И розы цвели, алым

Было больно и холодно. Томиэ пролетела несколько метров над землей и пробила облицовку заброшенного сарая. В груди что-то мерзко хрустнуло, но боль уже почти не чувствовалась, нервные окончания онемели, да и крови было пущено слишком много. Такое происходило всегда, когда Ямадзаки переставала контролировать способность. Чудовище вырвалось из груди, как только вражеский эспер, управляющий ветром, пустил вихрь по полю. Ночь была на удивление тихая и безоблачная. Задание, на которое был отправлен отряд наступления во главе с Накахарой, чёрные ящерицы и Ямадзаки как поддержка (как-будто она была нужна, когда в игру вступал повелитель гравитации), заключалось в том, что бы убрать объявившуюся группировку якудза, которая уже как 2 месяца портила портовой мафии все планы, срывая поставку оружия, из-за чего Мори-сан ходил мрачнее тучи. Хотя Томиэ до момента операции это вообще не трогало. Впрочем, место в котором они обосновались было довольно тихое. Вдали от города у лесополосы, что значительно облегчало зачистку. Ветер обдувал макушки деревьев, заставляя их тихо покачиваться. И на душе было почти умиротворение… сейчас не волновали ни операция, которая продолжалась, ибо Томиэ убрала только вражескую ударную силу, а с остатками и главой нужно было разобраться ящерицам под руководством Хироцу-сана, ни внутренние терзания, что выворачивали на изнанку вырывая рёбра и заставляли выпустить ее тёмную сущность уже как на протяжении нескольких месяцев. Ямадзаки злилась, и злилась очень сильно. Душевная боль тогда отступила на задний план, оставляя лишь чистую ярость. Которая вырвалась, стоило ей только сделать надрез на руке дорогущим заказным кинжалом. Она не помнила как бросилась в атаку, как количество порезов из-за пуль увеличилось, как из крови образовалось оружие, как зеленые глаза затянулись алой плёнкой, а на голове загорелись фантомные рога. Она отпустила своё сознание, когда чудовище улыбнулось ей из глубины, обнажая острые клыки и чувствуя скорую свободу. Оно что-то тихо шептало, что стоит только открыть ему дорогу и оно все заберёт, что больше не останется ни злости ни обиды, стоит только выпустить, и действительно, после его выхода у неё не оставалось ничего. Ни чувств, ни желаний. Сплошные разрушения да смерти. Оно позволяло проявить все накопившиеся эмоции, которые Ямадзаки держала в себе стальными тисками. Она не помнила, опускалась во мрак в моменты его проявления. Наверное эту ее «вторую» фазу способности можно было сравнить с Арахабаки. Разница была в том, что до Томиэ можно было дозваться. Хотя и уйти оно могло само, как только насыщалось разрушениями и пущенной кровью. Тогда Ямадзаки валялась балластом на земле и измотанное, раздавленное тело было не в силах даже регенерировать. Крови потеряно слишком много, с учётом что она и являлась ее основным оружием. Физическое истощение било по сознанию, заставляя глаза медленно закрываться. Звуки непрекращающейся пальбы раздражали слух и хотелось спрятаться. Исход операции был известен с самого начала, с таким составом. Где-то вдали громыхнул взрыв… Говорят, что после злости приходит обида, а после обиды грусть. Наверное с Томие это так не работало, сейчас она уже не чувствовала. Демон сожрал все эмоции. В тот день, чёрная машина иностранной иномарки взорвалась на парковке у штаба мафии. Она помнит, как сработала пожарная сигнализация. Помнит, как Чуя разъярённой бурей подлетел к месту взрыва. Помнит, сколько проклятий и нецензурщины летело в сторону Дазая, ведь сомнений и быть не могло в этом прощальном поцелуе. Сама Ямадзаки каменным изваянием стояла рядом, смотря на то, как красиво языки пламени кружились в гребанном танце. И где-то в глубине души сейчас хотелось оказаться на месте машины. Томи кажется тогда вернулась в офис. Покончив с бумажной волокитой, села на байк, разгоняясь до непозволительной в черте города скорости и нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, благо что штрафов ей никто не предъявит, мчалась в свою мнимую крепость. Тогда было больно. Очень больно. Помнит, как придя домой осела на пороге и выла раненым зверем, отпуская вечный контроль над эмоциями. Помнит, как в темноте квартиры, на подоконнике, в вазе завяли розы, не так уж и давно подаренные им, осыпаясь сухими лепестками на пол. Тогда внутри что-то с оглушительным терском лопнуло, но разбираться что попросту не было сил. Она к Дазаю привязалась, слишком крепко, что