Sanctimonia vincet semper?..

Хелен Карвер — в девичестве Эйвин, устало помассировала ноющие виски. Годы не были добры к весьма немолодой уже женщине, не так давно разменявшей шестой десяток лет, но оставшейся всё столь же энергичной, как в двадцать. Душа внутри тела была молода — но тленная физическая оболочка уже не справлялась с задачей поддержания организма в дееспособном состоянии. Если тридцать лет назад она могла не спать несколько дней, питаясь сухарями и водой, работая на двух работах и попутно проходя учёбу в колледже, на который и уходил весь её заработок, а по ночам танцевать на дискотеках и крутить лихие романы, заканчивающиеся поцелуями (а зачастую и чем-то большим) в туалетных кабинках, то в свои пятьдесят три года пожилая чёрная женщина не могла даже провести на ногах больше суток — что разочаровывало и заставляло грустно бросать взгляды на своё отражение в зеркале. Суставы болели — как и давно сросшаяся после сложного перелома нога, но Хелен мужественно терпела, не прикасаясь к обезболивающему — их запасы подходили к концу, и стоило немного подсократить своё потребление таблеток, присылаемых им Дракон. Так в этом месяце мало того, что было аномальное количество ранений, так и старые раны давали знать пуще прежнего. Ей уже давно пора на покой. Эта мысль была с ней на протяжении всех долгих лет, прошедших после атаки Симург на Лондон. Во время появления Губителя ей повезло — она не была на своём рабочем месте — кабинете главного детского психолога Грейт-Ормонд-Стрит, а посещала приют Святой Марии на юге Лондона. Будь она в больнице — сошла бы с ума от Крика Симург, но ей повезло — невероятно повезло. Тогда, семь лет назад, в далёком две тысячи третьем году, она просто завопила, как баньши, на засуетившихся работниц приюта и сумела организовать эвакуацию детей — и даже почти успела вывезти их из зоны карантина. Дочь, которой тогда было двенадцать, была на каникулах в Бирмингеме, у матери Фрэнка — старой вдовы под девяносто, тем не менее, до безумия любящей внучку. Она часто думала, как бы прошла её жизнь, реши она всё же взять внеочередной отпуск и поехать вместе с мужем в Бирмингем — отдыхать. На тот момент у неё уже был запас неиспользованных отпусков на почти год, но она вечно откладывала долгожданный отдых, всегда ставя себе небольшие цели — например, выходить того мальчика, помочь той девочке справиться с травмой от самоубийства отца или… Да много было таких целей. Хелен любила свою работу — доставшуюся ей с тяжким трудом, через пот, кровь и слёзы — и она честно работала в лучшей детской больнице Лондона на протяжении двадцати лет. А потом появилась Симург — и не стало ни больницы, ни Лондона — ни даже детского терапевта Хелен Картер. Появилась беженка Хелен — без мотивации жить дальше, запертая в карантине — и разлучённая с мужем во время атаки Симург. Сложись всё хоть немного иначе — там бы она и закончилась, разом потерявшая построенное за долгих два с половиной десятилетия. Но — не сложилось. Рядом с ней было тридцать воспитанников приюта Святой Марии — тринадцать мальчиков и семнадцать девочек, возрастом от пяти до десяти лет — и три напуганные девочки-волонтерши пятнадцати лет, что в этот день помогали в приюте. Остальные работницы сбежали, пытаясь найти в ужасе первых дней свою семью — а она — нет. И эти три девчонки — Мария, Оля и Алиса. Три давние подружки, они помогали Хелен все первые месяцы. Марию сожрал огонь в лагере беженцев, где она осталась в поисках своих школьных друзей — погибла от рук Файершоу. Ольга погибла, подвернув ногу и упав в расселину, образовавшуюся от разрушения фундаментов зданий. Они не могли сделать ничего, кроме как наблюдать, как их любимый человек с отчаянным криком падает вниз и разбивается о камни. Хелен молилась богу, чтобы Ольга умерла сразу, потому что мысль о том, что им пришлось бросить шестнадцатилетнюю наивную девочку с глазами цвета насыщенного июльского лета, была невыносима. Алиса продержалась дольше всего и погибла в две тысячи