Душа

       Сандра понимает, почему Лин Ган смотрит на неё тоскливыми, взволнованными глазами, почему спрашивает каждый день о её — его сына — самочувствии. Она понимает: тот не видит, не узнает характер-привычки-предпочтения. И каждый раз жалость ворочается в душе, ворчит и тревожит совесть. Лин Хун, конечно, был раздражающей личностью, безмерно, но он старался, учился быть примерным наследником и на любовь отца отвечал любовью. И уважением. Сандра думает, что Лин Ган — единственный, кого уважал Лин Хун.        Дневники восемнадцатилетнего мальчишки пестрят непоседливостью, воодушевлением и уверенностью. В них он шагает по жизни смеясь, любит тех, кого хочет, горит страстью к жизни. Сандре кажется, что не будь тот слишком высокомерным, слишком взрывным и по-дурному безрассудным, он мог бы пленять сердца. Наверное, будь у него шанс повзрослеть, так оно и было бы.        Сандра закрывает дневник и откидывается на спинку стула. Молчит, смотрит в потолок. Перестукивает пальцами. Вздыхает.        В дневниках упоминался и соулмейт — по словам мальчишки, безбожно красивый, утончённый… и высокий — выше него сантиметров на десять-пятнадцать — альфа. От тех ругательств, какими крыл его Лин Хун, болела голова. И не то чтобы она не могла понять почему. Вот за что — не понимала, а почему — вполне. Альфа в качестве пары для другого альфы. Это рушило весь идеальный мир наследника богатого торговца.        Сандре кажется, что её собственный мир был разрушен, едва она оказалась в этом.        Сначала разрывающая тело агония, потом любящий отец, который прекрасно знает характер своего сына, затем система омегаверса и соулмейтов. Теперь выясняется, что она связана с альфой, явно отвечавшим на чувства Лин Хуна. Так сказать, взаимная не-любовь.        Альфа этот предпочитал гулять по улицам Гавани в свободное время. Сандра хмыкает. Стало понятно, почему Лин Ган так нервничал, когда она пыталась выйти на улицу. Встретиться с соулмейтом во время «амнезии» было бы… очень неприятно. Как ни посмотри, этот альфа был парой Лин Хуна, не её. И вероятность, что тот заподозрит неладное, куда выше, чем если бы она крутилась рядом с Лин Ганом все двадцать четыре на семь. «Красная нить» связывает души — так было сказано во всех прочитанных книгах.        Сандра разглядывает блекло-розовое недоразумение, растирает его пальцами и смотрит, как то рассыпается пылью, чтобы нехотя собраться вновь. Сандра думает, что у этого мира плохо с чувством юмора, раз связь всё ещё на месте, и видит только два варианта: либо душа Лин Хуна тихо дремлет внутри тела, либо это её собственный соулмейт. Второй вариант отметается почти сразу — она не принадлежит этому миру. Остаётся первый.        Сандра впечатывает ладони в красивое, чужое лицо и громко воет.

