« Отныне и навсегда ты будешь закован, но вовсе не цепи кровавыми линиями будут резать твое горло и запястья. Железные оковы покажутся мелочью, в сравнении с тем, что ждет тебя в оковах собственных мыслей, в которых ты сам себя сожрешь, а затем сгниёшь здесь заживо. Вас всех это ждет».
У Лестрейнджа еще долго звучал в голове скрипучий голос старухи. Он не был впечатлен или напуган сказанными старой ведьмой словами, однако это последнее, что услышал, прежде чем на долгие годы погрузился в холодный, липкий и всепоглощающий мрак Азкабана. Время шло не так как на воле, и это ощущалось слишком резко и контрастно. Иногда они разговаривали между собой, порой появлялся шанс поговорить даже с братом, но все эти разговоры сводились к минимуму. Брошенные фразы до смешного быстро рассеивались, словно разбиваясь о каменные голые стены, и вновь вгоняли в мрачные размышления, нередко пропитываемые всепоглощающей злостью и горьким привкусом поражения. Безысходность грозилась поселиться в душе на долгие десятилетия, но Лестрейндж не давал гнетущему чувству завладеть своим разумом, рискуя потерять остатки холодного рассудка, порой позволяя себе окутываться в фантомы прошлого, лишь в тех воспоминаниях обретая и вспоминая свою человеческую сторону. В такие моменты незримая маска Пожирателя окончательно слетала с его лица, смело впуская мысли о прошлом. О человеке, что даже своим образом в его голове абсолютно не вписывался в эту поганую обстановку, но действовал как бальзам на рану. Часто задумывался о том, что именно благодаря этим воспоминаниям, несвойственно для Рабастана отдаленно светлым и хорошим, дементоры редко подбирались к его персоне. И, тем не менее, такой роскошью не баловал себя часто, иначе там бы и остался навсегда, растеряв ощущение реальности. Страх присутствовал, несомненно, но отнюдь не за собственную шкуру, хотя это тоже волновало, только не столь сильно. Однако он не просто верил в то, что этим дням придёт конец, Рабастан был уверен больше всех, за исключением, разве что, Беллатрикс, в том, что именно тёмный повелитель дарует им свободу и никто иной. Вместе с возрождением Темного Лорда приспешники мага – истинные последователи, вновь обрели не только своего покровителя и лидера, но и свою идею, что вела их на протяжении всего пути, а затем была разрушена в ходе жестокой магической войны. К этому числу волшебников, естественно, относились и Лестрейнджи, что вместе с другими преданными последователями Риддла были освобождены им в качестве вознаграждения за столь долгие годы скитаний в гниющих тюремных стенах Азкабана. Затем погони, игры в прятки с аврорами, изящные способы запутать их следы – все это не в первый раз, а за годы наедине с самим собой нашлось время продумать сотни вариантов и укрытий. Та говорливая старуха стала первой, кто после побега пал от проклятий Рабастана, вновь окрасив его руки багровыми каплями. И пусть она и сама, видит Мерлин, была готова вот-вот попрощаться с миром своим путем, внутри младший Лестрейндж упивался мыслью, что перед смертью сумел взглянуть той в глаза еще раз – всего лишь развлечение и маленькое удовлетворение своих «хотелок». Когда волшебник прибывает в небольшой городок Уотфорд, он точно знает, что здесь его не найдут. Во всяком случае, не сразу, если каким-то чудом и выйдут на след. Больше пятнадцати лет назад один из домов был приобретен им как место, о котором ни в коем случае никто не должен узнать, кроме одного единственного человека. После окончания Хогвартса все переменилось слишком стремительно, и Лестрейндж сам не знал, зачем он отправлял тогда сову с письмом Хьюстон, где указал адрес этого дома. Она так и не явилась, и едва ли тот имел право осуждать ее за это, их пути уже тогда разошлись. Но Рабастан осуждал и злился, ведь это значило, что Лоя окончательно отреклась от него, тщательно блокируя здравый смысл, что громким шепотом вопрошал, мол, а чего ты ещё ожидал от нее? Дом пустовал долгие годы, неудивительно, что и вид его обрел абсолютно заброшенный и нежилой. Внутри также все было разграблено и разрушено, и волшебник не отказал себе в удовольствии навести порядок, а вот снаружи оставил все, как есть, не привлекая к участку лишних глаз и внимания. От мебели ничего не осталось, посуду и предметы интерьера, судя по всему, вынесли, стены были изрисованы какой-то непонятной краской, а в некоторых местах вовсе лежали журналы и газеты, принадлежащие магглам. Рабастан недовольно морщит лоб, когда осматривает пространство пред собой и плотно запирает входную дверь, а затем приступает к заключительному, но уже столь обыденному ритуалу – наложению защитных чар. Январь. Холодный, снежный и колкий. Удивительно ветреный. Будто приносящий в Великобританию смуту грядущих