***
Лёва безумно нервничает. Его пальцы сжимают листок бумаги, где неровным почерком выведены строки стиха. Обычно никто, кроме самого автора, не видит их. Он прячет их в шкафы и ящики, в страницы пылящихся на полке книг. Написанное чересчур личное и сокровенное, и подпускать кого попало ни в коем случае нельзя. Лёва не доверяет никому в том плане. Он в некотором роде параноик и собственник, а ещё дикий перфекционист. Так говорят взрослые, ровесники же считают поехавшим и просто странным. Лёва, предпочитая свой собственный мир, не думает о насмешках в свою сторону. А теперь голова только этим и забита. Что если над ним сейчас будет смеяться не толпа, а один конкретный человек. И гоготать больше не над самим Лёвой, а над его стихами. Последнее — самое страшное. В каждую букву вкладывается душа, силы и личные переживания. Лёва уже в миллиардный раз перечитывает свои же строчки. Грамматических ошибок нет, пунктуационных тоже. Всё проверялось так тщательно, чуть ли не с лупой в руках. По-хорошему надо бы попросить кого-то из знакомых оценить трезвым взглядом. Но никому из них Лёва не доверяет. А тот, кто удостоился доверия, не может проверить, показав самому себе. Нельзя подойти к этому человеку и сказать: «Шура, я тут стих написал, но в упор не вижу ошибок. Проверь, пожалуйста, а потом сделай вид, будто ничего не видел, а я потом подойду и снова тебе покажу». Бортник набирает в грудь побольше воздуха и выпускает его. Мысленно Лёва считает до десяти и обратно в попытках хоть немного успокоиться. Не нервничать не получается, Бортник сам по себе дёрганный и загоняется из-за любой мелочи. Даже самой маленькой. А тут не мелочь, а Шура, человек, которым сложно не восхищаться. И его мнение для Лёвы самое важное. И это вроде как естественно. По крайней мере, так говорила пожилая учительница литературы, мол, в вашем возрасте все постоянно ищут себе кумиров немного постарше. Если ей верить — всё становится намного проще. А вот у Лёвы, наоборот. Чем больше он думает о своём кумире, тем больше восхищается и нервничает. И, кажется, чересчур сильно пытается понравиться. Лёва складывает листок в клеточку несколько раз и вытирает потные ладони о штаны. Ощущение, словно конечности помыли под холодной водой. И это может спокойно выдать все переживания Бортника. Он не может допустить того, чтобы Шурик перестал видеть в нём уверенность и спокойствие. Опозориться перед Уманом — самый страшный и ужасный кошмар Лёвы. Когда он думает об этом, то сразу чувствует, как сердце сжимается, а на глаза наворачиваются слёзы. Егор трясёт головой и уверенно идёт в нужную сторону. И с каждым шагом вся уверенность исчезает. Будто вокруг Шурика кольцо из соли, отпугивающее всё и вся. Такие обычно делают священники, чтобы защититься от демонов. От такой параллели становится смешно. На губах появляется нервная улыбка, а руки вновь запотевают. «Просто плюнь и не показывай ничего, пока ещё не поздно» — твердит голос в голове. И Лёва думает, что такой вариант событий будет самым лучшим. «И тогда твои стихи так и будут лежать, а Шура продолжит видеть в тебе просто очередного пацана с глупыми увлечениями» — подключается вторая мысль. Лёва из-за неё останавливается посреди коридора. Сейчас стоит просто адски тяжёлый выбор. И никто ведь не подскажет как поступить. Тут надо решать самому. Бортник кусает щёку изнутри и продолжает идти вперёд. В любом случае можно же соврать и сказать, что автор стихов — какой-нибудь Вася из соседней квартиры. Эта идея сильно радует, заставляя улыбнуться. Естественно можно немного приврать, чтобы Шурик не смеялся и не испортил своё отношение. Возможно, Уман просто посмеётся или укажет на мелкие недочёты. И наверняка самому Лёве будет не так обидно и стыдно, и тогда всё легче опустится. В голове начинает вырисовываться длиннющая история про соседа по имени Вася, который любит писать стихи и играть в футбол. Воображение добавляет всё новые и новые детали жизни для несуществующего человека. Важно, чтобы казалось обратное. Поэтому к Васе прилепляются разные недостатки и достоинства. За своими размышлениями Лёва не сразу