Больны и голодны

      Цзян Чэн остановился возле ворот в небольшой двор деревеньки, что находилась в одном дне пути от Гуаньчэна. Тут ему не было нужды скрывать лицо, а потому шляпа доули была закинула ему за спину. Наверное, он мог бы прибыть и раньше, особенно проделай часть пути на мече, но после двух предыдущих мест, которые Цзян Чэн посетил, ему действительно нужно было время на раздумья.       А он еще считал, что его тайны неприглядны.       История, поведанная Бицао, вызывала в Цзян Чэне чувство глубокого омерзения. И дело было вовсе не в Цинь Су. Цзян Чэн мог это понять. Это для него сестра была прежде всего сестрой, самым светлым человеком в его жизни, а Цинь Су и Цзинь Гуанъяо не росли вместе и не знали друг друга до того, как успели влюбиться. Будь это всей тайной, и Цзян Чэн понял бы.       Но вот чего он действительно не мог не только понять, но и даже думать об этом спокойно — это молчание госпожи Цинь. Она могла рассказать не лживому ублюдку Гуанъяо, а своей дочери, и, вероятно, тем самым защитила бы ее от всего случившегося. Да, конечно, Цинь Су наверняка было бы больно, безусловно. Но ту боль пережить было бы можно… А вот что будет теперь с несчастной?!       К тому же вся эта история давала пищу к размышлениям о смерти Цзинь Жусуна. Неужели же Цзинь Гуанъяо действительно убил своего ребенка? Сколько мальчику было? Пять или шесть?       Цзян Чэн очень хорошо помнил пятилетнего Цзинь Лина. В то время он был особенно милым ребенком — круглые румяные щечки, огромные глаза и невероятное любопытство. Цзян Чэн учил его плавать в озере, брал с собой в город на рынок, дарил какие угодно игрушки и втайне от госпожи Цзинь кормил сладостями. Цзинь Лин того времени был совершенно беззащитным ребенком, не сказать, чтобы сейчас он стал взрослым, но хотя бы был куда менее уязвимым, и, что можно было причинить вред такому ребенку, у Цзян Чэна не укладывалось в голове.       Еще хуже была мысль, что смерть Жусуна Цзинь Гуанъяо использовал для строительства башен.       «Каким же нужно быть чудовищем, чтобы сделать такое?»       И вот теперь он стоял перед воротами, за которыми его ждала очередная история, и Цзян Чэн не был уверен, что на самом деле хочет ее услышать. Но так было нужно.       Ворота были заперты, так что ему пришлось стучать долго и настойчиво, прежде чем их отворили. У вышедшей женщины было прикрыто лицо. — Чего нужно? — совсем не ласково спросила она. — С хозяйкой поговорить, — так ответил и Цзян Чэн. — Нет тут хозяйки, одна я живу… — Тогда стало быть мне с тобой и говорить. Я от благодетеля твоего, он наверняка успел тебе написать.       Она вздохнула и пропустила его во двор. — Вы голодны с дороги, господин? — теперь даже голос ее звучал куда приятнее, не то что манера говорить. — Я предпочел бы сначала услышать то, зачем я сюда пришел, а потом решать, что мне делать дальше, но от чая не откажусь.       Женщина уважительно склонила голову и пригласила его войти в небольшой, но ухоженный и прекрасно обустроенный дом. Тут не было дорогой мебели и красивых украшений, все было простым, но чувствовалась по-настоящему женская рука. Она заварила чаю, а потом, взглянув на Цзян Чэна особенно пристально, спросила: — Вид шрамов не сильно оттолкнет вас, господин? — Нет, чужие шрамы меня не беспокоят.       «В отличии от собственных», — мысленно закончил свою фразу Цзян Чэн.       Он действительно совершенно спокойно относился к шрамам на других людях, даже ожог Вэй Усяня его не смущал, но свой на груди он воспринимал болезненно. И ясно, что дело не в шраме, а в обстоятельствах, при которых он получил его. Свидетельство о плене у Вэнь Чао, напоминание о потере золотого ядра… И обо всем последующем.       