И волчий зуб, и лисий хвост

Собственно, Рыжий не был из жалостливых. В детстве ему было грустно из-за плохих концовок мультсериалов или умершей собаки в фильме; или, когда младшему брату уделяли больше внимания, а старший, по забывчивости родителей, оставался без ужина, с дыркой на носках или грязной рубашкой. Он мог пожалеть мамонтенка, потерявшего маму, или того мальчишку, которого случайно отправили в газовую камеру. В реальной жизни было не до этих сантиментов. Если у него и случались приступы жалости, то они разъедали изнутри, пожирая внутренности медленно, с упоением и смаком, оставляя за собой пробирающий до костей озноб. На удивление, один из таких приступов случился с Широ. Возможно, потому что все выглядело как в кино — слишком уж походило на контуженный бред. Да и смотреть на человека, который уже никогда не вернется к жизни, как бы того не хотел — зрелище, мягко говоря, само по себе жалкое. Побывав в шкуре типичного лошка-терпилы, Рыжий, — с тугим скрипом шестеренок, покрывшихся многолетней паутиной, — додумкал до одной интересной мысли, которую избегал и не желал додумывать. Он был таким же конченным. Вперемешку с туалетной бумагой в урне лежали его разорванные тетрадки. По съежившимся листам, цвету и запаху было понятно, что их далеко не святой водой облили. Широ настолько старательно вел конспекты, что даже такой тупень, как Рыжий, мог догнать самую непонятную тему в учебнике. Радовало, что учебный год начался около месяца назад, и эти записи сыграли бы небольшую роль. Небольшую, но все же сыграли бы. Бегло окинул туалет цепким взглядом, заглянул в первую кабинку, во вторую, и в третьей нашел свой рюкзак, торчащий из-под крышки унитаза. Рука, потянувшаяся к лямке, замерла и метнулась к носу. Оперся об косяк, брезгливо подцепил крышку носком ботинка и толкнул вверх. Рюкзак по-живому дернулся и свалился на пол, мелко елозя по кафелю. Из приоткрытого основного отдела боязливо высунулась волосатая розовая бусинка и спряталась обратно. Рыжий крепко зажмурился, стараясь переключиться с этого сладковато чесночного запаха на что-то другое. Он знает, что так может пахнуть. Но не желает об этом думать. Брезгливо и нервно выпинывает рюкзак из кабинки. Будь он пустой — прокатился бы дальше, а так — меньше полуметра. Долгий возмущенный писк. Рюкзак зашуршал. Высунулась потрепанная крысиная морда, кратко огляделась и замельтешила в первую кабинку. Парень отмотал километр туалетной бумаги, замотал руки и четкими движениями, — боясь передумать, — подцепил дно рюкзака и вытряхнул содержимое. Лучше бы выбросил. Не глядя. А что ты ожидал, придурок? Явно не букет ромашек там увидеть. Эти ублюдки явно не рассчитывали, что, пихая крысу вместе с котенком, крыса загрызет этот комок шерсти до смерти. Жить хотелось. Да и, судя по вырванным кускам мяса, не только жить, а еще и кушать. Шестеренки со скрипом зашевелились, но Рыжий мотнул головой, не желая снова окунать себя в этот омут бесполезных размышлений. Повезло, что хоть сигареты сунул в карман. Единственное место, где можно было спокойно покурить и не спалиться перед учителями, — за складом какого-то уборщика чуть поодаль от самой школы, почти впритык к забору, с густыми высокими кустами. Тарюсь, как малолетка. Даже в школе Рыжий так не позорился. Максимум, мог с дружками сесть за забором школьного полуразваленного стадиона, пустить по кругу украденную у чьих-то родителей сигару и вернуться в класс с гордо задранными подбородками, оставляя за собой крепкий шлейф табака. Пиздюлей получали тоже крепких. Ругаясь сквозь зубы, пробрался через тернистые ветви, норовящие оставить без глаза, и вышел на небольшой вытоптанный островок — местную курилку, оставленную