***
— Ну ты посмотри на него, подумать только, этот гордец возомнил, что сможет увести тебя у меня! Черта с два! Только через мой труп! — не перестает брызжать слюной Кирштайн, несмотря даже на то, что Шадис великодушно все же отворил двери сарайчика спустя несколько прекрасных часов, которые кадеты, меж которыми и без того не самые стабильные отношения были, были вынуждены провести наедине друг с другом. Более того, они решили поговорить. Чтобы если вдруг кого убить собрался, то бежать точно было некуда. Лучшее времяпрепровождение, просто прекрасное. Ох, сколько же кровушки было выпито за этот длинный, тяжёлый разговор. Сколько сердец было разбито. Кажется, ни один из них до сих пор ни разу в жизни не был настолько честен, как во время беседы. Ну, по крайней мере, хочется надеяться, что все были честны. Иначе тут понадобиться снова Шадис, сарай и ключ. Но раз договорились говорить честно, смотря в глаза, то пришлось стерпеть несколько ушат с грязью, пролитых друг другу на голову. В целом, за время разговора, всплыло много всякого интересного. Например, Жан во всеуслышание объявил, что планы на Адэну имеет. Рыжая наконец сумела в вполне законных обстоятельствах и на Кирштайна, и на Йегера покричать. Микаса, кажется, вообще чуть с обиды не расплакалась, потому что, как она твердила, все это не справедливо, что именно она рядом с Эреном каждую секунду, а выбрал он все равно Адэну. По классике излюбленного жанра Жан с Эреном чуть не сцепились. А потом Микаса с обиды чуть на Адэну не набросилась. Рыжая сама так перебесилась, что была на грани того, чтобы не передушить всех вокруг и выбить ногой дверь из сарая, придушив потом и Шадиса за то, что оставил ее в такой дурной компании тухнуть. Но под конец, кажется, все более или менее успокоились. Решили, что это затхлый воздух сарая так пагубно на мозг повлиял, что у всех уровень агрессии в крови до недопустимого уровня поднялся. Сделали синхронно вдох и выход, помедетировали, а потом пришли к компромиссу, который по хорошему ещё с самого начала искать надо было, чтобы всех этих склок избежать. Жан забирает Адэну, а Эрен для начала остановит истерику Микасы, а дальше, как пойдет. Когда девчонки отвлеклись на акт применения, предполагающий соединение мизинцев, Жан не преминул возможностью шепнуть Эрена на ушко, что он крепко вмажет тому, если он ещё раз посмотрит на Адэну. • «Steal my girl» «Она стала моей богиней, когда нам было по шестнадцать. У нас одни и те же желания, Одни и те же мечты.» — Если он к тебе ещё раз подойдёт, то я…! — Жан не нашелся, что сказать, и просто грозно потряс в воздухе кулаком, покровительски приобнимая Адэну за плечо. «Каждый хочет украсть мою девушку, Каждый хочет увести её, завоевав её сердце, Пара тысяч парней со всего мира, Найдите себе кого-нибудь ещё, потому что она — моя!» — Знаю, знаю, — фыркнула рыжая, — переломаешь ему все косточки, — девушка ухмыльнулась, — ведь именно это ты сказал ему, когда мы с Микасой разговаривали. Черт, все же услышала. Неловко вышло. — Выходит, вы с Микасой словно подружки, — поспешил перевести тему Жан, смущённо почесывая затылок. Не хотелось ему, чтобы возлюбленная услышала, какими именно способами он ее добивался. — Что-то вроде, — Адэна пожала плечами. Если быть откровенным, сама не до конца поняла, почему же Аккерман так резко оборвала с ней все связи, — кажется, приревновала к Эрену, — эта версия казалась наиболее логичной, потому что приходилось додумывать самой, Микаса не раскололась. Лишь попросила прощения за долгое игнорирование и странное поведение и заявила, что хотела бы вернуть старую добрую крепкую дружбу. — И все опять к Эрену сводится, — понуро огласил Жан. «Меня не существует, если ее нет рядом, Солнце