восьмом — когда их, тогда уже убежище, атаковали какие-то бандиты. Шальная пуля, отрикошетившая от стальной колонны — прошедшая Симург, три столкновения с «опустошителями», бойню, устроенную Таггом, девушка умирает от смертельного ранения в шею. Глупая смерть, хотя, какой смерть может быть ещё? А вот Хелен выжила. И не только выжила — но за пять лет создала Убежище, ставшее за последний год крупнейшим Убежищем в Лондоне. Четыре тысячи девятьсот тринадцать человек — включая Драко Малфоя, подобранного ею недавно. Последний Ковчег, Приют Надежды… Она не любила эти громкие названия, просто делая всё, что было в её силах для сохранения детей. В Лондоне в две тысячи третьем году жило чуть больше полутора миллионов детей. И сейчас все оставшиеся были собраны тут. Пять тысяч человек — последняя надежда Лондона. Поколение Симург. Поколение карантина — не знающие чудес интернета, мобильной связи и выросшие на руинах — Хелен поражалась их силе. Не будь рядом детей, за которых она несла ответственность, женщина бы сдалась. Просто бросила всё и пошла в развалины центра Лондона, где встретила бы свою смерть. Но — не могла. Не тогда, когда на ней завязано столь многое. Дети звали женщину Мамой Хелен. А она их — своими детьми, видя в каждой девочке с бантиком — свою Лейлу, а в каждом мальчишке — маленького Ника — её приёмного сына. Который, как и почти все остальные дети, остался в Лондоне. Навсегда. Не справившись с эмоциями, Хелен утерла покатившуюся из глаза слезу и тяжело сглотнула, налив себе воды из стеклянного графина. Ей было тяжело. Но… Становилось лучше. Первый год был адом на земле. Смириться с потерями, смертями миллионов — и тем, что никакого дома у тебя больше нет, было непросто. Никто не вёл подсчёт самоубийств — но их было, очевидно, очень много. Тысячи человек. Вероятно — даже десятки тысяч людей кончали с собой, не способные вынести груза свалившихся обстоятельств. Она не могла их винить — но всегда старалась отговорить всех, кого могла. Но самоубийства не были главной причиной смертей — Файершоу и его команда вырезали целые лагеря беженцев в иррациональной злобе, обуреваемые безумием Симург, унося сотни тысяч жизней. Тогда она и думала, что потеряла Фрэнка. Остальные бежали. Распылялись по городу маленькими коммунами, обживая брошенные дома или занимая свои старые — до первой зимы. Никакого центрального отопления. В некоторых домах было электричество — по чьей-то инициативе снаружи подача энергии в Лондон продолжалась, но атаки Файершоу продолжались — и однажды он уничтожил подстанции. Вероятно, это была лучшая его диверсия, если морально возможно называть что-то из его действий «лучшим». И… Всё. Они выжили. С обморожениями, со смертями, со слезами и болью — они пережили первую зиму. Тогда их осталось всего тринадцать человек — она, Алиса и одиннадцать детей — её детей. Второй год был… Годом принятия. Они осознали, что ничего уже не будет, как прежде. Что теперь их жизнь — бесконечная гонка на выживание, наперегонки со временем и истекающими ресурсами и стремительно пустеющим Лондоном. Жемчужина Европы поблекла и потускнела, став тусклой разрушенной тенью самой себя — Туманный Альбион потерял Лондон, вероятно — навсегда. Они тоже стали тенями себя прежних — тихие, уставшие, отчаявшиеся. Все, кроме одного человека. Мальчик. Тогда ему было десять лет. Высокий для своего возраста, с пепельными волосами и пронзительными, словно смотрящими в самую душу, глазами — мальчика звали Джек. И он спас их. Тогда Хелен не поняла этого — но много позже, изучая их историю, поняла, сколь важен он был. Хитрый, но добрый — обладающий невероятной верой в то, что они справятся, выживут и победят — он тащил группу на себе. Веселился, шутил, помогал сверстникам и не давал унывать Хелен и Алисе. Его не любили, да даже она сама тогда была зла на ребёнка. Шутник в мире, что потерял любые причины для смеха — ну не грустная ли шутка? Но — они жили. И шли дальше. Постепенно их группа стала обрастать новыми людьми. Прибилась