The Villain's Blood

      Сознание Клоузи гуляло где-то по астральным лабиринтам с монстрами в терновых кустах, пока тело Клоузи бездвижно лежало на полу фойе.       Диего все еще не поднялся с пола, с трудом удерживая сидячее положение, и его все время тянуло вниз невидимыми цепями. Ткани вокруг левого глаза Диего оттекли и налились кровью. Белое глазное яблоко Диего расчертила сеточка красных прожилок и полопавшихся в некоторых местах сосудов. На скуле Диего виднелись ссадины и расползающаяся краснота, которая, как и в случае откушенного и брошенного на столе яблока, очень быстро превратится в черноту, в синяк. На переносице Диего, на горбинке, также можно было лицезреть небольшую припухлость и алость; но кончик носа Диего, как и обычно, смотрел вперед, а не куда-то вкось, поэтому можно было предположить, что переносица не была сломана в ходе драки, и Диего не придется позже проводить никаких выматывающих процедур с носом — по крайней мере Диего надеялся, что ему можно будет обойтись проверенным годами методом «приложи холодное и чем-нибудь помажь, до свадьбы заживет».       Работая в полиции несколько лет, Диего не редко приходилось получать ранения. Но это никогда не было так больно, поскольку никогда нападающий с рвением его убить не был хорошим человеком с добрым сердцем. А Диего знал, что у Клауса сердце доброе и человек он хороший.       Жестокосердный поступок Клауса никак не вязался с его добродушной и хрупкой натурой, заставляя Диего впасть в глубокий диссонанс, и Диего ощущал болезненный гул в голове. Но, может, гул был просто от пары влетевших по виску Диего ударов. И когда только Клаус научился так круто драться??? Его манера боя всегда была нелепа и неэффективна: он был похож на забавного тигренка или ребенка, просто бегая вокруг добычи или обидчика с криками и прыгая на врага со спины. Этот же Клаус, казалось, все спланировал за минуты или секунды. И с грацией тигра он не побоялся привести в исполнение свой расчетливый план по вспарыванию тушки Диего на обед. Это ужасает Диего, когда он это полностью осознает.       Диего даже немного страшно продолжать оставаться вблизи (лишь временно) мирного брата после того, как тот чуть не убил его. И он убил бы его, типа до «well done», если бы Пятый не появился в последний момент, охваченный тревожным чувством. Но, может же быть, что Клаус остановился бы в последний момент сам, без вмешательства Пять??? Диего уже не знал, что ему думать. Он не мог больше думать. Этот процесс возбуждения нейронов вызывал неприятные мурашки, бегающие по его телу, избитому и чувствительному теперь даже к сквозняку. Так что к черту все, без чего можно обойтись прямо сейчас. Лучше переключиться из внутреннего мира на мир наружный и реальный, который вопит им всем о том, что у них здесь есть чертова проблема, которую необходимо срочно решить.       — Он опасен. — Лютер перевел взгляд с Клауса, или же с Клоузи, на Диего, а затем на Пять. Оба они, Диего и Пять, все еще оставались неподвижны, словно кто-то остановил время.       На молодом лице Пять залегла тень мрачных размышлений; его глаза транслировали шустро бегущие новостной строкой мысли. По глазам Диего, одно из глазных яблок которого начало пропадать в опухшем веке, было сложно прочесть мысли. Но Лютер мог предположить, о чем были мысли Диего, по красному лицу Диего и каплям крови на полу — эти следы преступления как бы говорили сами за себя, и за Диего тоже. Так что, в случае разговора о том, что происходило в голове Пять, и в случае разговора о том, что происходило в голове Диего, Лютер мог точно сказать, что было в их головах примерно тоже самое, что в его собственной, ; а именно нервный и главенствующий вопрос: «Какого черта???».       