След Ледяного Бога (18+)

      Вечер выдался ужасным. Чонгук ходил по маленькой комнате кругами, не зная, чем себя занять. Мысли лезли и лезли в голову, и в основном ужасные. Неприятные подробности о Тэхене, открывшаяся перед ним картина прошлого заставляла чувствовать беспомощность. Даже для раскрытия небольшого и нестрашного преступления требовались большие трудозатраты, и, обыкновенно командные обсуждения. Сейчас ему не хватало метких замечаний Хосока, систематизации от Юнги и невероятно точных версий Джина.       Очень и очень давно мужчина не чувствовал профессиональной паники. Казалось, что он ничего не сможет, не успеет, люди погибнут — и всё это будет его виной.       Стало страшно и душно. Чонгук накинул куртку и выскочил на улицу. Сейчас он жалел, что очень и очень давно бросил курить. Сигарета всегда отвлекала, помогала забыться и занимала руки. Он чувствовал себя странно, стоя на пороге дома и всматриваясь в лесную гряду.       Чернильный лес выглядел мёртвым. Тишина стояла гробовая, ни птиц, ни оленей слышно не было, хотя температура не опустилась и ниже нуля. Холод был скорее влажным, запах намекал на скорый приход оттепели.       Вдруг, в кармане зазвонил телефон.       — Привет Ёндже, порадуешь меня чем-нибудь?       — Не знаю, это тебе оценивать. Чонгук? У тебя всё хорошо?       — Нормально, а что?       — Голос у тебя какой-то убитый.       — Да ничего, просто понял, что соскучился по дому.       — А, — Ёндже понимающе помолчал. — Как твоя поездка?       — Пока не могу сказать, ещё рано.       — Обидно, бро…       — Не хочу тебя обнадёживать раньше времени, — Чонгук еще не понял, как ему относиться к происходящему, ему не хотелось вешать эту определенность ещё и на Ёндже.       — А ты что нашёл?       Ёндже вдруг замялся.       — Ездил в больницу, поднял медкарты. Аюр Бата действительно работала медсестрой-акушеркой в восьмидесятые, и она не врала: детская смертность при родах была просто нереальной. Из сорока детей, рождавшихся в год, умирала добрая половина. По меркам тех лет допустимое количество смертей в других подобных населенных пунктах было максимум одна или две. Объясняли это всплесками каких-то вирусов или бактерий, пару раз упоминалось некое загадочное «генетическое» заболевание, распространённое в регионе.       — Вот это жесть…       — И самое удивительное знаешь что? Ни одного заявления от матерей, ни одной жалобы. Когда я проходил практику в следственном в области, я часто слышал истории, когда матери или другие родственники поднимали всех, чтобы добиться справедливости, и выяснить, почему их дитя погибло или заболело. А тут… ничего!       — Ты посмотрел, кто был главным врачом? Или заместителем отделения?       — Ты не поверишь…       Дурное предчувствие всколыхнуло внутренности Чонгука. Он запрокинул голову, чувствуя прохладный ароматный ветер. Он пах влажной корой и морской солью.       — Ким Лана, мать Тэхёна и твоя названная тётя. Тут много фотографий коллектива, каждый год, одни и те же лица.       «Я больше не могу» — Чонгук осел на порог и откинулся, облокотившись на дверь спиной, голова громко стукнулась о дерево.       — Они реально тут все повязаны, Чонгук. Это пугает…       — Окей, ладно. Ты отлично поработал, давай теперь отдохнём.       — Гук, эй! Не расстраивайся, даже если мать Тэхена и причастна ко всему, а они тут все повязаны, это не значит, что и адвокат Ким тоже что-то натворил.       — Давай подумаем об этом завтра? Я слишком устал, честно.       — Ладно, спокойной ночи, не расстраивайся…       Вжав кнопку отбоя, Чон замер. Ему хотелось позорно зареветь.       Вдруг, его взгляд за что-то зацепился, он повернул голову. Если бы он не сел, то никогда в жизни не заметил пачку сигарет прямо под подоконником больших окон. Он аккуратно достал её: бумага уже отволгла, как и сигареты в ней, но кроме них, внутри лежал и небольшой белый листок, сложенный в несколько раз.       Чонгук, словно воочию увидел бабулю, вспомнил, как часто они сидели на пороге их дачи, выкуривая сигареты втихую от родителей. Она затягивалась смачно, придерживая тонкие длинные сигары иссохшими пальцами. На них, не смотря на возраст, всегда был изящный алый маникюр. Бабуля не знала, что он бросил курить сразу после окончания школы, но все последующие разы, когда она приезжала, Чон почему-то не хотел ей об этом говорить. Было что-то в их молчаливых посиделках на пороге старой дачи сакральное, только их с бабулей секрет.       