rose-coloured glasses

      Это, наверное, глупо. Вот так вот смотреть на крепкую, напряженную спину, словно дырку в непробиваемой стене сверлить, но продолжать молчать. Прикусывать губы в каком-то забвенном чувстве, треплющимся в грудной клетке, грозясь изнутри потрескаться. Как поэтично тонкий фарфор о камень – разбиваться на миллион осколков и наблюдать за, по-детски бережными, попытками склеить, ориентируясь на лазурные ниточки узоров.       Глупо, безумно глупо.       Вот так вот просто тонуть в блестящей ртути чужих глаз, не прикладывая усилий всплыть. Погружаться в раскалённую лаву металла, понимая, что эта холодная, выкованная морозами, сталь плавится при взгляде на нее. Захлебываться в той нежной любви, которую стараются дать в чернильных разводах руки, преподнося ее в лодочке шершавых ладоней.       Давным-давно нужно было признать, что Кейтлин тает быстрее воска, когда в очередной раз на пороге пустой, промерзлой – батареи включат не скоро – квартиры является Вай и улыбается самими глазами; по-щенячьи влюбленно сверкает серыми омутами. Промокшая до нитки, с погрусневшим от излишней влаги букетом цветов; прилипшие ко лбу, алые пряди небрежно зачесывает – и так быстро, словно боится отвести взор, страшась исчезновения стройной фигуры перед собой.       Кейт задыхается от чувства мозолистых костяшек на щеке, ласково оглаживающих каждую чёрточку; забывает о существовании кислорода – осознает насколько сильно ею дорожат – и шепчет едва губы разомкнув:       — Простынешь же.       А Вайолет кажется, что сейчас посыпется от столь нежного произношения обыденной фразы. Будто горсть золотого песка сквозь пальцы – рассеется в потоках ветра.       Вай в глубине души стыдится своей наивной, будто подростково-первой, радости при виде глубоких удивленных озёр. Стыдится накрученных домыслов и отбитых в дерьмо кулаков. Тревога хватает за горло каждый раз, когда этими руками она хочет коснуться желанного тела.       Хочется провалиться сквозь землю; упасть с утеса и разбиться о морскую гладь, но сделать так, чтобы она не видела отвратительных ушибов и шрамов на ладонях и кистях, вечно покрытых бинтами.       «Чтобы Кейт не смотрела на мои разбитые в щепки костяшки с таким взглядом, будто жалеет обо всем» – снова воспалившиеся, неправдивые догадки.       И Вай знает, что ей по тупому обыкновению мерещится, ведь Кейтлин диаметрально противоположна ее наглухо ложным предположениям: Кейт исцеляет; терпимо обрабатывает раны, а под конец, (завязавшейся в тугой узел традицией между ними) сердечно подносит к своим персиковым губам тыльные стороны ладоней – каждую поочередно – и целует. Тепло так. Бормочет что-то про красоту сложных витков чернил, сковывающих спину и руки; любовно заглядывает в самое нутро, все там переворачивая вверх дном.       Вот и сейчас, в горле пересыхает от смущенного волнения и ощущения молочной кожи под грубыми подушечками пальцев; и сердце колотится, как сумасшедшее – не так, как после пробежки под проливным дождем.       Меж девушками незыблемая, но почти что осязаемая, ломкая связь, рушить которую не хотелось от слова совсем. Тишина – звонкая, точно прозрачный хрусталь – вот-вот лопнет, разлетаясь острой пылью.       Вай слышит тихий гудок мобильника где-то в стороне, мысленно отказывается прерывать зрительный контакт с сияющими своей огранкой сапфирами. Но все же, нехотя медленно отстраняет руку от порозовевшей кожи аристократично-бледного лица.       — Это тебе. Кхм, извини за...это, — Влажный букет тускло качнулся в цепких, холодных пальцах. Вайолет замялась, говорила прерывисто, чуть сипло, делая короткие запинки. Неловкое чувство, как думалось, испортившегося подарка ядовитой кислотой разъедало внутренности, капало в глотку вымеренными дозами. Веселья поубавилось, когда мозг начал приукрашивать последующую реакцию Кирамман, ее возможное недовольство сюрпризом, как это бывало с прошлыми пассиями.       