бы холоднокровно принять его уход. Слез больше не было с того момента… или почти не было. Ещё тогда, в спасительном мраке квартиры, где никто не мог видеть ее слабости, что-то больно жглось. Демон внутри рвал и метал, заставлял кровь кипеть и стекать с губ алыми нитями. Скалил окровавленные клыки и скребся когтями о стенки лёгких, так что дыхание перехватывало. Рычал и щурил пылающие алым глаза. Кричал, что всех за неё порвёт, нужно только дать ему волю. Сердце тогда сжималось, грозя выпрыгнуть. Но Томиэ не пускала, только сильнее комкала рубашку в области груди. С подбородка текла кровь, пачкая белоснежный материал. Она заваливала себя работой, хватаясь за любые поручения, лишь бы не-думать-не-помнить-не-знать. Кое тогда выловила ее в одном из коридоров, что Ямадзаки удивило, ведь отношения со старшей сестрой у неё не особо складывались с самого ее появления ребёнком в мафии. И о боги, захотелось провалиться под землю лишь бы не видеть этот сочувствующий взгляд. — Не убивай себя, Томи-тян. Слабая ухмылка. Конечно же анэ-сан все понимала, с ее жизненным опытом по другому просто не могло быть. Она понимала, как Ямадзаки больно, хотя сама хозяйка разрушительной способности кажется до конца этого не осознавала, запихивая все эмоции дальше в глотку. Анэ-сан понимала, что ее способность не переставала действовать ни на секунду, и будь бы здесь этот ублюдок Дазай, возможно, Томиэ бы не меняла рубашки, запачканные собственной кровью по 3 раза на дню. Хотя если бы он вообще не уходил, всей этой херни и подавно бы не происходило. Томие тогда откланялась и помчалась на какие-то дипломатические переговоры. У неё хорошо получалось держать лицо, сколько бы мерзких упырей не разговаривали с ней, как с портовой шлюхой, уверенные в том, что высокую должность она получила за «красивые глазки». Впрочем, ей всегда было на таких плевать. Улыбаемся и машем, что бы не сорвать поставки своим неожиданно проявившимся характером и не получить потом от Мори-сана. Набегалась она в тот день знатно, хотя вечером домой так и не добралась. Остановилась на мосту Бэй, засмотревшись на вечернюю Йокогаму. Слезла с мотоцикла, да так и застыла. Вдали слышались звуки города, который, казалось, не засыпал ни на секунду. Ветер приятно обдувал лицо и гнал по небу пушистые облака. Тогда хотелось слиться с этим потоком, забив на всё, как-нибудь сами разберутся. А потом это вечернее умиротворение нагло сбили. Так, что ком подкатил к горлу и воздух в лёгких закончился. Томие показалось, что если она повернёт голову, то кровь в венах окончательно застынет. Дазай стоял и смотрел на неё, прожигая дыру в области глаз. Она справилась с внутренним замешательством. Развернув корпус и небрежно отсалютовав рукой, медленно зашагала к байку, который сейчас казался единственным спасением. В затылок впились взглядом, она была уверенна что сейчас ей улыбались, такой мерзкой плутоватой ухмылкой. — Ай ай ай Ямадзаки-тян, я думал Мори научил тебя манерам. — Она обернулась, борясь с внутренним желанием врезать, что появлялось крайне редко, даже по отношению к этому придурку. Сжала руки в кулаки и злобно процедила: — Не имею привычки здороваться с человеком, который посчитал желание мертвого друга важнее чувств живого. — Ямадзаки знала про Оду, знала как он дорог Дазаю и знала, что случилось той ночью, когда Мори-сан наконец получил официальное разрешение на существование Портовой мафии как организации. Но никак не могла ожидать, что Дазай уйдёт, бросив ее. Как-будто бы не было тех звенящих обещаний в полупустой квартире, что он вытащит ее из этого кошмара, что позволит вершить свою судьбу самой, ведь у ребёнка, купленного когда-то мафией на аукционе, заведомо не может быть права выбора. Уже позже, этот факт был окончательно принят. В голову лезли предположения, что такого сказала пешка исполнителю перед своей смертью. И сейчас, смотря на то, как в карих глазах блеснул недобрый огонёк, а усмешка на чуть бледном лице стала плотояднее… она попала в яблочко. — Ты все равно будешь любить меня. — Нет, только ненавидеть. Заводя мотор, Томиэ уже не думала, не чувствовала, не смотрела. Только мельком метнула зеленые огни глаз на зеркало заднего вида. Дазай стоял все так же, все такой же красивый и, казалось, он ни капли не изменился, хотя скорее всего так и было. Этот человек никогда не менялся. На светлой или тёмной стороне, он всегда будет серым, не выписываясь ни в одно место. И Ямадзаки