И волчий зуб, и лисий хвост

Что-то не то. Что-то, блядь, не так. Это напрягает, раздражает, бьёт по нервам и израненному самолюбию. Его распирает изнутри от обжигающей ненависти к себе, потому что всё не вовремя, всё неправильно. Педик, не педик — один хуй мужик, физиология одна, и от неё не сбежать. Пинает бутылку пива, та с грохотом откатывается, стукается об три других. Да, это всё алкоголь. Точно, всё из-за него. Матерится сквозь зубы, накручивает длинные чёрные волосы на кулак, тянет назад. Тонкая нитка слюны тянется от члена к припухшим губам, мягко обрывается. Мэй прячет затуманенный взгляд, стыдливо вытирает слюну с подбородка. Рыжий подхватывает её подмышки, укладывает на кровать, нависает сверху. Тянется к прикроватной тумбочке. Тело ноет, синяки ещё не успели налиться кровью, однако уже отдавали тянущей болью. Пару часов назад пришло сообщение от «Гочана», — того самого белобрысого пидора Горо. «Я завтра уезжаю в Шикецу, давай поговорим» Не сказать, что Рыжий жаждал перетереть с ним по душам, — у него до этого было в планах выбраться в город — сигареты кончились, а этот придурок всего лишь караулил у ворот академии. Сбегать смысла не было, пришлось трепаться. За любовь он втирал, говна кусок. У Широ хуёвая чуйка, — в его окружении одни нытики да пидорасы. Педики не всегда оказываются пидорасами, но Мацудо умудрился собрать комбо. А помнишь, а помнишь… Нет, блядь, и слава богу, что он не помнит, как его ебали на диване в полумраке. Шутка — всё он помнит. Весь первый месяц в этом теле он просыпался в холодном поту от этих воспоминаний и слишком ощутимого осадка. Трясущимися руками срывает плёнку с пачки, вытягивает презерватив. Мэй целует за ухом, проводит влажную дорожку от плеча к шее, спускается ниже, беспорядочно гладит спину. Царапает. У него, сука, еле стоит. Это, блядь, ненормально. Он сцепился с Горо, о чём немного пожалел. Неплохая причуда — создавать поверх своего тела плотную воздушную оболочку. Его хорошенько приложили. Радует лишь то, что и Санада не ушёл невредимым, — в моменты, когда причуда спадала, Рыжий успел пару раз заехать по холёной роже. Вроде бы даже бровь ему рассёк. Мэй дрочит хуёво, — дёргает полувялый член, как сорняк в огороде, ещё чуть-чуть и с корнем вырвет. Он дрожащей рукой перехватывает запястье, сбавляет её бешеный темп, направляет. Она краснеет до кончиков ушей, прячет румяное лицо у него на плече, послушно поддаётся. Это ёбаная физиология. Если постараться, то и на старуху встанет, а тут Мэй — красивая, стройная, покорная. Ему же всегда нравились длинные волосы? Да, чтоб полспины закрывали, прям как у Мэй. Фигурка — длинные ноги, тонкая талия, аккуратная грудь. Хрупкая, нежная, податливая. Изменять своим планам он не собирался — после небольшой потасовки выцепил одного мужика, дал денег, попросил крепкие сигареты и пару бутылок пива. Алкоголя тот купил на все деньги, поэтому пришлось с ним поделиться, и всё равно оказалось слишком много. Мужик явно с причудой предвиденья, потому как на дне пакета ещё валялась пачка гондонов. Но, скорее всего, он купил их для себя, а потом вспомнил, что бабы ему ещё сто лет не видать и оставил молодому пацану. Дин всего лишь пришла забрать свои конспекты, которые одолжила ему на время летних занятий. Угостил пивом, а Мэй — девушка слабенькая, унесло быстро. Рыжий не настолько моральный урод, чтобы этим воспользоваться, но что-то пошло не так. В шутку поцеловались, в шутку пообнимались, в шутку сейчас собираются потрахаться. Мягко давит на плечо, — она послушно ложится на спину, смотрит опьянённым взглядом, не может сфокусироваться, отчего прикрывает глаза. Он быстро надевает презерватив