перемен. Тот день она помнила, точно вчерашний. Громкие новости о побеге десятерых приспешников Лорда. Срочное собрание Ордена и обсуждение дальнейшего плана действий. - Фадж снова все замалчивает, - устало качает головой Ремус, отталкиваясь руками от подоконника. - Скримджер намерен отправить отряд на поиски сбежавших. - От лица Управления или Министерства, Лоя? – Артур хмуро щурится, придерживаемый супругой за плечи. - Министерство не станет раздувать панику до последнего. Сбежавших будут искать лучшие из авроров. Я не уверена, что это приведет хоть к чему-то, но… Женщина лет тридцати пяти раздраженно повела плечами. Ее до смерти бесила политика умалчивания нынешнего министра. И снова ее слова, брошенные невзначай, оказались близки к правде. Неделю два десятка лучших бойцов, точно ищейки, обыскивали каждый уголок Лондона и пригорода в попытке напасть на след беглецов. Пусто. Ни тени, ни отпечатка темной магии, ничего. Будто каждый раз они уходили прямо из-под носа, и это выводило из себя. Руфус Скримджер отозвал авроров, а уже через два дня направил нескольких в крепость Экриздиса. Азкабан. Место, искалечившее сотни судеб и жизней. Чьи-то вполне заслуженно, чьи-то – по ужаснейшей роковой ошибке. Женщина в черной велюровой мантии ступала осторожно и тихо, сверля взглядом голубых глаз мрачный коридор. Приятного мало. Здесь многие теряли рассудок, а те, кому нечего было терять, становились еще безумнее. Как, к примеру, небезызвестная Лестрейндж. По коже бегут мурашки. Аврор чувствует спиной желание безмолвных стражей тюрьмы вцепиться тонкими пальцами в плечи гостей и впитать их жизнь до последней капли. Интересно, он чувствовал то же самое? Сердце больно кольнуло, однако волшебница даже не запнулась. Двадцать девятое января. Погоня псов за ветром окончилась ничем. Женщина с осунувшимся от усталости лицом сидела в кресле у камина в большом, пустом в любом смысле этого слова доме. Огонь давно уже погас, оставляя после себя едва алеющие угли, но она все сидела, бездумно глядя перед собой. Теплый плед, который не согревал, и зажатая в пальцах левой руки палочка. Лоя знала, где его искать. Но не могла заставить себя даже мысленно произнести адрес, чтобы трансгрессировать. Явится, взглянет в знакомые глаза, а дальше что? Арест и снова на негласную родину, в Азкабан. Маленькая врушка. Большая лгунья. Лоя знала, что не сможет заставить себя отправить Лестрейнджа вновь в тюрьму. Знала, что простит ему все лишь за возможность вновь ощутить столь необходимое, обжигающее, как кислород под водой, прикосновение. Пожилая брюнетка с густой проседью появляется посреди проулка заброшенного и забытого всеми Уотфорда. Замирает на мгновение, чтобы после спешно, опираясь на трость, зашагать прочь. Старушка скользит проницательным взглядом по городку и его жителям, совершенно приземленным магглам. Яркое солнце едва-едва минуло зенит и клонится к западу. Под ногами хрустит плотный слой снега. Из носа вылетает пар в такт сбившемуся, нервному дыханию причудливо одетой старушки. Успешно огибает несколько кварталов от центра и замедляется, взглядом выискивая нужный дом. И находит быстро: от него так и разит магическим следом. «Репелло инимикум, репелло маглетум и протего тоталум? Неплохо, Лестрейндж, совсем неплохо.» - на морщинистом лице появляется слабая улыбка, и женщина уверенным шагом пересекает границу зачарованной территории. Заклятья нацелены на врагов. Но она не враг хозяину дома, да никогда и не была, как бы ни хотелось в это верить. Метаморф мотает головой, постепенно возвращаясь к своему привычному виду. Светлые вьющиеся волосы падают на плечи. В доме абсолютная тишина, за исключением потрескиваний угольков в камине, который Пожиратель зажег, дабы согреться. Разумеется, предусмотрительно исключив возможность того, что дым из трубы будет так явно виден случайным или не случайным прохожим. К сырости и холоду он давно привык, но как же, черт возьми, приятно ощущать жар и тепло, что согревает каждую кость. Он даже в какой-то момент чувствует, что начинает клонить в сон, но старательно отгоняет эти мысли, потому что не время расслабляться. Впрочем, едва ли такое время вообще наступит. Проходят минуты, возможно, даже часы, прежде чем что-то меняется. Волшебник это чувствует, прежде чем слышит. Он резко поднимается на ноги примерно за секунду до того, как дверь в доме распахивается, впуская внутрь незваную гостью. Из-под рукава темной мантии машинально выглядывает волшебная палочка, готовая вот-вот нацелиться на врага, но то, что он видит перед собой, словно обездвиживает, заставляя буквально впиться взглядом в лицо, которое было не просто знакомым ему. Аврор, сжимая в левой руке древко палочки, переступает порог дома. Обводит взглядом