Так и оставим

Стоять и курить. Нельзя сказать, что это доставляло ей удовольствие. Горячий дым обжигает горло, делая свойственный ей нежный, но низкий голос хриплым и сломанным. Все так привыкли к этому изменению, что не заметили бы разницы сейчас. Мёрзнуть и курить. В последние годы это лёгкое неповиновение переросло в настоящую зависимость. С каждой новой затяжкой, выдохнутой в вытяжку ванной комнаты женщина чувствовала тяжёлый смольный осадок в лёгких. Грудная клетка словно увеличивается с каждым новым вдохом. Нервозность сменяется спокойствием. Смерть — жизнью. Погибать и курить. Медленно. Ей некуда торопиться. А ещё ей не следует курить на улице. Если кто-то заметит - директору придётся не сладко. Она тушит третий окурок о фасад дома своей подруги и, наконец, входит. — Ты опять курила? — интересуется Третьякова, пододвигаясь на диване и морща нос. — Нет, — врёт Лукина, даже не питая надежны, что это сработает. Женщина берёт в рот чайную ложку, прижимая языком к нёбу. — Однажды я тебя сдам. — Попробуй, — спокойно отвечает гостья, вынимая ложку изо рта. — Ты потопишь нас обеих, — мороженое легко поддаётся разогретому металлу и плавится, стекаясь неясной голубой жижой в ложку. — Ты хотела поговорить? А слов не осталось. О чём могут сказать слова? Только о том, что ты мало делаешь. — У тебя остались сигареты? — смотрит своими вечно жалостливыми глазами, но в то же время так вызывающе, что сложно понять, кто из них делает одолжение. — Остались, — настороженно подтверждает брюнетка, наблюдая за тем, как наблюдают за ней. — Пошли на крыльцо, — Третьякова встаёт и уверенно направляется к выходу. Спиной чувствует замешательство подруги, но виду не подаёт. Лукина незаметно передёрнула плечами и прошла следом. Ловко выудила из пачки две сигареты и передала одну блондинке. Из той же пачки достала самую простую зажигалку с колёсиком и протянула. — Давай сама. Я не умею, — просит Мария, поднося сигарету к губам, заставляя женщину подойти. Лукина почти закатила глаза, но приблизилась, одной рукой закрывая ещё не разгоревшееся пламя. Искра вспыхивала и гасла в одночасье. Ветер сдувал её, смеясь над ними. Или это пальцы плохо шевелились на холоде. Дело не в холоде. Третьякова устало выдыхает, стиснув сигарету между зубов. Одной ладонью закрылась от ветра, а другой накрыла ладонь брюнетки. Большим пальцем скользнула по колёсику и подхватила искру газом. Вдохнула, сжигая тонкую бумагу, подпаливая табак. — А по-моему, очень даже умеешь. Для кого комедию ломаешь? — слова слетали с губ, комкаясь в полёте, как ненужные школьные черновики. — Для тебя, — Мария провела пальцем по чужому запястью, но то моментально одёрнулось, разрывая контакт. — Вот что это значит? — тихое возмущение прослеживалось в резких фразах. — Ты знаешь - я не тактильная и все эти нежности не переношу, — брюнетка даже поморщилась какое-то время для наглядности. — С другими людьми ты весьма тактильная, — повисла какая-то неприятная пауза. Пока Мария выжидающе прожигала подругу взглядом, Лукина погрузилась в неиссякаемый поток мыслей. Да, может, так оно и есть на самом деле. Разве это хоть что-то меняет? — Ты и так у меня под кожей. Чего ты ещё хочешь? — женщина подхватила свою сигарету и затушила о ногу той ненавистной кариатиды. — Я думала - мы будем говорить о тебе, — с несвойственным ей разочарованием Лукина выдохнула дым и зашла в дом. — Мы и так говорим обо мне, — ещё одна чёрная точка теперь покоилась на ноге несущей статуи. Две обугленные дыры на белом мраморе.