пара бодрых пенсионеров, несколько одиночек — она сформулировала критерии приёма в группу, и с тех пор ни разу не меняла — «Мы берём всех». Калеки? Дети? Старики? Женщины? Они будут брать всех и каждого. Это понижало их шансы на выживание — иногда они буквально ели кору с деревьев, но если Хелен и была в чём-то уверена, то лишь в том, что они не будут выживать любой ценой. Не будут бросать слабых. Не откажут нуждающимся. Они останутся людьми — любой ценой. За это они должны были умереть — за эту дерзость. За эту наглость и самодовольство — за безумный отказ стать животными в теле человека. Третий год пытался их уничтожить. Они теряли человека за человеком — несмотря на её попытки сохранить всех и каждого. Болезни, рейдеры, травмы, голод и холод — группа, сначала разросшаяся до почти трех десятков человек, теряла в среднем по человеку раз в две недели — и каждая смерть словно отнимала часть её души. Слишком большой — ведь она впускала в неё всех, до кого могла дотянуться, стараясь видеть во всех лишь лучшее. Наркоман и убийца, которого они встретили и что чуть не убил их при первой встрече, был в прошлом талантливым певцом, старающимся исправиться. Погиб, закрыв её от пули, искупив своей смертью последние годы жизни. Педофил-рецидивист, изнасиловавший одну из её детей. Хелен ненавидела его — но не смогла убить. Он вернулся и убил изнасилованную и носящую его ребёнка девочку, а после убил самого себя. Впавший в апатию и депрессию пожарный, на глазах которого умерла его семья. Выжил — и теперь Майкл Годфри её лучший друг, не раз спасавший её жизнь, платя добром за добро. Хелен щедро творила добро, швыряя его в воду. Иногда это приводило к трагедиям — не раз и не два спасённые ею оказывались нелюдями в человечьей шкуре, что возвращались к её группе с целью убийства или грабежа. Но не меньше раз она вытаскивала людей, на которых крест поставили все. Наркоманы, суицидники, бандиты, пошедшие вразнос сумасшедшие — Хелен было всё равно, кто перед ней. Это человек, вне зависимости от совершённого им. И она сделает всё, чтобы помочь и вытащить тонущего из воды. Майкл ворчал на это — но как будто она его слушала! Они уже мертвы — и лишь доживают свой срок за этими стенами, виновные лишь в том, что оказались не в том месте и не в то время, Хелен прекрасно понимала, что восстановить Лондон невозможно. Не с таким уровнем повреждения инфраструктуры и человеческими потерями — и уж точно не её жалкой группой из пятнадцати человек, из которых взрослыми были лишь трое. А потом был четвёртый год. Год надежды. Две тысячи седьмой стал переломным в её жизни — вторым, после года атаки Симург. Их осталось десять человек — и тогда они столкнулись с группой Фрэнка. Назвать произошедшее иначе, нежели чудом — она просто не могла. Её муж, любимый человек, выжил — и собрал группу из почти трёх сотен выживших. Мужчины, женщины и дети — она ни разу за последние годы не видела такой концентрации людей в одном месте. Были слёзы радости, были крики, был смех — они воссоединились, после долгих лет разлуки. Но… Фрэнк изменился. Стал куда более жестоким — привыкшим отвечать ударом на удар, не щадя пленных и безжалостно вырезая всех, кто им противостоял — будь то бандиты или обычные беженцы, укравшие еду. И тогда она ушла. Уходила. Забирая с собой людей и ожидая, что муж выстрелит в неё — предательницу. Но — выстрела не последовало. Ей позволили уйти с миром. Взяла всех тех, кто хотел идти с ней — и ушла на самый север Лондона, оккупировав домики и коттеджные участки. Подальше от города. Дальше от Фрэнка, ставшего жестоким отражением самого себя. С ней ушло семьдесят человек — женщины и дети. Вместе с её бывшей группой — восемьдесят человек. Мелочь — ничто, по сравнению с пятью тысячами, но тогда ей казалось это ужасно громадной цифрой. Она даже не могла спать от страха — каждый раз боясь, что стоит ей заснуть — как произойдёт непоправимое. Но… Время шло. Они нашли коттедж и старый домик для летнего лагеря — где сейчас и находился