Может, в их семье, в этом доме, всегда было все не гладко, и они всегда не умели находить к друг другу правильный подход, эгоистично предпочитая думать о себе любимых, но никогда ни один из них не пытался убить другого. Разве что с долей юмора. Типа несерьезно. Не в полную силу. Как бы Харгривзы ни кричали другу другу, что ненавидят друг друга, и как бы далеки не были их родословные, они все же росли в одном доме и под одной крышей, и они всегда считали себя родней, одной семьей. Может, родители у них разные. Но в жилах Харгривзов все равно течет одна дурная кровь. И убить другого было бы также плохо, как убить себя.       — Он… — начал говорить Диего и поморщился, облизнув разбитую губу, с которой сочилась кровь, — в отключке?       Пять положил биту, которую они задействовали в детстве в очень редких играх на улице, на пол. Он присел на колени возле Клауса. Убрав спутанные длинные волосы с лица Номера Четыре, Пять посмотрел на закрытые глаза и расслабленное лицо Номера Четыре и кивнул. Просто на всякий случай Пять переместил руку на шею Клауса, чтобы проверить его пульс. К облегчению, сердце его брата обыкновенно устойчиво билось. И руку Пятого обдало горячим дыханием брата.       — Почему он напал на меня? — хрипло спросил Диего. Его раненный тон звучал даже ужаснее, чем его свистящее после боя дыхание.       Пятый поднял на Диего тяжелый взгляд из-под ресниц и напряженно нахмурился.       — Есть тринадцать различных вариантов. Тебе озвучить их от более вероятного к менее вероятному или просто в алфавитном порядке?       Лютер переместился к окну, загородив спиной свет, и в фойе стало темнее. Затем Лютер почувствовал лидерскую ответственность и запустил крутиться свою излюбленную пластинку «Номер 1» на воображаемом проигрывателе. Хотя всем было давно очевидно, что Лютер не самый лучший претендент на роль ответственного и главного, поскольку в нем нет необходимых лидерских качеств (поскольку исключительно физическая сила и ослиная упертость не входит в число таковых), уклад оставался прежним: лидер в детстве держал лидерскую позицию и сейчас. Даже если это было просто из вредности.       — Клаус слетел с катушек, пока жил в… ну, ты знаешь, во времени, где он был, — нетвердо сказал Лютер (хотя он явно пытался быть увереннее и решительнее). — Если он напал на тебя, то он опасен. Он может напасть снова. Нужно связать его, пока мы не поймем в чем дело. Вдруг Клаус сошел с ума, или ему промыли мозги, или он просто получил амнезию и потому думает, что мы враги?       Пять тихо вздохнул:       — Не самые эвентуальные варианты. Но напасть снова он действительно может. — Пять вздохнул. — Я схожу за веревкой.       Услышав последнюю фразу, Диего ощетинился. Он указал на Клауса, который менее минуты назад собирался зарезать его как индюка, и который теперь лежал как мирная и слабая кукла на полу, выглядя абсолютно беззащитно и хрупко. Фокус Диего быстро сместился с первого факта на второй.       — Ты серьезно послушаешь Лютера? Собираешься связать Клауса? Да ладно, старик, ты знаешь, что с его прошлым жизненным опытом он этого не оценит.       Пятый поднялся на ноги. Его неширокие плечи нервно приподнялись вверх будто в спазме, а руки, спрятанные под тканью темно-синего свитера, невольно напряглись или от желания ударить стену, или от желания взять карандаш и стопку бумаг для новых расчетов, или от желания использовать силы, чтобы просто прыгнуть обратно в Конец Света и остаться там… тогда бы ему не пришлось сталкиваться со всем этим кошмаром, которым является его жизнь. Боже, Пять просто хотел на пенсию, а не решать все эти проблемы, за которые ему даже не платят.       — Ты предлагаешь мне убить его? — колко ответил Пять. — Связать — это меньшее, что мы можем сделать, чтобы обезопасить себя от него, а его от самого себя. Очевидно, что что-то случилось в том чертовом времени, может, даже что-то из предположений Лютера. И как бы дебильно это не звучало от меня, но повернуть время вспять я не могу. То, что пережил Клаус, из его биографии не вырвать, как бы сильно мне этого ни хотелось. Я облажался. Понятно тебе? Я облажался!       