Короли Готэма

      Обломки ножек стула уютно потрескивали в пламени внутри металлической бочки, и огненные языки почти лизали руки, протянутые к единственному источнику тепла. Брюс пытался согреться, потирая ладонь о ладонь, и рассеянно переступал с ноги на ногу.       Он думал.       Уже два месяца как он бродяжничает на улицах Готэма, оставив поместье Уэйнов, ест что попало, спит где придется, греется у любых теплых предметов – резкое похолодание и ночные заморозки только усложнили задачу, – однако пока он не продвинулся ни на шаг.       Он поклялся себе, что найдет убийцу своих родителей – уличного вора или наемника, – хладнокровно застрелившего его отца и мать после оперного спектакля в переулке. Это не было ограблением, это было заказом… Брюс с трудом вынырнул из нелегких дум, отгоняя непрошенные мысли.       Терпение… Так учил его Альфред. Дворецкий-англичанин, верный и заботливый друг, наверняка беспокоится о нем. Альфред отпустил его лишь потому что понял, насколько мальчишке было важно отыскать ответы на свои вопросы.       Если этого не может сделать полиция, Брюс сам справится. Нужно время. Но он справится.       – Держи, – Селина ощутимо толкнула его в плечо, протягивая завернутую в бумагу лепешку. – Это все, что я смогла достать.       Брюс покосился на еду, забирая из ладони девочки лепешку, а затем разломил пополам, убедившись, что внутри есть начинка, и вернул половину.       Сыр. Лучше чем шпинат… По вкусу будет одно и то же – потому что черствая и пропитана посторонними запахами, – но им не привыкать. Теперь ему еще долго не получится отведать яств из лучших кулинарных изысков.       Мальчик почему-то представил, как закатывает глаза и негодующе качает головой Альфред. Узнай дворецкий, как питается его протеже, он бы непременно увез его домой. Брюс даже не помнил, когда в последний раз мыл руки перед едой, не то чтобы принимал горячий душ.       Как бы ни храбрился юный миллиардер, быть подростком-бродягой у него получалось крайне скверно. Селина уже реже подтрунивала над ним, наблюдая как перекашивается лицо напарника при виде уличных мерзостей, однако наследник Уэйнов в некоторых вещах оставался наследником Уэйнов.       Например, он только недавно признал тот факт, что им придется воровать. Еду, одежду, деньги… Почти в первый же день Брюс порвал куртку и продырявил ботинки, прыгая по крышам, перелезая через металлические ржавые прутья парапетов. Ему пришлось «одолжить» первые попавшиеся кроссовки с прилавка на блошином рынке… Не без обуви же ходить, в самом деле! Он был сам виноват. Он был неосмотрителен.       Во многих ситуациях, впрочем, старые добрые моральные принципы и правила, усвоенные от отца, выручали и оказывались к месту. В мире нищих проблемы становились острее и вылезали наружу, как нарывы, демонстрируя обнаженные человеческие души, настоящую человеческую натуру.       Когда люди кричат от боли, они кричат искренне… Жутко и настолько отрезвляюще, что Брюс навсегда запомнит смрад гниющих заживо тел местных ночлежек, вонь грязного тряпья, голоса, похожие на собачье брехание… и пробирающее до костей чувство опасности, будто звериное чутье.       Иной раз Брюс удивлялся, как Селина, красивая и ладно сложенная девочка, выживала и жила, находясь в нечистотах улиц, как рыба в воде. Она всегда знала, куда пойти и к кому обратиться, она не раз выручала их обоих, влипших в передрягу из-за Брюсовой неосторожности… Она была сильнее него, выносливее, адаптированной настолько, что порой мальчишке казалось, что она, действительно, больше кошка, чем человек.       Кошка, которая гуляет сама по себе… Селина Кайл была миниатюрной и грациозной кошкой, которая влезет к любой дом и откроет любые двери. А потом уйдет – улизнет, словно ее и не было.       Именно эта ускользающая неуловимость порой пугала Брюса. Селина была с ним – и в то же время не с ним, – погруженная в свои собственные мысли, которыми делилась не очень охотно.       Впрочем, ему было грех жаловаться: Селина была другом, который придет на помощь, что бы ни случилось. Близким другом – на помощь к которому он бы безоговорочно пришел сам.       Брюс не заметил, как пошел снег. Лепешка так и осталась у него в руке, с кусочком бумаги, трепетавшей на ветру, собирающая на себя крохотные снежинки. Ночь уже опустилась на Готэм, обволакивая тягучей, плотной, как деготь, усталостью, навевая мысли о покое или сне.       Что будет, когда все это закончится? Он уже никогда не будет прежним.