не сияет, Мир не вращается.» — Да отстань ты от него уже! — Адэна шутливо ударила Жана в грудь, — слушай, мне уже кажется, что тебе не я, а он нравится, так много ему внимания уделяешь, все разговоры только про него! — Адэна подозрительно прищурила глазки и осмотрела Кирштайна снизу вверх. — Ага, тайно вздыхаю по нему ночами, — ответил в том же духе Жан, ухмыльнувшись. — А вообще, Жан, мой тебе совет, думай-ка, пожалуйста, о экзаменах, а не обо мне или Эрене, — лицо Адэны приняло внезапно самое серьезное выражение, — у тебя есть все шансы пройти в десятку, говорю объективно, а потом уже и в полицию, — Адэна снова нарочито акцентировала внимание на вступлении в военную полицию, хотя прекрасно помнила все три сотни сердечных клятв о том, что Жан непременно последует за Адэной хоть на край света. Надежда засунуть Жана в безопасное место все ещё не совсем исчезла. — К черту десятку лучших! — объявил гордо Жан, подняв руки к небу, — теорию завтра с горе пополам осилю, а в физических зачётах, ты сама знаешь, я лучший, — Жан показушно поцеловал руку. — Ну ты хоть прилично — то сдай, меня не позорь, — хихикнула Адэна и удалилась в душ отмываться после прекрасной ночи в сарае. «Каждый хочет украсть мою девушку, Каждый хочет увести её, завоевав её сердце. Пара миллиардов парней со всего мира, Найдите себе кого-нибудь ещё, потому что она — моя!»***
Ночь перед выпускным — всегда самая волнительная не так ли? Особенно, если это выпускной из заведения, которое ты ненавидел от чистого сердца все то выстраданное время, что тебе приходилось грызть гранит науки, а после занятий теоретических этот же надкушенный гранит тащить на своей спине, потому что в кадетском корпусе практика ценится даже больше теории. Уже давно настал час отбоя, но в мужских казармах было все так же шумно. Почти никто не спал, да и не хотелось. Лишь тут и там дремало несколько человек, которым, наверняка, в этот самый момент, снилось, как Шадис громогласно провозглашает из имя среди лучших учеников 104 отбора. Мальчишки (хотя Шадис уверял, что уже завтра они смогут носить гордое звание «мужчины») сидели на кроватях, поджав ноги под себя, и бурно обсуждали, кто же по их мнению, удостоится завтра звания лучшего из лучших. Каждый, конечно, не преминул возможностью вставить свое гордое «я» и перечислить большущий список причин, почему же именно он достоин забрать себе первое место, но обязательно был прерван недовольным шипением на полуслове, одаренный осуждающим взглядом нескольких пар глаз. В мужской казарме легко плыло облачко нервного трепета. Плохо скрываемое возбуждение проявлялось у всех по-разному: кто постукивал ритмично по полу ногой, кто сгрыз ногти под ноль, то и дело раздавались тяжёлые вздохи. Кто трепетал потому, что не мог дождаться получить долгожданное место в десятке лидеров, кто просто хотел поскорее вырваться из «гнездышка» и отправиться в приключения по взрослой, такой радостной в их представлении жизни. Но больше всех трепетал всё-таки Жан. И не потому, что завтра решалось сбудется ли его мечта детства и выиграет ли он право вступить в военную полицию. Отнюдь, с недавних пор ему стало глубоко фиолетово на эти несчастные рейтинги. Кирштайн был уверен, что уже выиграл свое счастье, имея в виду, конечно же, Адэну. Дрожащими пальцами он сжимал клочок бумажки, исписанную его же рукой. Парень мимолётно пробежался взглядом по тексту, который собирал по крупицам уже несколько дней, чтобы все вышло достаточно красиво и поэтично. Жан задержался на долю секунды на аккуратно выведенные строки: «Люблю. Жан Кирштайн». А после парень стыдливо зажмурился, как бы вопрошая сам у себя: «что же я это творю?». Хотя прекрасно знал, что творит. Сегодня, либо уже