропитался бодрящей свежестью. Так что несмотря на бессонную ночь, сна не было ни в одном глазу. Выглянув из-за валуна, Ньют обнаружил, что кроули настороженно вытягивают шею, будто кого-то высматривают. Самцы резко спикировали в высь, растворяясь в облаках, а самки, нахохлившись, приняли оборонительную позицию. Ньют непонимающе окинул взглядом близлежащую территорию, но кроме мелких, не представляющих угрозу существ так никого и не увидел. Однако не прошло минуты, как где-то наверху раздался оглушительный птичий крик, с белёсого неба посыпались перья, закапала кровь. На всякий случай, Ньют вытянул из рукава палочку. И, надо сказать, вовремя. Сзади послышалось тихое рычание. Без сомнений, это была химера — искусственно созданная человеком тварь, некогда сбежавшая из клетки и теперь распространившееся по всему миру — была гораздо опаснее чем кто-либо. Огнедышащее чудовище с шеей и мордой льва, туловищем козы и с хвостом в виде змеи было сотворено неизвестным алхимиком, который наделил своё создание иммунитетом против волшебства, для защиты человечества. Однако что-то пошло не так и тварь обезумела. Встречаться с ней лицом к лицу тоже было безумием и, в некотором роде, означало подписывать себе смертный приговор. Ньют почувствовал, как заледенела его кровь и болезненно застучало сердце. Химера яростно разрезала воздух своим шипящим змеиным хвостом. Её чёрные без белка глаза хищно сузились. Атаковать её не было смысла — магия не работала против неё и Ньют оставалось лишь отступать. Хотя отходить, собственно, было некуда: впереди недобро щурились птицы кроули. — Опять ты, человек… Голос бесспорно принадлежал химере. Ньют тупо продолжал держать палочку и молчать. — В этот раз тебе повезло, ибо химеры ушли с этого острова. — Кто ты? — наконец, поборов напряжение внутри себя, спросил Ньют. — Имён у меня множество. Предсказатель. Предвестник… — Ты Ламплуш? — И так меня называют, — кивнул львиной башкой Предсказатель, — стало быть судьба нам встречаться пока час истины не пробьёт. — О чём ты говоришь? — Грядёт война, и ты сыграешь в ней немалую роль. — Война с кем? — Разве вы со своими друзьями не разобрали метку, что я вам оставил? — Ламплуш усмехнулся. — Волшебный мир трещит по швам, а вам, людям, нет до этого дела. Вы извращаете колдовство, убиваете друг друга, сами создаёте себе проблемы на вроде химер, а результат один… Скоро он освободит себя и уничтожит вас, точно жуков под своими ботинками. — Кто? Мерлин? — Ньют рассеянно посмотрел на Ламплуша. — Дамблдор говорил, что миру стоит бояться сейчас лишь одного волшебника. Тёмного лорда Волан-де-Морта. Ламплуш раскатисто засмеялся: — Как ты думаешь, человек, кто опаснее: непобедимая армия мертвецов, твёрдо знающая чего она хочет или запутавшийся, преследующий одну единственную цель тёмный маг? Даю подсказку. Армия — это Мерлин. — Время Мерлина ушло, — покачал головой Ньют, — раньше его боялись, поэтому он и был… Таким. Никто не бросал ему вызов, но сейчас, готов поклясться, найдутся добровольцы. — Таким… Готов поклясться… О, дитя, ты ничего не знаешь о Мерлине, и я искренне сочувствую, потому как судьбой, именно тебе предначертано с ним сразиться. Время Мерлина только начинается. Оно вовсе не прошло. Будь осторожен, человек. У него тысяча имён и столько же обличий. Он хитрый, умный и беспощадный. Для победы ему не нужны ни бузинная палочка, ни верные приспешники. Но он непременно воспользуется всем тем, что встанет у него на пути. Ньют вздохнул. Он слышал, как кроули вернулись в гнезда, слышал, как на землю упало нечто тяжёлое и как это нечто издало свой