добрыми предшественниками. Парнишка резко обернулся, запоздало вырывая со рта сигарету и пряча за бок, но быстро расслабился, всобачивая бычок обратно. — Ты что тут забыл? Блондинистый типок, который пару дней назад приставал к нему в столовой, поудобней перехватил сломанную пополам ветку, зажимая в ней сигарету. Рыжий хмуро достал с внутреннего кармана пачку, — светлые брови медленно поднялись вверх, — сунул в зубы сигарету, — голубые глаза в немом и плохо скрываемом шоке заметались с нее на Широ. Рыжий похлопал по карманам, нахмурился. Затем раздраженно цыкнул. Точно. В рюкзаке. — Есть огонь? Парнишка хлопает глазками, выходя из какого-то транса. Взгляд меняется на раздраженный, волна брезгливости пробегает по холеному лицу. Но он протягивает зажигалку, поджигает табак на конце и пристально наблюдает за его затяжкой. — Давно ты балуешься? — спрашивает и коротко затягивается. — Тебе-то какое дело? — Мне никакого. Это просто вежливая беседа. Рыжий фыркает, облокачивается плечом о стену и отводит взгляд в сторону. На самом деле, здесь очень даже неплохо. Небольшой островок травы в окружении густых ветвей и одной стены с потрескавшейся краской. Под кустами кучки бычков, салфеток и смятых пачек. Над головой спутанные кроны создают ощущение купола. Здесь было бы очень уютно, не будь рядом этой принцесски, таращейся на него. — Видно, что ты недавно балуешься. Рыжий косится, снова затягиваясь. Парень криво стряхивает пепел — с палкой это делать не очень удобно, и демонстративно виляет своим держателем. — Тебя сразу спалят из-за запаха. — И что? — И что? — едко усмехается. — За такое и исключить могут. Или малыш Широ решил стать плохишом? По учебе отстал, курить начал. Глубоко вдыхает, в мечтах ломая хребет этому пижону, и медленно выдыхает. Вытягивает руку, стряхивает пепел в сторону и снова затягивается. — Скажу, что это ты накурил. Парнишка щерится — угрожающе и крайне неверующе. — У тебя духа-то хватит? Рыжий прикрывает глаза. — А, Широ? Поджилки не затрясутся? Неоднозначно жмет плечом. Несмотря на не самую приятную компанию, он чувствовал себя в своей тарелке. Будто прячется от физрука и курит с одним из старшеклассников, с которым на днях сцепился из-за какой-то фигни. Ощущение, что он вернулся на шесть или семь лет назад, когда все проблемы крутились только вокруг того, как бы незаметно слинять с последних уроков. И никто не обоссал его тетради и не пытался затолкать рюкзак в толчок с трупом кота и жирной крысой.  — Кстати, — игнорируя выжидающий взгляд, затушил бычок об стену и щелчком отправил в кусты. — Не ты ли замутил все это? Белобрысый кривит губы, хмурит брови. Непонимающе виляет головой. Видимо, его раздражает, когда переводят тему и не отвечают на вопросы. Да и похоже с головой не все в порядке, раз от одной такой выходки его настроение скачет, как горный козел по утесам. Трет переносицу. Поднимает мрачное лицо и четко выговаривает каждое слово с кипящим презрением: — Ты реально умом тронулся, придурок. Если пытаешься соскочить с вопроса, то хотя бы постарайся, а не делай из меня идиота. Ведешь себя, будто что-то из себя представляешь. Шесть лет назад за такой базар Рыжий бы без раздумий пару раз прописал в печень и, наверно, один раз в солнышко, — чтобы не покалечить, а просто запугать. Научить уму разуму. Но коллекторы доказали, что это не лучший вариант. Первым начинать драку — гиблое дело. — Прекращай, — красавчик сплевывает ему под ноги густую слюну от табака и отбрасывает палочку с бычком. — Пытаешься выдать себя за кого-то другого, но мы-то знаем, что ты такое. Выпрямляется и делает шаг вперед, демонстрируя небольшую разницу в росте. Слегка склоняется. Хочется шарахнуться в сторону, чтобы в