Она надеялась, что он вспомнит? Надеялась, что он сядет покурить на пороге и заметит эту пачку!       — Бабуля…       Со стороны леса раздался треск сломанной под чьей-то ногой ветки. Небольшая надежда, вспыхнувшая в груди, почти сразу сменилась испугом. В абсолютной черноте, где едва просматривались стволы деревьев, стояла огромная фигура. Понять, что существо собой представляло, было невозможно. Сначала Чону привиделся олень из-за огромных ветвистых рогов, но её белоснежный, почти светящийся в темноте цвет, не напоминал шкуру животного. Это была кость, а точнее громадный череп. Он словно порхал в воздухе, и только по колыханию одежды Чонгук догадался, что всё тело существа было закутано в мех и легкую ткань, напоминающую шифон.       Оно молчало, пялясь на незнакомца.       Чонгук не верил, да и не мог поверить в какую-то сверхъестественную природу явлений. Он определенно считал существо человеком в костюме и маске, но какой-то природный страх всё равно сковал внутренности. Его пистолет был на самом дне дорожной сумки, и ему было бы сложно одолеть подобного гиганта голыми руками. Медленно встав на ноги, Чон не отрывал взгляд от лесного чудища, как и оно от него. Череп не шевелился, казалось, человек под ним даже не дышал. В сенях стоял топор, Чонгук отчетливо это помнил. Нашарив ручку двери, он повернул её, и, быстро шагнув внутрь, схватил оружие. Тут же, Чон развернулся и выскочил на порог, судорожно ища фигуру взглядом, но её уже не было. Оно словно испарилось, и жутким было то, что ушло мгновенно и абсолютно беззвучно. Лес был наполнен валежником, это Чонгук отметил еще в первый день, и убежать через густые дебри тихо было невозможно.        — Что за дичь, сука… — сердце стучало, как безумное.       Чонгук тут же вернулся в дом, хорошо заперев все замки. В его голове не укладывалось увиденное, казалось, что он попал в какой-то низкобюджетный хоррор. Неужели, кто-то следит за ним? Может, он подошёл ближе, чтобы рассмотреть его находку?       Оглядев пространство вокруг дома через окна, Чон плотно занавесил шторки. И сел за стол, подкрутив настольную лампу на максимум. Бумага, судя по состоянию, пролежала недолго, но текст, написанный тонким светлым карандашом, все равно разобрать было трудно.       «Надеюсь, что ты не приедешь сюда и не найдёшь это письмо.       Хотя, кого я обманываю! Ты же не сможешь не разобраться во всём! Внучок, может эгоистично прозвучит, но я всегда любила тебя больше всех. В тебе нет скверны, которую носят все члены моей семьи веками.       Если ты, всё же, читаешь это письмо, то еще раз прошу: УЕЗЖАЙ! Наплюй на всё, что тебе кажется важным: честь, правду, справедливость. Это не стоит твоей жизни.       Но если, всё-таки, ты недостаточно умён, и решишь остаться, чтобы добиться правды, я хочу тебе помочь.       На востоке города, за Ледяными скалами, есть пляж в форме полумесяца, он окаймляет бухту, и сразу за ним в скале старинное капище. Никто из местных тебя туда не проведет, многие местные даже не знают о его существовании. Найди способ туда попасть, но не в воскресные дни. В этом храме ты найдёшь ответы на некоторые свои вопросы. Смотри на фрески.       Я не должна была писать это письмо, но я ведь знаю твой характер, знаю, что ты сюда приедешь. Я так сильно хочу тебе помочь…       Я очень люблю тебя, внучок… Очень люблю Дженни, твоего отца и маму. Твои родители показали мне, что бороться против всей этой проклятой грязи возможно. Может, и ценой собственной жизни, конечно.       Удачи! Я верю в тебя!»       В самом низу листа коряво было дописано еще пара предложений:       «Верь Тэхену. Чтобы тебе не казалось, как бы он себя не вёл и какие бы маски не цеплял. Ты изменил его больше, чем можешь представить».       Сердце колотилось, как сумасшедшее. Слёзы катились по щекам градом. Всё напряжение, скопившееся за неделю, излилось из глаз солёной водой. Он снова почувствовал себя ребенком под защитой своей резкой и бойкой родственницы. Горечь от её ухода, притупившаяся за несколько дней, снова дала о себе знать глухой болью под рёбрами.       