Пять резко повернулся на пятках и исчез в баре в поисках какой-нибудь веревки или лески, либо наручников. Найти наручники было бы отлично. Потому что у Пятого было ощущение, что веревку Клаус перегрызет, если он захочет. И у Пять были большие сомнения, захочет или нет Клаус перегрызть веревку, когда он снова проснется. Предположения Лютера казались все менее безумными и более логичными. Прекрасно. Мир определенно на грани нового Конца Света, если Лютер начинает казаться ему не таким уж тупым.       — Охуенно, — тихо проворчал Диего. Он сжал зубы и опустил взгляд на Клоузи, который лежал на животе. Голова Клоузи была повернута вбок, и Дего мог видеть его мирное, несчастное лицо, похожее на маску. Несчастная была кукла.       Диего тяжело вздохнул.       Всего два дня назад Клаус был просто его братом-дурехой, за которым был нужен глаз да глаз. Но теперь Клаус стал старше, как хронологически, так и психологически. И это будто был не Клаус даже, а кто-то совсем другой — настолько сильны были различия, которые можно было увидеть даже невооруженным глазом.       Горькое чувство утраты, вины и сожаления захлестнуло Диего, а слова Пятого «Повернуть время вспять я не могу» прозвучали в голове Диего как звонкое эхо. Смысл слов Пять дошел до сердца Диего и резанул его как нож.       Диего сжал кулак, ударяя по полу с рыком: «Черт!». Затем он незаметно смахнул с глаз, по крайне мере с нетронутого глаза, появившуюся слезу. Черт.

━─━────༺༻────━─━

      В итоге, не найдя ничего путного, Пять снял джутовый подхват со шторы и использовал его как веревку. Пять обвязал запястья Клоузи на несколько раз и закрепил все крепким узлом.       Физических сил Пять не хватило бы, чтобы хотя бы поднять Номера Четыре. Сил Диего тоже — тот только и смог поднять самого себя с пола и, придерживаясь стены и перил, подняться, хрипя как курильщик со стажем, на второй этаж в ожидании остальных. Так что миссия по перемещению Номера Четыре в другую комнату была отдана Лютеру.       Лютер без труда подхватил Клоузи на руки и, неся его как невесту, отнес его в комнату Клауса. Почему-то, даже не обговорив это, совместно ими было решено идти именно в комнату Клауса. Им казалось, что будто в этом месте не может случиться ничего плохого, даже если там уже случалось раньше много чего дрянного — даже сейчас в комнате Клауса можно найти припрятанные заначки веселящих веществ, просроченную украденную косметику, ребристые презервативы, замаранные кровью сигареты и черт его знает, что еще…       Но эта комната все равно остается самой живой и дышащей, самой безопасной, несмотря на то, что в ней имеется больше всего маленьких темных секретов и следов нарушений. На стенах в комнате Клауса висят плакаты из прошлого с различными музыкантами и актерами, а еще гирлянда, все еще функционирующая; на полу разбросаны пестрые подушки; на полках небольшого книжного шкафа можно найти «Историю Спиритизма» Дойля, соседствующую с «Маленьким Принцем» Экзюпери. Так что, если и есть в особняке Академии Амбреллы место, самое ценимое и оберегаемое Клаусом, то это его комната. По крайней мере Харгривзы надеялись, что Клаус будет более спокойным и менее разрушительным в хорошо ему знакомой обстановке.       — Аккуратнее! — шикнул Диего, когда Лютер бесцеремонно бросил Клоузи на кровать. Диего сел у подножия кровати и положил на лодыжку Клоузи руку. Пальцы Диего почти сомкнулись на тощей голени. — Хочешь стряхнуть ему последние мозги, дурень?       — Я… — Лютер бросил на Диего раздраженный взгляд, пытаясь придумать что-что, что могло бы сойти за остроумный ответ. Лютер крайне желал уметь сказать что-то дерзкое — но он не умел, и пауза затянулась.       