«Это совсем не то, чего я хотел». В самом начале мы все спорили о том, кто же из нас важнее в этой истории, смотря друг другу в глаза. Теперь же, совсем позабыв о важности и развязав войну, мы стоим посреди развалин. Кто-то всё же должен прервать этот бой, чтобы наконец все закончилось… Trivia 轉: Seesaw
Джин решил остаться. Он пожалеет, будет винить себя за нужное в этот момент решение. Но сейчас он в доме этих людей, где Хосок ушёл в свою комнату наверх, оставив их наедине, а Намджун разбирался среди своих кистей. Младший Ким наблюдал за ним, за движением его пальцев, ловко перебирающих тюбики с краской, как он берёт другую палитру и поверх старых цветов намешивает новые. Прошлые краски давно засохли, Джин рассмотрел жёлтые, красные: наверное, это был завораживающий красоты закат. И, пытаясь глазами найти этот пейзаж, Джин спросил: — Ты пишешь только море? — Нет, — поднял голову Нам. — люблю писать портреты. Делаю это крайне редко и только для людей, зацепивших моё нутро. Джин хотел было спросить про портрет, который он увидел днём, но его уже не было на мольберте. Почему он убрал его? Может там был кто-то любимый Намджуном? Хосок или парень… От последнего стало совсем не по себе. Джин ведь не знал ничего о жизни этого парня, кроме его гениальных, завораживающих картин. Чем он живёт, какие фильмы ему нравятся и курит ли он лежащие на подоконнике сигареты? Писатель не мог справиться с бушующим сердцем, пытаясь вдохнуть воздуха побольше. Но это было настолько же тщетно, как если бы Джину показали художников современного искусства — он мало в этом понимал. И хоть старался избегать данных выставок, всё равно ходил на них, не теряя надежды что-то увидеть. — Куришь? — вытаскивая одну сигарету, спросил Джин. — Спроси у Хосока, — улыбнулся Нам. — он пытался понять с медицинской точки зрения, насколько вредно курение. — И как? — прыснул младший. — Выяснил? Намджун рассмеялся и утвердительно кивнул. — Тебе, наверное, весело с ним жить. — как бы утверждая, сказал Джин и почему-то искал что-то, чем можно было зажечь сигарету. — Зато ему со мной грустно. «Грустно?» Джун вдруг вытащил из-за других картин незаконченный портрет и перевернул к писателю. — Я начинал писать тебя, но моя память не способна передать это в совершенстве. Разреши мне доделать начатое. Джин замешкался и напрочь забыл о табаке. Нам начал готовить краски, а парень пытался понять, как ему улыбнуться, куда деть руки и стоит ли молчать во время процесса. — Ты можешь дышать, — задумчиво произнёс Намджун, пока писатель пытался выбрать удобную позу. — и разговаривать тоже. Полная статичность мне не требуется. Я рад, что могу просто взглянуть на тебя. Джин смущённо отвернулся и стал наблюдать за тусклым фонарём за окном. Интересно, сколько художнику требуется времени, чтобы написать картину? Какие чувства он испытывает, когда смотрит на него? Нравится ли ему его одежда? Хотя, наверное, он может подрисовать другую. Стоит ли спросить что-то или дальше сидеть молча? — Как твои дела? — вырвал из потока удушающих мыслей Намджун. — Ещё снятся те сны? — Один и тот же, достаточно часто. Я уже привык. Намджун водил кисточкой по мольберту, писатель не мог предположить, как он его изображает. Улыбаюсь ли я? Или страдаю? Старший Ким в упор посмотрел на него и сделал шаг вперёд. Протянув руку, он дотронулся до шеи и плавно направил голову писателя в нужный угол. Холодные руки вернулись к холсту, а Джину показалось, что они только что побывали в море. Будто бы коснулись ледяной воды и оказались здесь — в тёплой комнате при приглушённом свете. — Я когда волнуюсь, у меня всегда руки холодные. — улыбнулся его реакции Нам и продолжил писать. Парень поморщился и надул губы, снова вернув голову в неправильное положение. — Сокджин, — цыкнул Ким. Он писал, захватывая каждый волос с его головы, каждую ямочку при