О чем сначала и не подозревал.       О чем узнал так поздно.        А теперь никогда не сможет забыть.       Он до деталей помнил тот момент… Как клонилось к закату солнце, как в закатном золоте танцевали пылинки, как этот мягкий свет отражался в темных глазах Сун Цзычэня. Цзян Чэн искал его или Сяо Синчэня, чтобы предложить им свою помощь в поимке Сюэ Яна, которого, конечно же, желал заполучить в свою темницу для темных заклинателей. Он даже помнил, как Сун Лань мучительно прикрыл глаза, прежде чем сказать: — Баошань-санжэнь не может сотворить чудо из ничего. Я потерял свои глаза, а эти отданы мне Сяо Синчэнем. Такова плата…       Цзян Чэн тогда пораженный не сразу осознал все сказанное Сун Цзычэнем. Такова плата… Весь его вечер, вся ночь, все последующие дни, недели, годы прошли в осознании того, что сказал ему Сун Цзычэнь.       Такова плата!       Даочжан Сун смотрел на мир глазами даочжана Сяо… Духовные силы Цзян Чэна приводило в движение не восстановленное, а кем-то отданное золотое ядро…       Кем-то?!       Вопрос о том, кем, даже не встал. Зато встали на место многие детали, например, Суйбянь… И нежелание куда-то добираться вместе. Отказы от совместных ночных охот. О, да даже теплые плащи. Все встало на свои места!       Только душа Цзян Чэна, кажется, окончательно перестала осознавать, где ее место.       Он пил… Пил и рыдал. Рыдал и кричал.       «Как ты мог?»       «Что ты наделал?»       «Почему ты не сказал мне ничего?»       Только кто же ему мог ответить на все его вопросы?       «Почему, Вэй Усянь?»       «За что, А-Сянь?»       Теперь ответить было кому. Надо только сначала избавиться от всех проблем, и потом Цзян Чэн собирался узнать все! Абсолютно все!       Женщина сняла свою вуаль. Скорее всего когда-то она могла слыть даже красавицей, больно уж черты лица были правильными, и даже наверняка сейчас в своем возрасте все еще бы не потеряла некоторой привлекательности, если бы лицо ее не пересекали действительно уродующие шрамы.       Она посмотрела на него и горько улыбнулась. — Когда-то я была очень хороша собой, за что и поплатилась.       Цзян Чэн только кивнул. Он никогда не был особенно хорош в подобных обстоятельствах. За сочувствием и сопереживанием к нему было обращаться бесполезно. Даже если он на самом деле сочувствовал, то как выражать подобное не знал.       Она разлила чай. — Молодой господин желает услышать всю историю? — Сначала я хочу узнать, кто ты и откуда, а затем уже услышать твою историю. — Меня зовут Сысы, я родилась… Да собственно это не так уж и важно, важнее, что я торговала весной в зеленом тереме Юнпина. Возможно, молодой господин не в курсе, но одно время… — Этот ивовый дом считался одним из самых дорогих во всей провинции, там работали весьма и весьма знаменитые певички, за ночь с которыми некоторые оставляли чуть ли не все свое состояние. — А молодой господин явно старше, чем выглядит.       Цзян Чэн снова промолчал. Комплименты от старой шлюхи ему не сильно льстили. Другое дело, что, кажется, эта Сысы могла работать в том борделе, как раз одновременно с Мэн Ши.       Не получив никакой реакции, женщина продолжила свой рассказ. Она поделилась с Цзян Чэном и тем, как получила свои шрамы, и тем, как с таким лицом оказалась на улице, и тем, что пришлось продавать свое тело за бесценок любому, кто готов был заплатить, лишь бы выжить. Цзян Чэн слушал не перебивая, внимательно, а она говорила и говорила. Про то, что их с уличными сестричками собрали и в повозках отвезли в богатейший дом, а там юноша, которого она зачем-то подробно описала, проводил их в павильон, где привязанным к постели лежал мужчина, которого эти престарелые перепелки просто затрахали насмерть. Она также упомянула наблюдателя, что прятался за шторой и обратился к измученному, как к отцу.       