потрепанную гостиную и замирает, перехватывая взгляд до боли знакомых, родных светлых глаз. Сердце пропускает серию ударов, чтобы уже через миг вырываться из грудной клетки. - Здравствуй, Рабастан, - Лоя Хьюстон говорит тихо, и строгий женский голос предательски дрожит на первом слоге его имени. Аврор так и застывает изваянием, не в силах отвести глаз. Ей кажется, что этот мужчина в центре комнаты – незнакомец. Чужак, выдающий себя за Лестрейнджа. Осунувшийся, хмурый мужчина с усталым взглядом. И лишь светлые, глубокие радужки выдают в нем того самого юношу, что с горящими глазами похищал старосту с ее ночных дежурств двадцать лет назад, прижимая к стене в ближайшем закутке. Двадцать лет? Кажется, это было только вчера. Кажется, никакой жизни и не было между этими двумя мгновениями. А была ли она, эта жизнь? Разве можно назвать то, что происходило вокруг бывшей гриффиндорки, чем-то иным, окромя существования? Нельзя. Сейчас же она впервые за эти годы д ы ш и т. Полной грудью, так, чтобы захлебнуться кислородом. Ее личным сортом кислорода, который судьба перекрыла полтора десятка лет назад. Как оказалось, Рабастан не забыл ни одной черты, даже оттенок глаз, ее настоящих глаз, помнил до мельчайших подробностей. Кое-что в Лое изменилось, что-то, что слишком незначительно, чтобы он мог подумать, что пред ним незнакомка. Но все это сантименты. Вскинутая вверх палочка и четкое «Экспеллиармус» звучит прежде, чем аврор успевает произнести что-то еще. Лоя, судя по всему, этого совсем не ожидает, и благо, что за ее спиной оказывается объемное потрепанное кресло, а не голая стена или того похуже. Рабастан вновь поднимает руку, надвигаясь на женщину, но он совсем не хочет этого. Следующее заклятие застывает на его устах, так и не сорвавшись, и он вынужденно замирает с направленной на нее палочкой, пока взгляд бегло скользит по Хьюстон. Полагала ли Лоя, что Лестрейндж кинется к ней с распростертыми объятьями? Нет, конечно же нет. Однако она надеялась на то, что мужчина хотя бы соизволит поздороваться перед тем, как швыряться заклятьями. Аврор не отражает заклинание и лишь безвольно отлетает в старое кресло. Прекрасно осознает, что атаковать в ответ или защищаться – плохой вариант. Ведь тогда Рабастан, как затравленный хищник, станет нападать и нападать, пока дуэль не перерастет в смертоубийство. Хьюстон здесь не за этим. Больно ударяясь головой о сломанный деревянный каскад кресла, женщина морщится и тихо выдыхает. Сдувает с лица пряди светлых волос. Длинная палочка из лавра благородного все еще зажата в тонких худых пальцах, но левая рука не направляет кончик оружия на Пожирателя. Она устало опущена вниз. Мужчина медленно подходит ближе, намереваясь бросить еще одно заклятье и не отрывая взгляда от голубых глаз сотрудницы Управления Аврората. Та, в свою очередь, стойко встречает его и смотрит уверенно, несмотря на гулко стучащее в висках сердце. Оно, глупое, изошлось в сумасшедшем ритме и билось так отчаянно, будто бы могло проломить ребра и выскочить в окровавленные руки Лестрейнджа. – Как любопытно, – наконец подает голос Лестрейндж, чуть склоняя голову к лицу Лои, но в любой момент готовый на хитрый фокус с ее стороны. Рабастан склоняется ниже и смотрит на нее, точно без пяти минут победитель. Говорит, и низкий, с хрипотцою голос звучит почти незнакомо и ново. По бледной коже бегут мурашки, Лоя задирает голову чуть повыше и все так же молчит. – Ты не пришла тогда, когда я жаждал встречи с тобой, но явилась сейчас, чтобы арестовать. Истинная дочь своего отца, – последнее, он знает, звучит уже слишком, но подведенный вслух факт также неприязнью отражается на лице. «Истинная дочь своего отца» - звенит в голове, и Хьюстон вздрагивает. Она не ожидала, что Лестрейндж опустится до этих слов. На усталом мужском лице отражается неприязнь к покойному аврору. Лоя невольно хмурится, старательно отбрасывая из головы мысли о том злосчастном дне. Дне, когда знаменитый Джереми Хьюстон покинул этот мир. «И чьими руками…» - начинает было подначивать сознание, но женщина прикусывает щеку, и недосказанная мысль исчезает в водовороте. - Сколько вас? Стоит признать, что в аврорате есть достойные бойцы, один Грозный глаз чего стоит вместе с его верными псами. Но вот ищейки из них будут послабее. Еще до падения Волан-де-Морта игры в кошки-мышки казались дивным развлечением, ведь открытое использование темных магических артефактов и заклинаний позволяли пожирателям оставаться практически невидимыми для противодействующих бойцов. Рабастан слабо качает головой и выдает на лице подобие усмешки в параллель собственным размышлениям. «Тогда почему они тебя поймали?» – вполне справедливо вопрошает внутренний голос. Просто тогда им было уже все