была уверенна, что он сам это прекрасно понимал, может поэтому и хотел умереть. Усталость как рукой сняло. «Грёзы Февра» бурлили в крови, поднимая температуру тела и меняя цвет глаз, заставляя увеличивать скорость и сжимать пальцы сильнее на руле. Томиэ злилась, злилась на саму себя за наглую ложь. Она никогда не сможет ненавидеть Дазая, сколько бы порезов он не оставил на и так израненном сердце. Они сидели с Чуей в каком-то тихом баре. Упиваться в хлам желания совершенно не было, а вот наслаждаться антуражем этого богом забытого места, хоть отбавляй. В помещении приятно горели лампы тёплого оттенка, которыми была подсвечена в основном барная стойка, за которой неспешно хлопотал с виду совсем молодой мальчишка. Кроме них больше не было посетителей, а цедившая маленькими глотками красное вино Томие сосем не чувствовала себя пьяной. Чуя же допивал третий бокал, и по мило появившемуся румянцу на щеках был в кондиции. Они собирались так не часто, но болтали душевно, жалуясь на большое количество работы и на идиотов с последних заданий из-за которых приходилось побегать. Все было почти идеально, если бы Ямадзаки мысленно не возвращалась к одному и тому же человеку, что никак не желал выходить из головы. Чуя впрочем тоже о нем думал, по сжимающемуся кулаку на хрупкой ножке бокала можно было понять что вспоминал он его исключительно с проклятиями. Но проявляя чудеса дружеской учтивости даже не думал о нем заговаривать. Рыжие, слегка вьющиеся пряди подскочили, когда их обладатель не сдержав порыв эмоций все же стукнул по столу кулаком. Рядом раздался тихий смешок. На что повелитель гравитации только забормотал какую-то около гневную тираду, да снял шляпу с головы. Голубые глаза уставились на Ямадзаки, и та подавилась воздухом. В этом полумраке они светились чистым, безоблачным небом, и казались такими живыми, что хотелось забрать себе. Томиэ не разрывала зрительный контакт и, черт знает сколько времени прошло, когда в черепной коробке что-то тихо щёлкнуло. Она даже на секунду испугалась пришедшей идеи, свалившейся как снег на голову. Они с Чуей никогда не целовались, сколько бы времени не проводили вместе вне работы. Ямадзаки всегда находила его привлекательным, но никогда не переступала образовавшуюся черту, да и незачем было. Но сейчас, в голове как-то все резко перевернулось. Хотя может это вино так опьяняющее повлияло. Она положила руку в область его коленей, слегка наклонилась и невидимым движением коснулась губами губ. Тут же отстранилась, ощутив напрягшееся тело. Небесные глаза отображали тотальное непонимание и лёгкое замешательство. Это определённо было лишнее. Мерзкий холодок прошёл в области позвоночника. Томие только что совершила ошибку, очень грубую ошибку, сама не особо этого осознавая. Что это было? Попытка отвлечься от навязчивых мыслей? Или простое желание накрыть чувства к одному человеку с помощью другого? Это было просто отвратительно. Смотря в эти удивлённые глаза, которые еле заметно сквозили осуждением, Томие возненавидела себя за одну гребанную секунду. Сердце чертыхнулось в груди. Ямадзаки его предала. Она отвела взор внутренне проклиная свою тупость. Стыд зажег щеки и контроль опять треснул по швам. Захотелось броситься на колени и молить прощения, потому что на самом деле Томиэ им дорожила, любила как брата и прекрасно знала, как Чуя относится к тем, кто пользуется другими. С уст слетело тихое «прости». Ямадзаки нервно подняла уголки губ в полуулыбке и заправила выбившуюся прядь за ухо. Оправдываться вином не хотелось, да и смысла абсолютно не было, Чуя не дурак. Она ждала чего угодно, что он встанет и уйдёт, что накричит или просто метнёт молнии своими глазами, которые сейчас были цвета штормового моря, но Чуя лишь придвинулся, притянул к себе Томиэ и обнял, аккуратно сомкнув руки в области лопаток и тихо поглаживая. Он все понял. Ямадзаки уловила еле слышное «все хорошо» и уткнулась носом в плечо. Напряжение, крутившееся на кончиках пальцев куда-то испарилось. По щекам потекли мокрые дорожки, женские руки обхватили его за поясницу. На душе кляксой растеклось облегчение. Сейчас она не чувствовала себя слабой, только полностью защищённой и спрятанной. Мягкая полуулыбка коснулась губ. Чуя ее понимал… и если бы Ямадзаки знала как ему хотелось размазать блядского Дазая по стенке, убив самым болезненным способом, даже не по причине подорванной машины, она бы расплакалась еще сильнее. Чуя ей дорожил.