его улыбке и каждую ресницу. Никто бы не увидел с такого расстояния, но Наму было посильно передать настоящего Джина. Кто бы ещё смог также? — Можешь руку поднять? — Намджун попытался показать на себе, как приложить кисть к лицу, но Джин лишь нервно дёрнулся: «Не получается». Старший Ким снова сошёл со своего места и вплотную подошёл к Джину. — Поставь так, — художник положил свою руку тому на лопатки, другой провёл по пальцам и составил из Джина «картину». — Замри. — шёпотом. Мурашки, мурашки, мурашки. — Холодно здесь, — поправляя водолазку, сказал Нам. «Он заметил?». — Да, согласен, — Джин растёр ладони по брюкам. «Он видел?». Парней спас Хосок, уже спускающийся по лестнице. Он всегда вставал в пять утра, чтобы успеть сделать всё запланированное, и профессия обязывала. — Вы ещё не завтракали? Подождите… Вы не ложились? Намджун, угробишь его здоровье своим вдохновением. Тот лишь закатил глаза и махнул писателю в сторону кухни. Помощник окинул взглядом вставшего Сокджина и сопоставил его состояние, как тогда в доме Пака. Джин уселся на стул, Хосок протянул к нему руки и с силой стал разминать тому плечи. — Тебе явно требуется отдых. Ещё пара раз таких недосыпов, и ты окажешься в больничной койке. — Думаешь? Хосок умудрился передать своим лицом «знаю», и стал яро отправлять парня спать. — Ляжешь в моей комнате, я вчера только бельё поменял. И не подпускай Намджуна до моего приезда. — Почему все пытаются уложить меня спать, это какой-то своеобразный метод терапии? — У Хосока свои методы терапии, да? — заикнулся Намджун и отправился смывать краску. Ему так не хотелось это делать, он будто бы смывал душу Джина с себя. — И какие? — улыбнулся зевнувший писатель. — Пойдём со мной, — взбесился Сок, хватая писателя. Он провёл его наверх, показывая две комнаты: его и Намджуна. Комната второго оставалась слегка приоткрытой, а Хосок добродушно впустил того в свои покои. Просторная светлая комната, много растений и большая бежевая кровать с белоснежными простынями. — Вау, Хосок! У нас похожие вкусы, это вдохновляет! — Я с удовольствием почитаю твою рукопись, написанную в моей кровати, — рассмеялся тот. Он смотрел, как Джин плюхнулся животом на постель и что-то мычал, уткнувшись в одеяло. — Я хотел подтолкнуть Намджуна и, опережая твои вопросы, я сам начну. Намджун слишком часто ходил на свидания, оборачивался на улицах, и я, если честно — устал. Последний раз он заявил мне, что собирается что-то сделать с человеком с книги. Потом, конечно, выяснилось, что он опять же хотел позвать кого-то (тебя) на свидание. — И ты по-дружески решил ему дать пинок? — Ты мне нравишься, а если это так, значит Намджун не далеко уйдет. — Целовать меня, чтобы твой лучший друг на это среагировал? — Не «тебя», а того, кто ему нравится. Джин саркастично поморщился. Что ещё за «нравится», будто бы они могут быть вместе. — Чушь, — прыснул Джин и перевернулся спиной. Осматривая комнату Хосока, парню так и хотелось здесь остаться, в этом доме было так уютно. Подрастающему врачу было не ясно, почему писатель так избегает близости с людьми. Он считал своего друга достойной кандидатурой, даже для такой персоны как Джин, и метался в сомнениях, что не так с Намджуном. Или проблема не в нём? Прекращая терроризировать свои мысли, Чон встал и погрозил оставить его комнату в наилучшем виде. Писатель остался лежать на белых простыня. Он представлял себя в самых чистых воспоминаниях. Лишь на долю секунды он решил закрыть глаза. Опять всплыло море, занавешенное туманом, Чимин, чем-то расстроенный, и вскользь проплывающее воспоминание, где Намджун стоит, прислонившись к его лицу. Озеро рассеивается, перед глазами всплывает мольберт, за ним прячется Намджун и, улыбаясь, мажет того краской. Счастливый писатель, с испачканным лицом в рыжий горошек, смеётся художнику. Открывая глаза, Сокджин видит перед