Цзян Чэн, дослушав, кивнул. Конечно, он отметил про себя, что ее рассказ был куда как более убедительным, чем то, что рассказывала Бицао. И именно поэтому, скорее всего, тут было больше лжи, чем правды. — Что ж, твоя история — дело совершенно серьезное. Только вот, если придется свидетельствовать на совете в Башне Золотого Карпа, на сколько можно будет проверить ваши слова? Даже не так, а скорее найдутся ли те, кто сможет опровергнуть ваш рассказ, или их всех уже нет в живых? — Господин не верит в правдивость моих слов? — Нет, не верит, — усмехнулся Цзян Чэн, — и не потому что ложь очевидна, а как раз потому что история слишком гладкая. Слишком много деталей, которые, видимо, ничем не примечательны сейчас для меня, но несомненно станут откровением для тех, кому они предназначены. Тот юноша, что ты так однозначно описала, он ведь там для кого-то, кто его узнает, и это станет одним из подтверждений твоего рассказа. Уверен, что найдутся и те, кто вспомнит, что у них в округе пропали все уличные шлюхи. Да мало ли что еще… Но при таких детальных описаниях и столь хорошей памяти, ты не называешь имени, а ведь ты не могла его не узнать. Скажи ты, что все это устроено Мэн Яо, я бы еще задумался насчет твоей правдивости. Но прямо ты не говоришь, а лишь наталкиваешь на мысли, что это он. — Ну что вы, господин… — Прекрати, — он поморщился, — просто рассказывай правду, а всю эту ложь оставь для совета, разве что не говори, что ты работала в Юнпине, оно лишнее. — Что же хочет узнать господин? — Правдивую историю твоих шрамов. Действительно ли тебя порезала ревнивая жена, или все же клиент попался с особыми пристрастиями? И что случилось позже. Просто я ни за что не поверю, что из ивового терема тебя взяли и прогнали. Ты ведь им была должна, раз работала там, а значит и просто вышвырнуть тебя было бы пустой тратой денег. — История правдива, мои шрамы подарок от супруги человека, что хотел взять меня наложницей в свой дом. — Наверняка не простого, а весьма богатого человека? — Да, не сомневайтесь. — И уж раз не было скандала, надо полагать, он возместил всю недополученную прибыль твоим хозяевам. — Да. Ему пришлось заплатить им и за мою жизнь, и за мое лечение, и еще кое-что сверху за молчание. — То есть ты принесла весьма немалые деньги в свой ивовый терем. — Не сомневайтесь, это было гораздо больше, чем если бы он просто выкупил меня. — Вот теперь я верю. И что случилось позже? — Конечно же, меня никто не выкинул на улицу, я была полезна. Знала множество аспектов работы, подходов к клиентам, могла обучать девочек музыке и танцам, помогала с прическами и макияжем. И пускай я не могла теперь работать, ну разве что с клиентами с особыми запросами, но все же приносила немалую выгоду. — К тому же больше не могла покинуть бордель. — Да, к тому же больше не могла покинуть бордель, зато смогла подсидеть предыдущую маман и сменила ее. — Заимела специфические знакомства, обросла связями, я понимаю… — Власть, влияние, деньги. Потеряв лицо, я получила все, о чем могла бы мечтать. — А потом случился пожар? — Не совсем так. Пожар был лишь средством скрыть иное преступление. Это была обычная рабочая ночь — в зале было полным полно клиентов, в комнатах у девиц их было еще больше, вино лилось рекой, смех, музыка, яркие огни. Все как всегда. Я стояла во дворе, когда поняла, что вокруг меня сгущается туман. Причем как-то резко и быстро. Нас будто бы волной накрыло и стало так страшно… Невыносимо. Все стихло будто бы в одно мгновение. Только сердце как