Лютер так и не закончил фразу. Он отошел от кровати, будто собираясь выйти из комнаты и пойти по свои делам, но затем, неловко переминаясь в дверном проеме, он вернулся в комнату и повернулся лицом к кровати, зависнув перед выходом из комнаты как телохранитель или охранник в клубе.       Пятый опустился на колени возле кровати Клауса и пристегнул импровизированными наручниками Номера Четыре к кованному изголовью кровати. После, убедившись в надежности узла, Пять издал уставший вздох и сел на задницу на мягкий пол — мягкий, поскольку перед кроватью лежал ковер. Пять прислонился спиной к бортику кровати и согнул ноги в коленях. Твердые металлические борта кровати уперлись в позвонки Пять, неприятно давя на его хрупкие кости и нежную кожу. От болезненного ощущения не спасало даже толстое одеяло, спадающее с краев кровати. Впрочем, Пять все равно не сдвинулся с места.       Насупила тишина. Было слышно, как где-то в переулке на улице шумит мусоровозная машина, забирающая мусор. Несколько птиц приземлилось на пожарную лестницу за окном, их лапки цокали «тут-туп-туп» по перилам, а через занавеску на окне можно было разглядеть очертания их маленьких овальных тел.       Пятый взял со стола Клауса блокнот, внутри которого был вложен карандаш — весь погрызанный, но заточенный. Пять пролистал блокнот до середины, вскользь читая бредовые записи Клауса, и остановился на пустой странице, от которой ненавязчиво пахло табаком и дешевым лаком для ногтей. Зашуршал по бумаге грифель. На лбу Пятого появилась глубокая раздумчивая морщинка.       — Ты можешь понять, где он точно был? Или как долго? — голос Диего прозвучал некоторое время спустя.       Диего переместился в кресло и сидел в нем, беспрерывно смотря на Клауса, чья грудь еле заметно вздымалась от дыхания. Диего лениво думал о том, что стоит пройтись по карманам одежды Клауса на всякий случай еще раз. Вдруг там спрятан где-то еще один нож или бомба. Черт его знает, что Клаус был вынужден начать делать. Диего казалось, что Клаус был вынужден, а не он просто захотел, и что все это имеет причинно-следственные связи, вплоть до нападения, вплоть до градуса, под которым бил его Клаус. Диего жизненно необходимо было узнать о причинах, чтобы понимать свою роль в этой истории. Да и, пока не имеешь достаточно улик, преступление ты не раскроешь, Юдора любила это повторять ему.       Пять, переворачивающий другую страницу, угрюмо ответил: — Я пытаюсь. Но что-то все время не сходится. По всем моим расчетам Клаус должен был оказаться в прошлом, в 89-м, и ровно в том же месте, где мы сделали телепортацию. Он должен был пробыть в 89-м столько же времени, сколько прошло времени для нас. Я забрал его из прошлого через одиннадцать с половиной минут. Но за одиннадцать минут таких бы изменений не случилось. Клаус был не там, где я думал, он был. Но я не понимаю, как он мог быть не там, если я забрал его оттуда. Я четко помню, как забирал его, и как он был в порядке, сказал мне, что не успел даже соскучиться… — Голос Пять становился все тише и тише, пока не остановился на шепоте, похожем на мысли вслух. — Мне кажется, у меня поехала крыша. Или это провал в памяти, и я забыл, что случилось что-то еще. Или. Не знаю. Может, я помню то, чего не было на самом деле и просто ошибся.       Лютер двинулся на градус, напоминая о том, что он не торшер, не шкаф и не призрак. Когда Пять бросил на Лютера взгляд, Лютер спросил по-детски наивно:       — Ты не мог перепутать Клаусов?       Пятый усмехнулся.       — Перепутать? Я не настолько тупой, чтобы не понять, что тридцатилетний Клаус в 89-м году — это наш. Да и следы его вмешательства во временную линию были очевидны. Он торчал там как бельмо на глазу во времени, где его взрослой версии не должно было еще существовать. Такое не перепутаешь, Лютер.       