равно. Рудольфус, словно слепой глупец, следовал любому зову Беллатрикс, а та, в свою очередь, просто позволила себе поиграться с Лонгботтами до самой их поимки Орденом, дабы, когда Темный Лорд вернется, он оценил степень преданности и доверия ему со стороны своих приспешников. «А ты?» – снова лезет не в свое дело шипящий пронзительный голос где-то в сознании. Рабастан ни о чем не жалел. Разве что упрекал себя в собственной трусости, ведь он допускал мысль, ту мысль, которая давно должна была покинуть его думы, что придет день, и ему придется смотреть в глаза Лое. Случайная встреча или поле боя, неважно где, но она безмолвно, одним лишь своим взглядом, даст понять, насколько ненавидит, насколько презирает и жалеет обо всем, что было. Лестрейнджа даже не столько пугает мысль убить ее или быть убитым от ее руки, сколько знать все это, почувствовать на себе. Он словно избежал, как ребенок, последствий, отдавая предпочтение Азкабану. - Одна, - спокойно отвечает аврор и поднимает взгляд к глазам Рабастана. – Я пришла сюда не ради ареста, мистер Лестрейндж. В таком случае защитные чары не позволили бы мне обнаружить этот захудалый домишко. Лоя скользит взглядом по древку нацеленной на нее палочки Пожирателя и разжимает пальцы, в которых зажата ее собственная. Деревянное изделие с тонким стуком падает на скрипучий пол и повисает тишина. Хьюстон знает, что мужчина помнит этот жест. И теперь лишь выжидающе смотрит в такие родные и чужие одновременно глаза.<…>
- Рабастан, - тихо позвала девушка, лежащая на груди молодого человека. Синие волосы растрепались, юная волшебница дышала уже почти ровно. – Если когда-нибудь нам придется сражаться друг против друга или время разведет нас в стороны, если мы станем врагами.. Я выпущу палочку из руки, и пусть это будет знак того, что я не хочу причинить тебе зла. Что я не хочу сражаться и ранить тебя. Гриффиндорка поднялась на локтях и внимательно, пристально взглянула в глаза любимого человека. Тонкие девичьи пальцы скользнули от юношеского подбородка вверх, убрали с глаз темные локоны кудрявых волос. Они понимали, что время и судьба-злодейка играют против них. И понимали, что всего через год все изменится, хоть и не были к этому готовы. - Я сделаю то же самое, Лоя.<…>
И вот, двадцать лет спустя некогда влюбленные, а теперь любящие, снова оказываются так близко друг к другу. Аврор обезоружена собственноручно. Беззащитна. Но не чувствует страха, следуя зову сердца, которое велит слепо доверять Лестрейнджу. Глупое. - Я пришла поговорить, - тихо произносит Лоя, не отрывая все такого же пристального взгляда голубых глаз от лица Рабастана. Прошло слишком много времени. От той озорной и слишком юной гриффиндорки, о чувствах к которой окрыленному слизеринцу где-то в глубине души хотелось кричать с астрономической башни, ничего не осталось, как, собственно, ничего не осталось и от того слизеринца. За столько лет люди меняются, и меняются так, что поверить сложно. Время обесценивает и обнуляет любое доверие. Но жест Лои заставляет Рабастана на короткий миг растеряться. Задумывается только на мгновение, наблюдая за тем, как та отпускает палочку, тем самым приговаривая себя к неминуемой гибели. Одно проклятие, и Лестрейндж сможет пополнить свою коллекцию убитых им Хьюстонов. Завершить. Но он верит ей, даже мысли не допускает, что это ловушка, потому что Лоя никогда не была такой. Это ведь он тот, кто ударяет со спины, нападает ночью, подло отбирая жизни у тех, о ком, знает точно, будет горевать единственная, что делала его чуточку лучше. Это он врёт всем о ней, врет самому себе, что убьёт и ее не раздумывая, если рядом будут они. Рабастан Лестрейндж никогда бы не упал в грязь лицом перед кучкой людей в масках, большинство из которых трусливые лицемеры, которых Рабастан всегда презирал, но был вынужден работать бок о бок. А Лоя всегда воплощала собой лучшие качества, что должны быть в человеке. Они придерживались противоположных убеждений, и он ненавидел то, что Лоя не разделяет его взглядов, однако знал, даже на поле битвы она никогда не предаст его, что бы он ни сделал. Она знала, что подписывает смертельный для себя договор, находясь здесь. Поняла это в тот момент, когда снова взглянула в глаза некогда близкого человека, переступив порог его тайного убежища. В тот момент, когда мышца в груди стала усерднее гонять кровь от волнения. Хьюстон понимала, что своим бездействием изумрудами вымащивает себе дорогу в Азкабан или, как минимум, на задворки волшебного сообщества. Если Скримджер узнает, что его сотрудница прямо сейчас ведет светскую беседу с убийцей, беглым преступником и последователем Волдеморта, что он скажет? А что сказал бы отец? Джереми Оскар Хьюстон был человеком чести. Его знало