сумасшедшее стучало, оглушая. Я поняла, что стою и плачу, но из глаз моих капали не слезы, а кровь. Кровь же хлынула и из носа. Со стороны комнат стали раздаваться крики. Визжали девицы, голосили клиенты. Я попыталась кинуться к воротам, но это было бесполезно, они были заперты. И, прижавшись к ним, стоял он. Тот самый юноша, что я описывала ранее, с кинжалом. Господин наверняка слышал о нем, когда-то он лишил жизни целый клан заклинателей. — Сюэ Ян? — Да, господин, это был Сюэ Ян. — Подожди… А в момент смерти Цзинь Гуаншаня ты видела его или это придумано? — Нет, он был там. — Так он жив? — Четыре года назад все еще был жив.       Цзян Чэн покачал головой. Это было неожиданным поворотом. Он-то был уверен, что Сюэ Чэнмэй был убит охотниками за головами. А, оказывается, Цзинь Гуанъяо где-то спрятал своего дружка до лучших дней, видимо. Что ж, стоило обратить на это особое внимание. — Так что случилось дальше? — Дальше было побоище, люди сходили с ума, творили столь ужасное, что и в голову бы нормальным людям не пришло. Одна из девушек сама себя колола ножом, один из мужчин утопил себя в миске вина. А что говорить о извращениях, которые там творились. Самая дорогая из наших девушек отрезала своему клиенту достоинство его же кинжалом. А другая заколола мужчину, на котором в этот момент скакала, своей шпилькой. Но и клиенты творили вещи ничем не лучшее. А меня… Когда я кинулась к воротам, Сюэ Ян перехватил меня, он повалил меня на землю и, удерживая за волосы, заставил на это все смотреть. К рассвету, когда живых почти не осталось, Сюэ Ян поджег главный павильон и, прихватив меня с собой, удалился. Я полночи умоляла его пощадить меня и убить без пыток и мучений, но он только смеялся, а потом заявил, что его друг захотел сохранить мне жизнь. Сначала я лишь испугалась, но, когда он привел меня к своему другу, им оказался Мэн Яо. Конечно, я сразу же узнала его. Да как бы и не узнать? Он рос на моих глазах, я помогала им с матерью, и потом ей одной, когда он ушел к отцу. — Почему он не убил тебя? — Только я знала, где похоронена его мать. Только я заботилась о ней, пока она умирала. А он помнит добро, сделанное ему, так же как и зло. Мэн Яо оставил меня в живых, но отпустить, конечно же, не мог. К тому же решил использовать меня для задуманного им убийства отца. — И что из рассказанного тобой о смерти Цзинь Гуаншаня правда? — Да почти все, кроме моей роли, да и самого Мэн Яо не было в тот момент рядом. Он не собирался становиться свидетелем того, что там творилось, с этим справились мы с Сюэ Яном. — Так и насколько твоя роль была изменена? — Это я отбирала женщин на улицах, они были не просто старые или уродливые, я отбирала тех, что были больны, у таких, как я, наметан глаз на проявления срамных болезней. Это я отдавала приказы, когда все началось. А до этого я покупала травы для разжигания страсти и похоти. Я делала все это, конечно, по воле Мэн Яо, не по своей, но делала, отрицать не стану. — Ты сказала, что Цзинь Гуаншань на своем смертном одре был уже болен и обессилен, это тоже было делом ваших рук? — Да, его начали опаивать заранее, да и сестричек с сюрпризом начали подкладывать ему за несколько месяцев до его кончины. Мэн Яо хотел, чтобы все его духовные силы уходили на борьбу с болезнями и он был слаб. Он желал ему позорной смерти и позора в посмертии. И, если признаться, я тоже желаю таким мужчинам именно такой мучительной и позорной смерти. — Ну и как же так вышло, что ты теперь по другую сторону борьбы? — Вас, господин, наверное удивит, но шлюхи тоже люди, и их тоже любят. Для вас, для Мэн Яо, для всего мира женщины из ивового дома Юнпина — ничто, а мне они были сестрами, некоторые даже дочерьми. Я любила их, я скорблю о них, и я по ним скучаю. Мэн Ши была при жизни мне старшей сестрой, а ее сын отнесся к нам не лучше, чем все остальные. Так с чего бы мне его жалеть? Он ведь никого не пожалел.       