Парадокс лжеца

Он треплет рукой влажные волосы, словно озадачившись, куда пристроить себя в этой комнате. Потом торопливо вытирает ладонь о джинсы. Стыдливо застегнутые на молнию, но с выдернутой из петли пуговицей, мятые и застиранные, они совсем немного отвлекают внимание от впалого живота и торчащих рёбер. Ангелине кажется, что она и раньше уже, задолго до, насмотрелась этого всего до тошноты. Выработала в себе устойчивый иммунитет, противоядие от желания протянуть руку. Погладить, приласкать, как бродячую собаку. Скорее всего бешеную, но из-за этого не менее сентиментально-жалкую. У Володи тяжёлые тёмные волосы, отросшие уже до самых плеч. Тёмные от воды, они, конечно, немного посветлеют, когда высохнут, но останутся такими же гладкими, легко проскальзывающими между пальцев. – Непривычный? – Володя позволяет осматривать себя со всех сторон. Поджимает пальцы травмированной ноги, стараясь чуть отклониться в другую сторону. – Больно? – она кивает на лодыжку, прикрытую джинсой. – Однозначно лучше, чем было вчера, – он улыбается кривоватой улыбкой. Смотрит из-под ресниц и упавших на лицо волос. Вот этим самым просительно-собачьим взглядом, выражающим покорную готовность к побоям. И попробуй только не начать доказывать, что ты лучше, чем о тебе помыслили. – Вчера у тебя ещё всё было цело. Я надеюсь, – усомнившись, добавляет она. Изодранные наручниками запястья – широкое основание ладони, узкое запястье, резко торчащий округлый сустав – украшены бледно-фиолетовыми синяками. Но явно уже сходящими. С лицом – хуже. Она мажет взглядом по скуле, не поднимаясь выше. – Куда рвался сбежать, Володь? Он достаточно умён, чтобы не ответить очевидно ложного "к тебе". Ложь будет где-то в другом месте, чуть более тонкая. – Позволишь сесть и рассказать? Вчера мы как-то так и не разговорились... Если нога и правда болит, то он скрывает это хорошо. Как будто бы сонный, абсолютно послушный, неторопливый. – Садись, – разрешает она. Останавливается, обойдя вокруг него полный круг. Трогает пальцами щеку, заросшую щетиной. Поспешно отнимает руку, не давая приласкаться об неё. Он подтягивает себя к креслу или кресло к себе, вцепившись пальцами в спинку. Садится, не издав ни звука, не поменявшись в лице, но подогнув больную ногу так, словно не вполне ею управляет. – Ладно, – решает она. Весь героический фарс их немногословного противостояния не увлекательнее аптечки, за которой нужно сходить. – Посиди тут, я... сейчас. – Ангелина, – он удерживает её за рукав. Непонятно зачем. Не то чтоб нужно было чего-то от неё так нагло добиваться, глядя снизу вверх влажным просительным взглядом. – Володя, – она зачесывает пальцами его падающие на лицо волосы, чтобы заново рассмотреть и привыкнуть. Убедить себя, что это больше не работает. Что морщинки между бровей, заострившиеся скулы, отросшая уже до мягкости щетина нивелируют силу этого взгляда. – Ты себе или мне хочешь сделать хуже, не давая тебе помочь? Ей бы, в общем-то свести этот спор к исчерпывающему "если и правда хочешь – как хочешь". Но она уже подцепляет ногтем длинную прядь волос. Наматывает на палец, колечки ложатся ровно и упруго. Володя жмурится, запрокинув к ней лицо, словно навстречу ярко палящему солнцу. Сомкнув длинные ресницы. Это отвлекающий манёвр, пока пальцы уже ведут вверх по бедру, только на секунду растерявшись от невозможности занырнуть под подол юбки. Брючный костюм устраивает Ангелину чуть более чем – безусловно, по другим причинам, но и эта растерянность тоже приятна. В итоге атаке подвергается жакет, полы которого Володя разводит, чтобы беспрепятственно обхватить её за талию. Дальше его план очевидно не продуман. Влажное дыхание касается живота сквозь ткань блузки, ни к чему не ведущие поцелуи наконец сводятся к попытке потереться щекой, поддеть головой ладонь, напрашиваясь на ответное движение. Она зарывает пальцы во влажные волосы, с нажимом массирует загривок, добиваясь слабого вздоха, похожего на тихий скулёж. Оттягивает зажатые в кулаке пряди, отстраняя Володю от себя. Он терпит. Снова жмурится, словно в ожидании удара, смотрит из-под ресниц, громко дышит приоткрытым ртом. Слишком откровенно и без подвоха. – Позволишь? Все-таки тянется вытащить край блузки из-под пояса брюк. Ангелина раздражённо отмахивается от его