штаб Убежища, обустроились там — всего в километре выше по холму от Темзы — вдали от основных дорог и Лондона, подпиравшего небеса трупами небоскрёбов. Их маленький лагерь был в безопасности, сохраняемой величайшей силой — анонимностью. Группа женщин, детей и пары стариков — не нужные никому. Рейдерам было нечем поживиться, а для «опустошителей» они были слишком мелкой целью. А потом… Пришла Дракон. Просто в одно утро на площадке перед домом приземлился огромный двухметровый роботизированный доспех, выглядящий так, словно был способен уничтожить любого обидчика, и положила под ноги Хелен огромный контейнер — весом в тонну, не меньше. Внутри была одежда, лекарства, еда и электроника. И записка с простыми словами. «Спасибо, что остались людьми» Кажется, она тогда расплакалась. Просто сидела на земле и рыдала, окружённая такими же изумлёнными и растроганными людьми, из глаз которых точно так же лились слёзы. О них не забыли. Да, им понадобились годы для помощи — но помощь пришла. Уже много позже Хелен, сидя в кресле, разговаривала с Дракон и поражалась, как в одном человеке может быть столько… Сожаления. Дракон была гордиевым узлом чувства вины, скорби, печали и ненависти к самой себе. И тогда Хелен, вспомнив прошлое, начала делать то лучшее, на что была способна — помогать. Выслушивать, давать советы — и, в числе прочего — настойчиво посоветовала лучшему технарю в мире найти себе собеседника, возможно тоже технаря — и психолога. Первым стал некий Колин, герой Протектората, а последней — Джессика Ямада — о которой за время в карантине Хелен успела услышать столько слухов, что диву давалась — правда ли это. Ведь, говоря откровенно, она знала Джессику — они вместе проходили курсы повышения квалификации в Калифорнии. Дерьмовых курсах, да простит её тот университет. Разговорившись на одной скучной вводной лекции, девушки неожиданно для себя нашли прекрасного собеседника. Тогда они даже обменялись номерами и клятвенно пообещали друг другу никогда не забывать нового знакомого, и… больше никогда не связывались. Через год Симург атаковала Лондон, а Джессика — мировое сообщество психологов, получив Нобелевскую Премию за статью об особенностях деформации психики паралюдей во время триггерного события, указав в качестве соавтора никому неизвестную Хелен Карвер, с которой, по словам автора, они и разработали общую концепцию в долгих разговорах. Хелен тогда, второй раз за день, зарыдала от охвативших её чувств — и это невероятное тепло оставалось в сердце и по сей день. Дракон не оставила их. С тех пор каждый месяц — как довелось, восемнадцатого числа, она доставляла им посылки. Еду. Воду. Лекарства. Одежду. Электронику. Всё — сначала это был один большой контейнер, потом — несколько. В последний год Дракон ежемесячно доставляла им по десять тонн припасов, тратя на это невероятные деньги — которые окупила одним действием, продав права на ставшую бестселлером книгу «Последний Ковчег», посвящённую выживанию абстрактной группы выживших в карантине и организовав фонд помощи запертым в Лондоне людям. Хелен не спрашивала — но судя по комментариям Дракон, денег там было даже больше, чем требовалось. Что было важно — так как с каждым годом в мире становилось всё больше и больше зон, окруженных такими стенами. И тогда… Раны начали зарастать. Медленно, чудовищно медленно — но неотвратимо. Благодаря невероятной помощи Дракон, их Убежище выживало — и не только их. По всему Лондону было расположено десять Ковчегов — как их называли после книги Дракон. Тогда Хелен и узнала, сколько осталось в живых. От всего населения Лондона — восемь миллионов, спустя семь лет после удара Симург осталось немногим больше сорока тысяч. Худшее было в том, что Губитель самолично стала причиной двух миллионов жертв. Остальные? Жертвы людской злобы, страха и, самого ужасного — безразличия. Хелен не знала и не хотела знать, почему Дракон начала помогать им только на четвёртый год — а не сразу. Сколько бы выжило тогда?! Нет… Непродуктивный ход