Цзян Чэн кивнул ей. Месть — это было понятной для него целью. — Тогда, я полагаю, ты понимаешь, что он ищет тебя. — Да, но человек, что спас меня, сказал, что чем дальше я от городов и господ, тем безопаснее мое существование. Тут я вдова с неплохим достатком, прячущая лицо в память о муже. Никому особенно не интересная, одна из множества. Мне сказали спрятаться, пока за мной не придут, а потом у меня будет шанс отомстить. — Я предлагаю тебе больше не ждать, а последовать за мной. Под моей охраной тебе вряд ли хоть что-то угрожает. В праздник середины осени в Башне Золотого Карпа будет совет, где, как я предполагаю, твой спаситель и решил раскрыть все преступления Цзинь Гуанъяо. А я тот, кто сможет без подозрений доставить тебя туда, но сначала тебе стоит пойти со мной. — Тогда, быть может, господину следует представиться, чтобы эта несчастная знала кому доверяет свою жизнь.       Цзян Чэн усмехнулся. — Цзян Ваньинь, глава ордена Юньмэн Цзян. Достаточно тебе моего слова, женщина?       По лицу ее сразу было видно, что она никак не ожидала. Ну, вероятно, с ней Не Хуайсан лично не общался, а подсылал своих людей и писал письма. Но Цзян Чэн предпочитал все делать лично. — Да, безусловно, глава Цзян. Я прошу прощения… — Не стоит. Лучше собирайся, чем быстрее мы уйдем, тем лучше. Я и так провел в дороге достаточно времени.       Сысы послушно кивнула, но это не было важно — у нее все равно не было выбора.       А Цзян Чэну нужно было еще раз обдумать все, что удалось выяснить и понять за время его путешествия.       Рассказ Сысы был не последним кусочком головоломки, но теперь ему были очевидны действия Не Хуайсана. Он сплел паутину, и Цзинь Гуанъяо будет очень сложно выбраться из нее. Цзян Чэн вообще не представлял, как из такого выбираться. Он, наверное, не смог бы предложить никакого решения, кроме как прорываться с боем. Однако Гуанъяо вряд ли был глупее Хуайсана, иначе тому не пришлось бы выжидать так долго. Сысы была доказательством убийства отца. Бицао наводила на мысль об убийстве сына. Сожженный ивовый терем в Юнпине отсылал к Сюэ Яну, который к тому же еще и был жив.       А к чему должен был привести Сюэ Ян?       Уж не к смерти ли бывшего главы Не?       Этого куска в картинке Цзян Чэна не хватало. И где его взять он даже не предполагал.       Интересно, не с ним ли сейчас разбирается Вэй Усянь? И если с ним, то тот человек, которому должен будет отомстить Вэй Усянь за Мо Сюаньюя, — это ведь Цзинь Гуанъяо? Тогда Цзян Чэну нужно будет подумать над тем, как обставить казнь этого ублюдка, чтобы у Вэй Усяня была возможность его убить.       Или нет…       Зачем ему делать это самому, раз все затеял Не Хуайсан, то пускай он и думает! Это будет одним из условий Цзян Чэна. Вторым, если быть точным.       Первым, конечно же, он потребует от Не Хуайсана, чтобы все это никак не коснулось Цзинь Лина. Мальчишка должен был быть в безопасности. Абсолютной!       Вероятно, Ланьлин Цзинь начнет трещать по швам, как только тайна рождения Цинь Су выплывет наружу. Ее брат… Ее единоутробный брат… не станет терпеть такого позора и тут же покинет Орден. В конце-то концов их семья слишком сильно пострадала от глав Цзинь: что от Цзинь Гуаншаня, изнасиловавшего госпожу Цинь; что от Мэн Яо, женившегося на своей единокровной сестре.       Цзян Чэна в очередной раз передернуло от подобного.       За Цинями последуют и некоторые другие недовольные. Возможно, их даже поддержат несколько старейшин самого клана Цзинь.       