The Villain's Blood

— Все нормально,               все нормально, Кл… (голос затухает, как и картинка)       Боль. Злость. Дезориентированность. Вот что бывает, когда кто-то или что-то грубо его будит, прервав яркий и важный сон на середине. Башка Клоузи трещит по швам, а мозг — если этот туманный, непонятный и плешивый орган в его черепной коробке так вообще можно назвать (многие не назовут) — будто стух и бухает, как старый суп с макаронами, и потряси такой вот кастрюлькой, из нее, может, даже выползет черная змейка свежей дрянной идеи. Под кожей Клоузи рой злобливых пчел, и Клоузи, хоть он еще не раскрыл глаз, уже хочет вмазать тому суициднику, из-за которого важное слайд-шоу прервалось — показать, так сказать, этому нетерпеливому бедолаге фокус чужого исчезновения: быстрый и эффективный, правда, без использования специального ящика. Разве что если ящик не гроб, тогда другое дело.       У Клоузи так всегда: раздражение, когда влезли на его территорию и оторвали его от дела, кажущимся ему важным. Если что-то происходит, пускай и во снах, то Клоузи хочет увидеть развязку. Хочет знать конец. Плевать, какой он будет. Но неизвестность его вымораживает, а недосказанность, или же оставшиеся в голове вопросы, это топливо для его кукухи, поехавшей за годы выживания в мире бесконечного песка. Подлей горючего слишком много и точно случится возгорание. А разум в огне — дело гиблое. Обезумивших легче убить. Иногда они сами убивают себя. В мире, где все против тебя, не выжить без многих вещей, и трезвый рассудок входит в топ-пять главных атрибутов выживальщика в постапокалиптическом мирке.       — У него травма основания черепа… — внезапно слышится чей-то заносчивый и совсем еще юный, звонкий как солнечный луч голос.       Клоузи кажется, что говорящий находится неподалеку, сказано было где-то явно поблизости, хотя и Клоузи слышит все так, словно он в большом тоннеле. Лишь бы это не был тоннель к загробной жизни, откуда ему все время приходят приглашения. Дейв ждет Клоузи в мире живых, а не мертвых. И Клоузи не может себе позволить не вернуться.       — Кажется, ничего серьезного, — продолжает литься все тот же голос, похожий на пыльный свет. Где-то тихо тикают круглые часы, завораживающе сочетающиеся с ритмом этого столь же четкого, как тиканье часов, голоса. — Он в порядке. Но из-за сильного удара по затылку у него вытекла ликворея из носа. Это не есть хорошо. Если выделения продолжатся, или если он не проснется до вечера, придется что-то решать.       На цветастой бордово-золотой подушке дивана можно разглядеть галло-эффект: коричневые капли крови в окружении бледно-желтого белкового ореола, той самой ликвореи. Мозг вытек из носа. Ха, вот дела! А Харли говорил Клоузи, что у него мозга нет, что там что-то другое, но точно не человеческий мозг. Наврал или ошибся, маленький сученыш.       — Он поэтому уже вторые сутки не приходит в себя? Знаешь, он проспал сорок пять часов, но ни разу не пошевелился за это время. Ты точно уверен, что с ним все в порядке? У меня есть знакомая медсестра, она иногда зашивала меня в прошлом, не задавая лишних вопросов. Я могу, не знаю, попросить ее приехать сюда, если нужно. Правда, не знаю, согласится ли она и сможет ли чем-то помочь. Но ей можно доверять.       Этот второй голос кажется Клоузи взрослым и мужественным, хотя и у Клоузи неприятно пищит в ушах, и все звуки до сих пор доносятся будто из-под стеклянного колпака. Или будто кто-то посадил его в банку и запер там, как муху или светлячка, проделав в крышке несчастные две крошечные дырочки — его слуховые канальцы.       Медленно это неприятное звуковое последствие удара по голове чем-то твердым начинает пропадает. Но голова Клоузи продолжает болеть. Неприятные ощущения: словно качает на волнах тихого бриза. На коже Клоузи мерещится тепло, но не радиоактивное, солнечное, а мягкое и убаюкивающее, будто неподалеку горит огонь. Прямо-таки райский отдых возле камина с уцелевшей книгой в руках. Даже слышится треск дров и попахивает корешками и страницами букинистических книг. Но только такого быть не может. Это явно всего лишь бред его мозгов, покренившихся задолго до удара по затылку битой — Клоузи вдруг вспоминает, как его долбанули по голове и понимает, почему она так, сука, болит.       