на, наконец-то, блядь, вставший член. Одной рукой обхватывает её колено, приподнимает. Размазывает смазку по половым губам, медленно вводит головку. Мэй резко сводит колени, хнычет, сжимает постельное в кулаках. Из-за мутности в сознании Рыжий не сразу понимает, что происходит, поэтому нашёптывает успокаивающие слова, разводит ноги, снова вставляет. Темечко прошибает электрическим разрядом, когда до него доходит такая простая и, сука, очевидная мысль. В ту же секунду он сводит её ноги, с резиновым шлепком стягивает презерватив, бросает в урну и даже, вроде бы, попадает. Нависает над ней, осторожно обнимает, гладит по волосам, лихорадочно шепчет: — Прости, я не знал, прости. Прости. Она обнимает в ответ, судорожно вздыхает, плачет почти бесшумно. Не таким должен быть первый раз. Свой первый секс Рыжий толком не помнит, да и по факту его просто трахнули на обосанных матрасах, на хате, полной обдолбанных подростков. Но он-то парень, он никогда не романтизировал всю эту чушь с первым сексом по любви, с той самой, а у девушек всё куда замудрённей. Когда она чуть успокаивается, Рыжий приподнимается, цепляет с бортика кровати вроде свою футболку, протягивает Мэй. Она всё так же послушно её берёт, надевает. Таким конченным он себя давно не ощущал. Натягивает шорты на голое тело, толстовку, цепляет сигареты. Оборачивается, — Мэй притянула колени к груди, зябко их обняла, заплаканно смотрела на него. Сглатывает ком в горле, говорит несмело: — Если хочешь, можешь здесь остаться. Я скоро приду. Она что-то промычала в ответ и отвернулась. Какая я мразь. Он скуривает несколько сигарет подряд, почти доходит до тошноты. С днём рождения, Рыжий. Двадцать три года, а ты ни черта не изменился. Мэй тихо посапывает в подушку, отвернувшись к стене. Не ушла. Наверно, вырубилась от алкоголя. Рыжий снимает толстовку, натягивает майку, ложится на край кровати. Сверлит взглядом потолок. Даже после смерти у него не клеится с девушками. Его первая пассия была настолько же красивой, насколько истеричной, — на хате приревновала к какой-то замухрышке и разбила тарелку о его голову. Другая использовала, чтоб чисто поебаться. Третья напиздела, что залетела, и долго морозила, пока он места себе не находил. После этого он зарёкся, что никаких баб, исключительно одноразки, а потом умер. Ромео, блядь, подзаборный. А тут судьба ещё добивает — закидывает в тело малолетнего педика, у которого даже на красивую девушку с трудом встаёт. Единственное, за что он безмерно благодарен, что не встаёт на Горо, — тело помнит и странно реагирует на него, но член лежит замертво. Белобрысый пидор. Белобрысый. Щурится, пытаясь уловить в сознании ускользающий образ. Улавливает. С силой стукает себя по лбу, уже в надежде прогнать его. Ну уж нет, не в этой жизни. Тело пускай хоть загнётся, а в башке всё останется, как прежде. Нет, нет, нет. Это всё алкоголь. Никогда. Ни за что. Этого физически не может быть. Бакуго привык к дракам, — точнее, последствиям от них. Гематомы, ушибы, порезы — всё это неотъемлемая часть их тренировок, которая будет шлейфом тянуться до конца его жизни. Он определённо садист. Когда Деку в очередной полирует пол своей веснушчатой мордой после неудачного трюка, в душе расцветает сорняковый сад радости. Когда у половинчатого урода не выходит достаточно хорошо новый приём, его душа гордо трепещет. Потому что это доказательство, что он всё ещё лучший, а то, что в каких-то моментах его, возможно, почти обогнали, это лишь случайность. Бакуго привык видеть гематомы, ушибы, сломанные конечности, — спасибо Деку за подготовленную психику. Привык, потому ничуть не удивляется, когда замечает белую рожу, усыпанную россыпью