рук, отталкивая их в сторону. Отпускает волосы, они так и остаются виться, смятые её пальцами. Володя встряхивает головой, поводит плечами, словно не до конца освободившись от этого прикосновения. Ловит её руку, подносит ко рту, мокро лижет пальцы, ткнувшись лицом в ладонь, раздвигает их языком, обводит по краю ободок кольца. Она вздрагивает, отнимая руку, на секунду показывая, что уже не контролирует ситуацию. Зря. Он поднимается из кресла одним гибким движением, лишь едва заметно толкнувшись в подлокотник правой ладонью, чтобы компенсировать боль в ноге. – Так всё-таки – позволишь? – пальцы уже скользят по груди, не делают ничего предосудительного, только деловито выворачивают пуговки блузки. Ей нечем ответить на этот жест – его рубашка до торжественного момента так и не дотянула. Можно положить руку на грудь, мягко отталкивая, чтобы не терял голову окончательно, и обвести ногтями шрам на плече. Почему-то она уверена, что Володя и без того не теряет голову. Даже тогда, когда старательно притирается к её ладони ширинкой, в такт движению торопливо вздыхая. Жакет и блузка оказываются на стуле, хотя бы не на полу. Иллюзия порядка в хаосе, который всегда создаёт вокруг себя Володя. У него шершавые пальцы, сухие и покрытые мозолями, и отвратительная привычка лезть ей в бельё, не удосужившись раздеть, под едва растегнутые брюки. Это парадоксально и раздражает подростковой нелепостью, и опрокидывается в целый ворох ощущений, совершенно неконтролируемых. Он тычется губами в шею, лениво, бездумно, в рассинхроне с движением пальцев внизу, которые осторожно проникают в неё, неглубоко и медлительно. – Хватит, – во второй раз оттолкнуть его легче, уже расслабленного, не ожидающего сопротивления. – Раздевайся уже. Все равно на это и рассчитывал. Он не соглашается, не признается, но опущенный взгляд, наверняка, насмешливый, и торопливо закушенная передними зубами губа – всё это более чем выразительно. Спинке стула приходится принять остатки её одежды. – Непривычно? – почти зло передразнивает она его же собственной фразой. Володя благоразумно молчит, послушно стягивая джинсы. Вероятно, все её иллюзии о том, что раньше ему не могло не нравиться (а может не понравится теперь, заново?) порождены только её страхом. Но спрашивать об этом напрямую значило бы оскорбить собственное самолюбие. Он хромает, приближаясь к постели. Лодыжка и нижняя часть голени затянуты бинтом. Укладывается на спину, сначала закинув на кровать больную ногу, потом подтянувшись удобнее на руках за решётку кроватной спинки. – Давай. Тебе теперь попроще, чем мне, – он протягивает к ней раскрытые ладони, предлагая на них опереться. Она опирается, не отказываясь от этой помощи. Перекидывает колено через его тело, неловко качнувшись на мягком матрасе. Отпускает чужие пальцы, укладывая руки на грудь. Володя неуютно ерзает под ней, протяжно вздыхает, когда она опускается ниже, влажно пачкая его живот, но так и не задевая член. Устраивает освободившиеся руки на бёдра, механически, бездумно гладит, все-таки не подталкивая к дальнейшим действиям. – Кто-то научился терпеть? Она выпрямляется, заводит руку за спину, находя тяжело лежащий на животе член. – Жизнь не очень баловала, – он старается не толкнуться ей в руку, но запрокидывает голову, беззащитно демонстрируя горло. Ангелина рассматривает его с новым любопытством. Ну, и как далеко мы готовы зайти теперь? Неудобно вывернув запястье, ей сложно ритмично ласкать член, поэтому она просто касается, поглаживая кончиками пальцев, удерживая от стремления снова тяжело упасть. – Это такая изощрённая месть? – руки Володи поднимаются по её рёбрам, касаются грудей, осторожно обхватывают, большими пальцами шершаво растирая соски. – Изощрённая неблагодарность, – парирует она. – Твоя. За твоё спасение. – Справедливо, – жмурится Володя. Изгибает в болезненной гримасе брови, даже рассеченную левую. Выпускает Ангелину из рук, снова возвращает ладони на бёдра, подталкивает вверх, заставляя подняться. Вывернув плечо, запускает руку между её ног, прикасается, не моргая пялясь в лицо, мягко трёт, не проникая глубже. А потом сползает по постели ниже, толкнув в сторону её бедро, чтобы уместиться плечами. – Благодарность, – поясняет он просевшим голосом. В благодарного Володю Ангелина не верит, но