огромное количество волшебников, а уважало едва ли меньшее. И вполне заслуженно. Участник нескольких столкновений с Гриндевальдом, мракоборец МАКУСА, лично конвоировавший сильнейшего темного мага двадцатого века в его вечную тюрьму. Легенда американского и британского аврората. Волшебник был отважным, рассудительным, непреклонным и благородным. Он с легкостью отдал бы свою жизнь за семью магглов. Но его жизнь отобрали. Насильно, жестоко. Лоя была на заседании Визенгамота по этому делу. Сидела там рядом с Аластором и слушала. Слушала, слушала и слушала, пока липкий холод смертельным ядом расползался по телу. Беллатрикс не скупилась на подробности. Рассказывала о совершенных деяниях с упоением. Начала семейством МакКиннонов. Поведала о пытках над плененным Дирборном. С улыбкой на тонких губах говорила о Лонгботтомах. А когда речь зашла о недавнем убийстве четы Хьюстон, безумный, лишенный здравого зерна взгляд черных глаз метнулся к последней из чистокровного рода. «Басти не сказал тебе, крошка Лои? - пропела женщина, глядя на совсем еще юную волшебницу с явным превосходством. – Твой папочка так кричал, когда Рабастан пытал твою мамашу!» Стоило Беллатрикс выплюнуть эти слова, как взгляд голубых глаз скользнул к лицу некогда любимого человека. Он прятал лицо за темными волосами, не позволяя девушке заглянуть в глаза. Что он чувствовал в тот день? Лоя не знала до сих пор. Она уже не помнила, как судьи вынесли приговор. Не помнила, как Пожирателей увели. Все, что осталось в сознании после признания Беллатрикс – крепкая хватка куратора на плече и ком в горле, который душил неимоверно. Палочка беглеца приземляется на полу рядом с ее, буквально в нескольких сантиметрах. Даже если он пожалеет об этом, будет знать, что рискнул не зря, потому что осознанно. – Поговорить, – негромко повторяет Лестрейндж, словно пробует на вкус это слово. А оно ему не нравится, и тот борется, чтобы не скривить рот, словно от лимона. Небрежно носком ботинка откатывает палочки в сторону, подальше от них, словно от соблазна, а затем присаживается на корточки пред Хьюстон. Впервые за прошедшие минуты их встречи заглядывает в лицо не своему врагу, а женщине, что юным девичьим образом являлась во снах пусть не столь часто, но подобно глотку свежего воздуха. Разница в том, что это больше не сон, а реальность и теперь он может... Как будто проверяя свое везение и живучесть на прочность, мужчина кончиками пальцев касается ее запястья, слабо, но ощутимо сжимая. Аврор слышит стук второй палочки о половицы и вздыхает. Хьюстон чертовски ждала этого жеста. Следит за движением ноги, за тем, как оружие волшебников катится подальше от них самих. Рабастан вторит словам женщины и опускается на корточки. Блондинка расслабленно опускает плечи и подается вперед. Что-то неуловимое во взгляде светлых глаз, обращенном к ней, меняется, хоть Лестрейндж и молчит. Он осматривает ее, будто бы силясь понять, не плод ли это его больного воображения. Лоя замирает и почти не дышит, боясь вновь воздвигнуть меж ними стену неуместными словами или действиями. Не вздрагивает даже, когда мужчина протягивает руку и накрывает тонкое запястье ладонью. Метаморф доверила бы Рабастану свою жизнь, да вот знает, что он может легко ее отнять в нужде. Война есть война, и они по разную сторону баррикад. Горячие пальцы цепко сжимают ее руку, волшебница опускает взгляд на это странное, до ужаса непривычное прикосновение, и непроизвольно дергает пальцами. Скользит подушечкой большого пальца по грубой шершавой коже мужской ладони. Разгоняющий кровь по телу орган замирает от бурной смеси восторга и страха. Лоя хочет, чтобы он не отнимал руки. Но понимает, что он это сделает. – Давно нужно было сжечь этот дом, – наблюдая за собственными действиями, он внезапно делится с ней своими размышлениями. Кожа Лои контрастно мягкая и гладкая по сравнению с его огрубевшими и шершавыми прикосновениями, но Рабастан отгоняет мысль, что ей это может быть неприятно, потому что ему все равно. Она самая настоящая явь, он это точно чувствует в данную секунду, и, откровенно говоря, волшебник никогда более не допускал мысли, что сможет настолько детально воссоздать те чувства, что вызывают соприкосновения с ней. Но наваждение и бред, внезапно окутавший Рабастана, рассеивается так же быстро, как и наступает. Он хмурит брови еще сильнее, отстраняется, а затем неопределённо садится на диван, что размещен напротив от полуразваленного кресла. Рабастан отстраняется и отходит на так называемое безопасное расстояние. Как странно, что между ними теперь есть «безопасное расстояние». Впрочем, прошло почти два десятка лет с их последней встречи один на один. Между ними пропасть. Безграничная и черная, вырытая с усердием и