мыслей. Дракон была известна как рьяная последовательница буквы закона — так, будто это было чем-то большим, нежели обычной частью характера. Так что, вероятнее всего, кто-то сознательно не давал Дракон помогать им всё это время. Возможно, политиканы протащили законопроект «О помощи жертвам Симург», без которого любая помощь была бы незаконна. А потом — тяготы принятия международного договора с миллионом уточнений и дополнений. Потом какая-то страна, возможно, отказалась от ратификации документа, переросшего в полноценную конвенцию, и все детали приходилось уточнять заново… А в это время в замерзающем Лондоне они были вынуждены греться, сжигая игрушки, книги и одежду, есть своих мёртвых детей и отчаянно выживать каждый новый день. Иногда Хелен была рада, что она находится под карантином. Потому что не смогла бы простить тех, кто был ответственен за промедление. Кто пытался нажиться на страданиях её детей — и из-за кого умирали её близкие. Не будучи глупым человеком, психиатр прекрасно понимала риск того, что является бомбой замедленного действия — и тут, за стеной, она точно не могла причинить вред окружающему миру. Но иногда, в особо тоскливые дни, она желала, чтобы стена пала и её затапливало желание встретиться с политиками, бизнесменами и чиновниками, которые не позволяли им получать помощь четыре года. Чтобы они попали сюда — и на своей шкуре прочувствовали, что это значит — быть изгоем, который юридически даже не имеет право зваться человеком и претендовать на его естественные права. Так, а лучше — просто встретить Тагга. Подонок. Лондонский мясник. Детоубийца. Дракон обрушилась на него с беспощадной критикой — «Последний Ковчег» заканчивался фразой о том, что ничего из произошедшего не случилось бы, позволь Тагг беженцам получить помощь оперативно и не устрой он резню, создавшую таких паралюдей, как Рэкет и Чумной Доктор, ставших, впоследствии, частью «Опустошителей». Хелен не знала, что стало с Таггом — но раз Дракон не говорила об этом, можно было предположить, что он до сих пор служит в СКП. Возможно, за убийство детей его даже наградили парой медалей, а за отказ передавать гуманитарную помощь беженцам — даже какой-нибудь орден на всю грудь, показывающий, что его владелец — не просто военный, а самый настоящий герой! Сколько бы она отдала за возможность один раз поговорить с ним по душам. С включенной камерой — транслируя это на весь мир. Спросить у него, откуда? Откуда у живого человека взялось столь чёрствое сердце? И почему он не может хотя бы сейчас — спустя столько лет, извиниться? Это не вернёт погибших — но объяснит огульно галдящим массам, рассуждающим о «необходимой жертве», насколько они ошибаются. Можно сколько угодно быть апологетом утилитаризма — но ведь мораль и дарована им господом для того, чтобы поступать по совести, а не из соображений выгоды, пусть даже выгоды большинства. Чего стоит эта выгода, если она достигнута ценой жертвы меньшинства? Хелен тяжело вздохнула и бросила короткий взгляд на камеру видеонаблюдения, фиксирующую происходящее в комнате Драко. Мальчик с интересным именем, ещё более интересными способностями и абсолютно невероятной историей был отдушиной для женщины. Будь она не в карантине — то он бы стал предметом её докторской диссертации, пишущейся прямо сейчас — она планировала передать записи Дракон, которая бы, в свою очередь, отправила расшифровку Джессике. Никто не станет слушать Хелен Карвер — но Джессику Ямаду? Всемирно известного парачеловеческого психолога? Вполне возможно. А ей слава не нужна — если её знания о психике людей, подвергнутых подобным ужасам, помогут кому-то — она своего добьётся. Жаль только, что она уже не узнает, чего достигла. Несмотря на максимальную лояльность Дракон к их группе, информация, передаваемая за карантин и в зону карантина, была жёстко ограничена — несмотря на все её усилия побороть страх людей перед потенциальными бомбами Симург, никаких реальных успехов на этом поприще она не достигла. Их всё ещё боялись. И уж