уже заживающих синяков. Этот парень и до этого был похож на призрак, хотя, больше подойдёт сравнение с грибом, — белющий, как поганка, а верхушка чёрная. С желтеющими синяками он ещё больше становится похожим на мухомор, — такой же пятнистый. Он привык, но. Чёрт возьми, все с факультета поддержки стоят с чистыми рожами, а это пугало, как бельмо в глазу, выбивается из всей картины на церемонии второго семестра. Мысль о том, что он решил помочь обществу и подмести дворы собственным лицом, отметалась сразу. Этот придурок явно напоролся на того, кто смог его поставить на место. Бакуго бы пожал тому руку, если бы ему не было всё равно. А ему плевать до глубины души. С высокой колокольни. Конечно, даже внимание не стоит заострять, но глаз неосознанно цепляется за чёрный ёжик волос. Он подстригся. Срежь ещё пару миллиметров — черепок просвечивался бы. А если ещё пару — и смело можно в армию записываться. И ходит он по-уродски. Как пугало. Лучше бы ему ноги переломало. И вдобавок руки, чтоб жизнь малиной не казалась. — У Серо появилась поклонница? Услышав это, Ханта чуть краснеет, неловко чешет затылок, растерянно говорит: — Нет, просто она с факультета поддержки… — Ох-х, как это романтично! Ашидо пихает сконфуженного парня локтем. Томно вздыхает, прикладывает тыльную часть ладони ко лбу, «теряет» сознание, что Серо едва успевает подхватить её. — Союз героя и инженера! Пока ты сражаешься в бою, она мастерит для своего любимого доспехи. — Мина наигранно шмыгает носом, смахивает невидимую слезу. — Она плачет и молится, чтобы её суженный вернулся целым и невредимым, а ты в это время!.. Девушка ойкает, когда Джиро резким движением выдёргивает её с рук одноклассника. — Мина, хватит, Серо сейчас краснее Киришимы станет. — Ладно-ладно, прости, я увлеклась. Если серьёзно, зачем она подходила? Серо нервно потирает шею, смотрит в сторону. — Им дали задание придумать какие-то полезные штуки для нас, а её группа хочет узнать, что поможет мне в бою… — Что?! Они что-то готовят нам? Интересно, кто моим снаряжением занимается… Надеюсь, это какой-нибудь супер-классный инженер с… — Мина, сегодня ты чересчур активная… Бакуго прослеживает взглядом за девушкой с факультета поддержки, что остановилась около смуглого паренька, что-то эмоционально рассказывала, а тот быстро записывал в блокнот. Он не особо понимает зачем, но встаёт из-за парты, выходит из класса, уверенно направляется к ним. — Эй, задроты. Те сразу оборачиваются, отчего Кацуки весело скалится. Вот придурки. — Что вынюхиваете? Парочка затравленно переглядывается, девушка сбивчиво объясняет: — Э-это всего лишь для задания. — Мне кого ждать на вашу крысиную разведку? — Т-ты Бакуго? Он кивает. Парочка задумывается. Перебирает что-то в своих извилинах, переглядывается, снова елозит серым веществом. Кацуки решает им немного помочь. — У вас на факультете есть пугало одно, что на церемонию в синяках припёрся. Рожа белая, волосы чёрные, ходит, как псина сутулая. Парень понятливо замычал, дружелюбно заулыбался, махнул рукой. — Это ты про Мацудо? Он в паре с Минору. Не переживай, у них другой студент с геройского… — Кто? Он снова щурится, что-то прикидывает в голове, поворачивается к девушке. Они вроде с задротского курса, а тупее мышей. Девушка возводит глаза к потолку, задумчиво говорит: — Минору и Мацудо — пятнадцатый и шестнадцатый в списке. Значит, у них кто-то из класса «А» под номером восемь. — Кажется, вспомнил! У него ещё волосы красные, да? — Да-да, именно он! Киришима. Кацуки нервно цыкает, разворачивается, собирается уходить. Слышит в спину: — Бакуго, не переживай! Из наших к тебе никто за километр не подойдёт! Если бы не учитель