Балет - жестокая игра

-Да, я не стал исключением из правил, я как и все — боюсь кому либо довериться, лишь единицы знают меня настоящего, но я не параноик, я просто очень стеснительный, зажатый, скованный, только на сцене я могу раскрыться, словно свет софитов обнажает мою душу, её потаённые уголки. Я стал служить квадриге и колоннам, для других служение — это оковы, тяжелая ноша, для меня же — это просто спасение, спасение для загнанной души. Я даже не знаю чем я загнан, на меня навалилось слишком много проблем, я чувствую себя виноватым, виноватым в том, что мы уехали, каждый день, приходя со спектакля или урока, я вижу глаза своей мамы, которые источают безграничную любовь, и это заставляет меня изо дня в день идти в класс и учиться балету. Я слишком поздно понял, какой же это обман, в детстве всё казалось ярким и красивым, а теперь что, боль, травля, но я буду сильным, мир балета съедает слабых и выбрасывает их на обочину жизни, со мной всё будет по-другому — он подавиться мною. Все те бойкоты что мне устраивали — закалили во мне истинную личность. И вот, перечитывая строчку за строчкой, я понимаю что опять по наставлял кучу запятых и ненужных знаков, ну что поделать, чукча ведь читатель, а не писатель. Я знаю, бумага ведь всё стерпит, поэтому и пишу в дневник. Как сказала бы няня: «…Боже, добра дитина, шо ты тут себе понапридумувал». Каждый раз, когда вспоминаю няню, в моей голове возникают образы любимого няней Подола, вспоминаю её коронные фразы, с ярко выраженным украинским шоканьем, мой любимый маковый пирог, который она обычно пекла по субботам. Боже — это было беззаботное детство, но оно сейчас далеко. Общение с Никой, порой возвращает меня в детство, заставляя чувствовать себя наивным мальчишкой, которому нужно просто услышать её голос, чтобы сердце забилось быстрей. Хоть и мама не в восторге от нее, она не показывает это, но всем своим видом, при одном упоминании о Нике, она показывает что не хочет о ней слышать. Мама не показала этого при первой встречи, она умна, вот только я всегда шел наперекор маминым советам, и Ника — яркое тому подтверждение. Чем ближе и ближе мы общаемся, я понимаю — только с ней я могу быть на столько открытым, не лукавить, не скрывать ничего. Николай, встал со стула и медленно устремился к высокой, деревянной книжной полке, которая достигала до потолка, и сделав небольшой прыжок, он виртуозно закинул дневник наверх. Пройдя через коридор, юноша оказался на кухне, окинув своим взглядом комнату, он вдруг увидел её в новых красках: лучи пробивались сквозь деревянное, зашторенное окно, освещая подвесные ящики в которых каким-то непонятным образом уживались — кофе, чай, макароны и пара свечей, на случай, если отключат свет, в тумбах были многочисленные сковородки и кастрюли, которые почернели в силу своего использования. В хлебнице лежало пару тройку вчерашних кексов, которые он купил после спектакля. Старая газовая плита, хоть и была уже «при смерти» но исправно служила многочисленным жителям. В углу без остановки жужжал холодильник, чем разбавлял тишину в комнате, на нём виднелся уже изрядно подсохший декабрист. Взяв с хлебницы кекс и поставив чайник на плиту, Николай включил радио, оттуда заиграла одна из песен Высоцкого, тихую трапезу прервал звук стукающих об пол каблуков, Ульяна Витольдовна собиралась на работу, она бормотала себе под нос и искала несносные очки, которые как на зло, куда-то делись. Её утренний образ уже никого не удивлял: розовые, просто огромные бигуди, на небрежно закрученной шевелюре смотрелись вульгарно и экстравагантно. Халат, рукава которого уже растянулись, волочился по полу, будь-то королевская мантия, леопардовый принт добавлял «королевского вида», а туфли на платформе, она разнашивала их каждое утро, перед работой, чтобы было удобно ходить в течении всего дня. Поздоровавшись с мирно трапезничающим Николаем, женщина нашла свои очки в духовке и со словами: «…Бог мой, а куда же я тогда пирог поставила», она побежала в свою комнату, всё так же постукивая каблуками. Николай рассмеялся, увидев довольно комичную ситуацию, но взяв себя в руки он, словно вихрь, взял куртку с вешалки и побежал по ступеням, немного остановившись у выхода парень протянул руку, чтобы открыть дверь, но за место него, это сделал кое-кто другой. Иосиф вбежал в подъезд, сбив парня с ног, на его лице виднелась тревога и страх, подняв друга он сказал: — Ника в больнице, — эти слова для Николая были словно темная туча, среди ясного тихого неба.