точно — даже заикаться о снятии карантина не приходилось, о чём лично она жалела больше всего. Пятьдесят лет — уже внушительный возраст, и семь лет в Лондоне истощили запас её удачи. Каждый день тут может стать последним — и она очень хотела увидеть свою дочь. Двенадцатилетняя Лейла была сущим ангелом — кем она стала? Как выглядит? Хелен не решалась спросить у Дракон — да та бы и не ответила, лишь покачав головой. Информация о родственниках была засекречена, дабы избежать попыток оставшихся в большом мире людей вызволить своих близких — даже в книге технарь использовала выдуманные имена. Но желание увидеть дочь было, пожалуй, последним желанием Хелен. Она уже сделала больше. Её время рано или поздно придёт. Мысли, сделав огромный круг, плавно перетекли обратно на проблему преемника. Кто? Фрэнк? Ни за что — вернувшийся год назад один, почти без людей, мрачный и угрюмый, он стал для неё верным соратником… Но мужем она звала его больше по памяти. Доверять ему Убежище она не намерена — и даже через её труп этого не случится. Необходим был кто-то, могущий стать лидером. Майкл Годфри — её друг и… Она не стеснялась признаться, кто-то даже больший, был бы прекрасным заместителем — как это было сейчас. Но на роль лидера он не годился — он был прекрасным человеком, но иногда на него накатывало прошлое — и могло не отпускать неделями, превращая весельчака, ставшего чем-то средним между любимым дядей и ещё более любимым старшим братом для всех её детей, в древнюю развалину, молча смотрящую в одну точку часами. А если в этот момент на них нападут? Происходи всё хотя бы год назад, она бы точно выбрала в качестве преемницы Элли. Умная, хитрая, решительная — склонная к импровизации, прирождённый лидер, канадка со странной фамилией Рихтер, застрявшая в Лондоне во время атаки семь лет назад, она была одной из тех, кто присоединилась к группе Хелен давным-давно — ещё до встречи с Фрэнком, она была Джеком для самого Джека — Хелен подозревала, что они стали близки очень давно — куда раньше, чем это могло бы быть здоровым. Но будь она проклята, если в этом богами забытом городе остался хоть кто-то здоровый! Год назад выбор был очевиден… Но вот прошло уже девять месяцев, как она бросилась на помощь группе, которую вел Джек и попал в засаду. Она смогла вытащить любимого человека — но сама попала под удар Чумного Доктора. Сколько они уже потеряли от этого кейпа? Хелен не была знатоком системы рейтингов, однако полагала, что его можно было назвать Контактом 7, за его способность — прикосновением к человеку он мог заразить хроническим заболеванием, к которому у жертвы была определённая предрасположенность. Вы когда-нибудь видели ребёнка с болезнью Альцгеймера в пятнадцать лет? Она — видела. Элли повезло и не повезло одновременно. Повезло потому, что она не умерла сразу — её заболевание оказалось очень редким и, учитывая специфику заражения — неизлечимым. Это и было причиной, по которой ей не повезло. Тяжело было существовать — даже не жить, не имея возможности встать с кровати, постоянно чувствуя себя полумёртвой — и выживая лишь потому, что Дракон стабильно передавала лекарства каждый месяц. Хелен не была уверена в их стоимости и точно не говорила об этом Элли — но подозревала, что эти невзрачные белые таблетки стоили на порядок больше всех остальных вещей, передаваемых Дракон, вместе взятых. Слишком уж дорог столь редкий медикамент, созданный специально для противодействия одному-единственному заболеванию. А в тех количествах, что он требовался Элли… Она была трупом. Живым, смеющимся и улыбающимся трупом. И никто — ни Хелен, ни сама Элли, ни Джек, ставший после того случая куда менее уверенным в себе и потерявшим большую часть своего задора, делавшего его лидером всех детей, не могли сделать ничего. Одним ударом Чумной Доктор лишил Седьмое Убежище сразу двух кандидатов на роль лидера. А больше никого и не оставалось. Все остальные были пусть не посредственными, но о лидерских качествах и говорить не приходилось. С таким же