Айзава, что стоял в конце коридора, он бы подорвал этих машинных червей в ту же секунду. Ручка разлетается о стену, — колпачок от неё летит в одну сторону, стержень — в другую. Чувствует, как тепло от чужой ладони замирает в районе плеча и исчезает. Зассал даже коснуться. Минору говорит тихо, осторожно подбирает слова: — Не переживай ты так. Что-нибудь да придумаем. Придумаем. Да как же. Рыжий надеялся, что окажется в паре хотя бы с Мако — единственный одноклассник, с которым он более или менее мог нормально общаться. Они оба во многом похожи, за исключением, что Мако более доходчив и легко усваивает материал. Окажись они в паре, он бы сейчас не ломал голову, потому что, оказавшись с Минору, мозгами этой команды стал Рыжий. Просроченными мозгами. У них нет шансов. Ещё больше усугубляет положение то, что эта оценка сильно повлияет на итоговую. — Мы в жопе. — Не надо быть таким категоричным… Он спотыкается о его взгляд, замолкает, понуро опускает голову. — Ладно, ты прав. Нам конец. Рыжий откидывается на спинку стула, чуть сползает вниз. Извилины болят от перенапряжения: в общем у них неделя, и за это время надо придумать «что-то», сделать набросок, чертёж и, наконец, соорудить, — дел невпроворот, а они ещё на первом пункте торчат. — Короче, если до завтра ничего в голову не придёт, сделаем какие-нибудь дымовые бомбы. — Типа тех мин-вонючек? — Или их. У Киришимы неплохая причуда — укрепление тела, но она сама по себе хороша, и ей не требуется никакого вспомогательного снаряжения, — его попросту не придумаешь для него. Было бы что-то наподобие техники — охлаждающие приборы добавил, и дело с концом. — Слушай, Мацудо, может, как Хидо сделаем? — И как она сделала? — Она к тому парню с геройского подошла и расспросила, что бы он хотел добавить в свой костюм. Рыжий вскидывает руки, торжественно восклицает: — Гениально! Как мы, блядь, до этого не додумались! Минору расцветает. — Давай сегодня вечером в общежитие к ним зайдём и спросим? — Да-а, а ещё лучше всем классом завалиться! — Думаешь, это хорошая идея буде-е-е!.. Рыжий цепляет веснушчатые щёки, растягивает, мотает его пустую башку в разные стороны. — Ты вообще тупой, что ли? Забыл, какая причуда у Хидо? Она даже из бревна вытянет историю его жизни. А мы? Мы даже не знаем, что нам надо. — Мы в жопе? — Мы в пизде. Кажется, Минору сейчас разрыдается. Эйко неваляшкой моталась взад-вперёд, обхватив себя за колени, и что-то нашёптывала, — наверно, какое-то проклятье. Хираи лежал на спине в позе покойника — упёр пустой взгляд в потолок, скрестив руки на груди. Рыжий не сводит глаз с парочки, наклоняется к Мако, тихо говорит: — Такое ощущение, что они помирать собираются. Одноклассник отрывается от чертежа, мажет по ним оценивающим взглядом, возвращается к работе. — Типа того. Им достался Бакуго. — Разве вторую половину «А» не должен был взять другой класс? — Должен был, но там что-то со списками намудрили. — Я думал, ему легко будет разработать снаряжение. Ну типа перчатки какие-то, отсек для мелких бомбочек, всякое такое. — Они просто боятся, что учитель заставить ребят с геройского опробовать в деле наши изобретения, поэтому в депрессию впали. Ты, кстати, что-нибудь уже придумал? — Не нагоняй тоску. Рыжий смотрит на его чертёж, — что-то мозолит глаз. Наклоняет голову, старается поймать нужный ракурс. Решает не церемониться и вырывает у него из-под рук миллиметровку. Мако молча берёт чистый лист. Глаз замылился от избытка деталей, поэтому он почти носом упирается в листок, стараясь не потерять из виду то, что его зацепило. Упустил. Вертит миллиметровку в руках, раздражённо спрашивает: — Почему у тебя вот здесь ничего не