Воспоминания медленно стекаются, как ручейки со склона в русло реки, обратно ему в голову. И Клоузи экспромтом вспоминает все самое болезненное и жгучее, что оставило ожоги и шрамы на его душе и теле. Лучше бы оно ушло. Лучше бы, всего на миг Клоузи пускает себе в голову эту ядовитую мысль, его ударили посильнее, и он бы прошел по тоннелю в Загробную Жизнь. Потому что, хотя выжить всегда было целью номер один, приоритеты и желания несколько изменились за последние несколько лет. Компас-ориентир Клоузи треснул и расплавился на солнце. Стрелка больше не показывает, в какую из сторон ему нужно ползти. Все существование после смерти Харли стало лишь дрейфом в океане на самодельном плоту, построенном из мусора. И если бы на этом плоту Клоузи был один еще бы день, он бы не продолжал, не был бы сейчас здесь, а просто мумифицировался бы где-то под песком, там, где хотел остановиться… в далеком прошлом.       Но Дейв, этот чертов парень, пришвартовался к нему и прилип навечно. И Клоузи чувствует себя ответственным за того, с кем слился в одну чудную substance sans forme. Он обязан вернуться к Дейву. Дейву, которого, вспоминает Клоузи, притащили во вражеский лагерь вместе с ним пару часов назад. Или не часов. Дней. Голоса сказали, что прошло больше сорка часов. Странно, невероятно неестественно, что они дали Клоузи столько жить. Но если они не убили его, а только вырубили, а теперь говорят о перспективах его выживания, то вероятно, что им очень нужно что-то от него. Живого него.       Клоузи не сложно представить, что может быть нужно кому-то от него в этом пустом и беспощадном мире. Либо его тело, чтобы пользоваться им как куклой, натягивая его на свои штыки. Либо же его Академические силы, про которые какого-то хрена в этом сгнивающем мире знают больше людей, чем казалось бы должно знать. А, может, еще и то, что эти люди просто надеются выбить из него информацию о том лагере, в котором они с Дейвом обосновались. Они прильнули к группе, кажется, семь месяцев назад, когда было особенно тяжко продолжать с Дейвом, схватившим какую-то цепкую хворь, свадебное путешествие. Удачно, что в том лагере оказалось столько милостивых людей. Столько много («много» по нынешним стандартам) сохранившихся, каким-то действительно чудом, запасов лекарств, пускай и с уже истекшим давным-давно сроком годности. Что-то лучше, чем ничего. А антибиотики так редки в этом мире песка и солнца, что найти их в том лагере было, как увидеть рождение Христа. Иногда чудеса все же случаются. Иногда. Очень нечасто. Сейчас надеяться на чудо точно не стоит, два чуда за год уже вымысел.       — Дерьмо, это правда случилось? Как, черт возьми? — спрашивает тот мужчина постарше через некоторое время. Слышится вздох, который сочится досадой и злостью, от него же.       На секунду Клоузи даже становится жаль, что все так получилось, и что кому-то пришлось тащить его тело в более безопасное место, выхаживать его, караулить его момент пробуждения… А затем до Клоузи доходит смысл происходящего, и он перекрывает поток глупых мыслей, вместо этого пытаясь сохранять образ человека в отключке, чтобы выиграть себе время. Необходимо понять, сколько в этой комнате людей, прежде чем действовать. И что это за люди такие. Явно не те, которые напали на них с Дейвом. Пока что нет ни одного голоса из звучавших перед тем, как его вырубили ударом такой мощи, что схемы Силомера Боксера поплавились бы, придись удар не по его затылку, а по груше аттракциона… Клоузи правда надеется, что с Дейвом обошлись мягче, без насилия. Но надежды Клоузи быстро сгорают, как сухие листья, брошенные в костер, когда он вспоминает множество предыдущих подобных ситуаций, и как Дейв отказывался сотрудничать с кем-то, кого объективно сложно назвать человеком из-за их поступков, вместо этого предпочитая рьяно с этими нелюдями бороться, даже если эта борьба могла стоить Дейву руки, глаза или жизни. Плевать на мягкость, теперь Клоузи надеется, что Дейва хорошенько треснули, и он тоже вырубился прежде, чем успел показать свой бойцовский дух и зубы кому-то, у кого сегодня могло не быть настроения забавляться.       — Я не знаю, — раздраженно отвечает Малыш. Он садится в кресло. Слышно, как из обивки выходит воздух. Так тихо. Словно ребенок, пришедший со школы, устало присел перевести дух. Будет забавно, если Главный этой группы анархистов и насильников действительно ребенок. Хотя, учитывая, сколько уже продолжается Конец Света, есть вероятность, что этот ребенок родился в этом жестоком мире. И потому для него все правила, существовавшие теперь, абсолютная норма. Эта мысль пугает Клоузи, возможно, даже сильнее предыдущей.       — Ты говорил, что все рассчитал, — Взрослый обвиняет Малыша в случившемся неуспехе. Голос Взрослого так содрогается, хотя и остается на том же уровне громкости, что определенно точно можно понять, что где-то в этом мужике все зудит от злости на Малыша… Или… Клоузи не уверен. Может, Взрослый просто раздражен тем, что что-то пошло не по плану.       