с объективной реальностью сложно спорить. Всё, что он делает, он делает старательно. Трётся щетинистой щекой о короткие волоски в паху, касается поцелуем внутренней поверхности бедра. Разводит пальцами влажные складки, широко лижет поверх языком. Ангелина сдвигается навстречу, упираясь одной рукой в съехавшую подушку, а другой удерживаясь за спинку кровати. Хочется податься вперёд ещё сильнее – проникновение языка совсем слабое, поверхностное, чуть лучше сменяющие его пальцы, неожиданно легко проскальзывающие внутрь на всю длину, до соприкосновения костяшек с кожей. Володя никак не комментирует её возбуждение. Продолжает, закрыв глаза, ненадолго отстраняется, хватая воздух ртом, заменяя язык большим пальцем, хаотичными круговыми движениями елозящим по влажному. Его выдаёт только взгляд, совсем поплывший, и напряжённо выставленное плечо. Обернуться сложно, не отрываясь от процесса, но она и так угадывает, что у неё за спиной он свободной рукой ласкает и себя тоже. – Отвлекаешься, – упрекает она, удивляясь взволнованному звучанию собственного голоса. С усилием раздирает пальцы, отрывая их от спинки кровати, и запускает в волосы Володи. Уже почти высохшие, мягкие, шёлковые. Настойчиво подталкивает обратно. Вдруг ощущает на своей талии жёсткую ладонь, направляющую движение. Нехотя подчиняется ей, соглашаясь, что лучше компромисс, чем ничего. У него получается, почти-почти, финальный аккорд Ангелина подталкивает сама, коснувшись себя пальцами, чтобы не позволить оттянуть или смазать уже почти случившееся удовольствие. – Остановись, хватит, – она выпутывает дрожащую руку из его волос и поднимается над послушно замершими пальцами. Почти падает сверху снова, но удерживается на подламывающихся коленях. Володя легко отпускает её, позволяет подняться с кровати. Трётся лицом о наволочку подушки, не удовлетворившись этим, сосредоточенно облизывает губы, повернувшись на бок. – Давай? Обратно? – отодвигается, давая свободное пространство на кровати. Всё ещё возбуждённый, смотрящий на неё снизу вверх выжидающе и почти бессмысленно. Она отрицательно качает головой, натягивая блузку без белья. Достаточно длинную, чтобы немного прикрыть бёдра и создать успокоительное ощущение не-обнаженности. Только тогда возвращается и садится на край постели. Гладит Володю по щеке, в этот раз не отбирая руку, когда он пытается потереться щетиной о ладонь. На трезвую голову чужое возбуждение становится таким очевидным, жаркое, вязкое, отбивающее здравые мысли и способность к сопротивлению. Вот сейчас бы ему задать все неудобные вопросы, заставляя ерзать по мокрым простыням. Он снова забирает в рот её пальцы, трогает кромку ногтей кончиком языка, сосредоточенно сосёт. – Как?.. Как было в последний раз? – спрашивает она. Он не торопится согласно кивнуть, склонив голову к плечу. Она гладит Володю по бедру, подталкивает перевернуться, перемещая ладонь на поясницу. – Тогда поднимись. Он скептично вздергивает брови, хмурится, бросает почти враждебный взгляд из-под ресниц, но подчиняется. Со слабым болезненным вздохом подтягивает к себе травмированную ногу и шатко становится на колени. – Подожди-ка... И чем мне теперь... – Ты меня об этом спрашиваешь в своей собственной спальне? Какой-то тюбик с кремом находится на тумбочке, пока Володя подтягивает к себе подушку, подминает её под грудь, обхватив руками и прижимаясь щекой к постели. Ангелина разворачивается к нему, подогнув под себя одну ногу. Стягивает с пальцев кольца, роняя на постель. Володя торопливо моргает, вздрогнув, словно к нему неожиданно прикоснулись. – Что такое? – вдруг успокоившись после резко схлынувшего возбуждения, она уже не чувствует этого тонкого раздражения с оттенком неприязни. Гладит его по загривку, путая волосы, проводит костяшками кулака вдоль позвоночника. Он молча качает головой, попутно потершись носом о подушку. В профиль с этого бока выглядит так, словно его мотали по земле. Собственно... Мотали. Сдвигает в сторону колено, прогнувшись в спине, сводит лопатки, отворачиваясь, зарываясь лицом в постель. Она выдавливает крем на пальцы и машинально размазывает подушечкой большого. – Нервничаешь больше обычного, – отмечает с удивлением. Проскальзывает кистью руки между бёдер, касается скользкими пальцами головки члена. – А ты