***

       Через неделю идея вломиться к Чжун Ли и попросить изгнать её из этого тела становится привлекательнее пунктов на сто. Если тот не захочет лишать её жизни, можно будет наведаться к Альбедо. Тот ведь умел создавать неодушевлённые вещи из ничего? Алхимик создаст тело, Моракс перенесёт её душу и вот — все счастливы и довольны.        Гениальный план спотыкается на самом простом: ей нечего предложить взамен ни Архонту, ни гениальному учёному. Заплатить? А позволят ли ей распоряжаться подобными суммами? Что Моракса, что Альбедо не интересуют деньги — только редкие артефакты и ингредиенты.        Сандра утыкается лбом в стену. Переулок был тёмным, достаточно узким, чтобы остаться незамеченной; яркие фонари слепили периферию, а гомон людей наполнял голову тихим звоном.        Она устала. Жалкая неделя в чуждом мире высосала все силы, весь боевой дух. И она собиралась присоединиться к компании путешественника? Мечтала добиться ответов от Богов? «Ха-ха» трижды.        Сандра признаётся себе: она не воин и никогда им не была. Она не станет выгрызать себе право на жизнь, когда может просто эту жизнь закончить. Достаточно прыгнуть с одной из многочисленных гор без планера — и всё, нет больше глупой девчонки. Нет проблем с Лин Ганом, потерянным, тоскующим по своему сыну; нет проблем с непонятной «сущностью альфы», куда-то подевавшейся со своим хозяином; нет проблем со странной связью «душ», в истинности которой она уже начала сомневаться. Просто. Нет. Проблем.        Сандра понимает, что думать так — неправильно. В её мире это обозвали бы трусостью. Сандре хочется смеяться: трус никогда не наложит на себя руки, просто побоится. Осуждения, смерти, того, что после неё. Труса до смерти не доведёшь — она знала достаточно чужих историй, а слышала ещё больше.        Сандра трётся лбом о дерево, до сих пор хранящее тепло дня, и думает, что, возможно, лишь утешает себя. В ворохе проблем, всё ещё нарастающем, всё ещё выжидающим часа, ей это просто необходимо. Вероятно, помни она хоть кого-нибудь из своей прошлой жизни, она бы скучала, но она только знает разрозненные факты. Словно не было никаких людей.        Сандра не хочет об этом думать.        В конце концов, она сбежала из-под грозного взгляда своего охранника-надзирателя отдохнуть, а не заплывать в пучину отчаяния да стадию депрессии.        Сандра встряхивается и осторожно выглядывает из переулка. Вечерние улицы Гавани достойны великих поэм и искренней любви — они сверкают улыбками жителей и говорят смехом резвящихся детей; цветы с теплеющими фонарями здесь словно макияж на лицах писаных красавиц.        Сандра чувствует, как расплываются в лёгкой улыбке собственные губы, стягивает резинку с гривы волос и роняет пару звонких монет на прилавок торговца масками; золотое кольцо-артефакт блестит в свете бесконечных огней, надёжно скрывая бледно-розовую нить с её глаз. Хотя бы день она побудет простым странником — не Лин Хуном и даже не Сандрой. Просто очередным никем среди веселящейся толпы.        Фестивали в Ли Юэ ничуть не хуже тех, что в Инадзуме. Они также перешёптываются зазывающими криками торговцев, пускают рябь недовольных возгласов проигравших и теплеют вздохами очарованных зрителей. Она сама смеётся свободнее, пляшет под незатейливую игру бардов-странников да игриво подмигивает алеющим красавицам.        Проигрыш в какой-то глупой игре отдаёт яркой вспышкой монет-удовольствий. Ей не жалко ни одной моры на бесстыдный развод. Улыбки двух мальчишек, получивших халявные яблоки в карамели, взрываются хлопушками-счастьем. Ей всё равно как выглядит подобный поступок со стороны. Шёпот маленькой старушки, словно рассказывающей страшную тайну — а на самом деле лишь предупреждающей о параде платформ в самом конце — пробегает уличной кошкой-предвкушением по позвоночнику. Она рада, что остановилась помочь бабуле с упавшими фруктами.        Она стучит каблуками сапог по мощёным улицам и жмурится от чувства свободы.        Когда ночь подходит к концу, она бежит к самому высокому дереву и взлетает на его крону легче пушинки — Анемо стихия поёт вместе с ней, не противится воле ликующей души. Возможно потому, что она сама сейчас — ветер — безликая, свободная, идущая куда глаза глядят.        Парад платформ менее масштабный, нежели в её родном мире, но он гармонирует с атмосферой самого Ли Юэ — излишняя помпезность легла бы чернильным пятном в каллиграфической рукописи. Она жуёт яблоко и смотрит вниз с урчащим в сердце удовлетворением.        Звуки стихают постепенно, в такт уходящему празднику, чтобы вернуться завтра и вновь веселить людей, а она поднимает глаза на бездонное звёздное небо и дышит. Наполняет лёгкие живительным кислородом, чувствуя, как тот проходит через ноздри, холодит трахею, распускается в грудной клетке облегчением. Голова блаженно пуста: нет ни прошлого, ни будущего — только утекающие секунды; она почти чувствует их кончиками пальцев.        Анемо стихия проходится по коже хитрым лисёнком, взметает локоны вверх, закрывая обзор. И она посмеивается на шалость вечного ребёнка, подставляет руки резвым потокам. — Да воспоют ветра Барбатоса, — срывается шёпот с губ.        Она соскальзывает вниз с порывом стихии, готовая использовать Анемо Глаз Бога — она чувствует: тот ей ответит. Только тело подхватывают крепкие руки, и хрип удивления застревает где-то в глотке. Кор Ляпис впивается холодным любопытством в лицо за маской; жгучие руки прижимают ближе.        Моракс.        Алое проклятие теплеет на пальце сквозь золотой артефакт, и Сандра не хочет верить.