Клоузи пытается понять, хмурясь ненароком, суть этого неуспеха. Эти сволочи-прихвостни их взяли. Разве это и не было их задачей? Тогда что их расстраивает? Может, они планировали убить их и забрать все, что было при них с Дейвом. Но будь так, эти парни бы так и поступили. Что-то не вяжется. У фразы «Ты говорил, что все рассчитал» словно есть второе дно, словно слова эти головоломка и не так просты, какими кажутся. Клоузи пытается думать. Но от мозговой активности у него начинает сильнее болеть голова. Виски Клоузи сдавливает, словно его голову сдавило под прессом, а в его затылок словно вонзаются иглы.       В конце концов Клоузи не выдерживает этой холодной острой боли и очень сдавленно, он надеется — тихо стонет, поднимая руки и надавливая кончиками средних пальцев на уголки своих глаз. Он будто пытается вдавить собственные глазные яблоки внутрь головы своей, на то место, что болит, заставив его перестать болеть. Словно через прикосновения он как-то может вытеснить боль, прогнать ее с вечеринки прочь. Конечно нет. Боль сама решает, когда ей уйти, она как королева, которой никто не вправе указывать.       Пятый, как и Диего, уже не возле дивана к тому моменту, когда Клоузи несдержанно и живо шевелится. Но зрители у ожившего на софе трупа все же есть.       Бен, молчаливый и понурый призрак, сидит на полу у стены и хмуро смотрит на пробуждающегося брата. Бен затаил бы дыхание, если бы дышал. Вместо того он просто кусает нижнюю губу и наклоняется вперед, подбираясь по пыльному полу ближе к дивану.       Пятый и остальные после того, как с Концом Света было разрешено, решили разобраться с другой нагрянувшей проблемой — с главными Комиссии. Руководство по Вопросам Времени отчего-то сочло их семейку неугодной и проблемной и решило удалить с общей игровой карты, типа, как насовсем. Нет тела, нет проблемы, все дела. Вероятно, для кого-то в Комиссии все они стали лишь сорняками, портящими их прекрасный сад. Пятый узнал про то, что замыслили в комиссии, через знакомых в той же самой Комиссии. И, конечно, хотел удалить первым тех, кто решает в штабе подобные вопросы и отдает такие жесткие распоряжения. По мнению Пятого, в штабе давно было пора поувольнять половину сотрудников, а главное — сменить руководство, потому что рыба гниет с головы.       И Пятый разрешил бы проблему в одиночку, как и всегда, если бы Клаус не прицепился к нему с расспросами, а Пятый бы опрометчиво ему не рассказал о своих деловых проблемах и планах. Вот тогда все и поехало по каким-то не тем рельсам. Все они из Амбреллы узнали о планах Пятого. Все они пытались придумать собственное разрешение конфликта: более гуманное, более надежное, более простое, более эффектное… Мнения, как и всегда, не могли сойтись. И в этом беспорядке (хотя то, что было до, назвать порядком тоже язык не повернется) Пятый, Диего и Клаус попытались переместиться в штаб, оставив команду «Б», состоящих тогда из Лютера, Эллисон и Вани, которые не хотели и говорить об кровавых убийствах и драках, дома.       Но дело не задалось с самого начала. Штаб, где восседает Комиссия, находится ведь не в самом-то простом местечке. Свой дом эти ушлые звери разместили там, куда ничьи руки, кроме их, не дотянутся, там, где не течет время, и где не получится поставить геометку, поскольку это место нигде конкретно. Риски были. И что могло пойти не по плану, в итоге правда пошло не по плану, но не так, как Пятый думал. Во время прыжка Пятый переместил их даже не в штаб, а черти пойми куда. И Клауса не было с ними, когда они переместились… Пять, казалось, просчитал все, кроме этого допущения, и был также удивлен пропажей Номера Четыре, как и Диего с Лютером.       Смотря на брата, который стал просыпаться, Бен тоже не понимает, как это могло произойти с Клаусом. Снова. Сила перемещаться во времени есть только у Пятого, но Клаус второй в семье, кто перемещается во времени самостоятельно, да еще и во второй раз. Сперва с помощью портфеля и во Вьетнам. А теперь… теперь и предполагать страшно, куда могло забросить Клауса, который кажется кем-то другим теперь.       Клаус, лежащий на диване, выглядит не как тот Клаус, который держал Пятого и Диего за руки во время прыжка два дня назад. Другая одежда. Отросшие даже ниже лопаток кудри, спутавшиеся и вонючие, выцветшие словно на солнце. И главное, Клаус всегда, какое бы дерьмище с ним не происходило, и какая бы агония его не обнимала, фантомно улыбается, Клаус улыбается просто назло всем, назло жизни, посылая своей ухмылкой неисповедимые божеские пути нахрен. И Бен любит в Клаусе это, любит его вызов-улыбку сквозь боль и слезы. Эта язвенная натура делает Клауса и идиотом, летающим все время где-то в облаках и не видящим потому действительности, и идиотом, не утрачивающим надежду даже в худшие дни. Кажется, что Клаус всегда верит, что все в итоге будет хорошо. Он улыбается, заставляя Бена тоже верить в лучшее. Это классно так же, как больно.       