Кейт мазнула взглядом по тяжёлым бутонам, тут же возвращаясь к исследованию проницательных глаз, уставившихся прямо на нее. Искры-бесенята плескались в неподдельном желании осчастливить, ожидали реакции, чем кружили голову сильнее всяких американских горок.       — Спасибо, мой герой, — подавив приступ смеха от забавно нахмуренных бровей, Кейтлин приняла букет, запечатлев в памяти такую Вай – вмиг оживленную, с чеширской лыбой во все тридцать два, искреннюю. Крыша едет от того, насколько она привлекательна.       — Снимай куртку, разувайся, а я пока отвечу на звонок и поставлю чайник.       Вайолет и моргнуть не успела, как Кейт уже скрылась на кухне. Деловой тон ее голоса доносящийся до ушей обрывками речи лишь уверил Вай в том, что шутить или отвлекать – не время. Она пришла не для того, чтобы ее выперли спустя пару минут, потому послушно выполнила все, о чем просили.       Тихонько проследовав по привычному пути к заветной комнате-где-готовится-еда, девушка оперлась плечом о дверной проем, наблюдая за Кирамман, отстраненно поддакивающей кому-то. Ее сложно было назвать увлеченной – Кейт то и дело засматривалась в окно, за горизонт. Не то чтобы Вайолет против – она могла любоваться профилем Кейтлин до бесконечности и дальше; гравировать на сердце и вбивать в память, как новую, смысловую татуировку. Вай пускает негромкий смешок. Ей думается, что она бы точно нашла путь вколоть иглу с прожженой краской в подкорку мозга, чтобы оставить и там приторно-сладкий след их отношений.       Мысли – ну точно уж – варенье: сахарные, неспешно стекающие на язык, не решаясь приобрести звук; пузырятся, соприкасаясь с воздухом; липнут к стенкам пищевода, стеклом кристальным застывая.       Кирамман краем глаза замечает расслабленную фигуру сбоку, осекается при ответе на сухой вопрос, искаженного динамиком телефона, мужского голоса. Последнее, что Кейтлин слышит перед тем, как окончательно потерять нить разговора – что-то о страховке ее машины. Которой, в общем-то, не существовало как таковой.       У Кейт, вместо серого вещества, в черепе – сплошное месиво из мыслей, копошащихся в самых укромных закоулках; идей, треснутыми лампочками лежащих на отдельных полках рассудка. Она с трудом понимает, о чем ей толкуют на другом конце провода, всем своим естеством находясь где-то около Вай. Прямолинейной, обольстительно-пылкой, трепетно-обходительной Вайолет.       Как и следовало ожидать, после длительных секунд молчания телефон издает гудки – хладнокровие мошенника закончилось. Кейтлин отстраняет экран от уха, поднимает задумчивый взгляд на лохматую девушку. На серой – темнее, чем тучи за окном – футболке виднелись мокрые вкрапления. Черные, растянутые в коленях, спортивки облегали в районе бедер, оставляя пространство для Кейт и ее фантазии.       Кирамман наотрез отказывалась верить во все происходящее и своему стопроцентному зрению, тем не менее, тоже. Ещё недавно существование Кейт для нее самой казалось сном: нереальным и каким-то пластиковым. Она, будто терялась в мути темных вод, проживала в чёрно-белых красках. А затем – случилась Вайолет. И она очнулась, встретив алый огонек в непроглядной дыре. Который грел, но не обжигал, аккуратно вылизывал охладевшие ладони; делился последними искрами своего тепла, благодаря за то, что его – не боясь – взяли в руки.       Неопровержимый факт того, что Вай ее девушка, ещё раз за разом скручивает внизу живота тугую, разгоряченную спираль, снова и снова глуша трезвое благоразумие, мягко уносит в нелепые, но такие уютные мечты.       Кейтлин, привыкшая решать все мирские вопросы с холодным рассудком – сгорает, точно спичка; обмякает, как только в черепной коробке проигрываются воспоминания, где родная Вай, в коей она души не чает, обнимает. Сердце готово выпрыгнуть, из-за этого красноволосого чуда, которое само того не ведая, завладело всеми нейронными связями.       «К черту» — решает она.       Кейт просто отдается моменту, позволяет внутренней влюбленной дурочке всплыть наружу, разрешает этой частичке расцвести. Ей нечего скрывать – она оголяет себя, не страшась показаться уязвленной. И Вай знает об этом. Уже долгое время знает и хранит эту сокровенную хрупкость в глубокой черноте зрачков.       Кейтлин уверена – она будет говорить Вайолет о своих нежных чувствах так часто и долго, что наверняка быстрее уж мир расколется, чем она закончит перечислять все достоинства второй. Кейт найдет единорога и на Марс слетает, но убедит возлюбленную в чудесности заживших, не раз стертых в труху, костяшек.       Вай пришлось демонстративно покашлять в кулак, чтобы, гуляющие по подтянутому телу, глаза Кирамман вернулись к лицу. Кейтлин только спустя, наверное, десять секунд поняла, что, пока она там размышляла чуть ли не о прекрасном совместном будущем, бессовестно пялилась, продолжая молчать.       — Та-ак, — Вайолет спрятала ладони в карманы, не отходя от полюбившегося косяка, — что там на счёт чая, кексик?       Чайник жалобно засвистел, постукивая металлической крышечкой на носике.       — Ах, да. Точно. Чай, — Кейтлин неестественно кривовато улыбнулась, пытаясь развеять сумбурные раздумья и приблизилась к столешнице, доставая с верхних полок две чашки в полоску.       — Я могу чем-то помочь? – тихий голос прямо над ухом слышится. На бедрах, задевая резинку штанов, тяжелеют чужие руки.       — Вай, — Кейт невольно протягивает гласные, когда девушка позади кладет подбородок на ее плечо. Кираманн, придерживая чайные пакетики, в шутливом тоне продолжает, — ты сейчас дошутишься и я залью кипяток тебе за шиворот.       — Я не против, если это будешь ты, — горячее дыхание опаляет ушную раковину.       На несколько мгновений они замирают, обе засматриваясь на то, как один из пакетиков рвется, высыпая свое содержимое в воду. Сзади негромко хмыкают, чуть сильнее сминают домашнюю рубашку.       — Чур, это твоя чашка, — внезапно весело произносит Кейтлин, добавляя сахар в жидкость. В ответ слышит лишь возмущённое:       — Вот, значит, так, да? Моя мстя будет страшна!       — Боюсь-боюсь, — хихикает, ощущая игривый, почти что невесомый укус на неприкрытом воротником участке шеи.       Вдруг, тепло тела исчезло, оставляя лишь лёгкое дуновение от движения – Вай уже куда-то намылилась (неужели свершать свою месть?..). По звукам, она возилась в прихожей, звеня застежками куртки.       Выглянув из-за ширмы и завидев то, как Вайолет пыталась достать из мелкого кармана кожанки плитку шоколада, Кейт заливисто расхохоталась. Вай лишь состроила комичную гримасу, сведя брови к переносице. Таки вытянув непослушную упаковку, снова появляется на кухне, садясь за стол. Он был небольшим, с квадратной столешницей, столпом мироздания находился у окна. На подоконнике – горшок с каким-то растением и несколько книг.       — Кинь в холодильник, если растаяла, — сверкая белозубой улыбкой, говорит Кейтлин, ставя перед девушкой чашку с горячим напитком. Пар рассеивается в прохладном воздухе, случайными рисунками поднимаясь. Вай дожидается момента, когда вторая кружка тоже окажется там же и одним широким движением сгребает Кейт в охапку, усаживая себе на колено.       — И что ты делаешь, позволь спросить? — манерно выгнув тонкую бровь, Кирамман скрещивает руки на груди. В лазурных волнах сапфирового моря Вайолет видит, как искрится милая обескураженность, поддельное недовольство – плохая попытка скрыть восторг и что-то ещё, напоминающее алые паруса на горизонте синевы. Собственное отражение.       — Перехожу к «дегустации» особо интересной сладости, кексик. Кисти Кейт мягко ложатся на плечи, пальцы неспешно изучают выпирающие позвонки на шее, чуть надавливают. Усмешка касается губ: — Будь внимательна, можно наткнуться на перец.