Лютер аккуратно ответил: — Нет. То есть, понятно. Я имею в виду, мог ли ты прыгнуть в прошлое в альтернативной реальности, а не просто в прошлое? Мне кажется, ты мог не понять, что сделал это, ты не всегда хорошо контролируешь своих телепортации — давай, мы все это знаем. И если ты не заметил, что перемесился вбок, а не назад, ты мог забрать из 89-го другого Клауса, если, например, там мы родились в другой год, и там могла быть его взрослая версия. Возможно проблема не во времени или месте, а в том, какая это была Земля? Ты не мог запутаться в Землях?       Пятый посмотрел на Лютера как на умалишенного, вена дернулась на виске Пять, и он шумно вздохнул. Пять захлопнул блокнот и, потирая переносицу, гнусаво сказал сквозь руки:       — Мои силы — это перемещения во времени и прыжки в пространстве на просматриваемые глазом расстояния, а не силы Бога, как ты считаешь. Я никогда не встречался с другими реальностями. И я не думаю, что они могут быть доступны для кого-то из нас. По крайней мере во время работы на Комиссию я не знал никого, кто мог бы перемещаться из одной реальности в другую. Реальности — это параллели с очень дотошным пропускным пунктом, Лютер. И на этих границах считают, что каждый должен оставаться в своем мире, а иначе начнется ужасный хаос. — Пять качнул головой. — Нет, то, что ты говоришь, совершенно исключено. Я просто ошибся в расчетах. Вероятно, весь этот стресс плохо на мне сказался. Я начинаю терять рассудок снова.       Диего оторвал от Клоузи взгляд и посмотрел на Пять. Игнорируя последнюю часть, Диего спросил: — Я правильно понимаю, ты только что просто подтвердил, что другие миры существуют? Есть другие мы? Без шуток? — В голосе Диего слышалось неверие и нервозность.       Пятый застонал и уронил голову на кровать, смотря в грязно-серый, потресканный потолок, на котором можно было увидеть трещины, пятна от протечек и брызги чего-то цветного, может, краски — Пять смутно припоминает, как в детстве Клаус на целую неделю увлекся рисованием, и Реджинальд даже купил ему кисти и мольберт, надеясь, что занятие творчеством дисциплинирует и успокоит Клауса, как Ваню. Не получилось.       — Конечно есть, придурок, — сказал Пять. — Ты думал, мир один? Их бесконечное множество, как и вариантов развития будущего в каждом таком мире. Это все — сложнейшая система, в которой можно потеряться, даже если у тебя будет самый большой мозг и самые великие силы на Земле. Это все…       Пятый продолжил без умолку говорить, смотря в грязный потолок. Это было похоже на нервный срыв.       Не вытерпев широты познаний, от которых Лютеру казалось, что его голова может с минуту на минуту лопнуть, Лютер ушел в какой-то момент из комнаты.       Диего же предпочел остаться, но задремал: в сидячей позе и с руками на подлокотниках, готовый, если понадобиться, в любой момент встать.       И встать Диего в какой-то момент действительно пришлось бы, потому что Клоузи, так мило выглядевший спящим, стал приходить в себя…

━─━────༺༻────━─━

      Летать можно, пока не врежешься в стену. Или, в случае с Клоузи, пока не упадешь обратно.       Клоузи парил душой где-то в мирном пространстве, пока запах апельсинов и корицы, такой сладко-горький ностальгический запах, не заставил его душу упасть обратно в тело, притянув его мертвый эфир обратно в живой и вечно заставляющий бороться мир.       Мир — это борьба. И в том сне, из которого Клоузи вытащил знакомый запах, тоже была борьба. Борьба за выживание. Борьба за право быть собой. Борьба за ресурсы, за любовь. Так много выматывающей борьбы, к которой Клоузи никогда не готовился, но которая научила его хорошо драться.       Второе, что заметил Клоузи после цитрусово-пряного запаха, была мягкость. Эта мягкость, кажущаяся ему почти что парением в воздухе или невесомостью, резко контрастировала с жесткостью другого мира.       