Но этот Клаус? Он совершенно иной. Уголки губ этого Клауса забыты и мертвы, нетронуты улыбкой и даже близко. Но вместо того лоб этого Клауса каменно напряжен даже во сне.       Бен не мог оторвать взгляд все это время, что Клаус спал, по словам Пятого, что всего лишь спал, от лица брата. Оно казалось пугающим, крайне неправильным, а в тоже время притягивающим, как и та темная аура, окружившее спящее тело этого Клауса.       И когда Клаус открыл глаза и повернул голову в бок, смотря сквозь Бена так, словно его не существует ни в одной из плоскостей, на дверной проем, то Бен увидел это. Увидел в зеленых потемневших глазах тень всего, что Клаус пережил один где-то в чертовом мире, в котором оказался вновь без них всех в грубом одиночестве, вынуждающим вытряхивать из себя все детское и милое наружу, как мусорные крошки.       Мурашки прошли по призрачным рукам Бена, а огонь в камине, разожженный холодной ночью Лютером, зловеще вспыхнул, отбросив на Клауса танцующую тень. Краем глаза Бен заметил время на круглых часах и услышал далекий отголосок прошлого: «Время смерти—». Как-будто Клаус снова умер, но не ожил так, как всегда оживал, сделав шумный глубокий вдох и широко раскрыв блестящие глаза. Отсутствие усмешки, брани, плоских шуток и резких телодвижений казалось таким неправильным. Бен ощущал, словно тонет. Становилось темнее. Кто-то приглушил свет? Завешал шторы?       — Клаус? — тихо позвал Бен, сжав пальцы в кулак.       Клоузи не взглянул на Бена, полностью игнорируя и отталкивая его даже на уровне энергии, как и всю массу неугодных и доставучих призраков, которую никогда не жаловал.       Бен словно стал частью этой переработанной и забытой массы. Стал таким же нежеланным гостем, таким же отвергнутым и презираемым лишь за свое присутствие здесь. Так гадко. Бену захотелось исчезнуть в ту же секунду из гостиной, скрыться от всего этого липкого беспокойства и хаоса, что прицепились проклятием к этому особняку и людям, в нем проживших девство, но он не успел. Или же не смог. Потому что Клаус приковал все внимание Бена к себе, когда вытащил из-за пазухи черного кожаного плаща небольшой нож, блеснувший в оранжевом свете пламени.       — Что ты делаешь, Клаус? — Бен поднялся с пола, отчаянно желая не быть сейчас один на один с Клаусом в гостиной. Но никого кроме них двоих тут больше не находился. Пятый совсем недавно ушел на второй этаж в свою комнату, а Диего менее минуты назад ретировался в бар, может, обедать абсентом, ведь время близилось к тому. Все слишком устали от напряженности и гнетущего чувства вины, чтобы оставаться в гостиной еще хотя бы минуту. И Бен понимал их. Но он проклинал, уподобляясь Клаусу (его Клаусу), Бога за его шуточки. Без Божеской руки тут явно не обошлось. Иначе как объяснить то, что Клаус проснулся в ту же минуту, как все, кто ждал его на этом свете, оставили его одного и ушли на передышку? Это тупо! Клаус здесь, но теперь они не здесь! Бен в ярости шумно втянул носом воздух и еще сильнее сжал кулаки, шагая ближе к Клаусу. Или же к Клоузи.       Клоузи сухо, без капли узнавания, взглянул на Диего, который был отвернут к бару. Диего возился с ассортиментом бара и, кажется, глубоко задумался, не обращая внимания на прозвучавший еле слышимый скрип половицы. Это Клоузи тихой поступью направился по следам Диего, крепко сжав в кулаке нож. Конечно, заколоть Диего ножом было бы крайне иронично, а еще вряд ли бы возможно с их годами тренировок. Но сам факт. Тот, кто выглядел как Клаус, их нелепыш-брат, боящийся обидеть таракана, шел на Диего с ножом. И зеленые глаза Клауса были пугающе темны, а взгляд далеким и жестким.       Бен шагнул и встал перед Клоузи, смотря ему в глаза с немым вопросом: «Какого черта?». Клоузи просто прошел сквозь Бена, даже не взглянув на его лицо, и осторожно вышел в коридор. Бен вышел в коридор следом, онемев от страха. Видел ли его Клаус все еще? Был ли он сам все еще здесь или провалился куда-то в другую плоскость? Что, если…       Из бара послышался звон стаканов и струйка льющегося спиртного. Бен моргнул и оглянулся, беря себя в руки и начиная придумывать варианты разрешения проблемы, но никого не было рядом, кто мог бы сказать Клаусу очнуться, проснуться, остановиться, снова заметить призрачного брата Бена, сходящего за два дня тишины с ума. Эллисон и Ваня еще не приходили в академию после того, как узнали, что Пятый, Клаус и Диего облажались на их глупой братской миссии по спасению семьи. И Лютер, не выдержав нервного Диего в доме, ушел тоже, пару часов назад, не сказав куда.       