понимает, что его кто-то очень настойчиво зовёт. Осознание приходит только тогда, когда чужая ладонь ложится на плечо и начинает трясти. От такого Бортник чуть не падает на пол. — Земля вызывает Лёву! Ау, Лёва, очнитесь и подайте признаки жизни — по носу нагло щёлкают, заставляя прийти в себя. — А? — Лёва растерянно оглядывается по сторонам и замечает Шурика. — Б, — тот смотрит сперва серьёзно, а потом смеётся со своей же шутки. — Я до тебя уже час доораться не могу. Ходишь весь из себя загадочный. О чём думаешь? М? — Да, вот, — Лёва прикусывает язык. С него чуть не слетает километровый поток слов о том, насколько сейчас страшно даже дышать одним с Шурой воздухом. — Тебя повсюду искал. Бортник не говорит, как не спал почти всю ночь и не ел со вчерашнего дня из-за нервов. Последнее стало неотъемлемой частью Лёвы. Он просто физически не мог есть, когда переживал. Наверное, сейчас из-за этого так сильно кружится голова. — Поболтать хотел или случилось чего? — Поднимает бровь Шурик, всё ещё не убирая руку с чужого плеча. —Шур, — Лёва делает короткую паузу, вся заранее заготовленная речь вылетела из головы. — Я.Мой друг написал тут стихи, просил оценить их. Уман удивлённо смотрит на говорившего, а после задумчиво вздыхает. Он словно колеблется между согласием и отказом. — Давай сюда эти каракули, но если мои глаза вытекут — виноват будешь ты, — смеётся Уман и протягивает «свободную» руку. Лёва отдаёт измученный лист старшему и внимательно следит за реакцией. Сердце Бортника то замирает, то бьётся так быстро, что готово вырваться из груди. Мутит и трясёт в два раза сильнее, чем раньше. Хочется быстро убежать от Умана и закрыться где-то на как можно больший срок. Шурик же внимательно вчитывается, хмурит брови и поджимает губы. Он ещё несколько секунд «прожигает дыру» взглядом, а после переводит его на Лёву: — Кто, говоришь, это написал? — Шура говорит спокойно, по интонации трудно понять. —Мой друг, — Лёва решает лишний раз не рисковать. Его колошматит и трясёт, будто старый трактор. — А как зовут этого друга? —Уман в очередной раз перечитывает строки и непонятно усмехается. — Вася, — коротко бросает Лёва и кусает щёку изнутри. — И это, — Шура кивает в сторону листка. — Написал твой друг Вася? Лёва кивает, пытаясь понять, о чём думает Уман. Ему не понравилось? Он сейчас засмеётся? Скажет, что это закос на какого-нибудь Есенина? Скомкает лист и выкинет. — Он просил оценить со стороны, — выдыхает Бортник. — А можно встретиться с этим Васей? — Выражение лица серьёзное, будто Шура сосредоточен на контрольной по математике. — А тебе зачем? — Боязливо спрашивает Бортник. Фраза выходит немного писклявой от нервов. Приходится прокашляться, чтобы выглядело не так глупо. — Да вот, — старший, вновь перечитывая стих, делает паузу и облизывается. За это время Лёва успевает мысленно выкопать себе могилу, написать завещание и повеситься в своей комнате. — Хочу позвать его в свою группу текстовиком, — по-лисьему хитрая улыбка озаряет чужое лицо. — Стихи у меня выходят неважно, а тут такая красота… Нельзя упускать. Я в жизни не прощу себе этого. Лёве приходится прикусить язык, чтобы не сообщить на радостях правду. — Чего молчишь как в рот воды набрал? — Уман сжимает свою руку на чужом плече. — Говори, где живёт тот, кто такую красоту написал. Бортник бормочет нечто неразборчивое и непонятное. Это походит на мяуканье только проснувшегося котёнка. — Что? Говори нормально, а то засуну в мусорку вниз головой, — шуточно угрожает Уман, а после складывает листок и нагло засовывает его в свой карман. Бортник по-прежнему молчит, когда на второе плечо опускается рука, и Шурик встаёт напротив. И тогда Лёва чувствует, как его сердце уходит в пятки. — Ладно, можешь молчать. Я тогда сам догадаюсь, где ты прячешь моего текстовика, — Шура смотрит так, что хочется провалиться сквозь землю. — Никого я не прячу… —совсем тихо шепчет Лёва и опускает взгляд в пол. — Точно, — усмехается Шура. — Как ты можешь прятать текстовика, если он стоит передо мной. Лёва замирает на несколько секунд, а после всё же смотрит на Умана. Он широко и добродушно улыбается.***