успехом в качестве её преемника можно было бы назвать Драко Малфоя — он, хотя бы, был кейпом. Возможно, Хелен бы даже рассмотрела его кандидатуру — всё же его плюсы были очевидны — тут и способности, классифицирующие его как среднеуровневого козыря, и очевидная театральность и любовь к обожанию толпы — такие, как он, при правильном воспитании и обучении могли бы быть прекрасными, великими лидерами. К сожалению, никакого воспитания у ребёнка не было. Психологический шок, триггер и отсутствие контактов с окружающими создало в его подсознании прекрасную, чудесную историю о Школе Чародейства и Волшебства — красивую настолько, что даже в пересказе Майкла слушать её было увлекательно и морально расслабляюще. Некоторое время она даже рассматривала возможность того, что рассказанное им — правда, но в итоге отказалась от этой мысли. Несмотря на то, что существовали проходы между мирами (о существовании Земли Алеф было известно уже много лет), никакой магии там не было и в помине. Да и проще для ее психологического здоровья было предположить, что гибкий разум ребенка создал собственную выдуманнную магическую вселенную, чем попытаться уложить в голове наличие рядом целого скрытого от ее глаз мира. Тем более, что он говорил не только про путешествие в пространстве, но и во времени, что было невозможно — подобной технологии кейпы до сих пор не освоили. К сожалению, это привело его к странному супрематизму — по его легенде, он родился в благородной семье, которая не одобряла любые связи с немагами. Любопытный механизм психологической защиты, который был создан его психикой с целью уберечь владельца от лишних контактов с незнакомцами. И только благодаря своему опыту общения с трудными детьми и невероятному желанию помочь Хелен смогла пробиться сквозь выстроенную им скорлупу. Всего-то и надо было — показать, что он тоже человек, как и все вокруг, без привязки к тому, что он кейп… Простите, маг. Эту тенденцию продолжил Майкл, который был способен разговорить и камень — не зря же она отправила мальчика к нему… Ну и создание питьевой воды тоже было прекрасным дополнением к тому, что Драко стал всё сильнее раскрываться как нормальный подросток, а не психологически травмированный кейп, мнящий себя колдуном. И окончательно успех закрепила умничка Элли — которая вместе с Джеком и двумя братьями — Итаном и Кевином, были выбраны ею в качестве агентов социализации Драко. Их задача — помочь ему влиться в коллектив, что они с успехом и делали. Хелен бы предпочла более осторожный подход, но Элли с тактом бронепоезда ворвалась в личное пространство Драко и завлекла его на ночевку с просмотром фильма и вредной едой, которую Хелен хранила — чипсы и газировку иногда передавала Дракон, мотивируя это необходимостью поддерживать детей вкусной едой. Психолог согласно кивала, а потом раздавала большую часть такой еды в памятные дни — откладывая чуть-чуть про запас — и ведь пригодилось же! Взглянув на монитор, Хелен увидела, как Драко комкает одеяло, прикованный к просмотру фильма — Властелин Колец? Да, прекрасный выбор для человека, считающего себя чародеем. Элли… Ну как же так? Почему смерть всегда точит зуб на лучших из лучших? Ты смогла вытащить из скорлупы ребёнка с ретроградной амнезией и памятью маленького, надменного аристократа. И сделать это за сутки! Не будь они в Лондоне — взяла бы своей ученицей, и мир бы увидел самого гениального психолога всех времён. Но… Чего уж теперь. Этого не поменять. Надо принять прошлое и жить дальше, встав после очередного удара судьбы. Но, несмотря на все свои ошибки и провалы, Хелен Карвер (подумывающая сменить фамилию на Годфри), психолог и детский клинический терапевт, прожившая семь лет в карантине, собравшая под своим крылом почти пять тысяч детей со всего разрушенного Лондона и давшая им родной дом взамен утраченного, руководящая лучшим Убежищем во всех карантинных зонах, в конечном итоге имела полное право гордиться собой. Но не потому, что она выжила. А потому, что осталась человеком.