никогда, решил парень. Сегодня ночью он наконец признается Адэне. Официально, как она и хотела. Жан запрыгивает в последнюю карету. Либо он осуществит свой тщательно продуманный план сегодня, либо потеряет Адэну навсегда. Кирштайн сунул сложенную записку в нагрудный карман жилетки темно-оливкого цвета. Следом украдкой сунул руку под свою подушку, озираясь по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не следит за ним и все заняты бурным выдвижением теорий о том, кто же завтра победит. Кирштайн выудил из-под подушки вторую бумажку: портрет Адэны, который он написал сам, в тот самый день, когда он и его рыжая подружка «спелись» во время тренировки на УПМ. В отличие от записки, Жан, от греха подальше, не поглядел на свое творение. Критичный взгляд художника обязательно найдет к чему придраться, особенно, если это твоих рук художество. Рисунок Жана стал соседом записочки в нагрудном кармане. Остались лишь цветы, которые покоились под кроватью Жана до поры до времени. Доставать из сейчас было слишком рискованно, мальчишки точно их заметят и налетят с лишними расспросами. Кирштайн со старческим вздохом присел на кровать, потупив взгляд в пол. Чудно́, давненько он так не нервничал. Он без страха выделывал финты на тросах, пару раз пререкался с Шадисом, единственным, между прочим, человеком, которого кадеты, как огня боялись, бегал по лесу, где водились огромные, в два человека ростом, лоси и боровы. Но не было ему и капельки так страшно, как сейчас. И боялся он даже не того, что путь к Адэне лежит через пару нарушенных правил кадетского корпуса, нет. Боялся он реакции Адэны. Он уже привык считать эту девушку «своей», но ведь если вдуматься, она ещё ни разу не говорила с ним прямо о своих чувствах. Что если, все, что было до этого, объятия, благодарности и невесомые поцелуи в щёчку, являлось не более, чем игрой. Чем дольше Жан сидел в тишине, тем быстрее плодились в его голове самые страшные и неприятные мысли. Кирштайн принял решение отвлечь себя бессмысленным разговором, лишь бы перестать накручивать себя. Поднялся с кровати, подошёл к остальным ребятам, прислонился правым боком к стене и принялся слушать, о чем толкуют его товарищи. А тема для разговора не переменилась, все то же, кто насколько силен, судит ли Шадис честно и берет ли мзду, кое-где страсти накалялись: казалось, ещё чуть-чуть и особо разгоряченные ребята друг на друга с кулаками полезут доказывать на практике, кто из сильнейший. Жан неловко вставлял тут и там немногословные замечания, избегал вступать в дебаты, отверчиваясь как только мог от вопросов в лоб «кто будет первым?». Сам не заметил, как снова впал в тягостные размышления и обдумывания всех возможных вариантов развития событий этой ночью. Начиная тем, как его поймает Шадис и вышвырнет вон и заканчивая тем, что Адэна на следующее утро ему и ни слова не скажет. Записку и цветы он намеревался оставить на тумбе и уйти. Все же не хватило ему силенок высказать все в глаза. Но даже это считал для себя подвигом непосильным. Кирштайн пялился в одну точку стеклянным взглядом, дышал размеренно и словно пропускал мимо ушей все, что было адресовано ему. Такое внезапное забвение друга не могло ускользнуть от наблюдательного Марко. — О ней думаешь? — Бодт подошёл к друг со спины совсем тихо, как кошка. Напугав и без того встревоженного Жана внезапным обращением. Кирштайн дернулся весь, пелена спала с глаз, потребовалось пару секунд, чтобы мозг обработал простой вопрос, прозвучавший скорее как утверждение. Жан коротко кивнул, поджав губы, удивившись тому, как ловко Марко угадал его мысли, — ты к ней сегодня снова пойдешь? Жан снова лишь коротко кивнул. Ещё чуть-чуть и он станет подозревать друга в телепатических