В доме царила разруха. Что на бытовом плане, что на ментальном. Без Реджинальда здесь было сложно жить. Тот, хоть и был тираном временами и очень строгим круглосуточно, но помогал не дать дому прийти в упадок. В детстве всегда было чисто. Всегда была свежая еда в холодильнике. Все знали свои обязанности и выполняли их, как-то мирно сосуществуя вместе. Здесь же без Реджинальда и его помощников, Пого и Грейс, творилась анархия. Каждый жил по своим правилам. Каждый диктовал свои правила другим. Драки случались, пока семья пыталась жить вместе после победы над Концом Света, ежедневно. И было невыносимо их терпеть.       То, что случилось, изменение Клауса после прыжка, этот провал для всех них, стало резким торможением в гонке за непонятный приз. Хаос в доме резко замер на те два дня, что Клаус спал на диване и не приходил в себя. Все ходили в доме на цыпочках, было так тихо и мирно. Даже привидения стихли, когда стихли крики живых.       Бен думал, или он надеялся, что, может быть, все сможет наладиться. Может, Клаус сможет пережить его вторую «веселую» поездку в прошлое или будущее и оклематься, а остальные смогут найти общий язык, обменявшись словами раскаяния. Может, это событие было тоже божеским умыслом, посланным им в помощь. Бен так надеялся на то, что наконец буря закончится, и все утихнет, что семейная ситуация изменится в лучшую сторону.       Но, судя по тому, как Клаус шел закалывать Диего, нет. Хаос, каждодневно производящийся в этом проклятом доме, никогда не умирал. Он будет здесь вечно. Этот дом проклят. Или прокляты все они. Всегда становится только хуже.       — Ты дома, Клаус. Все нормально. Не надо делать этого, — Бен снова попробовал пробудить брата, не понимая, что тот, до кого он пытается достучаться, находится даже не здесь.       На полу Клоузи увидел тень ходящего за стеной мужчины. А еще он увидел дверь. Никем не охраняемую, по крайне мере внутри, дверь. Большая ошибка оставить его одного и не связанным, да и еще так близко к двери. Но еще бо́льшая ошибка вообще тащить его сюда, оставляя с ножом при себе и поворачиваясь к нему спиной. Эти люди полудурки, чертовски его недооценивающие и не знающие, если так облажались. Но Клоузи не жаль. Жалость давно умерла внутри него. Сейчас все люди делятся, как овощи и фрукты, для Клоузи строго на «своих» и «чужих», лишь на эти две категории. И все, кто для него чужой, становятся автоматически уже и не людьми для него вовсе, а лишь телом, которое нужно убить или обезвредить. Иначе оно может убить или ранить его первее. Это правило, которым Харли хлестал его душу из года в год: «Делай, что должен, ты обязан выжить». И хотя Харли ушел, его простые установки продолжают действовать до сих пор, и Клоузи продолжает слушать Харли, даже когда тот мертв и явно «не в сети».       — А черт… — послышался голос с кухни вместе с шумом упавшего на пол граненного стакана.       Клоузи скользнул рукой, на ладони которой имелось тату «Прочь», по стене, делая тихий шаг ближе к дверному проему. Тень на полу становилась все больше. Это Диего пошел с кухни вон за тряпкой. Но во время движения Диего ощутил покалывание где-то в теле, такое смутное предчувствие или просто зуд от беспокойства, и взглянул на гостиную. Он не нашел на диване Клауса, сильно удивился и даже развернулся к дивану передом, продолжая на него смотреть, хотя ноги продолжали двигать Диего, как конвейерная лента, к выходу. Чем ближе становился выход, тем сильнее было нехорошее предчувствие и зуд Диего. Появился далекий еле заметный кроваво-медный запах, тянущийся откуда-то из-за стены.       — Клаус? — позвал Диего и шагнул в фойе спиной вперед.       В сторону Диего тут же полетел нож. Диего еле успел отпрянуть, стукнув по руке с ножом и выбив его. Металл будто магически обогнул тело Диего, даже не задев его кожи. Это выбило из колеи на время обоих: и нападающего, и цель нападающего. Взгляды двоих тут же вцепились друг в друга. Но смотрели двое совсем по-разному. Встревоженный взгляд Диего бился о холодный взгляд Клоузи как морские волны о скалы.       