старанием. Лестрейндж – убийца, твердо уверенный в своих целях и мотивах, в правоте идеологии Волдеморта. Хьюстон – аврор и та, что была готова поставить на кон свою жизнь в борьбе против Пожирателей. Но не могла заставить себя арестовать одного-единственного, что сидел перед ней. – В глубине души я знал, что ты сюда придешь, но... – качает головой, не ведая о том, зачем рассказывает об этом. Мужчина прерывает тишину негромким голосом. Признаться, что как последний мазохист хотел быть пойманным ею, что, конечно же, едва ли является правдой, или просто грезил, что Хьюстон забудет обо всем, что случилось, и придет сюда, чтобы простить его? Это слишком жалко, чтобы даже произносить вслух. – Допускал даже, что приведешь своих ублюдков, что заперли меня там. Так... почему я ошибся? - Говорит почти спесиво, вероятно, это вошло у него в привычку за столькие годы в Азкабане. Лоя же усмехается в ответ, прикусывая губу. - Ты допустил слишком много ошибок, чтобы сейчас рассуждать о значимости одной, Рабастан, - блондинка пожимает плечами и скользит взглядом по фигуре в темной одежде. Исхудал. Осунулся. Устал. Но в светлых глазах едва различимый блеск: свобода и свежий воздух явно дали стимул жить. – Я знала, где тебя искать, но надеялась ошибиться. Не стану выдавать тебя, и воспоминания о местоположении вытащу из головы сразу после возвращения домой. Клянусь. Лоя возвращает глаза к лицу Лестрейнджа и сжимает пальцы правой руки в некрепкий кулак. Ей больно видеть то, что сделала с ним тюрьма. Волшебница до сих пор корит себя за то, что не сумела уберечь Рабастана. А было ли это вообще в ее силах? - Прозвучит глупо, но, - женщина ведет плечом, хмурит светлые брови, - как ты? Да, звучит и правда глупее некуда. Он провел долгие четырнадцать лет в Азкабане один на один с собой и жуткими дементорами, не имея возможности обороняться с помощью Патронуса и понемногу сходя с ума. Но Хьюстон интересуется столь отстраненно просто потому, что не может признаться ему и себе в том, что не находила себе места от грузных раздумий о его судьбе; в том, что, черт возьми, скучала, несмотря ни на что; в том, что она до сих пор любит, хоть и ненавидит за содеянное пятнадцать лет назад. Не может. Хриплый смешок, непохожий сам на себя, невольно вырывается из груди, едва тот слышит вопрос аврора. Черты лица так же искажаются, выдавая подобие улыбки, но создается ощущение, что мышцы просто атрофировались, забыли, как менять свое положение, и от этого выглядит картина неестественно и странно. Но, на удивление, вопрос Лои несколько разряжает обстановку, заставляет если не расслабиться, то по крайней мере выдохнуть. Отвечать, конечно же, не собирается. Вряд ли ей будет интересно знать подробности скитаний пожирателей в течение последних недель после побега. До того, как было принято решение разделиться, преданная сторона людей Лорда ждали сигнала или чего угодно, будь то жгучая боль на запястье там, где навсегда была запечатлена чёрная метка, или прямой его зов. Но время шло, а кучковаться друг с другом с каждым днем становилось не столь рискованно, сколько опасно из-за вечных споров. Без своего лидера Пожиратели смерти, или какая-то их часть того, что осталось после заключения, абсолютно не подлежит дисциплине и порядку. Если бы не решение разделиться и ждать своего часа, вероятно, аврорам даже делать бы ничего не пришлось. Когда Рабастан остался один, он все еще сомневался в выборе своего укрытия. Самая больная и безумная сторона подсказывала навестить ее, потому что иначе это не даст покоя и, в конце концов, сожрёт изнутри. За исключением выбранного Лоей пути для самой себя, как сложилась ее жизнь дальше Рабастан абсолютно не ведал. Там, за стенами Азкабана, почему-то ни единого раза подобные мысли не посещали его, ведь по сути он жил воспоминаниями о времени, проведенном когда-то вместе, старательно избегая всех остальных последствий и ошибок. Но теперь, когда он мог дышать свежим воздухом, разгуливать по чертовой земле, пусть и не открыто, но свободно впускать в голову любые мысли, от которых абстрагировался столько лет, Лестрейндж вопрошал сам себя, что стало с ее жизнью. И любой ответ, который бы не понравился пожирателю, рисковал сподвигнуть его на последствия, что могли бы вновь заставить ее страдать.<…>
