Снова

      Джон не может вынести вида Рождественской ели, но решает не трогать ничего из украшений и оставляет всё как есть. Ради Рози.       Он наливает себе выпить и неподвижно сидит, всматриваясь в мерцающие перед глазами огоньки и небольшую коллекцию странных украшений. Он чувствует себя разбитым и измождённым, все мышцы напряжены до предела, а кожа при этом ощущается не по размеру большой. Он думает, что может расщепиться на атомы.       Сегодня канун Рождества, а Шерлока рядом больше нет. Шерлок похоронен, только теперь уже по-настоящему — без магии, фокусов с кровью и трюков.       — Служба прошла прекрасно, не правда ли? — спрашивает миссис Хадсон, и Джон прикусывает язык, чтобы не ответить резкостью.       Он пьёт, размышляя о прекрасном виски в доме их клиентки, о празднично украшенной тёплой комнате и об оживлённой вечеринке. Джон думает о комфорте и спокойствии, что испытывал совсем недавно, думает, каким он был самодовольным и абсолютно блядь безразличным.       — Джон… — пробует миссис Хадсон.       Он поднимает взгляд. У него под глазами огромные тёмные круги. Платье миссис Хадсон кажется слишком большим на её худой и осунувшейся фигуре. Снова скорбеть по Шерлоку для неё — тяжёлый удар, но Джон не в силах предложить утешение. Может ли он в принципе быть человеком, проявляющим сочувствие в такой момент?       Единственное, на что он сейчас способен — это сдержать тошноту при взгляде на Рождественский чулок Шерлока, висящий над камином. Или на скрипку, что ненадёжно балансирует на небольшом столике у окна, именно там, где Шерлок её оставил. Или на Рождественскую ель. Эту отвратительно праздничную чёртову ель.       Он делает ещё один глоток.       Джон решает устроить всё завтра. Он оставит ель на ночь и позволит Рози насладиться Рождественским утром. А потом, когда она будет занята своими подарками, он стащит это ужасное дерево с лестницы и выкинет в мусорные баки все нелепые украшения из их квартиры.       Миссис Хадсон смотрит на Джона с сочувствием и что-то ему говорит, но Джон даже не представляет, о чём идёт речь.       — Хмм? — он делает ещё один глоток виски. — Ладно. Хорошо.       Выражение лица у миссис Хадсон немного смягчается, и она продолжает:       — Джон, дорогой, он бы не хотел…       С резким стуком Джон отставляет свой стакан, и его лицо расплывается в жестокой и холодной улыбке.       — Знаете, чего он по-настоящему не хотел? Хмм? Он не хотел умирать. Вряд ли остальное уже имеет какое-то значение, нет?       Миссис Хадсон смотрит на Джона с отчаянием, и он видит слёзы у неё на глазах.       — Он ведь полз по снегу, не так ли? — выплёвывает Джон. Уже никогда он не сможет избавиться от этого воспоминания: отвратительный кровавый след на ярко-белом снегу. — Он пытался обезопасить себя, найти укромное место. Лучшее, что он мог сделать — это выбрать Рождественский вертеп. И единственная причина, по которой он прополз так далеко, заключается в том, что он оставил нож у себя в груди.       — Джон…       — Он знал, что должен так поступить. Он знал, что ему не следует вытаскивать нож из груди. Он хотел жить, — говорит Джон. — Он пытался укрыться в безопасном месте, понимаете? Но он… — Джон прерывается, переводя дыхание. — Он замёрз. Он умер на холодной земле в компании деревянных фигур. Я даже не уверен, что он осознавал моё присутствие, когда я нашёл его в самом конце. Он бы этого не хотел, — Джон поднимается, внезапно приходя в ярость, в груди разверзается что-то горячее и злое, ему тесно. Он пересекает комнату и берёт в руки скрипку, которая уже никогда не окажется в руках Шерлока. — Никто этого не хотел.       Джон разворачивается и со всей силы швыряет скрипку в камин. Звук, с которым та ударяется о каменную кладку, тихий и пронзительно печальный. Джон не находит в этом удовлетворения.       Испугавшись резких звуков, Рози начинает плакать.       — Я заберу её к себе, — говорит миссис Хадсон. — Джон, я не собираюсь тебя отчитывать. Не сейчас. Не после всего того, что ты пережил. Но… — Она бросает на него обеспокоенный взгляд и наклоняется, чтобы подхватить Рози на руки.       — Папа, — хнычет Рози.       — …Ты не единственный, кому больно, — тихо заканчивает она и разворачивается, чтобы уйти.       Джон смотрит, как они покидают квартиру, и напряжение в груди ослабевает. Вместо этого узлом скручивает желудок от чувства стыда, и он ощущает кислый привкус на языке. Джон думает, что ещё пожалеет обо всё этом.       Но он и так о многом жалеет. Буквально вся его жизнь — сплошной поток сожалений. Что изменится от наличия ещё одного?       Джон возвращается в кресло и берёт свой стакан. Он думает о снеге, об омеле, и обо всех тех словах, что он не успел сказать.