Да, Орден Ланьлин Цзинь начнет разваливаться. А старейшины и внутри клана начнут друг друга подсиживать, пытаясь установить, кто в большей степени поддерживал недостойного Гуанъяо, а кто в меньшей. Благодаря кому вынесенный самим Гуаншанем за линию наследования ублюдок смог прийти к власти?! Они порвут друг друга в попытках забраться как можно выше внутри своего клана. Возможно, будь у них наследник, старший по возрасту и куда более хитрый и властный, чем Цзинь Лин, Орден бы удалось удержать. Но в тех условиях, что были теперь, — нет, у Цзинь Лина шансов не было. Вероятно, Цзян Чэн смог бы помочь и некоторое время придержать старейшин Цзинь угрозами и сверканием Цзыдяня, но… Он не хотел. Зачем бы ему спасать этот проклятый гадюшник, когда они сами за своими интригами и играми просрут свое величие? Зачем ему собственными руками отдавать своего драгоценного мальчика всем этим людям, когда теперь уж точно можно было бы заявить на него свои права?! Его племянник — наследник двух великих Орденов! И если к концу всей этой эпопеи великим останется только Юньмэн Цзян, то так тому и быть.       А Цзини пускай катятся в Диюй со всем тем дерьмом, что сами заварили.       Значит, контролируемый развал Ордена Ланьлин Цзинь — это третье условие. И хорошо бы с возможностью получить доступ к ресурсам Цзиней, но тут уж как удастся договориться с Не Хуайсаном, ведь наверняка у того тоже есть виды на кое-какие богатства Башни Золотого Карпа.       При соблюдении этих трех условий от этих разборок Незнайки с Ублюдком Цзян Чэн только выигрывает. Он получает Цзинь Лина в наследники, убирает своих соперников и расширяет влияние Юньмэн Цзян, ну… И если все сложится, возможно, ему удалось бы вернуть Вэй Усяня в Пристань Лотоса. Навсегда.       Перспективы были прекрасными.       Ради такого стоило рискнуть.       Сысы, надо сказать, собралась быстро, взяв с собой лишь кое-что из одежды. Не Хуайсан действительно все планировал очень тщательно, прекрасно понимая, какую из женщин оставить напоследок. Бицао, к примеру, просто так уехать из своего дома не согласилась бы. Да если и согласилась, то ее скарбом пришлось бы нагрузить целую телегу. И такое путешествие не осталось бы незамеченным. А путешествие с Сысы оказалось необременительным.       В первом же попавшемся на пути городе Цзян Чэн озаботился для нее чжаошанем из неокрашенной мабу и шляпой с марлевой вуалью практически такой же, как носил он сам. Теперь для всех они казались парой бродячих заклинателей, странствующих по свету. Вероятно, так бы со стороны могли выглядеть родители Вэй Усяня. Они, судя по врожденным талантам их сына, были далеко не простыми заклинателями, сильными уж точно. Интересно, что же за тварь их смогла победить, да еще и в Илине?       В Илине…       Эта мысль буквально ударила в голову, сбила с дыхания и пустила сердце вскачь.       Отчего же Цзян Чэн никогда раньше не задумывался над этим вопросом? Отчего-то ему и в голову никогда не приходило, что Вэй Чанцзе и Цансэ-саньжэнь могли закончить свою жизнь где-то рядом с Луанцзан.       А могло ли так статься, что именно там в проклятых землях они и остались? Ведь их тел так и не нашли. Могли они хранить своего сына, когда он пребывал там? И если это было так, то Цзян Чэн им задолжал. Он пообещал себе, что обязательно воскурит благовония для них в следующий раз, когда окажется на Луанцзан… Пускай теперь ему туда и незачем ходить, но он все равно сходит.       Хуже же никому не будет, правда?       Если уж Вэй Усянь смог вернуться, то, возможно, как-нибудь и этим людям удастся обрести покой?       