– Е г о ты не обманешь, Рабастан, – Рудольфус – брат, который всегда понимал его и был на стороне младшего брата, но сегодня он смотрел на него так, как не смотрел никогда. Непонимающе, растерянно, взволнованно, – Я видел, как твоя рука дрогнула. – О чем ты? – младший Лестрейндж хмурит брови и медленно трёт виски, потому что кажется, что голова сейчас взорвётся. Они только вернулись в поместье, едва ли не сокрушенные Орденом, на подмогу к которым в последний момент подоспели авроры. И среди них была Хьюстон, встреча с которой выбила из колеи Рабастана так, что он действительно растерялся и испугался. Не он, так любой другой из них в любой момент мог бросить в Лою Непростительное, и это заставило пока еще юного пожирателя отступить, едва ли не сбежать. Разумеется, она не знала, что он среди них, не могла знать, ведь личности тщательно скрывались под масками, однако едва ли это что-то меняло. Его Лоя сражалась так, что ясно давала понять, в обиду она себя не даст, и в защите не нуждается, вот только она так же старательно избегала направлять заклятия в его сторону Или Лестрейнджу это всего лишь показалось? – Если он залезет в твою голову и все увидит, расценит это как предательство. Даже сейчас, говоря об этом с тобой, я рискую... – Так не рискуй! – Рабастан внезапно прерывает Рудольфуса, повысив голос, и качает головой, – Я не предатель, Руди. Я знаю, за что мы сражаемся, знаю, чего всегда хотел наш отец. И ты считаешь, я такой глупец, что способен подставить под сомнения нашу семью? Сегодня я просто не ожидал... О Хьюстон брат узнал случайно от сплетников, что учились с ними в школе. Некоторых Рабастану удалось приструнить еще там, в стенах, но этого было недостаточно. И пусть увлечение младшего Лестрейнджа тот расценил как попытку развлечься от скуки, сейчас в глазах брата Рабастан явно видел опасение и недоверие. И, откровенно говоря, это окончательно выбивало из колеи – лишиться доверия последнего родного человека. – Я докажу, что мне ничего не стоит доказать свою преданность, – сквозь зубы добавляет юноша, смотря прямо в глаза брату. – И я больше не буду стоять в стороне. Белла должна позволить мне самому убить Хьюстонов. – Даже если… – Даже если.<…>
– Я не понимаю, зачем ты пришла, – наконец вновь подает он голос после затянувшейся паузы. На Лою больше не смотрит, потому что не может и не хочет. Он чувствует на себе ее взгляд, кажется даже, что та находит Рабастана жалким, то, каким он выглядит сейчас. И от этого хочется заставить ее закрыть глаза, отвернуться. Лестрейндж и сам поймал себя на мыслях, что больше не узнает себя в зеркале, настолько отвык от отражений, но ему и плевать по большому счету на это. Единственное, что важно – это сочувствие, в котором он не нуждается, потому что не жалеет ни о едином своем решении, а значит и последствия, обрушившиеся на судьбу, имеют место быть и не являются ошибкой, пусть это и не отменяет того факта, что каждый однажды получит по заслугам. – Я всегда думал, что будет несколько поэтично, если ты убьешь меня здесь. В месте, которое должно было стать только нашим, – мужчина поджимает губы, словно ему и самому не по душе, как слащаво это звучит, но он почти не подает виду и столь же монотонно и равнодушно добавляет, – А ты пришла просто поговорить, спросить, как я. Это как очень неудачная концовка книги. Объяснить, зачем он это говорит, Лестрейндж не может. Сам не понимает, за что злится сейчас на Хьюстон, почему пытается разозлить и ее. Словно действительно очень-очень глубоко желает, чтобы она сделала то, что должна. Блондинка хмурится, сверля мужчину взглядом. Он отворачивается, а она смотрит и смотрит, будто вот-вот дыру прожжет. Ей кажется глупой эта игра в чинного джентльмена. Рабастан Лестрейндж прекрасно понимает, почему Лоя Хьюстон здесь. - Я не убью тебя. Не могу. Не имею права, - поправляет сама себя метаморф, заправляя прядь волос за ухо. – Теперь я член Управления Аврората. Такое не сходит нам с рук. А накладывать на тебя иные смертельные чары, не отслеживаемые Министерством, слишком долго и опасно в первую очередь для меня. Если ты думаешь, что я простила тебя, то ты ошибаешься. Я ненавижу тебя за то, что ты сделал. Волшебница говорит это спокойно, хоть голубые глаза на мгновение сковывает лед. Зачем сказала очевидное? Лестрейндж и так знает это. Как знает и то, что его Лоя никогда не причинит ему вреда. Не сумеет, как бы ни храбрилась. Хьюстон понятия не имела о том, что же именно произошло в ту ночь. И знать не хотела. Даже спустя пятнадцать лет Лоя ненавидела Рабастана за то, что он лишил ее самых родных в мире людей. И, не питай она к нему болезненных, тягостных чувств, давно бы перегрызла глотку зубами. И вот теперь Лестрейндж удовлетворен в самой своей противоречивой и извращенной манере. «Я ненавижу тебя за то, что ты сделал» – естественно он знал об этом, вот только никогда не слышал от нее вслух. Они вообще мало что слышали друг от друга с тех самых пор, как окончили Хогвартс и заняли свои места и позиции в этом новом, взрослом мире. И, тем ни менее, всегда точно могли предсказать реакцию друг друга на каждый из поступков, что исторически отражались в жизнях и судьбах каждого из них. - Можешь