Он не смог её даже обнять напоследок. А ведь у него было так мало родных.       Положив трубку, Ёндже глубоко вздохнул. Он чувствовал тяжесть на сердце. Перед ним было разложено огромное количество фотографий, пролежавших в архиве больницы ни один десяток лет. Но они не были важны, только одна занимала на столе центральное место.       Три молодые женщины улыбались в объектив старинного черно-белого полароида. Мать Еши угадывалась с трудом: невысокая и пухленькая, с густыми белоснежными локонами женщина в годах. Рядом с ней, приобняв за плечи, возвышалась другая красавица, не постаревшая за тридцать лет ни на йоту — мать адвоката Кима. Её халат отличался от формы коллег, был пошит, наверное, на заказ. А на стуле перед ними сидела Чон Ха На — бабушка Чонгука.       «На долгую память: старшая медсестра Аюр Бата, акушер-гинеколог Чон Хана, главный врач Ким Лана».       Утро выдалось ужасающим. Половину ночи Чонгук не мог уснуть, раздираемый мыслями и сомнениями. Хоть с приходом солнца и не стало легче, день всё равно нёс возможность что-то сделать, чтобы исправить своё положение и вырулить на светлую сторону.       Ёндже приехал за ним без опоздания. Сегодня их ждало множество дел.       — Начнём с приятного, с Ульсена.       Чонгук не верил собственным глазам. Место, куда его привёз Ёндже, было сказочно красивым, он и не думал, что подобные виды были возможны в этом сумрачном городе. Высокие скалы отгораживали широкую поляну от остального леса и города. Ферма раскидывалась по побережью почти идеальным кругом, в середине которого располагалось темно-красное ранчо, блестящее глянцевыми деревянными панелями. Постройки, амбары и конюшня складно располагались вокруг дома, создавая для лошадей уютную безветренную площадку под навесом. Даже в дождь животным было необязательно находиться в стойлах.       Но сегодня погода стояла на удивление безветренная и сухая. После мокрого снега накануне, ночь полностью выморозила влагу, дышалось легко. Изящные разноцветные животные неспешно бродили по желтому полю, с которого уже успел сойти снег, игрались между собой или же выискивали в прошлогодней траве что-то заметное только им.       — Им не холодно? — Чонгук поежился от прохладного ветра.       — Они хорошо обрастают к зиме шерстью, да и к тому же, на улице не ниже минус пяти. Для них это не температура, — Ёндже пристально рассматривал животных, и вдруг расплылся в улыбке. — Мара! Мара, девочка!       Гнедая лошадка навострила уши, услышав, видимо, своё имя, а затем, пофыркивая, подбежала на зов. Она остановилась в метре от мужчины и внимательно на него уставилась, выгнув шею и подёргивая роскошным почти огненным хвостом.       Ёндже гоготнул и достал из кармана небольшую морковку.       — Она не даёт мне гладить себя без угощения. Такая засранка!       — Твоя? — Чонгук с опаской попятился, его пугали большие животные, но в городе больше собаки никого и не водится, а здесь такая махина.       — Мамина… я удивился, когда она вспомнила меня через целых четыре года.       — Ты умеешь кататься на них?       — Умею, но с тех пор как вернулся, ни разу не садился в седло, — Ёндже обернулся, на его лице сияли восторг и радость. — Ты чего?       Чонгук отошёл уже на несколько шагов.       — Я их побаиваюсь. Мне кажется, ни одно животное нельзя считать предсказуемым.       — Да ладно, — Пак засмеялся и, схватив друга за руку, потянул её к коричневой морде.       Чон стал испуганно хватать воздух ртом.       — Давай!       Зажмурившись, мужчина окаменел, но через пару минут почувствовал, как к фалангам пальцев прикоснулось что-то теплое и мягкое.       — Разожми кулак, трусишка! Разожми, она не кусается.       Приоткрыв глаз, Чон едва не лишился чувств. Лошадь вопросительно на него смотрела. Если не обращать внимания на огромные габариты тела, морда животного была удивительно милой, словно плюшевой. Сердце, ранее зашедшееся в аритмии, потихоньку тормозило. Морозный воздух наполнял лёгкие, а животный запах лошади почему-то успокаивал.       Мягко и нерешительно ладонь раскрылась и легла на густую, но короткую шерсть. Нерешительно, она, будто по своей воле, двинулась вниз, а затем вверх. Приятно, но, вдруг, животное взбрыкнуло и замотало головой.       — Ты съела три морковки! Не наглей!       Мара окинула взглядом бывшего хозяина и, развернувшись к нему крупом, загарцевала прочь.       — Засранка, — повторился Ёндже, нежно проводив взглядом животное. — Пойдем, если мистер Бан на месте, попрошу прокатить тебя.       — Мистер Бан?       — Я не сказал тебе? Семья Бан владеет этой конюшней. Ульсен — вольнонаемный работник, здесь он и познакомился с Ли Ян, так он сказал на допросе.       — И они не уволили его, зная о романе?       — Родители не знали, пока она не погибла.       — Это они сказали на допросе?       — Да.       — И не выгнали Ульсена с работы?       Ёндже многозначительно поднял брови.       — Значит…       — Они знают, что это был не он?       — Пойдем, Чонгук, может, нам повезет, и мы увидим господина Бана.       Земля под ногами была ровной, совсем не колдобинами, как этого ожидал Чон. Ровная и пружинистая из-за лежалой травы. Пройдя двор насквозь, они оказались под самой скалой, угрожающе нависшей над песчаной левадой. В загоне была лишь одна лошадь, запряженная дорогой упряжью. Всадник тренировал её различным аллюрам на коротких дистанциях. Ровная спина в черной тугой форме, длинные ноги в высоких кожаных сапогах, бархатная жокейка на голове. Фигура словно порхала над стройной серебристой кобылой, а та, будто и не чувствуя веса всадника, легко гарцевала, повинуясь командам.       У калитки возвышалась другая фигура, широкая и массивная. Мужчина казался старше, чем помнил его Чонгук. Кожа была ужасно смуглой, а волосы пушились в разные стороны кудряшками. Огромная куртка и просторный джинсовый комбинезон казались старыми и грязными. На широком, скорее даже некрасивом лице отчетливо читалась усталость. Он пристально следил за всадником, иногда нежно похлопывающим по серебристым бокам черной кожаной нагайкой.       — Как она? — голос Ульсена был хриплым и глухим.       — Кажется, здорова. Быстро пришла в норму, я думал всё серьезнее.       От бархатного спокойного голоса, у Чонгука будто подкосились ноги. Всадник снова сделал круг и, повернувшись лицом к гостям, взглянул на них.       — Офицер Пак, — Ульсен шагнул навстречу гостям. — Я ждал Вас к вечеру.       — Привет, мы надеялись застать тут и мистера Бана. Я позвонил в его офис, и мне сказали, что он планировал быть здесь утром.       — Пока не заезжал.       — Хорошо, мы можем с Вами поговорить, Ульсен?       — Да, — он покачал головой, будто теряясь в собственных мыслях. — Мистер Ким, я отвлекусь?       Тэхен кивнул, и, бросив на Чонгука нечитаемый взгляд, пришпорил лошадь.       — Расскажите о Ли Ян, как давно вы познакомились, как долго встречались, что она рассказывала о себе, о семье?       Ульсен глубоко вздохнул, его лицо будто в миг осунулось.       — Я знал её с детства, ей было десять, когда судьба меня занесла в этот проклятый город. Нелюбимый ребенок, почему-то, всегда убегающий к лошадям, девочка практически жила в стойлах. Светлая такая, очень добрая. Кто мог поднять на неё руку, скажите?       Чонгук слушал мужчину в пол уха, наблюдая за Тэхеном. Тот, кажется, будто перестал замечать гостей. Он управлял лошадью виртуозно, словно был её частью. Красивое животное, оно отличалось от тех, что блудили на поляне. И Тэхен… очень красивый, лёгкий и такой воздушный, он притягивал взгляд.       Все тяжелые эмоции, в которых Чонгук тонул накануне, словно отошли на задний план. Он вдруг улыбнулся, удивившись самому себе. В душе плескалась искренняя радость от одного вида Тэхена. И это несмотря на всё, что открылось ему накануне.       — Она уехала учиться в областной центр, редко бывала дома, а потом вдруг бросила учёбу и вернулась домой. Говорила, что акушерство не её. Но и тут её не приняли, выкинули из дома. Она так любила лошадей, что всё равно постоянно пробиралась в конюшню. Мы стали ближе, и вот так потихоньку влюбились. Я спрашивал, почему родные её так не любят, но она не знала. Говорила, что любимчик родителей — это её брат. А ещё просила никому не говорить о нас, считала, что так будет еще хуже.       — А вы что-то планировали? Невозможно же скрывать свои отношения вечно? Может, с этим связано её убийство?       — Нет, не думаю. Мы никогда и ничего не планировали, она не хотела. На все мои предложения уехать — не отвечала. А перед смертью и вовсе бросила меня. Я не знал, что она была беременна, — взгляд черных глаз опустел.       — Странно это, абстрагироваться от проблемы, а не решать её, — Ёндже нахмурился.       «Абстрагироваться от проблемы» — как знакомо. Чонгук вновь взглянул на Тэхена. Тот кинул на него ответный взгляд, и оба, словно ошпаренные, тут же отвернулись.       Кобыла, чьи вожжи Тэхен чересчур сильно натянул, недовольно заржала. Ульсен, будто проснувшись, вздрогнул и рукавом быстро вытер слезы.       — Она умерла, теперь это неважно.       — Соболезнуем Вам, — Чонгук похлопал мужчину по плечу. — Вы переехали в этот город пятнадцать лет назад?       — Да, где-то так.       — Почему Вы назвали его проклятым?       Ульсен вздохнул. Тэхен подъехал ближе и спрыгнул с широкой лошадиной спины. Он сделал это так изящно и легко, что даже звука удара ботинок об землю было почти не слышно.       — Я закончил, отведу её в стойло, распрягу сам, не отвлекайся.       — Спасибо, Тэхен.       Адвокат Ким, проходя мимо, даже не взглянул на Чонгука, а вот тот замер, безвольно рассматривая чужую спину.       — Я судим, по глупости залетел в колонию для несовершеннолетних, а потом никуда не смог устроиться на работу. В моем родном поселке все хорошо меня знали. Вот и поехал, куда глаза глядят, осел тут, но счастья так и не нажил.       — Я отойду? Хорошо? — Чонгук быстрым шагом направился к конюшне.       Заведя лошадь в помещение, Тэхен уже снимал с неё седло.       — Тэ?       Мужчина вздрогнул, но даже не обернулся.       — Что?       — Мы можем поговорить? Встретимся, может, сегодня вечером?       — Я занят.       Слова были брошены резко, словно пощёчина. Сердцу на миг стало прогоркло. Тэхен нагнулся, потянувшись за жесткой щёткой, его тёмная спортивная куртка съехала с шеи. Из-за ворота, прямо под связанными в пучок волосами, тянулась алая полоса. Будто от удара чем-то тонким.       Вопреки здравому смыслу, Чонгуку вспомнился детдом: там его часто пороли тонким прутом, следы от которого не сходили месяцами. По рукам побежали мурашки.       — Что это? — Чон неосознанно протянул руку, пальцами коснувшись кожи совсем рядом с повреждением.       Ким почти подскочил, резко развернувшись. Лошадь, будто почувствовав эмоции хозяина, громко заржала.       — Больно?       — Чонгук… — прошипел он, в красивых глазах заблестели слёзы.       Вдруг, позади, раздался приближающийся рёв машины.       — Чонгук, — Тэхен опустил глаза и поправил воротник. — Я не советую тебе общаться с господином Баном. Ничего у него не спрашивайте, особенно по поводу Лиян.       — Но…       Тэхен поднял тяжёлый взгляд:       — Решать тебе, — он бросил щётку и быстро ушёл в раздевалку.       Чонгук едва успел перехватить друга, который уже направлялся к припаркованному огромному джипу.       — Не надо! — схватив мужчину за рукав, Чон потянул его к машине.       — Почему? Мы же сюда за этим и приехали!       — Просто поверь мне!       Вышедший из иномарки высокий мужчина не обратил на них ни малейшего внимания. В сопровождении своего водителя он зашагал ко входу в основное здание комплекса.       В голове Чонгука всплыло предупреждение бабушки, он должен был верить ей, а значит и Тэхену.       — Что за бред? — Ёндже действительно молчал пока они шли мимо господина Бана, но усевшись за руль, насупился. — Мы могли бы просто поговорить, не обязательно его допрашивать.       — Интуиция? — Чонгук расстроено вперил взгляд в раздолбанную дорогу.       — Реально? — Ёндже был удивлен, действительно удивлен действиям следователя впервые за время их знакомства.       — Мы не к тебе на работу?       — Нужно забрать Чимина с тренировки, он написал, что должен сказать что-то важное.       — Когда он уезжает?       — Завтра.       Дворец спорта в пасмурном антураже смотрелся совсем безрадостно: белые стены из-за сырости и тающего снега казались грязными, и его не спасали даже веселые ручейки детей.       Парковка была уже почти пустой, самый разгар рабочего дня, все родители, отдав свои чада на обучение, рассосались по делам.       Ёндже вытащил телефон.       — Погоди, вон он!       