дольше обычного не спрашиваешь о... работе... – Не драматизируй, Володь, у тебя плохо получается, – ладонь легко скользит по члену. Меньше всего ей хотелось бы заниматься проблемами его опального положения. Но разве она уже не начала, когда притащила его сюда? Кроме того, беззащитно подставленный под прикосновения хребет подталкивает к ощущению сентиментальной жалости. По старой памяти – не более того. Володя тяжело вздыхает в ответ, но больше не препирается. У него влажная от мелких капель пота поясница и едва ощутимо подрагивают бёдра и плечи. Она перехватывает член другой ладонью, пропустив её между бедром и животом. Освободившуюся поднимает выше, касаясь кожи между ягодиц. Проглаживает подушечкой пальца, растирая импровизированную смазку. Володя издаёт невнятное "угу", призывая продолжать. Она погружает палец на одну фалангу внутрь, неторопливо покачивая. Володя сдвигается, пытаясь чуть изменить позу, но никакого смысла в этом пока нет. – Слишком беспокойный, как обычно. Он фыркает в подушку нервным смешком. – Давай, а то я скоро не смогу стоять. Это можно засчитать за предложение и готовность наконец расслабиться, но мышцы непроизвольно сокращаются, обхватывая палец. Она отрывается от члена и гладит его по напряженному животу. Кожа горячая и мокрая, тонкая, а под ней жёстко натянутые мускулы. Два пальца она погружает глубже, но тяжелее. Это не нарочитое сопротивление, но и не привычная, памятная по старым встречам, расслабленность. Володя дышит, хватая воздух приоткрытым ртом и отмахиваясь от лезущего в лицо угла подушки. Володя наконец находит то самое, нужное, положение, и теперь, покачнувшись навстречу пальцам, вздрагивает от удовольствия. Ангелина успевает сдержать рвущуюся с языка неуместную похвалу. Передвигает ладонь ему на спину, фиксируя нужное положение, заставляя замереть и не насаживаться, позволяя двигаться ей самой. Свободным большим пальцем движущейся руки размазывает остатки крема по промежности, где он только дотягивается. Другие два остаются внутри, плотно зажатые мышцами. Она старается не дёргать руку, не вынимать их целиком, чтобы снова с усилием вставить, а только подталкивать мелкими движениями. Горячечное тепло, гладкость, интимность происходящего, кажется, и в ней тоже заново рождают какой-то отклик. Но Володя, почти лишённый прикосновений, сам опускает ладонь к паху. С коротким невнятным стоном касается себя, делает несколько неприятно-резких на вид движений и замирает на вдохе. А потом судорожно выдыхает, покачнувшись на коленях. – Тихо, тихо... Она длинным движением успокаивающе проглаживает его спину от поясницы до лопаток и обратно, отстраняясь. Хочет прикоснуться ещё раз, но он выскальзывает из-под рук, заваливаясь на бок. – Ангелина. Она изображает движением брови скептическое "что?", потянув на себя испачканное покрывало. Сама тоже вытирает об него ещё скользкие руки и сбрасывает ткань на пол. – Ложись сюда, – он разглаживает ладонью складки на краю постели – постель это уже не спасает. Но Ангелина согласно кивает, придвигается и ложится рядом. – Вот же черт, – что-то попадается под самыми рёбрами. Володя не даёт приподняться, легко перекатывает-затягивает на себя сверху. Проводит по простыне ладонью и демонстрирует ей кольцо. Они почти сталкиваются носами и под бедром ощущается прикосновение его члена, уже совсем опавшего. У Володи длинные-длинные тёмные ресницы, только усугубляющие вид темных кругов под глазами. Не то чтоб это могло компенсировать наглую довольную ухмылку. – Даже не смей, – она забирает кольцо и зажимает его в кулаке, не позволяя с насмешливым символизмом надеть себе на палец. – Ангелина, – он, кажется, ничуть этому не расстроившись, проводит пальцами по её виску, убирая с лица волосы. – Любите же вы все заладить своё "Ангелина", – раздражённо упрекает она. – Все? – удивляется он. Она накрывает его рот ладонью, слишком утомленная, чтобы пытаться хоть что-нибудь объяснять. В ответ ладонь предсказуемо царапают поцелуем пересохшие губы. – Ну и что мне с тобой делать? Нет, не говори. Даже не начинай... Единственное, что занимает её опустевшие мысли, это поиски второго кольца в складках одеяла. Но где-то на самом краю сознания уже рождается ощущение, что она знает, что делать. С Володей. И со всем остальным вообще.