сколько угодно выводить меня, но я не стану убивать тебя. Это слишком простой выход для нас двоих. – Простой выход для нас двоих? – наверное, это единственное ее заявление за всю беседу, что заставляет отразить на чертах лица Рабастана неподдельное удивление. Он склоняет голову, бросая короткий, но цепкий взгляд в глаза женщины, – Если бы я не знал тебя, Лоя, так хорошо, как знаю, я бы решил, что ты играешь в какую-то игру. Любой исход для них уже не станет простым. Прошлое не перечеркнешь, не забудешь лишь потому, что сам этого отчаянно хочешь, а значит и «упростить» уже ничего не сумеешь, как бы ни старался. Здесь и сейчас они уже делают непростой выбор, ведь эта встреча, очевидно, рано или поздно всплывет, и всплывет она, видит всемогущий Мерлин, не самым выгодным для них образом. Или для кого-то одного из них. Об этом Лестрейндж почти говорит вслух, мол «знаешь ли ты, милая Лоя, что будет, если до Министерства случайным образом дойдет весть о предателе в их почетном составе?». Угроза за угрозу. Но этого не звучит. У Рабастана просто нет сил на эти игры, нет той искры, что когда-то заставляло его творить мальчишеские глупости, манипулировать и играть от скуки или собственной выгоды. Он повзрослел и дело даже не в Азкабане. И если у Хьюстон есть планы, есть «непростой выход» для них двоих, то ей придется наслаждаться этим в одиночку, потому что отныне и у Лестрейнджа разговор короткий. Женщина опускает взгляд вниз и задумчиво крутит длинными пальцами правой руки тонкое кольцо на указательном пальце левой. Иных украшений у нее нет. Аврор не вышла замуж и никогда не была в отношениях. Она влачила свое существование в удобном, ненавистном режиме. Работа-дом, работа-дом, работа-дом. Никаких отклонений. Вечера в компании вина и слез. Редкие встречи со старыми друзьями, из которых в живых осталось очень и очень немного. Разнообразие вошло в жизнь только в последние два года. Сперва побег Блэка и патрулирование в Хогвартсе, после – Чемпионат Мира по квиддичу и Кубок Трех Волшебников, куда псевдо-Аластор взял ее с собою. Для охраны замка и соблюдения порядка, сказал тогда он, а на самом же деле, чтобы порою прикрываться ее тылом. И Лоя до истерики корила себя за то, что не распознала подмену дорогого друга и бывшего наставника. Что же до ее одиночества – то многие пытались его скрасить. Умная, красивая женщина с прекрасным характером, добившаяся успехов в карьере. Кроме того, чистокровна. Прекрасный образчик, да вот только упивающийся в глубине своей разбитой души горем и болью от утраты все еще живого человека. И вот он сидит перед ней. Сидит и щерится, точно загнанный раненый зверь, не желая получить хоть каплю из океана волнения и заботы, что плещется внутри любимой и любящей женщины. - Мне было важно узнать, что ты жив, - спокойно вздыхает Хьюстон и поднимается на ноги. Долго глядит на Пожирателя, а после подходит к лежащим на полу палочкам. Стук невысоких каблуков разрезает тишину и прерывается, когда блондинка склоняется, чтобы поднять свое оружие. Выровнявшись, аврор оборачивается к мужчине лицом. Скользит взглядом по фигуре Лестрейнджа и сжимает древко покрепче. Поджимает губы добела, молчит несколько секунд, а потом все так же негромко произносит: - Будь осторожен. Я не обещаю тебе, что в столкновении с группой Пожирателей я не стану выполнять свои обязанности. До свидания, Рабастан. – Ты не станешь, – звучит насмешливо и слишком самоуверенно, но Пожиратель, смотрящий ей вслед, точно каменная фигура, не выказывает никаких эмоций, – сама это знаешь. Меня можешь погубить либо ты, а это, мы выяснили, очень и очень под сомнением, либо мое колебание забрать твою жизнь. Лоя замирает на мгновение, чтобы вскоре развернуться к выходу из маленького дома. Она все отдаляется, даже не оглядывается больше, а Рабастан, отчего-то почувствовав себя вдруг бессильным, поднимается следом. Так и не получает ответ на его слова, но не сдвигается ни на шаг, просто наблюдая за тем, как дверь закрывается и она исчезает, оставляя после себя лишь иллюзию недосказанности и опустошение от этой бесполезной и невозможно желанной встречи. Лоя доказала всем, кем она может быть, но почему его не отпускает мысль, что она всегда была лишь умной и послушной дочерью своих родителей? И делала ровно то, чего хотели они, чтобы отец гордился и говорил всем: смотрите, это моя Лоя, она без пяти минут аврор. А потом вспоминает, как его собственный отец представлял своих сыновей на званых ужинах у Блэков или Розье, едва ли не в открытую обсуждая то, как их дети изменят волшебный мир, как только придет время. Какими бы они разными не были, их всегда объединяло предопределение будущего и слабое осознания того, чем все это может закончиться и чего лишить.