сходится? — Потому что ты слепой. — Я эту херню сейчас в трубочку сверну и тебе в одно место засуну. Нормально же спросил. Мако устало вздыхает, кладёт карандаш на стол, склоняется рядом с Рыжим над чертежом. Тычет пальцем в отверстие на корпусе снаряжения. — Вот эта хрень, — ведёт пальцем в середину, — и вот эта. Я не знаю, как их соединить, чтобы всё не развалилось. Конечно, можно заморочиться и выпаять мелкую трубку из гибкого металла, но у меня не хватит времени, потому что здесь, — он обводит большой круг, захватывая больше половины чертежа. — У меня просто большая дыра. — То есть у тебя тоже ничего не готово, чисто рисунки малюешь. Мако поднимает хмурый взгляд. Через несколько секунд гляделок говорит: — Вообще ничегошеньки. Ты не один в полной заднице. — Это радует. Боковое зрение что-то усердно мозолит. Виляет головой, натыкается взглядом на Мэй. Та замирает в дверном кухонном проёме с чертёжными листами, — жмёт их к груди, стискивает края в кулачках. Рыжий коротко машет рукой. Из неё отвратительная актриса, потому что даже с расстояния видно, с каким трудом она растягивает губы в улыбке и через силу кивает в ответ. Тычок в бок. Оборачивается. Мако даже не смотрит на него, будто заинтересован исключительно новым чертежом. Сухо, без эмоций спрашивает: — Что у вас случилось? Рыжий неоднозначно качает головой. Вот уж не думал, что Мако из разряда бабушек-сплетниц и захочет копаться в нижнем белье. Замечает, как тот сжимает карандаш, кажется, даже слышится треск, хмурится, — что на него нашло. Хриплый голос Эйко неожиданно режет слух: — Они поругались, не видно, что ли. — Молчи. Эйко простреливает его нервозным взглядом, щурится, жмёт губы. У неё стремноватая причуда, что от одной мысли о ней пробегает озноб по хребту. — Хорошо, — внезапно легко говорит она. Резко добавляет: — Я промолчу тогда, когда ты перестанешь ныть, в конце-то концов. — А ты прекрати меня анализировать. В отличие от Минору, я хотя бы в себя ною. — О-о, поверь, лучше бы ты прорыдался хорошенько, чем сеять вокруг себя чёрную ауру. Эйко не читает мысли, но чувствует их настроение и, благодаря тренировкам, научилась понимать примерное русло, в котором они протекают. Рыжий не знает, что она видит и чувствует на его счёт, но ненавидит она его всей душой. Она нервно поправляет выбившуюся прядь из пучка, аккуратно смотрит вслед Мэй, что успела тихо сбежать за дальний обеденный стол и разложить свои чертежи. — Даже не вздумай к ней подходить, её от тебя тошнит. Плечо заламывает, его разворачивает в обратную сторону, перед глазами всплывает перекошенное лицо Мако. Рычит, чуть не плюёт в лицо: — Что ты сделал? Встряхивает сильнее. Срывается на крик: — Что ты, мать его, сделал?! Какие-то странные детишки в этом мире. Рыжий сплёвывает розовую слюну под ноги, сует в зубы сигарету, хлопает по карманам. Лишь бы зажигалку не проебал, с него хватит разочарований на сегодня. Он, конечно, сам не брезговал помахать кулаками с друзьями, но чтоб из-за такого с ходу зарядить в лицо — никогда. А Эйко же чувствовала настрой Мако и лишь подливала масло в огонь, гадюка эдакая. Раз уж ему так нравится Мэй Дин, что ж за полгода не додумался к ней подкатить. Блядская собака на сене. Ещё и эта дура, Мэй, вскочила, давай защищать Рыжего, — совсем ебанутая, тут парни друг друга мутузят, а она в драку лезет. Чуть её не задели, — Мако замахнулся слишком криво, и не подставься он под удар, то Мэй ходила бы с фингалом под глазом. Зато теперь Рыжий пересчитывает зубы и в очередной раз сплёвывает крошки. Господи, это не будущие инженеры, а уголовники. Матерится сквозь зубы, психует, пинает дерево. Всё-таки проебал зажигалку, а спички взять