Я всё-таки должен это сказать

Следующим вечером Скуало вновь пришел к недострою, как приходил каждый день в течении месяца. Вот только время посещения стройплощадки изменилось: он явился туда на час раньше. Обычно он приходил, чтобы посмотреть на закат. Сегодня же пришел, чтобы посмотреть на глупую кошатницу с грустными глазами и тараканами в голове, в которых мечнику хотелось разобраться. Он уселся на плиту, согнув левую ногу в колене, посмотрел на небо и поморщился: серое, пустое, без алых разводов оно ему не нравилось. Он любил небо лишь в те мгновения, когда солнце умирало и окрашивало его в невероятно прекрасный багряный цвет. Цвет, который Суперби любил и ненавидел одновременно. А сейчас небо было бесцветным, пустым и совсем неинтересным, а смотреть на вяло плывущие редкие перистые облака у мечника не было никакого желания. Он тяжело вздохнул и снова поморщился. «И где носит этот мусор?» — зло подумал он, поправляя меч, спрятанный в левом рукаве, и начиная по привычке теребить прядь волос. Ждать ему пришлось недолго, но Дождь Варии успел сотню раз мысленно придушить девчонку за опоздание, а ведь легкие, почти невесомые шаги послышались всего через десять минут. Скуало обернулся и увидел вчерашнюю девицу, направлявшуюся к выбежавшим из-под груды кирпичей котятам. «Явилась!» — мысленно прокомментировал он, с презрением глядя на то, как анорексичного вида девушка скармливала котятам объедки. Волосы ее, хоть и длинные, почти до пояса, не блестели и были мутными и безжизненными, кожа, болезненно-бледная, местами шелушилась, глаза были словно у затравленного зверя, большие, карие, но безвольные, тонкие искусанные бледные губы улыбались крайне редко, а нос, длинноватый для ее лица, был слегка вздернут. Она не была красива, ее даже симпатичной сложно было назвать — заурядная, серая, абсолютно обыкновенная серая мышка, каких миллионы. Так почему же она заставила стройного красавца ростом метр восемьдесят пять с шикарной внешностью, сильного, гордого и уверенного в себе прийти в недострой на час раньше?.. «Хм. А ведь еда дорогая, и, надо сказать, куски она им отдает приличные: почти целый кусок жареной рыбы, полкуска пирога… Если она так голодает, что ж сама не доедает и котам отдает? Слишком гордая? Хм. Гордость — это хорошо. Даже если она идет в ущерб самому себе. Потому что только гордые люди могут добиться чего-то. Остальные — подстилки жизни, идущие на сделку с совестью, а таким жизнь ничего не даст. Кроме боли, конечно». Девушка покормила котят и встала. Она давно заметила Скуало, но не хотела обращаться к нему. Впрочем, она не хотела говорить с ним в принципе: этот человек манил ее, причем далеко не из-за внешности, но его слова задевали за живое и причиняли ей боль. Вот только выражение его глаз, пустых и одиноких, которое прошлым вечером на секунду из брезгливого стало заинтересованным и даже немного удивленным, не давало ей покоя. «Он меня презирает, так почему заинтересовался моими словами? Он ведь считает их бредом», — думала она. — Врой! Мусор! — крикнул Суперби, спугнув стаю ворон с девятого этажа недостроя. Девушка нехотя повернулась и посмотрела ему в глаза — в них плескалось любопытство, и брюнетка удивленно вскинула брови. — Что-то не так? — спросила она. — Я же говорила, что прихожу в это время. Вряд ли у Вас есть повод на меня злиться. — У меня всегда есть повод злиться на бесполезный мусор, — фыркнул вариец. — Но я знал, что ты будешь здесь, и конкретно на это не злюсь. — И что Вам надо? — Да ничего. Просто приходи на час позже. К закату. Поняла? — С чего бы? — вскинула бровь девушка. — Я Вам подчиняться не обязана. — Вроой! — рявкнул Скуало. — Обязана! Ты мусор, а мусор обязан подчиняться тем, кто сильнее! — О да, и потому вы, сильные мира сего, только и делаете, что унижаете слабых, — зло бросила девушка. — А что еще с ними делать? — усмехнулся вариец. — Разве что убить. — И избавить от мучений, — апатично бросила брюнетка. — Это было бы куда милосерднее, но вам, сильным мира сего, милосердие неведомо, и вы продолжаете мучить «мусор». — О да, — расхохотался мечник. — Милосердие — глупая и бесполезная штука, размягчающая сердце. А для того, чтобы выжить, надо быть жестким. — Жестким или жестоким? — скептически выгнула бровь девушка, а в карих глазах появилась неприязнь. Солнце клонилось к горизонту, и первые багровые сполохи расчертили темнеющее небо. — И то, и другое, в зависимости от ситуации, — пожал плечами Суперби. — Обычно нужна жесткость. Но если на тебя напали, контратакуй с тройной жестокостью. — А если нападаешь ты? — усмехнулась девушка. — Если ты атакуешь, атакуй со всей своей яростью, чтобы контратаковать сильнее не смогли! — убежденно заявил Скуало, тряхнув головой и расплываясь в ухмылке. Его платиновые волосы водопадом рассыпались справа от лица, оттеняя и без того бледную кожу. — А если всё же ярость атаки превзойдут? — Тогда ты слабак. А если ты слабак, тебе не место в этом мире. — Печально, что Вы так думаете, — грустно улыбнулась девушка. — А представьте, что все в этом мире