В своем безжалостном мире Клоузи приходилось спать на полу или на очень твердых матрасах. Здесь же, под его поросшей щетиной щекой и смявшимися под головой волосами, было что-то бархатное. Что-то такое воздушное, что проминалось под весом его тела как зефир, который сдавили пальцами. Клоузи не хотелось уходить. Ему не хотелось открывать глаза. Он хотел, чтобы это был сон, в котором ему можно было бы остаться навечно. Но, конечно, ничего не бывает так, как ему бы хотелось.       Голоса, те же самые, которые звучали в первый раз, донеслись до ушей Клоузи. Некоторое время он просто лежал и слушал их разговор, пытаясь понять: правда ли вернулся из мира мертвых тот, кого он не надеялся никогда снова увидеть живым? Действительно ли случилось то, о чем он подумал? Клоузи мог бы просто открыть глаза и получить ответ на свой вопрос моментально. Но отчего-то сердце Клоузи билось все быстрее и больнее, и ему было так чертовски страшно увидеть живого-мертвого Номера Пять перед собой. Снова увидеть Харли. Пятого. Клоузи было без разницы, кто тот и откуда. Это всегда будет его Номер Пять — с головой на плечах или нет. Из этого времени или из какого-то иного.       Все старые демоны, такие когтистые и безжалостные, пробудились и полезли царапать сердце Клоузи, как тогда, когда Харли умер. Клоузи потребовалось пару лет, чтобы научиться глушить боль без алкоголя и сигарет, которые полностью покончались в его мире. И он неплохо справлялся. А что теперь? Теперь эта сложная проделанная работа оказалась насмарку. Этот Пятый перечеркнул все. Он обнулировал его жизнь, не спросив на это разрешения. Как знакомо. Номер Пять снова заставил его страдать и начинать с самого сначала. Больной маленький ублюдок, которого Клоузи все же всегда будет любить. Любить и ненавидеть. Прямо-таки как эту ебаную жизнь.       — Ты говорил про знакомую медсестру… — голос Пятого, один в один голос молодого Харли, прозвучал так рядом, что у Клоузи зазвенело в ушах от поднявшегося давления. — Но лучше будет свозить вас обоих в больницу. Я боюсь, что удар был слишком сильным. У Клауса может быть осложнение. Да и у тебя тоже, если на то пошло. Твой глаз выглядит отвратительно.       Диего тихо фыркнул. Боль начинала становиться все навязчивее, и Диего подумывал уйти поискать на кухне лед, который можно было бы приложить к горящему раненому месту. Но страх оставить Клауса одного и пропустить его пробуждение удерживал Диего на месте.       — Бойцовские навыки Клауса определенно стали лучше, — без жара сказал Диего. — По крайней мере теперь я могу не бояться за его задницу. Вырубить нападающего он определенно сможет. А может не только вырубить.       Пятый криво улыбнулся. — Позитивное мышление по наставлению Вани? Прелестно. Но не думаю, что кровожадность Клауса это плюс, учитывая нынешние реалии.       Затем послышался шорох. Клоузи понял, что это Пять поднялся с пола. От движения воздушных масс апельсиново-пряный шлейф стал на секунду сильнее. Знакомый запах окутал Клоузи как туман или накрыл его как одеяло, и Клоузи сжал кулаки и челюсти от болезненно-приятного удовлетворения. Но затем Пять отошел от кровати, и запах пропал… Клоузи снова стало тоскливо и холодно.       Клоузи открыл глаза, видя действительно Номера Пять: невысокого, неокрепшего, с пост-детскими щеками. Но хотя Пять выглядел как ребенок, взгляд его был слишком взрослым, почти как у Харли. Словно этот Номер Пять видел больше, чем могли видеть другие, как и Харли…       — Клаус? — Пять заметил проснувшегося Клоузи, который странным образом мрачно и апатично смотрел на него.       Когда Клоузи не ответил, Пять обменялся тревожными взглядами с Диего. Затем Диего сдержанно кивнул.       Пока Номер Четыре спал, Пять с Диего успели обсудить тактику их дальнейших действий. Поговорить с Клаусом. Понять причину его нападения. А дальше смотреть по обстоятельствам и в целом пытаться, как всегда, выйти из положения без лишних потерь или травм, стоически принимая то, что не подвластно изменениям. Потому что даже если Клаус стал другим, это все еще их брат. Травмированный или нет. Помнит он или нет. Это их брат.       — Мы дома. В настоящем. Я вернул тебя домой. — Сказал Пять. Он опустился на корточки на уровень зеленых глаз. Глаза Клауса всегда блестели как новогодний огонек, но теперь они потухли. И Пятому не нравилось беспокойство, страх и опустошение, которые он видел в этих догоревших и померкнувших глазах.       — Я… — начал Клоузи и зажмурился, когда по его телу и онемевшим рукам пробежал импульс боли. — Я не помню. Башка ужасно трещит.       Пятый вздохнул. Он попытался не расстроиться. Получилось плохо.       — Ты хотел убить Диего, — напомнил Пять, положив руку на кровать возле Клоузи. Пять постучал пальцем по покрывалу, это напоминало тик-тик секундной стрелки. — Мне пришлось вырубить тебя, чтобы остановить. Самый быстрый способ, который я придумал, был не самым гуманным. Тебе придется с этим смириться.       Вопиющая добрая честность, иногда граничащая с психопатическим подавлением эмоцией и безразличием. Или просто Номер Пять.       Клоузи слезливо усмехнулся. Он так по этому скучал. Он кивнул, спрятав лицо в сгибе локтя и в волнах покрывала, когда на его глаза проступили слезы от информации, которую он считал, что утратил навсегда — но сейчас он понял, что нет. Он никогда ничего не забывал. Это просто ждало в чулане.       Комнату тоже было узнать не сложно. Она была такой же, как в детстве. Разве что за исключением некоторых вещей, которые стояли по-другому. Но Клоузи узнал ее. И сдерживать слезы вдруг стало так сложно. Это действительно его дом. Дом милый дом. Не разрушенный, не уничтоженный, не забытый и не пустой.       Но в то же время это не его дом. Потому что он исчез из Академии вместе с Пятым, когда им было по пятнадцать лет. И в его комнате не могло быть столько следов жизни спустя столько лет. Это также не могло быть его прошлое, потому что его Пятый был мягче в его прошлом, не таким хмурым, не таким резким, не таким мудаком — лишь апокалиптическое будущее его сделало черствее.       Итак, это Академия. Это Пять. Это его спальня. Но это не его прошлое. И не его будущее. Это не его мир.       — Клаус? — прозвучал голос Диего.       Это мир Клауса, пришел к пониманию Клоузи. Так все они его называют снова и снова. Клаус. Почти как Санта Клаус, который должен приносить подарки и радость детишкам. Интересно, приносил ли этим детишкам этот Клаус радость. Или он был таким же Мистером Закрытым, который предпочитал одиночество и драму.       — Да, теперь я вспомнил, — незаметно вытерев слезы одеялом, сказал Клоузи и повернул голову. — Тот парень в черном…       Пятый бросил на Диего косой взгляд.       — Парень в черном, да. Наш брат Диего. Ты вообще его не помнишь?       Клоузи вяло пошевелил головой, и она заныла от этого движения. «Нет», без слов дал знать он, прежде чем он снова размокнул сухие бледные губы.       — Я помню обрывками. Помню тебя. И это место. Академия. Я не сразу ее узнал.       Диего сухо предположил со своего места: — Может, прошло слишком много времени, и он забыл. Что-то вроде вытеснения. Типа как изнасилованные дети забывают о том, что это было. Знаешь, будь моя воля, я бы тоже забыл Академию, с нашим-то отцом и детством, которое он нам подарил…       Пятый отрицательно качнул головой. Он нахмурился и более внимательно посмотрел на все еще привязанного к кровати Клоузи. Связанным он действительно выглядел менее угрожающим.       — Он не забыл. Он не помнит. Возможно, это амнезия. Помнишь, я вытащил его уже без сознания? Что-то случилось в том месте, где он был. Его вырубили. Возможно, из-за травмы после удара его воспоминания заблокировались. Я не знаю. Но это может быть серьезно. Надо показать его тому, кто разбирается. Твоя медсестра знает хороших нейробиологов, которые не будут задавать лишние вопросы?       Диего задумался.       Клоузи открыл глаза, которые успели закрыться. — Я не пойду в больницу.       