***

Булыжники, поднятые гравитацией, просвистели над головой, похоронив под собой кучку якудза, так неудачно подвернувшихся парящему в небе исполнителю портовой мафии. Задание было почти с блеском завершено, но Чуя не спешил опускаться на землю, рассматривая под собой развороченные деревья. Справа, чудь дальше от основного поля битвы, виднелась пропаханная дорожка и пара сломленных пополам вековых растений. Он метнулся в ту сторону, попутно прикончил еще пару людей и опустился к завалам заброшенного сарая. Внутри, под небольшой кучкой обломков виднелось измученное тело. Накахара поднял весь этот мусор гравитацией, аккуратно взял Томие на руки и вышел на более-менее пустующее от завалов пространство. Тело в его руках было изломанно, когда-то белая рубашка теперь была насквозь пропитана алой кровью, ткань длинных сапог разорвана, болтаясь ненужным балластом в области ступней и открывая вид на «украшенные» множеством порезов ноги, из носа и со лба текла тонкими струйками металлическая жидкость, нижняя губа была прокушена двумя клыками, что еще не успели исчезнуть. Томиэ продолжала использовать способность, что бы остановить кровь, которая покидала изуродованное тело. Умничка. Когда Ямадзаки выпустила демона, стремительно разрывая плоть, что бы было больше крови для удобства атаки, Чуя испугался. Он всегда боялся, что не успеет. Боялся, что когда он ее позовёт, она не откликнется, поглощенная собственным безумием. Боялся, что если Томиэ позволит чудовищу командовать ее телом и разумом, найдёт ее в следующий раз уже мертвую. Чуя ей дорожит. Он не может позволить сойти ей с ума, не может позволить поддаться на уговоры этого монстра, что живет в ней вместе со способностью. Не может позволить другим причинять ей боль. Наверное, он просто к ней сильно привязался. Накахара аккуратно садиться на землю, устраивая голову Томие у себя на коленях. Смотрит в открывшиеся, теперь уже светло зеленые затуманенные глаза. Их обладательница вяло скользит взором по его лицу, полуусмешка расцветает на растерзанных губах. Кровь останавливается и Ямадзаки облегченно выдыхает, вглядываясь в голубые глаза, в которых сейчас плещется необъятная нежность и облегчение. Задание завершено. Чуя слышит по рации голос Хироцу-сана, который говорит об успешном устранении предводителя вражеских пиздюков, что так усердно мотал половине исполнителей и боссу нервы на протяжении этих двух месяцев. Слегка выдыхает. — Ямадзаки, ты дура. — смотрит как озабоченный дядя, который ругает своих племянников за какую-то мелкую провинность. Томиэ тихо смеётся широко улыбаясь. — Я знаю. — Пообещай мне, что больше не будешь его любить. — Обещаю. — Зеленые глаза медленно закрываются, погружая их обладательницу в спасительный сон. Чуя поднимается, бережно подхватывает девушку и несёт ее к приехавшим на его вызов подпольным врачам мафии. Где-то в глубине города, в тихом спальном районе, с первыми лучами утреннего солнца, пробивающимися между плотной сеткой зданий, на подоконнике в простенькой вазе расцветают алые розы.