собой серый потолок, растения Хосока, и, пожалуй, самый красивый закат, который когда-либо доводилось встречать. Он без преувеличений пытался вспомнить ещё один такой вид в своей жизни, и но ничего не приходило на ум. За расстилающимися трущобами солнце вдалеке спускалось вниз, оставляя за собой шлейф красных и оранжевых оттенков. Сокджин сопоставил цвета и вспомнил свой сон. Оранжевый, красный — цвета гордости и любви. — Стоит ли мне отступить от своих убеждений? — спросил Джин и тут же обернулся к двери. Намджун что-то кричал снизу и звал к себе. Джин, сам того не замечая, рванул к нему и, запыхавшись на лестнице, уставился на художника. На языке крутился вопрос о том, зачем Намджун моется, если в итоге он снова пачкается. Джин не стал ничего спрашивать, а только молча прошёл в мастерскую. Мольберт был повёрнут прямо к окну, и единственное, чего на нём не хватало, это искры. — Ты тоже это видишь? — изумился Нам. — Садись! Он усадил писателя заново в кресло, на этот раз тот вспомнил все условия и постарался настолько, насколько ему позволяли возможности. Намджун смотрел ему прямо в глаза, зарываясь полностью в их сознании. Было важно что именно видит Сокджин, и Намджун это передал. — Теперь она живая. Картина — парень на ней — смотрела прямо в сердце, заставляла заливаться краской и смущаться только от мимолётного «касания». Нам вдохнул в неё жизнь, коснулся души, и вдруг озеро внутри Джина как-то странно исчезло в тумане. Вместо него был только лик — лик парня с кистью в руках. — Я никогда не выставлю её. — серьёзно сказал Намджун. — Но… — Я не хочу, чтобы кто-то видел это чувство, запечатлённое здесь. Но и тебе я её не отдам. — Нам покосился на писателя и хитро улыбнулся. — Чтобы ты не превратил её в портрет писателя Кима*. Сокджин гордо цыкнул и взглянул ещё раз на портрет. Разве могла ли хоть одна фотография, сделанная лучшими признанными фотографами, передать его вот так. — Ты гениален, — вдохнул полной грудью Джин. — мне нужно написать о тебе роман. — Могу ли я быть героем твоего романа? Кто бы знал, что именно имел ввиду Намджун. Он знал точно, что был серьёзен и хотел прямо сейчас выпалить всё нутро Сокджину, но держался, ведь знал, что Джин не сможет пойти против себя. На улице уже стемнело, поэтому парни ждали Хосока. Писатель очень сильно хотел похвастаться этой работой, но когда помощник пересёк порог дома, Намджун будто бы изменился. — Я не хочу, чтобы он видел. — Кому нужны твои каракули, — вздохнул Хосок и подошёл к Джину. «Как ты чувствуешь себя?» — спросил он, только коснувшись его плеча. Тот незаметно кивнул и словно умолял отвезти его домой. — Ты уверен? — спросил Хосок и получил утвердительный ответ.Lauv — never not
Чимин добирался до издательства в самом лучшем расположении духа. Он зачесал волосы назад и надел самый яркий свитер, который пришлось откопать в залежах «надену потом». Пак, сияя, как рождественская игрушка на зимнем солнце, рванул по ступеням и шумно выдохнул, раскинув руки в разные стороны. Стеклянные двери распахнулись, и Чимин не мог удержаться и ожидать долгие секунды в лифте, поэтому, перепрыгивая через ступени, задыхаясь, он влетел в кабинет Юнги. Парень сидел во всё тех же очках и что-то напряжённо печатал в ноутбуке. — Рыпка, — склонился над ним Чим, коверкая «рыбку». Издатель поднял усталую голову и так сильно расплылся в улыбке, что больше не мог удерживать свой недосып и другие скрытые чувства. — Ты собрал вещи? — на выдохе спросил Мин и упал головой в крохотные руки Чимина. Парень обхватил его лицо и тепло целовал в лоб, щёки, нос и губы. Тот замычал и, зарываясь ладонями в карманы джинс Пака, усадил его к себе на колени. — Отосплюсь и мало не покажется, — сказал Юнги, на что Чимин только облизнулся. — Кстати об этом. Почему я до сих пор не получил ответ на своё письмо? Юнги подавился воздухом. Он