способностях. — Не переживай ты так. Она тебе не откажет. Помучает возможно, но не откажет, в этом я уверен, — Марко хлопнул друга по груди, но пришелся ладонью как раз туда, где лежали сложенные листки с признанием. Кирштайн с выпученными глазами отвёл руку Бодта от своей груди, украдкой заглядывая в кармашек, чтобы удостовериться, что портрет цел и невредим. — Что ты имеешь в виду? В смысле «помучает»? — Жан переспросил друга. Казалось бы, смешно, что Марко, никогда не имевший пассии, раздает советы в делах сердечных направо и налево. — Ну… — Марко задумался, — начнется эта эпопея, типа, любил бы ты ли ее, если бы она была лысой. Или, что ещё хуже, если бы она была помидором. И верного ответа нет: она либо обидеться, что ты бы не испытывал чувств к ее овощной копии, либо назовет дураком, если ответишь, что конечно же бы любил. Жан, которого только было немного успокоился, когда Марко уверил его в том, что ему не откажут, теперь запереживал с удвоенной силой. Кирштайн нахмурился, не понимая, что за загадки такие ему задавать будут. — Но не откажет, — поспешил добавить Марко, заметив перемену в лице Жана, — тебе главное эту интеллектуально — словесную битву выстоять, а дальше все будет, — Бодт небрежно махнул рукой. — А я и не собираюсь разговаривать, — возразил Жан, убедившись, что принял верное решение: оставить записку и смыться. — Может оно и к лучшему. Ты вроде так с виду ничего, а стоит тебе рот раскрыть — дурак дураком, — хихикнул Марко и быстро унес ноги вглубь казармы, поспешив затеряться среди товарищей. А Жан так и стоял на своем прежнем месте, теперь не только взволнованный, но ещё и злой.***
Когда все заснули, а ждать пришлось долго, пока шумная орда подростков на взводе улеглась по кроватям, Жан осторожно, зажав в зубах букет цветов, вылез в окно, как это делал сотню раз до этого. Прижимаясь к стенкам, чтобы проскользнуть незамеченным, Кирштайн подметил боковым зрением, что свет в окне кабинета Шадиса все ещё горит. Бумаги, видимо, готовит. Пошел бы лучше спать. В таком возрасте режим соблюдать надо. Ступая тихо-тихо, почти не дыша, прислушиваясь к каждому шороху, Жан заговорщицки добрался женской казармы. Кирштайн зацепился руками о подоконник и подтянулся, запрыгнув в окно. А парни ещё удивлялись, как Жан натренировался подтягивания делать. Вот как, за девчонками бегал. Парень приземлился на досчатый пол, расставив руки в разные стороны, словно крылья, чтобы удержать равновесие. Жан по привычке простоял пару секунд не шевелясь, чтобы понять, не разбудил ли он кого ненароком. Тишина. Идеально сработано, как и всегда. Сегодня задача не труднее обычного: маршбросок до кровати Адэны, оставить записки и цветы и выскочить обратно в окно, добежав в целости и сохранности до казармы, с разбегу запрыгнуть довольным в кровать. Единственным источником света служила Луна, чье свечение разливалось светло — молочными дорожками по полу казармы, туманно освещая лица девушек. Но и факелов Жану не нужно было, чтобы найти свою единственную среди сотни спальных мест. Он уже наизусть выучил, где спит Адэна. И даже выверенный путь к ней проложил. Понял за месяцы, на какие доски лучше не ступать (скрипят громко) и где может лежать стопка книг соседки Адэны, которую он однажды очень не кстати пнул случайно, не увидев. Сердце у него тогда чуть не остановилось, когда послышалось повсеместное шуршание, означавшее, что кто-то вот-вот проснется. Жан только сейчас переложил букет в руку, осторожно ступая по казарме. Выглядело со стороны это весьма комично, как Жан то мельтешит, то перепрыгивает скрипучие доски. Дай ему в руки бубен, и выйдет прекрасный танец. И Жан снова успешно достиг цели: парень остановился у изголовья кровати, на которой