Когда они были детьми, Цзян Чэн пытался расспросить Вэй Ина о его родителях, но тот так мало помнил о них. И явно очень сожалел об этом. А отец Цзян Чэна вообще никогда не говорил о своих друзьях, будто ему и вовсе нечего было рассказать о них. Поэтому, наверное, так и повелось — Вэй Чанцзе и Цансэ-саньжэнь никто не обсуждал. Ни о их смерти, ни о их жизни в Пристани Лотоса не говорили. А жаль.       Хотя… Сам Цзян Чэн никогда не говорил с Цзинь Лином о Вэй Усяне, просто не зная, что рассказать, о чем и как? Он мог бы выставить его безжалостным убийцей, сумасшедшим последователем темного пути, как делали это остальные, а мог бы рассказать о том, что без Вэй Усяня, вероятно, победа далась бы еще большими потерями. Он мог бы рассказать о предательстве Вэй Усяня, покинувшего Юньмэн Цзян ради спасения вэньских псов. Или о том, что Ордена в том виде, что он существует сейчас, не было бы, если бы не его великая жертва. Мог надавить на то, что Вэй Усянь стал причиной гибели родителей Цзинь Лина, или сказать, что он был тем, кого Цзян Яньли спасла от неминуемой смерти, отдав взамен свою жизнь. Цзян Чэн не знал, что говорить… Он написал письмо и надеялся, что Цзинь Лину еще долго не придется его прочитать.       Возможно, что и Цзян Фэнмянь не знал, что говорить о своем друге, бросившим Орден и сбежавшим с женщиной, в которую Фэнмянь был влюблен.       Их с отцом кое-что вновь роднило… Ну, что ж… Возможно, когда-то было и письмо, но только вряд ли оно было для Цзян Чэна. Если что-то такое Цзян Фэнмянь и хотел рассказать, то не ему, а Вэй Усяню. Вопрос был только в том, нужно ли было тому знать своих родителей из воспоминаний обиженного на них человека?        Наверное, было нужно.       Он бы спросил… Хотя, может быть, еще и спросит. Если Вэй Усянь все-таки исполнит обещание.       «Неисправимый ты дурак, раз надеешься на это».       В Юньмэн, где его знала каждая собака, глава Цзян возвращаться не рискнул бы. Еще только отправляясь в дорогу, он решил, что будет лучше и обратно в Пристань Лотоса добраться по воде, а потому они с Сысы направились в Юнпин. Но не успели они и ступить на местную пристань, чтобы нанять лодку, как Цзян Чэн увидел дежурившего прямо там всего в клановом пурпуре Цзян Хунлея, брата Цзян Шоушана. — Что ты делаешь здесь, Цзян Хунлей? — не долго думая, Цзян Чэн подошел к нему. — Глава, — тот выдохнул, он явно был обеспокоен, — я боялся пропустить вас. Мой брат сказал дежурить тут и днем, и ночью, ждать, когда вы вернетесь. — Что-то случилось? — Да, мой брат передал вам письмо.       Хунлей вручил Цзян Чэну свиток, и тот тут же развернул его.       «Глава, дурные вести застали нас врасплох. Молодой господин Цзинь с друзьями попали в большие неприятности, но, спешу вас успокоить, с ним все в порядке, он нисколько не пострадал. Его везут в Пристань Лотоса под охраной наших людей и отряда из Мейшань Юй. Однако есть и скорбные вести о Цзян Юймине, который, судя по срочному посланию, отправленному мне Цзян Шанли, погиб. Самому же мне немедленно пришлось выдвинуться в провинцию Шу, где все и случилось, чтобы поучаствовать в расследовании того, что произошло с молодыми господами. Все срочные донесения, в том числе самое первое от Цзян Шанли, дожидаются вас в Пристани Лотоса. Надеюсь, мой брат успеет вам передать мое послание. Удачи и берегите себя, я напишу все, что выясню сразу, как только окажусь на месте».       Цзян Чэн выхватил Саньду сразу же, как только дочитал. — Цзян Хунлей, отвези эту женщину в Пристань Лотоса по воде, а я полечу на мече, — распорядился он, и еще до того, как ему ответили, он взмыл в небо.       Ему, кажется, действительно придется привязать А-Лина к себе, и даже тогда он не сможет оставаться спокойным.