Пятый раздраженно вздохнул: — Не будь ребенком, Клаус.       — Только через мой труп.       Клоузи не собирался терять все, как только это все обрел. Он не был уверен, чего хочет: вернуться обратно к Дейву и в Конец Света, либо же быть здесь с семьей, пускай не из его мира. Здесь нет апокалипсиса, и ему не надо думать о том, где найти воды и еды на завтра. Здесь можно не бояться заснуть. Здесь можно не бояться любить, жить.       Все произошло слишком быстро. И Клоузи нужно было время подумать, чтобы решить, что он делает дальше. Он не умел рубить на корню, как Харли. Он всегда не любил в Харли импульсивность. Быстрые решения не самые лучшие. Нападение на Диего доказывает это. Если бы Клоузи не напал, то ему не было бы сейчас так больно.       — Я не пойду, — заявил Клоузи твердолобо. — И ты не можешь меня заставить. Пожалуйста, Х… кх… Пять. Все нормально. Я просто устал. Мне нужно время. Не надо больниц.       Диего поморщился на тихий жалостливый скулеж, исходивший от его травмированного брата. В голове Диего всплыли воспоминания того, как Клаус подобным образом просил не отвозить его в реабиталиционный центр несколько лет назад. И, может, им все же стоило прислушаться к желанию Клауса хотя бы раз для разнообразия. Клаус всегда не любил больницы и врачей, и он всегда дулся на Диего и избегал его, когда выходил из центра, если Диего был тем, кто сдал Клауса в реабилитационный центр. Если бы Клаус убежал от них сейчас, будучи явно не в порядке, Диего бы этого спокойно не пережил. Сейчас он слишком боялся потерять Клауса снова и был готов потакать ему.       — Можешь не развязывать его руки, просто отнести его в машину так, — Пять посмотрел на Диего, игнорируя Клоузи.       — Не знаю, Пять. — Диего неловко двинулся в кресле, смотря на Клоузи. — Я тоже не хочу больниц. Это может подождать. Просто дай Клаусу прийти в чувство, как приятель говорит. Не похоже, что бы он умирал или нуждался в срочной реанимации. Больницы выкачивают силы. И, давай начистоту, ни у кого из нас ресурсов сейчас нет.       Пять сжал челюсти. Один мускул чуть двинулся на лице под его кожей. — Чудесно! Делайте, что хотите. Но без меня. Бороться с вашей тупостью бессмысленно. Я умываю руки. — Затем Пять развернулся, исчезая в голубом портале.       — Псих, — вдохнул Диего без жара.       Затем, поднявшись на ноги, Диего неспеша подошел к кровати и сел на край. Диего развернулся к Клоузи, смотря на него через опухшее веко. Лицо Диего выглядело хуже и хуже с каждой минутой, и, поняв, что является причиной всего этого, Клоузи сжал челюсти и нахмурился, отведя взгляд.       — Так, мужик. Если обещаешь больше не нападать на меня, я развяжу тебя, и ты сможешь пойти смыть с себя эту жуткую вонь. Договорились?       Рука Диего опустилась на плечо Клоузи, и Клоузи рефлекторно дернулся от прикосновения. Но боли не последовало, и Клоузи расслабился. Он скользнул головой по покрывалу и перевел взгляд с руки Диего на его запястье, выглядывавшее из-под черного рукава. На запястье Диего было знакомое тату. Зонтик. Как на их руках. Клоузи посмотрел на лицо Диего в некотором шоке. Внезапно Клоузи узнал в этом томате-лице Мигеля, его Номера Два. Единственный латинос в их семейке. Конечно.        Вероятно, в этой вселенной у них другие имена. И вещи несколько отличаются — например, Пять почему-то все еще малыш, а Реджинальд смотрит лишь с портрета. Но несмотря на имеющиеся отличия двух миров, Клоузи все равно был способен узнать при лучшем рассмотрении его погибшую семью: Ирвинга, Мигеля, Рейчел, Харли, Гленна и Веню. Какими бы они не были в другой реальности, это были они. Взрослые они, повзрослевшие без него.       Вкус узнавания был странно горек.       — Договорились, Диего.       Но вкус знакомства был странно сладок.       Диего отвязал ему руки. Он пошутил: — Ну, чувствуй себя как дома.

…он будет.