спала мирным сном его возлюбленная. Жан замешкался невольно, заглядевшись на Адэну. Он всегда впадал в какое-то нежное оцепенение, когда наблюдал за спящей девушкой. Пытался угадать, что ей снится, ориентируясь на ее выражение лица. Брови сведены к переносице — значит Шадис, если на лице лёгкая улыбочка, то вероятнее всего чудится ей, что она вместе с подружками на пикнике сидит, а может даже и Жан ей снится, ну а если по подушке лужицей растеклись слюни, то верный это знак того, что мечтает она о плотном ужине. Частенько поправлял он пряди, спавшие на лицо, подтягивал одеяло выше, чтобы, от греха подальше, его возлюбленная не простудилась прохладной ночью. И этот раз не стал исключением: Жан замер, нежно смотря на Адэну. Обвел взглядом тоненькие ручки, сжимающие края одеяла, пробежал глазами по разбросанным по подушке волосам, заглянул украдкой в спящее лицо. Улыбка. Но в этот раз какая-то даже хитренькая, словно снится Адэне, как она в жизнь самые дерзкие планы по поимке шпионов воплощает. Встряхнув головой, Жан принялся раскладывать на тумбочке принесенные подарки. Провозившись с минуту, кинул взгляд педантичного оценщика и все же передвинул букет чуть правее. Вот так-то. Так все, словно на своих местах. Кирштайн хотел было уже отправиться в обратный путь, удовлетворённый сегодняшней вылазкой, да вот только заметил, что одеяло Адэны сбилось у уровня груди. Парень кончиками пальцев подцепил края одеяла, потянул вверх, как вдруг его запястье ухватила холодная пятерня. Жан вздрогнул. Сердце совершило кульбит в грудной клетке. Адэна что-то промывала сквозь сон и ухватила своей ручонкой Кирштайна за запястье, сжав на удивление сильно. Парень замер, не решаясь и вздоха сделать, чтобы не разбудить окончательно Адэну, которая, по видимому, была потревоженна во сне, но тем не менее все ещё пребывала в сладостной дреме, такой, при какой на утро обычно и не вспомнишь, что было ночью. Кирштайн не шевелился несколько мгновений. Ничего не изменилось. Принято было решение свалить как можно скорее. Все же доведя дело до конца и натянув одеяло Адэне чуть ли не по самый нос, Жан принялся как можно аккуратней вытягивать свою руку из плена Адэны. Но шло туго, рыжая вцепилась почти что мертвой хваткой. Тут два варианта: либо резко выдернуть руку и с разбегу прыгнуть в окно, чтобы исчезнуть быстрее, чем проснется Адэна, а она точно проснется после такого рывка, либо смириться с участью, сползти на пол и ждать, пока рыжая сама хватку расслабит. Из двух зол после недолгого размышления Жан выбрал меньшее: подождать немного до тех пор, пока Адэна, впав в более крепкий сон, все же разожмет пальчики. Вот так внезапно Жан и оказался заложником ситуации и фактическим пленником Адэны. Хотя его сердце она забрала и не вернула уже давно. — Жизнь ничему учит, — тишину нарушило совершенно внеазпное нравоучение, раздавшееся совсем рядом. Жан вздрогнул, чуть ли не подскочил на месте, вылупил глаза в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-то в скупом лунном свете, пока не понял, что говорила Адэна. Да голос ее звучал так бодренько и свежо, что и не скажешь, что она спала всего минуту назад. А спала ли вообще в таком случае? — ты снова рискуешь остаться без шансы заиметь потом детей, — фыркнула Адэна то ли от того, что гордилась своей шуткой, то ли рассмешила ее реакция Жана, у которого со страху сердце в пятки бухнулось. А намекала рыжая, конечно же, на тот день, когда Жан спалился с потрохами, прокравшись в женскую казарму, а после чего Адэна со всей накопившейся ненавистью к юному наглецу врезала ему меж ног. — Какого черта? — сумел лишь прошипеть Жан, — отпусти! — воскликнул раздосадованный Кирштайн, вырвав свою руку из пальчиков Адэны. Парень