Клоузи не стал наклоняться за ножом. Вместо этого он по обыкновению попытался влезть в чужое тело, пленить чужую душу. Но силы Клоузи выпустили крошечную искорку и погасли, а затем больше не хотели появляться. Батарейка села. Голова Клоузи, чуть не размозженная битой, стрельнула болью. Тогда, оставшись обезоруженным по всем фронтам, и поняв, что лучше сбежать, оставив врага вживых, нежели попытаться его убить голыми руками и помереть в процессе самому, так и не найдя Дейва и не вытащив его на свободу, Клоузи грубо толкнул парня к стене и рванул, что было мощи, к выходу. Но два с половиной шага и Клоузи встретил сопротивление. Грубые руки сжали его в своих крепких, но странно бережливых объятиях, заставив ребра Клоузи ужалить легкие. Дыхание Клоузи на пару секунд замерло, как и его тело, от страха и боли. А потом дезориентированность и шок, ударившие его как высокая волна, утекли обратно, и тело Клоузи задергалось по его велению как оголенный провод, хотя оно и все еще жутко болело и было слабо.       Призраки, которых было много в этом доме по углам, не приходили на помощь, впрочем, как и обычно. Они, как и один единственный неизуродованный призрак в этом фойе, только и делали, что тупо смотрели на него, умирающего и пытающегося жить, как на представление в цирке, то, с отрубанием головы. Излюбленный фокус всех сынов-анархистов. К черту! Нет! Им с Дейвом было так хорошо в лагере, они наконец замедлились, не думая о выживании, и просто жили, это не может быть конец, когда только все началось. Дейв, он должен найти Дейва…       — Мужик, хватит! — Рявкнул Диего и зашипел, когда его до крови укусили.       Чувствуя, что теряет контроль над обезумевшим братом, Диего отрепетированным приемом повалил брата на пол и оседлал его. Диего прижал руки Клауса к полу. И даже этого оказалось мало. Панически Диего чувствовал, как не может справиться со своим задохликом-братом, которого всегда укладывал на лопатки меньше, чем за секунду, и не знал, что делать. Они с Клаусом не могли оставаться в таком неудобном положении долго. Либо Клаус бы точно выскользнул из его рук, как змея. Либо дрожащие пальцы Диего бы разжались сами по себе, как разжимается по ошибке хваталка в автомате с игрушками. Эту игрушку Диего уже знал, что не вытащит. Клаус, этот Клаус, был меньше и уже, но тяжелее и тверже. В этом теле было меньше жира, но больше твердых мышц, почему-то, хоть и не объемных, но таких чертовски сильных.       Спустя несколько пустых попыток вырвать руки из чужих рук одним резким рывком Клоузи понял, что продолжать делать одно и то же бесполезно и глупо. Этот парень был сильным и держал крепко. Так что Клоузи сменил тактику с «дергайся и крутись» на «будь непредсказуемым и бей первым».       Так как парень сидел у него на животе, то ноги Клоузи были абсолютно свободны. Ошибка, мудила. Клоузи с силой и рвением, как когда собираешься делать кувырок назад, согнул колени и стукнул своими коленными чашечками парня под его зад.       Этот неожиданный удар по заднице выбил Диего из равновесия, и Диего почувствовал, как летит вперед. Он машинально разжал пальцы и выставив руки вперед, чтобы с их помощью предотвратить встречу своего щетинистого лица с твердым полом.       Благодаря рефлексам Диего руки Клоузи оказались полностью свободны от оков. В тот же миг Клоузи схватил Диего за левую руку и сильно дернул на себя, круша мост Диего как точечный маленький взрыв, пришедшийся на главную опору. Как известно, без опоры тяжелые вещи тут же падают. Диего был тяжелым. Он стал падать на плечо, вбок, как небоскреб. Клоузи просто воспользовался этим и перекатил Диего с себя, уложив его на лопатки и заставив лежать на полу вместо себя в ужасно незащищенной и открытой позе: на спине и с согнутыми в коленях раскрытыми ногами. Прямо-таки поза «бери и еби меня, детка». Спасибо Дейву, который научил его этому трюку. И с которым они этот трюк так часто репетировали не только в импровизированных учениях, но и в постели.       Не срамясь делать подло, ведь речь шла о том, кто из них выживет, Клоузи согнул руку и локтем ударил парня по паху.       Диего застонал, видя звездочки перед глазами, и согнул спину, оторвав лопатки от пола, в попытке закрыть пах руками и уберечь это самое нежное место от дальнейших атак. Но Диего не учел, что приближение его головы к чужому телу может кончиться еще хуже.       Так оно и произошло. Клоузи не собирался останавливаться, уже нет. Этот парень сам начал это, не оставив шанса оставить его в живых. Если бы он дал ранить себя в плечо, как изначально хотел Клоузи, и просто упал бы на пол, кряхтя от боли, Клоузи бы не стал его добивать и оставил бы в живых, он мог просто уйти, они оба. Все могло закончиться на малой крови, на легком отмщении. Но парень кинулся на него, он напал на него и не хотел отпускать его просто. И правилом было кинуться в ответ, дать отпор, сражаться. Либо ты, либо тебя. Вот так просто. Как в животном мире. К черту полутона. Дальше по руководству Харли.       