будут так же сильны, как Вы. И не будет слабых. Некем будет помыкать. Никто не явится в недострой по Вашему приказу на час позже. Никто не подчинится Вам. Никто не пойдет на уступку. Никто не согласится с Вами. Почему? Потому что у таких, как Вы, кроме завышенного эго есть еще одна черта: вы ненавидите идти на уступки. Даже в ущерб себе. И зовете это гордостью. Это не гордость. Гордость — это возможность в самой жуткой и унизительной ситуации быть выше тех, кто тебя унижает. А попытка перечить всем и вся из принципа — упрямство, не более. Скуало нахмурился. «А вот в этом я с ней согласен, — подумал он, сосредоточено сверля взглядом печальные глаза девушки, в которых плескалось раздражение. — Даже если унизили, будь выше. Это и есть гордость. Вот только потом надо отомстить. А упрямство… Нет в нем ничего плохого, если оно не приводит к плачевным последствиям. В противном случае лучше пойти на небольшие уступки. Я мог бы с боссом драться из-за каждого запущенного в меня стакана. Смысл? Я знаю, что Занзас достоин быть боссом, а драки приведут к расколу Варии, и я терплю. Вот только я выше этого, и моя гордость не страдает: мне просто наплевать на придури пьяного идиота. Впрочем, он не идиот. Потому я это и терплю». — Ладно, мусор, — бросил наконец Скуало. — С этим я согласен. Гордость и упрямство — вещи разные. Но ты для слабачки слишком дерзко на меня смотришь. — А что Вы мне сделаете? — фыркнула девушка. — Убьете? Да пожалуйста. А хуже Вы мою жизнь не сделаете. Впрочем, можете попытаться. Мечник усмехнулся. «Дерзкая девчонка», — промелькнуло у него в голове. — Я могу тебя покалечить, — прищурился Скуало. — И я попаду в интересное заведение под названием «Дом инвалидов». Собственно, не такая уж плохая перспектива, — пожала плечами девушка. «Играет? — подумал Скуало. — Не похоже. Фальшь я чую за километр. А она не лжет. Интересная девица. Для мусора». — Тоже верно, не придется больше кормить кошек и недоедать самой — будешь есть вдосталь. Через трубочку, — расхохотался он. — И котята — единственные, о ком я буду жалеть, — поникла девушка. Скуало почему-то резко расхотелось смеяться. Напротив, захотелось заглянуть этой странной девице в глаза и найти там обман. Но он знал: она не лжет, и это расстраивало. «Как можно быть таким тупым мусором, не способным ценить свою собственную способность к существованию? — мысленно поморщился он. — Я не ценю жизнь — ни свою, ни чужую. Но как можно пренебрегать своей дееспособностью? Бред. Но любопытно, с чего такая апатия, такое глобально наплевательское отношение к себе?» — Ну да, ну да, — кивнул он, и платиновые волосы засияли в лучах заходящего солнца. — Жалеть ты будешь. Ладно, отброс, не буду тебя калечить — корми своих блохастых. Вот только не пойму, с чего ты их кормишь, а сама недоедаешь? — Пф… — девушка рассмеялась. Беззвучно, нервно вздрагивая, как-то совершенно не весело. — А какая разница? — Никакой, — фыркнул Скуало и отвернулся. Она его бесила, но почему-то он не мог обнажить меч и заставить ее заткнуться своим излюбленным способом. Точнее, мог, но не хотел. Почему? Потому что она была ему интересна. Как лягушка, которую препарируют, как подопытный кролик с пятью лапками, не более. Но как же давно мечнику вообще никто не был интересен… Наверное, с тех самых пор, как его победил тот японец, Ямамото. Впрочем, победил он его лишь потому, что Скуало недооценил противника: он помнил его стиль фехтования и среагировал именно на движение, которое видел когда-то. А Ямамото это движение изменил, оставив лишь самое начало атаки. Потому Суперби и проиграл. Но с тех пор он перестал надеяться на память и всегда полагался на интуицию и инстинкты. Этот бой его многому научил, а главное, он научил его верить собственным предчувствиям, ведь тогда подсознание нашептывало ему, что не всё так просто, но он не послушал самого себя, за что жестоко поплатился: упасть в резервуар с акулой — не самое приятное, что может случиться в жизни. Впрочем, Скуало и сам был «акулой», «ангельской акулой», а потому выжил. А возможно, и не потому — просто у Второго Императора Мечей была веская причина жить… — Завтра чтобы пришла на час позже, — бросил он и посмотрел на небо. Девушка уже хотела было возразить, но, взглянув на его лицо, замерла. На нем не было и следа обычной брезгливости, надменности, пренебрежения ко всему и вся и злости. Там были покой, печаль и безысходность. Те же чувства, что царили в ее душе, и она не смогла отказать. И пока умирало солнце, гасли глаза мечника, а вместе с его глазами гасла и надежда девушки на чудо… Но отвести взгляд она не могла. Как только последние багровые мазки кисти сумасшедшего художника исчезли с потемневшего небосвода, Скуало усмехнулся и посмотрел на собеседницу. Взгляд его вновь стал холодным, пронзительным и жестким. — Ну что, мусор, я сказал: приходи завтра позже. — Хорошо, — едва слышно ответила она, развернулась и пошла к выходу со стройплощадки. «Что за любопытный экземпляр, — подумал мечник. — Она ведь не испугалась, так почему согласилась прийти?»