последний стон. — Мне кажется, если обожествлять кого-то смертного, то в конечном счёте, он обретёт божественную силу, — сказал Ньют, — ты ставишь Мерлина в центр, надеваешь ему на голову корону победителя и провозглашаешь его Богом… Но Мерлина нет. И даже, если он жив… Он остаётся человеком. — Мудро, но опрометчиво. Я лишь предупреждаю. — Спасибо, — пробормотал Ньют, — но, если честно, мне не очень хочется влезать в эту войну. Ламплуш понимающе моргнул кошачьими глазами. — А кому захочется в здравом уме умирать? Поверь, у судьбы одна дорога, но со множеством ответвлений, которые неминуемо пересекутся. Дай мне свою руку, Ньют Саламандер… Не беспокойся, зла я тебе не причиню. Ньют покорно протянул Ламплушу руку. К ужасу магозоолога, Ламплуш разинул пасть и дыхнул алым пламенем. Пламя защекотало ему кожу, но не обожгло. — Это наша последняя встреча, человек, — глухо произнёс Ламплуш, — час пробил. Ньют опустил глаза на свою руку. Кожа чуть трогала дымка, но он всё равно мог рассмотреть знак, оставленный Ламплушем. Это была молния. — Когда-нибудь, ты узнаешь, что это значит, человек. А пока, прощай. Не забывай о своём предназначении, иначе оно обернётся против тебя. И Ламплуш исчез.***
Алые глаза скользнули по разгромленной комнате и вонзились в годовалого мальчика. Тёмный лорд, наконец, снял капюшон и с презрением усмехнулся. Пришло время со всем разобраться. Вокруг царил полный хаос — Джеймс и Лили Поттеры отчаянно сражались, но проиграли. Впрочем, как и все те, кто смел бросать ему вызов. Хмыкнув, Волан-де-Морт направил палочку на последнего из Поттеров — непонимающий Гарри только улыбнулся. — Авада Кедавра! Сверкнула изумрудная вспышка и спальню окутала тьма. Волан-де-Морт зашипел от боли. Его тело, будто разрывало на куски, а мучениям, казалось, никогда не настанет конец. Но тьма отступила, исчезла боль. Тёмный лорд покачнулся, но смог удержаться на ногах. Он в порядке. Он жив. Но всё же, ему показалось, что не совсем. Когда тьма рассосалась, стало очевидно, что помимо Гарри Поттера, в доме на Годриковой впадине есть кто-то ещё. И этот кто-то стоял прямо перед Волан-де-Мортом. Молодой человек с длинными малахитовыми волосами держал на руках ребёнка, который, по идее, должен быть мёртв. Но Гарри, сонно зевая и играясь с зелёными локонами незнакомца, был живее всех живых. — Не сегодня, Том, — мягко обронил человек с малахитовыми волосами, — Гарри Поттер нужен мне. Ребёнок звонко рассмеялся, словно понимая, что сейчас он в полной безопасности. — Кто ты? — скрипя зубами осведомился Волан-де-Морт. — Какая разница для человека, канувшего в небытие? — незнакомец склонил голову. — Ты ведь понимаешь, что проиграл? — Не может быть… — Волан-де-Морт осёкся. Нет, он не умер, но и телесной оболочки у него больше не было. За окном зарычал мотор — кто-то большой, спешил зайти в дом. — Это сделал ты?! Тёмный лорд был вне себя от злости, однако беспомощность явно выигрывала. — Ты мне не интересен. Это всё ребёнок, — молодой человек щелкнул по носу Гарри, — я вижу в нём силу. Если правильно её направить, она мне поможет. Ребёнок сыграет важную роль в том, что я задумал. Взамен, я подарю ему знания, о которых никто из вас не знает… Гарри Поттер сладко зевнул, а незнакомец улыбнулся Волан-де-Морту: — Скоро ты забудешь наш разговор и забудешь меня и то, что я сейчас сделаю. С этими словами он щёлкнул пальцами и в кроватке появился ребёнок — маленькая копия Гарри Поттера. — Придёт время, и я верну настоящего Гарри, — блаженно улыбаясь, сказал на прощание незнакомец, — а до тех пор, эта подделка пока поживёт вместо него.