нос не бил запах сладкого парфюма, смешанного с жженой смолой. Не чувствовать обжигающее тепло чужого тела. Но взыгравшая гордость решает по-другому: в ту же секунду Рыжий подается вперед, почти нос к носу, прижимает ладонь к его лицу и грубо отталкивает. Тот по инерции отступает. Хотелось съязвить, посмеяться или просто показать средний палец, но от удара об стену все слова выбило вместе с воздухом. Рыжий захрипел, стараясь вдохнуть как можно больше. Глаза заслезились. Вдохнуть глубже не позволяли запрокинутые вверх руки, которые плотно прижали к стене. — Ты совсем сдурел, ебаный педик? Руки свои распускаешь. Те громилы тебе, похоже, не только позвоночник повредили. Последние крохи мозгов отшибли? Рыжего передернуло от очередной смены настроения: — Широ, — мурлыканье защекотало ухо. Мужское тело крепче вдавило в стену. Сильнее сжал запястья, почти до хруста в лопатках вытянул руки выше. Воздуха не хватало до судорог в горле. Он сильнее, чем показалось на первый взгляд. Повторил, мурлыкающе: — Широ. Я оценил твои старания. Красиво привлек мое внимание. Такого я от тебя не ожидал. Медленно, в каком-то самозабвении провел носом вдоль щеки, шумно вдохнул, вгляделся в его лицо. Тихо цыкнул. — Плохой мальчик, даже курить ради меня попытался. Пацан вильнул бедрами, потираясь об ширинку. Облизнулся. — Несмотря на все издевательства, я тебе до сих пор нравлюсь, да? И не думай отрицать — у тебя так крепко встал. Рыжий смотрел куда-то за плечо. Он не понимал, от чего ему больше хотелось блевать: от того, что его зажимает какой-то крашеный педик, от того, что у него ширинка дыбом из-за этого крашеного педика, или от того, что у него глаза на мокром месте. Собрав все это воедино, пришел к мысли, которая омрачила этот день больше дохлого кота в рюкзаке. Он в теле педика. Педика, который дрочит на вот это. — Что за молящий взгляд? — дружелюбная улыбка и сумасшедше блестящие глаза выглядят натурально по-маньячески. — Хочешь, как в тот раз? Когда я тебя оттрахал, как последнюю шлюху. Не забыл, надеюсь. Тебе же так понравилось. Педик, который еще и в жопу принимает. От хуевости всей ситуации Рыжий даже немного пожалел, что выжил. Его не пугал этот извращенец, который сейчас трется пахом об пах и шепчет какие-то пошлости. Его не пугало, — нет, нихрена не пугало, — его выворачивало от факта, что он в теле ебаного педика, еще и, сука, нижнего. Извращуга продолжил что-то мурлыкать и полез свободной рукой вниз. Рыжий поморщился с такой силой, что, казалось, морщины сразу отпечатаются на подростковом лице. С него хватит гейских штучек. Прижимает подбородок к груди, подается вперед и резко поднимает голову. От удара в ушах зазвенело, но окрик отрезвил — пацан со всего размаху прикусил язык. Хватка на запястьях ослабла. Скрепляет пальцы в замок, опускает ему за шею и коротким выпадом колена ударяет под дых. Сгребает форму на спине в кулаки и снова ударяет коленом. И снова. И снова. Как иронично: гомофоб попадает в тело сопливого мальчишки, который уже во всю прыть долбится в задницу. Спасибо тебе, Господи. Белобрысый обхватывает его за поясницу и дергается в сторону, повалившись с ним на траву. Рыжий группируется, перекатывается и седлает его. Он не из тех, кто бьет принципиально по лицу, но эта мордашка так и просит поцеловаться с костяшками. Без замаха бьет в нос — коротко и резко. Тот хватается за лицо, завывая от боли. Рыжего трясет от злости. Едва сдерживается, чтобы не сгрести светлые волосы в кулак и не начать продалбливать в земле яму. Вместо этого сворачивает ворот рубашки, встряхивает — поворачивает окровавленное лицо к себе, вынуждая заглянуть в глаза. Рычит: — Еще раз подойдешь ко мне, без яиц останешься, чмо ебаное.