был достаточно скуп на такое проявление любви и, не смотря на открытого Чима, стеснялся проявлять себя. — Чимин, — мычал он. — давай не сейчас. Пак слез с коленей и, поставив руки на бока, вопросительно посмотрел на издателя. Заявления «давай не сейчас» обычно говорят жёнам, до этого развлекаясь с любовницами. Чимину это не понравилось, поэтому он, закатив глаза, двинулся к выходу. — Я хочу познакомить тебя с мамой. Тоже скажешь «не сейчас»? Чимин ровно зашагал по коридору, хитро прислушиваясь, как издатель засеменил сзади. Приятно осознавать, что тобой дорожат, пытаясь сделать что-то, чтобы угодить. Возможно, в какой-то мере это неправильно, но Юнги сам напросился. А Чимин лишь влюблённо и вприпрыжку двинулся к лифту, сейчас можно насладиться взглядами друг друга, не боясь исчезнуть с поля зрения. Когда машина Юнги, не слишком подходящая для зимних дорог, остановилась у забора потенциального жениха, парень заволновался. Он боялся реакции родителей на всё что угодно, даже если у этого человека своё издательство, машина, квартира и почти дерево (большой цветок в горшке) посажено. Ведь для Чимина это неважно, а по его рассказам, для его мамы, вдвойне. Хотя он также слышал истории о Джине, где семья Пак «страдала» от творческой стези лучшего друга сына. Юнги ушёл недалеко, ему даже взбрело в голову, что он видит параллель между ним и Джином: мол, похожи. — Бред. — шикнул Юнги и обернулся к Чиму. — Как мне стоит поздороваться? — Не думай об этом, моя мать сама всё сделает. Забор отодвинулся, машина въехала на, наконец, почищенную площадку и на плитку ступила пара молодых людей. — Привет, мальчики, — помахала миссис Пак с порога. Юнги натянул улыбку, и как только хотел коснуться её руки, мама налетела на него с объятиями. — Как я рада! — разглагольствовала она и скорее пригласила их в дом. Беседа заняла её настолько, что даже Юнги расслабился и просто отвечал на вопросы. К удивлению Чимина, он даже сам задавал ей что-то интересное, например, о детстве Чима или что-нибудь о Джине. — Хочешь подобраться к нему поближе? — появился отец, выходя из своего кабинета. Юнги посерьёзнел и вскочил подать мистеру Паку руку. — Приветствую вас, мистер Пак. — Привет, зять. — широко улыбнулся отец. — как поживаешь? Они смотрелись как настоящая и крепкая семья, где все рады друг другу и всегда готовы прийти на помощь. Джин часто завидовал Чимину, который имел любящих родителей. Его же родители давно оставили сына на попечение тёте и уехали куда-то за границу. Сейчас Джина это не волновало, но осадок глубоко внутри оставался. Он заглушал эту боль, находясь у Чимина, и сейчас он решил действовать решительно и по-новому. Чимин разливал ещё тёплый глинтвейн, как на порог, впуская зимнюю прохладу, ступил Джин и его спутник. Первый стоял в лёгкой куртке и создавал такое же лёгкое впечатление, в то время как Намджун почему-то именно сегодня надел чёрное пальто и не стал укладывать серые волосы. От времени, и частых окрашиваний, они больше стали платиновыми, и, к слову, так Джину нравилось даже больше. — Бро! — кинулся Чимин к другу, а Намджун подошёл к столу. — Пак Минхён, здравствуйте. — Здравствуйте, — удивлённо протянул руку отец. — не знал, что ты сейчас в этих краях. — Вы знакомы? — удивился Чимин и перевёл взгляд на Джина, тот тоже пожал плечами. — Наша клиника способствовала продвижению Намджуна, — улыбнулся мистер. — этот талантливый художник способен на многое. И те красочные узоры, помнишь, Джин? Это он написал. Узоры? И правда… Сокджин вспомнил стены больницы и перед глазами появились жёлтые, красные узоры, детские рисунки, море… — Вот где я их видел! — Так что, Ким, вы присядете с нами? Я буду очень польщён и признателен. У Джина превосходный вкус, вы встречаетесь? Миссис Пак смущённо пнула мужа ногой и улыбнулась парням. Она хотела как-то загладить эту трудную