***

— Довольно смело возносить хвалу другому Архонту в землях Властелина Камня, — холодный голос отдаёт безмятежной гладью бездонного озера. Тихого, тёмного, с не одной сотней монстров и чертей внутри.        А Сандра молчит и не может слова сказать, разглядывая чуждое-знакомое лицо. Холодное, равнодушное, с тлеющими угольками презрения — красивое, утончённое, без единой мимической морщинки.        Она приходит в себя, только когда её аккуратно спускают с рук и дёргают уголком губ в неодобрении. — У вас поразительно чуткий слух, господин, раз вы услышали шёпот с высокой кроны, да ещё и за шумом расходящейся толпы, — посмеивается Сандра, щуря недовольные глаза. Она пока не успела ничего сделать, чтобы заслужить такое отношение.        Ей показалось или бровь излишне высокомерной версии Чжун Ли только что пыталась взлететь вверх? — Твоя память не в первый раз поражает меня своей недолговечностью, но ты превосходишь себя, — тёмные брови чуть сходятся к переносице.        Сандра едва может сдержать удивление. Погодите, погодите. Он так раздражён из-за Лин Хуна?        Запоздалое воспоминание о «нити судьбы» вспыхивает резко, ослепляя паникой, что шепчет как безумная, вбивает мысль молотком: вспоминай, вспоминай, вспоминай, как Лин Хун к нему относился. Ты ведь не зря читала эти дрянные дневники?        Ты ведь не хочешь вырыть себе могилу заранее? — К чести своей право имею сказать, что несчастный наследник рода Лин подвержен амнезии, неизвестный господин, — через шок и неверие выговаривает сквозь зубы и сверкает фальшивой раздражённой улыбкой. — Так что будьте столь великодушны и прекратите портить мне праздничное настроение, неизвестный господин.        А в голове набатом гремит: бежать, бежать, бежать — подальше от чёртового Бога. — Если у вас возникли какие-либо вопросы, вы можете отправить запрос на встречу моему отцу. Я предупрежу его о подобной возможности, — говорит через плечо и удаляется быстрым шагом. Вот сейчас ей совершенно плевать, что это выглядело как побег. К чёрту.        Лин Хун — этот идиот! — умудрился испоганить отношения с Гео Архонтом, с тем самым, которому высокомерная Царица была вынуждена предложить контракт.        Сандра матерится сквозь зубы, кроет всеми известными проклятиями этот ненормальный мир и срывает зло маску, кидая ту куда-то в заросли у дома. Праздник безвозвратно испорчен, и ей ни к чему напоминание об этом. Она игнорирует восклицания домашних, пока проносится ураганом наверх, и громко хлопает дверью комнаты.        Она бьётся затылком о дерево. Снова. Ещё раз. Скулёж срывается с губ, когда она сползает вниз. Почему? Почему именно она? Почему? Ну просто по-че-му?        Сандра зарывается носом в колени, не чувствуя слёзы, и глотает отчаянный вой вновь и вновь.