ума не хватило. Садится на корточки, хватается за голову, прикрывает глаза. Виски ломит. У него те синяки не успели зажить, как он новые заработал. Вроде уже не маленький, а строить боль-моль сносные отношения с людьми так и не научился. Почему у него вечно всё через жопу: от ёбаного рождения до самой смерти и даже после неё. Грёбанный неудачник. — Ай! В макушку прилетело что-то твёрдое и больно огрело темечко. Потирает ушиб, смотрит в сторону. Брови медленно поднимаются, — на траве лежит жёлтая зажигалка с покоцанным корпусом. Это старая жига, что была с ним ещё в первый день в общаге. Слишком поздно слышит шорох, запрокидывает голову. Его штырит назад, — падает на спину, чуть отползает. Вот нахуя так близко подходить, чуть носом между ног не упёрся этому придурку. В темноте плохо видно, но взгляд умудряется зацепиться за крепкие мышцы, обтянутые чёрной майкой. Смотрит выше, хмурится. Выражение лица Бакуго сравнимо лишь с протухшим лимоном. Слегка пинает его в колено, щерится, как гнида: — Нравится у меня в ногах валяться? — Иди нахер. Удар в ногу выходит гораздо сильнее, ещё и по свежему синяку. Рыжий притягивает колено к себе, пытается вскочить, но снова валится. Кажется, его позвоночник откажет быстрее, чем хотелось бы. — Вообще-то я твою курящую душонку спас, а ты и спасибо не сказал. — Ага, спасибо. Рыжий поднимается, — быстро, резко, с лёгким металлическим привкусом во рту. Бакуго выкручивает ворот футболки, сдавливая горло, почти красные глаза отдают лихорадочным блеском. — Не надо делать мне одолжение. Одной дракой больше, одной меньше, — не привыкать как-то. Но вместо пробивного удара в живот Рыжий с силой отмахивается от его руки, высвобождаясь. Что-то он вымотался, пожалуй, даст этому щеглу фору — не станет нападать первым. Шутка. Из-за нового задания ему пришлось чуть ли не десяток раз пересмотреть видеозапись их тренировок. Каким бы отбитым он не казался, но мозги ещё не все растерял — этот парень его в порошок сотрёт в лёгкую. Размажет по стене, руки обтряхнёт и спать пойдёт. Цепляет зажигалку, выпрямляется. — Язык проглотил? Нет, всё-таки мозги ему явно вышибли, потому что он из тысячи вариантов выбирает один из самых худших. Поджигает конец сигареты, делает затяжку, протягивает ему. С дымом выдыхает: — Будешь? Он уже чувствует, как болит нос — на этот раз его точно сломают. Проводит языком по ряду зубов, снова чувствует мелкие осколки. Сплёвывает вязкую розовую слюну в сторону. Главное, успеть сжать челюсть до удара. Бакуго смотрит странно — то ли со злобой, то ли с удивлением, то ли с отвращением. Возможно, что всё сразу. Жмёт плечами, затягивается. Он бы сам сейчас врезал себе хорошенько, — ведёт себя, как убожество какое-то. Ещё и в голове чересчур отчётливо вырисовывается тот день: под боком Мэй в одной футболке, он смотрит в потолок, стояк жмётся в штанах от одной лишь мысли о… Ёбаное тело. Он снова хочет затянуться, как горячая рука перехватывает запястье, тянет в сторону. — Предложил и зажал? Рыжий моргает, как потерянный ребёнок на базаре. В каком-то помутнении перебирает сигарету между пальцев, поворачивает фильтр к его лицу. Бакуго крепче сжимает запястье, наклоняется, делает осторожный короткий затяг. Выпрямляется, выдыхает в сторону. — Я думал, будет больше дыма. — Это если сразу выдыхаешь, а не задерживаешь. Рыжий отворачивается в сторону, нервно затягивается. У него сейчас поджилки через глотку полезут от одного его вида. Хочет сказать насмешливо, но выходит слишком резко: — Ты, блядь, чего это покраснел? Взрыв раздаётся рядом с ухом, отчего его слегка мотыляет в сторону. Слышит торопливые удаляющиеся шаги, рык в спину: — Глаза протри, урод.