подскочил на ноги, склонился над лицом подружки, которая лежала ровно в таком же положении, как и тогда, когда Жан ее заботливо укрыл, полагая, что она крепко спит, да сны приятные смотрит. А улыбалась она, теперь стало ясно, не потому, что снилось ей что-то доброе, а потому что смешно ей было с того, что она так ловко и просто обвела Жана вокруг пальца. — Ну приветики, тайный поклонник, — рассмеялась тихонько Адэна, переворачиваясь с бока на спину, чтобы лучше видеть растерянное выражение лица Жана, — больше никакой ты не тайный, — рыжая закинула руки за голову, с удовольствием наблюдая за тем, как на лице Жана мелькают самые разные эмоции и как он пыжится от злости, сдуваясь и надуваясь, как шарик. — А схватила — то зачем? — не нашел ничего лучше спросить Кирштайн, чья гордость сегодня была уязвлена. — Интересно было, что ты делать станешь, — пожала плечами Адэна, приподнимаясь в положение сидя, — что сегодня принес? — девушка цокнула языком словно маленький избалованный ребенок, для которого уже в порядке вещей стало получать подарки чуть ли не каждый день. — Нет! — почти что закричал Жан, схватив Адэну за руку, когда она с самодовольной улыбкой потянулась к тумбочке с подарками. Жан зыркнул на нее и задышал часто-часто, — посмотришь утром, — не для этого он все это затевал, чтобы со стыда сгорать, когда рыжая при нем его любовные письма читать будет. Отнюдь, все это и было спланировано для того, чтобы избежать всего этого, что казалось для него равносильным казни. — Я могу громко закричать и посмотреть утром, как ты и хочешь, но, боюсь, до утра ты не доживёшь, — Адэна надула было губки и нахмурила брови, глянув на Жана исподлобья, но потом словно вспомнила, что именно она хозяин положения и условия выдвигает тоже она, — либо мы в тишине и спокойствии посмотрим все вдвоем, — Адэна улыбнулась самой что не на есть милой улыбочкой. Словно и не шантажировала Кирштайна. Жан шумно выдохнул, нахмурив брови. Кажется, теперь он понял, что имел в виду Марко, когда обещал, что Адэна его помучает. Ничего не оставалось. Жан молча взял с тумбочки вещи и мотнул головой в сторону женских сан. узлов, мол, пошли, тут не место для разговоров, ещё кого разбудим ненароком. Адэна же чуть слышно взвизгнула, обрадовавшись победе, хотя с самого начала было очевидно, что она ее одержит. Обернувшись в одеяло, она зашаркала за Жаном. От спален до сан. узлов шел коротенький коридорчик, в котором Адэна частенько ныкалась, чтобы спокойно посплетничать с подружками, из спален бесед, проходящих в этом коридорчике, было почти не слышно. А под потолком была небольшая форточка, из-за чего коридорчик этот по ночам ещё и достаточно освещен был. Подытожив: лучшее место для проведения важных полуночных бесед. Когда Адэна, запутавшись ногами в длинном одеяле, чуть ли не кубарем вкатилась в коридорчик, Жан уже сидел на полу с траурным видом. Рыжая села рядом, бок о бок, под аккомпанемент скрипящих коленей. — Чего такой кислый? — спросила Адэна невпопад, тыкая Жана в бок локтем, что тут аж накренился, — ты плачешь? — хихикнула рыжая, заглядывая в лицо Кирштайна. Когда девушка удостоверилась, что Жан ещё не совсем на грани истерики и минут пять без слез продержится, то нетерпеливо потянулась к букету некрупных ромашек. Адэна шумно вдохнула цветочный аромат, уткнувшись веснушчатым носиком в букет, да так, что на кончике носа осталась жёлтая пыльца. Девушка расчихалась, стараясь при этом чихать «в себя», чтобы не потревожить никогда, а потом смахнула лёгким движением руки пыльцу с лица. Тем временем, наблюдая за возлюбленной, страх Жана, даже кажется, стал постепенно рассеиваться. Он с улыбкой наблюдал за хаотичными движениями Адэны, то и дело указывая ей на нос и