Чимин, понурив голову, мялся у большой белой машины рядом с каким-то мужчиной.       — Это Намджун? — Чон прищурился.       Врач быстро говорил, словно пытаясь что-то доказать пареньку, но тот, едва заметно мотал головой. Ким замолчал, разглядывая своего подопечного пациента, а потом вздохнул и положил ладони на худые плечи, сжав их. Чимин удивленно вскинул голову, его огромные глаза засверкали.       Намджун снова заговорил, но уже гораздо спокойнее, и, вдруг, улыбнулся. Пацан почти сразу закивал, а пухлые губы растянулись в облегченной улыбке. По губам было понятно, что он пару раз повторил: «спасибо» и «извини». Вдруг, он что-то спросил и, дождавшись скорого ответа, обнял врача. Хрупкий паренёк почти утонул в огромной фигуре мужчины, зажмурившись, словно котёнок, а следом тут же отскочил, улыбаясь.       — Он так на него смотрит, — в голосе Ёндже звучала грусть. — Почему подростковая влюбленность такая сильная и бессмысленная?       — Ага…       — У тебя тоже?       — Что?       — Тэхен — твоя первая любовь?       Чонгук едва не подавился воздухом:       — С чего ты…?       — Ты так смотришь на него каждый раз, когда вы видитесь, — Ёнже нарочительно выделил слово «так».       — Как «так»?       — Как замёрзший человек на любимый старый свитер.       — Чего? — Чонгук рассмеялся от волнения.       — Ну, знаешь, когда заходишь с холодрыжника домой, стаскиваешь форму и видишь на грядушке дивана любимый свитер. Растянутый, старый, но до опупения тёплый и пахнущий домом. Ты надеваешь его, и сразу становится так уютно, по родному.       Чимин еще раз попрощавшись с мужчиной в припрыжку добежал до машины брата. Вместе с ним в салон полилась промозглая сырость, и Чонгук действительно вспомнил свою любимую домашнюю худи. Он не взял её в дорогу, и успел пожалеть об этом ещё в поезде.       — Привет!       — Ну и зачем я так срочно тебе понадобился? — Ёндже завел автомобиль.       — Я не еду в лагерь.       — Чего?!       — Я поговорил с Намджуном, сказал, что не могу сейчас поехать.       — Почему ты не можешь поехать?       — Потому что боюсь за тебя, не хочу уезжать в тот момент, когда ты расследуешь убийство.       — И чем ты мне тут поможешь? — голос мужчины был строгим, но с водительского сидения Чонгук видел тёплую улыбку старшего брата.       — Не знаю, но я очень боюсь, что с тобой что-то случится, а я буду за тысячу километров…       В машине установилась тишина.       На мгновение, растрогавшись со слов подростка, Чон отвлёкся от недавних слов друга про их с Тэхеном отношения. Мнение Ёндже выбило его из колеи. Он всё еще не мог остановиться и обдумать свои личные переживания, их отношения, будущее, исходя из перспектив на которое, он обыкновенно принимал решения. В юности его никто не учил самокопанию: детский дом окружает детей холодом и одиночеством, но никак не привычке самосовершенствования. Прежде чем семья Чон забрала его оттуда, он уже успел научиться продумывать каждое свое действие с позиции безопасности, а не эмпатии или чувств.       Долгие годы занятий с психологом, коррекция агрессивности практически отшлифовали в нём любые асоциальные черты, но так и не научили системности в отношениях с самим собой.       Если подумать, он действительно так и смотрел на Тэхена — как на свой любимый свитер. Они не виделись шесть лет, расстались не при самых лучших обстоятельствах. Но то какую радость мужчина испытал, увидев друга тогда на пороге его особняка, было сложно оправдать, особенно перед собой.       В голове снова всплыло сообщение от Камилы — его девушки, он ведь отписался на её письмо парой невразумительных слов, ничего не почувствовав при этом. Справедливо было бы позвонить ей и объясниться, но он не хотел. Ему просто не хватило бы душевных сил еще и на это. Не сейчас.       — Чонгук?! — Ёндже повысил голос, кажется, он окликал его не первый раз.       — А?       — Ты оглох?       — Ты что-то говорил?       — Мы едем к матери Дева Похо, того…       — … погибшего мальчика, я помню. Она согласилась поговорить?       — Согласилась, и более того, она сохранила тот велосипед.       — Прекрасно, — Чонгук кивнул, чувствуя, как против воли в груди разливается надежда. — Кстати, хотел кое о чем спросить. На побережье за пляжем-полумесяцем должен быть какой-то храм, вы в курсе, что это за место?       — Храм? — Ёндже нахмурился. — Что-то такое было. Сарай, куда ходят, время от времени, местные язычники. Никогда там, честно говоря, не был. Они тихие, никакого сатанизма или жертвоприношений… — Ёндже запнулся, его глаза округлились. — Жертвоприношения…. А может…       — Откуда ты знаешь про капище? — Чимин придвинулся ближе, забросив телефон, в который успел залипнуть за минуту без внимания.       — Тэхен водил меня на пляж.       — Тэхен показал тебе храм?! Не ври, он не мог.       Ёндже удивлённо обернулся на брата:       — Откуда такая категоричность?       — Они никому не рассказывают об этом месте, — Чимин нахмурился.       — А ты откуда об этом знаешь, мелкий?       — Намджун тоже туда ходит.       Следователи переглянулись.       — То есть ты знаешь дорогу туда? — Чонук удивлённо смотрел на парня.       — Не просто дорогу, я знаю, как пробраться внутрь незаметно! — парнишка хитро улыбнулся.       Гоготнув про себя, Чон еще раз поразился его детской милоте. Не смотря на не самую легкую жизнь и характер, он всё ещё хранил остатки той подростковой бравады, от которой он сам ушёл уже лет пять как.       — Я всыплю тебе, как только мы доберемся до дома! — Ёндже, и правда, разозлился.       Вот она, недальновидность молодых людей!       — Успокойся, чел, он же молодой парень, все мы в такие годы страдали фигнёй.       И залезть в какой-то языческий мрачный храм — да я бы душу продал лет десять назад за такую возможность.       — Вопрос не в том, что он залез туда, а в том, как именно узнал о нём?       Молчание. Парень нахохлился, уставившись в окно.       — Чимин, ты же понимаешь, что слежка и залезание в окна — это уже ненормально.       — Это было давно, я уже сто раз успел понять, что совершал дибильные поступки.       — За год так успел поумнеть?       — Скорее охладеть.       Чонгук почувствовал себя неуютно, невольно присутствуя на семейных разборках.       — Я больше не буду никуда лезть, Ён, правда! — Чимин воровато похлопал брата по плечу и снова забился в угол заднего сидения.       — Да уж!       Они незаметно доехали до двухэтажного многоквартирного дома. Чонгук был искренне удивлен их наличию в таком захолустье. Однако, войдя вовнутрь, успокоился. Всё выглядело обшарпано, и скорее напоминало общежитие, чем нормальный жилой дом. После первого же звонка дверь им открыла женщина. По внешнему виду незнакомки было невозможно определить, сколько ей лет: кожа чистая и светлая, голубые глаза ясные, а блёкло-рыжие волосы совсем не тронуты сединой. Однако, одежда и фигура напоминали образ сгорбленной старушки. Даже голова была покрыта серой косынкой.       — О, вы Пак Ёндже?       — Да, я звонил Вам.       — Проходите. Я так изумилась Вашему звонку, ведь прошло почти семь лет.       — Мы не хотим обнадёживать, но одно из рассматриваемых сейчас дел натолкнуло нас на дело о гибели Вашего сына.       — Да, я не на что не претендую. Дева уже не вернуть, поэтому я вообще мало на что в этой жизни надеюсь.       — Еще раз простите.       — Удивительно, что я вообще сохранила тот велосипед. Какой-то мазохистский поступок, да? — женщина нервно рассмеялась.       — Наш мозг по-разному справляется со стрессом, в этом нет ничего странного.       Комната, куда их пригласила хозяйка, была маленькой, бедно обставленной, но чистой. Выцветшие от времени блёкло-жёлтые шторки, плетенная тюль, ковры на стенах, салфетки на стоящих ребром подушках. Чонгук только в кино двадцатилетней давности видел подобный антураж.       Женщина вытащила на середину комнаты свёрток — старая штора, завязанная в нескольких местах. Поставив его на ковер, она не стала развязывать узлы, просто отошла в сторону и присела на деревянный стул.       Ёндже сразу занялся делом, поняв хозяйку без слов. Искорёженный и проржавевший велосипед очень скоро показался из-под слоёв ткани. Мужчины стали тщательно его осматривать, подмечая каждую деталь и фиксируя все на камеру.       — У Вас было предположение, что же там произошло? Или вы поддерживаете официальную версию? — Чон старался подбирать слова.       Помолчав немного, женщина всё же заговорила. По интонации было понятно: она не ожидала какой-то адекватной реакции от сотрудников правоохранительных органов.       — Я не верю в несчастный случай, но имеет ли смысл выдвигать какую-то версию, ведь никто и никогда даже не пытался меня выслушать?       — И всё же, в те времена мы этим делом не занимались, и не в курсе нюансов дела.       — Мой сын никогда не ходил в те места, как и его друзья. Там было слишком опасно. Не понимаю, что они делали там. Он был послушным, — взгляд голубых глаз опустел, — милым и ласковым ребенком.       — Что это за место?       — Скалы у пляжа-полумесяца. Есть там одно место, давно облюбованное самоубийцами. Все родители и дети знают о том, что ходить туда строго запрещено.       — Не думаете, что дети просто соблазнились запретом?       — Они молчали, друзья Дева просто молчали и ничего не рассказывали мне. Только испуганно шугались, каждый раз, когда я пыталась с ними поговорить. Да, они дети, но ведь совсем немаленькие. В чем же была проблема со мной поговорить?       — Может, что-то еще? — Чонгук чувствовал, что женщина что-то недоговаривает.       Мать умершего мальчика говорила спутано, глупо и неправдоподобно пытаясь объясниться с ними. Немного помолчав, она покачала головой, а затем, встав, отошла к окну.       — Как думаешь, отчего могут быть такие повреждения? — Ёндже прошептал это практически незаметно для хозяйки комнаты. — У меня нет другого объяснения, кроме как от колёс машины.       — Да, похоже, но почему тогда у ребенка сломана только шея?       — Не знаю…       — Смотри, тут что-то есть, — Чон, ощупывая шину, почувствовал пальцем нечто инородное.       Перевернув велосипед, они стали осматривать колёса. В шине был совсем небольшой прорез. Его не было заметно, если не сжимать шину пальцами вдоль.       — Там что-то внутри, — Ёндже вытащил из кармана маленький нож и сделал разрез на резине глубже.       Аккуратно, боясь, что инородная вещь провалится дальше, они вытащили наружу небольшой железный осколок.       — Что это? — протерев его от грязи, мужчины стали рассматривать находку.       — Это… словно кусок наконечника, — Ёндже пальцами обвел очертания недостающей части.       — Наконечник стрелы?       — Очень похоже. Чимин увлекался в детстве стрельбой. Тут стрелять умеют почти все, лес всё-таки. Его учила охотиться мама, а я просто вертелся рядом. До ужаса боялся взять оружие в руки.       — А пистолет не боишься?       — Раньше боялся.       — Там в машине, что это за мальчик? — женщина обернулась на них, полностью проигнорировав шепотки.       — Мой брат — Чимин.       — Я помню его, он был помладше моего Дева года на три. Очень талантливый и красивый мальчонка. Грустная судьба у всех нас: он лишился родителей, а я ребенка…       Она снова словно впала в транс.       — Кажется, стрелы были дорогие, руку на отсечение даю, что это серебро, — Ёндже аккуратно упаковал осколок в пакетик и убрал в нагрудный карман.       — Госпожа Похо, мы закончили. Прошу Вас, не выбрасывайте эти обломки. Возможно, они могут пригодиться. Хорошо?       Провожая гостей, женщина, кажется, даже была расстроена. Ёндже уже вышел на лестницу, когда та, вдруг, за руку остановила Чонгука.       — Мой сын… отец моего сына — это адвокат Ким. Я была глупая и молодая, а он — очень красив. Я долго скрывала свою беременность, а затем и то, кто отец ребенка. Но потом… оказалось… — из глаз женщины полились слёзы. — Оказалось, у Дева гемофилия, которой болели многие из старейших родов этого места. Сложно было скрыть такое от Кима, когда главный врач единственной в городе больницы его жена. Кто-то из них убил Дева, он или она… Они все — монстры… — голубые глаза выпучились, женщина стала похожа на безумную.       — Адвокат Ким? Он же так молод, — Чон уже ничего не понимал.       — Не Тэхен! Его отец был адвокатом вплоть до прошлого года. Тэхен всего лишь помогал ему.       В этот момент до Чонгука дошло — Базед говорил не о Тэхене, он говорил о его отце. Что-то сродни облегчению опустилось внутри.       — Мы постараемся все выяснить, хорошо?       — Главное, не погибните сами. Если вдруг Вам явится Ледяной Бог, бегите! Бегите из этого города!       Дверь захлопнулась.       — Гук? Ты чего? — Ёндже вернулся, вопросительно приподняв брови.       — Ничего. Пойдем.