для себя минуту, ибо не любила такие неловкие моменты, но опоздала. Чайник, который она вскочила поставить, уже не понадобился. — Сокджин, — развернулся Намджун и заглянул тому в глаза. — ты не хочешь сходить на выставку живых картин? Море будет представлено в самых разных вариациях, до него можно будет дотронуться. — Нет, — выпалил Джин и, часто дыша, обвёл всех взглядом. — я не хочу куда-то идти с тобой. Прости. Парень резко повернул в сторону «своей» комнаты и больше не вышел из неё. — Извините, — кивнул Нам. — я поеду. — Но… — хотел было что-то сказать Чимин, но мама опередила его. Она умоляла остаться Намджуна на чай, и продолжала кидать гневные взгляды на мужа. Она была расстроена не меньше старшего Кима. — У вас даже фамилии одинаковые! — не унимался мистер Пак, шёпотом разговаривая с парнем. — Может попробуешь ещё раз? Намджун покивал головой и молча продолжил пить свой чай. Ему нравилось варенье, которое в прошлый раз предлагал ему Джин, но он стеснялся его попросить. Он молча сидел и думал, когда же это ебанное одиночество закончится. В данный момент он, наконец, подумал о себе. Джин вбежал в свою комнату и с такой силой захлопнул дверь, что по краям посыпались щепки. Писатель метался по небольшому пространству, обходя кровать и переодически вставая у окна. «На свидание? Меня? Чем он думал?». Сокджин был в полном замешательстве и не хотел слышать ничего, касающегося отношений. Он же сказал, что только «с соулмейтом», почему никто не слышит его. Через пару секунд в дверь уже ломился Чимин, обещающий снести её к чертям, если парень сейчас же не откроет. — Ты идиот скажи мне? — заорал друг, войдя в комнату. — Тебе чего не хватает? Джин неосознанно почесал запястье. Это было для него важно, являлось приоритетом. Ему не нравилось убеждение Намджуна о том, что метки проявляются, когда люди полностью сходятся и становятся одним целым. — А ты почему поверил Юнги? — Поверил? Почему у меня должно быть недоверие к людям? Друзья устали пререкаться и устало упали на кровать. Чимин умолял друга дать Намджуну шанс. Ведь Джин отвергает его не по тому, что тот ему не нравится, а потому что какие-то метки решают его жизнь. — Эгоист, — буркнул Сокджин. — Эгоист? — брови друга поднимались всё выше, воздуха катастрофически не хватало. — Главный эгоист у нас ты. Раз вернувшись, он посмотрел прямо в глаза Сокджину, и увидел в них только презрение и море, море сожаления. — Ты нравишься ему, он хочет быть с тобой. И вы оба чувствуете что-то большее, чем дружеское влечение. А ты продолжаешь страдать по человеку, которого может вживых уже нет. Джин об этом думал. Думал и не раз, а теперь Чимин бьёт по этой кровоточащей ране снова. — Ты всю жизнь проживёшь один, предположим, встретив его лет в семьдесят. Ты думаешь, он тебе там верность хранит? Да все живут свою жизнь, а дальше действуют по наступлению проблем. Чимин потянулся за своей кофтой, которую он успел бросить на кровать. — Он ждёт внизу и примет тебя любым. Не будь идиотом и насладись этой жизнью. Джин наскоро вытянул руки и прижал друга к себе. «Спасибо, спасибо, спасибо, что ты есть у меня», — на ухо повторял писатель и медленно отпустил Пака. — Действуй.***
Намджун пытался откопать машину от упавшего снега, когда Юнги подошёл поговорить. — Можно уточнить рабочий вопрос? Джун оторвался от своего дела и направил всё внимание на издателя, положительно кивнув. — Сколько стоит обложка для книги в твоём исполнении? — Смотря для какой, — просиял Намджун. Он никогда не писал обложки, но если это то, о чём он подумал… — Я напишу тебе, обговорим? Сокджин уже спешил, спускаясь по лестнице, найти художника. Его нигде не было, и от этого стало не по себе, неужели, он упустил возможность? — Намджун! — Да? — в надежде повернулся тот. Джин стоял босиком у входа, придерживая дверь, и прерывно дышал. — Я согласен.