не переставая желая здоровья после каждого очередного чиха. — Как на лугу вообще цветы ещё остались… — заметила Адэна, припоминая, что получала букетики каждые два-три дня, — ты знаешь! — вспомнила что-то внезапно девушка, — когда цветы завядали, я их на полку с одеждой кидала. Хоть и завяли, но все равно пахнут, а потом и вещи приятным ароматом пропитываются. Выложила эту информацию Адэна с такой беззаботной непосредственностью, что Жан не смог сдержать счастливой улыбки. Прохрипел «я рад, что тебе нравится» и почесал затылок. Адэна же отложила нежно букет в сторонку и переключилась на записки. Заметив это, Жана бросило в холод, а следом в жар. Пальцы окоченели, хоть на дворе было почти что лето, а щеки загорелись адским пламенем, хоть и ночи были нежаркие. Появилось внезапное жгучее желание выбить записку из рук Адэны, но он вспомнил про ее угрозу. Захотелось выпрыгнуть в окно, но плечи не пролезут. Зародилась идея стукнуть Адэну по голове, да вот только она ему живая нужна. Ситуация — выхода нет. Остаётся заткнуть уши, закрыть глаза и молится, что не умрешь от стыда прямо на месте. А ведь Жан так и сделал, сжался весь в комочек, зажмурился и собирался уши руками заткнуть, но решил в последнюю секунду, что это уже чересчур. Адэна его трусом сочтет и точно откажет. Тем временем Адэна с шелестом развернула листок с рисунком. Секунду погодя, взвизгнула, ахнула, охнула и набросилась на опешевшего Жана с громким радостным шепотом «спасибо». Девушка бросилась парню на шею, обнимая его одной рукой за плечи, а другую положила ему на затылок, прижав к себе. Кирштайн, совсем не ожидавший такой реакции и готовившейся к худшему, лишь спустя пару мгновений пришел в себя и похлопал пару раз нежно Адэну по спине. Рыжая отстранилась и ещё долго пялилась на портрет с глупой радостной улыбкой до ушей. — Ты когда успел.? — пролепетала восхищённо Адэна. Жан, войдя в образ романтичного и загадочного творца, ответил лишь многозначительно, что у него есть свои секретики, — я что, правда выгляжу так со стороны.? Или это твой влюбленный мозг все через розовые очки видит? — Адэна рассмеялась тихонько. — А что, ты приятно удивлена тем, что ты на самом деле красотка? — выдал внезапно осмелевший Жан. Рыжая же лишь фыркнула ему в ответ, спущенная внезапным комплиментом. В слабо освещённом коридоре лишь они вдвоем. Сидят бок о бок и сыплют комплиментами. А завтра выпускной, свобода. Обстановка сложилась самая что не на есть подходящая для того, чтобы читать милые записки друг от друга, пропитанные чистой любовью первой подростковой влюбленности. Впрочем, вот-вот и превратиться в реальность эта мечта слащавого мечтателя. Адэна тянет тоненькие ручки к любовной записке. И если бы поэт с тонким душевным устройством бы всплеснул ручками от радости, то у Жана с минуты на минуту случится сердечный приступ от того, насколько сильно он переживает. Жан слышит шелест бумаги, едва слышне шептание: Адэна читает. А парень все так же со страху сидит замжурившись, сьежившись. Дыхание сперло, а сердце какие-то фокусу вытворяет, то мчится галопом, то почти не стучит. А в голове всего одна мысль: что, если откажет? Сидящий на одном плече чертик ковыряет рану острым ноготком, ведь точно откажет, такому, как ты. А ему возражает ангелок, мол, брось эти пустые, ничем не обоснованные мысли, все говорит лишь в пользу взаимности чувств, сам вот увидишь, набросится на тебя с поцелуями и объятиями и почти придушит. Внезапно Жан понял, что шептание прекратилось. Дочитала. Мир затих, не слышно ни звука, кроме громогласного биения сердца. Время, кажется, остановилось, так долго длится мгновение, прежде чем Адэна огласит вердикт. Вердикт, который решит жизнь Жана, кажется ему сейчас.