Кулак Клоузи влетел Диего по челюсти. Когда от сокрушительного удара Диего упал обратно на лопатки, Клоузи не стал терять время зря и встал на коленях, перелез через ноги Диего и сел на Диего сверху, как меньше минуты назад он сидел на нем. Оказавшись в более удобной позиции, Клоузи сжал Диего за лацкан и стал бить Диего по лицу. Удар. Удар. Еще удар. Костяшки Клоузи становились все краснее, как и лицо Диего. А шлепающие звуки отвратительно расходились по залам эхом.       Диего ощущал и боль, и ярость. Но не собирался бить брата в ответ. У него всегда стоял внутренний блок на то, чтобы бить своих братьев, как своих врагов, либо же просто — избивать их. Как его избивали сейчас. Это казалось слишком. Неправильным. Ужасным и недопустимым. И не потому, что Реджинальд или кто-то еще так сказал. Так Диего себе сказал, когда его брат впервые заплакал из-за его кулака в детстве.       Удар. Удар…       Диего выскользнул из плоскости здесь и сейчас, не понимая, что сейчас происходит (то, что Клаус его бил, казалось таким абсурдом). Но, хотя действие казалось Диего сном или вымыслом, Диего в тоже время будто понимал его, понимал своего разъяренного брата, додумывал его мотивы, делая себя в них главным виновником торжества. Диего чувствовал себя виноватым перед Клаусом. И он честно предоставил Клаусу право поквитаться с ним так, как Клаус счел правильным решить вопрос. За что бы там это покаяние не было. Очевидно, что Клаусу, чьи волосы успели так отрасти, Клаусу, что жил годами где-то один из-за их маленькой глупой ошибки и непредусмотрительности, было за что ударить Диего так сильно. Злость и отчаяние ощущались через эти удары, а еще страх и боль. Все то, что копилось годами где-то там, где они оставили Клауса, казалось, вырвалось здесь наружу. И даже блоки не помогали Диего спастись. Правда била сквозь них. Он не защитил Клауса. Он дал своему самому нуждающемуся в защите брату страдать и мучиться в одиночестве. Он виноват перед Клаусом. И все справедливо. Верно, Диего было больно. Но из-за этой боли ему было хорошо. Черт, Юдора попала в точу, когда в шутку обзывала его мазохистом…       Когда силы Клоузи закончились, он перекинул ногу через бедра Диего и слез с чужого тела, чтобы дотянуться до своего ножа, который все еще спокойно лежал на полу неподалеку. Все будет быстро. Вероятно, что за убийство его будут искать и потом так мило на диван не положат отдыхать. Но Клоузи плевать. Плевать, да. Он просто делает, что должен. Однажды он уже оставил врага в живых и ушел, дал парню шанс… и это не закончилось ничем хорошим. В этот раз такого не будет. В этот раз Клоузи не жаль и не страшно. Даже если это звучит фальшиво для самого же Клоузи.       — Сейчас все закончится, — с трудом дыша, прошептал Клоузи. Он сжал нож, подползая к стонущему и еле шевелящемуся телу. К Диего. К своему, а в то же время не своему брату.       Клоузи встал перед Диего на колени и вознес нож почти в церемониальном жесте. Лезвие опасно блеснуло в дневном свете. Ну же, еще один удар. Последний. Клоузи сделал вдох и…       — КЛАУС!!!       Крик Малыша рассек, как и острие ножа, воздух. Внезапное вмешательство ребенка в разборку взрослых заставило Клоузи замереть с зависшей в воздухе рукой. Острие, зависнув в сантиметре от лица Диего, смотрело прямо Диего в раскрытые глаза. Диего мог поклясться, что жизнь пронеслась перед его лицом как вагоны поезда. Или как слайд-шоу, какие видел Клоузи, пока его не разбудили высшие силы, вечно не дающие ему уйти на покой.       Дерьмо, подумал Клоузи. Его рука затряслась. Как он должен убить при ребенке? Даже если этот пацаненок тот еще сатаненок, плевать, потому что это все еще неокрепший ум и все впитывающий, как губка, мозг. Из этого ребенка еще более вероятно вырастит монстр, если он увидит, как человек, которого они принесли в дом, убил кого из их банды. В этом мире твоя банда — это твоя семья. Так что Малыш еще и будет мстить за смерть одного из своих. Или что, если этот Взрослый отец или брат Малыша? Тогда ребенок сломается из-за трагичной потери близкого ему человека и станет потенциальной жертвой для местных акул, приплывших на запах кровоточащего сердца. И если Клоузи убьет Взрослого, то знает, что должен будет убить и Малыша. Из-за предосторожности ли или из-за милосердия ли. Но сможет ли он? Даже если ради выживания?       — Лучше тебе… — Клоузи обернулся и замер.       Это шутка? Или галлюцинация спустя столько лет, что их не было? Рот Клоузи так и остался приоткрытым, а слова растаяли на языке Клоузи как капли дождя, упавшие на раскаленные камни. Казалось, эти слова ушли обратно в тело Клоузи и вылезли через несколько секунд наружу через его глаза в виде слез. Клоузи пришлось моргнуть, потому что все стало нечетким, а ему было необходимо хорошенько разглядеть то, на что он, черт возьми, смотрел.       На лестнице стоял тот, кого Клоузи всегда узнал бы по харизматичному и неповторимому лицу, в котором, казалось Клоузи, в любом возрасте было что-то от древнего динозавра, грустного щенка и милого кролика одновременно. Сильная и широкая линия подбородка. Глубоко посаженные большие глаза, смотрящие словно внутрь тебя и вытягивающие из тебя откровения наружу, а вместе с тем пленящие тебя своей мудростью. Узкие, вечно будто недовольно сжатые тонкие губы. Темные брови, между которыми никогда невозможно было разгладить морщинку. Это оно. То же самое лицо. Ошибки быть не может.       Взгляд Клоузи медленно скользнул с Пятого на портрет, который висел за его плечом. Реджинальд. Такое же эльфийское, инопланетное лицо, как и в жизни, торчало как садовый гном в траве из-за плеча молодого Пятого. Те же жутко прожорливые холодные глаза Отца, один из которых смотрел с портрета через монокль, сейчас словно горели осуждением. От живости отцовского взгляда и воспоминаний Клоузи затошнило и бросило в пот, и он быстро отвернулся. Лестница! Даже сучья лестница жутко похожа. Но это же не правда. Не может быть правдой. Как…       Главная дверь скрипнула, открывшись. Вернее, кто-то ее открыл. Кто-то, от чьей тени Клоузи стало холодно как в мавзолее.       Клоузи испуганно, словно сам Сэр Реджинальд мог зайти сейчас в дом, глянул на дверь, но не осмелился поднять взгляд на лицо человека. Клоузи понял, что это не их Отец по широким и слишком большим ногам, через которые он смотрел на улицу. Ту улицу, где светило зимнее солнце, слишком блеклое для их мира, и где было голубое небо, слишком чистое для их будней, и откуда слышался шум машин и говр прохожих, которого просто не могло быть, ведь машины больше не функционировали, а людей осталось так мало, что они никогда не гуляли вот так свободно толпами — и точно не с собачками на поводке.       Все закружилось у Клоузи перед глазами. Это и то, настоящее и прошлое, реальное и воспоминания смешались в одну фото-ленту, которая тут же стала удавкой и обвила Клоузи шею, лишая его кислорода. Легкие Клоузи снова зажгло, но не из-за ребер, неудачно зажавших его легкие в борьбе, а из-за шока и заискрившейся, как старая проводка, нервной системы, которая отключила функцию дыхания. Тело Клоузи онемело, а чернота стала подступать к нему по краям, сужая поле его зрения.       — Пять, что происходит? — спросил громадный парень с продуктовыми пакетами в руках. Потом он заметил на полу кряхтящий фарш. — Диего, брат! Он живой?       Громадный парень закрыл за собой дверь, поставив пакеты на пол, и Клоузи увидел лицо громадного парня. Внезапно Клоузи собрал пазл, когда побольше частичек собралось в одном месте, в том месте, которое даже пахло знакомо, узнано, той же самой Академией Зонтиков, которую они покинули с Пятым много-много лет назад. Пятый снова телепортировал его без его ведома куда-то, где он жутко не хотел бы оказаться. Вот так. В первый раз это было перемещение в будущее, в Конец Света. А теперь, каким-то образом, во время, где все миролюбиво и солнечно, и где все живы, а не мертвы. Пятый снова порвал мир на части, как лист бумаги, и изменил правила. Все снова перевернулось с ног на голову.       Клоузи вырвало возле ног Диего. Вспышка голубого осталась Клоузи незамеченной. Лишь когда Пятый появился в поле зрения Клоузи с битой в руке, Клоузи заметил перемещение Пятого, но уже не успел среагировать. Пять оказался быстрее. Конечно же. Пять всегда оказывается быстрее.       Удар.       Пять вырубил Клоузи, треснув его битой по затылку. Голова Клоузи чудом не оторвалась от шеи или не размозжилась, хотя Пять не сдерживался. Номер Четыре упал мертвым грузом на пол, как марионетка, которой перерезали нити. Пятый тут же забрал нож из обмякшей руки, а лишь после проверил пульс и дыхание. Несколько коллективных вдохов и выдохов спустя Диего медленно сел, смотря через отекшие веки на Чокнутого-Опасного-Для-Окружающих-Клауса, который, к счастью, потерял сознание, а потому временно не мог угрожать им всем расправой.       — Знаешь, Пять. С ним явно не все в порядке.       Затем Диего сплюнул на пол кровь.