Арсений Сергеевич сидит за учительским столом в своей
чертовски сексуальной белой водолазке с горлышком и взглядом осматривает класс, позволяя себе лишь на небольшое мгновение задержать взгляд на Антоне – они в школе, а значит должны держаться на расстоянии и не подавать виду, что между ними что-то есть.
– Надеюсь, что вы все хорошенько отдохнули на новогодних праздниках, – в голове мужчины мелькают его собственные выходные, которые он счастливо проводил вместе с Антоном, и, о боже, кто бы знал, как сейчас ему не хотелось возвращаться в школу и вести уроки. – Но сейчас пришло время поработать. Тема нашего урока сегодня – великий поэт Серебряного века Сергей Александрович Есенин. Он родился в 1895 году в селе Константиново Рязанской губернии. Являлся представителем новокрестьянской поэзии и лирики, а позднее литературного течения имажинизма. За свою жизнь написал огромное количество всемирно известных произведений, путешествовал по Европе и Америке. Невероятно сильно любил родину, но в более поздний период стал обличать советскую власть. После этого на него началась травля, поэтому последние два года жизни Есенина прошли в постоянных разъездах, – учитель грустно вздыхает и, осмотрев класс, продолжает. – У него была сильная депрессия и он лечился в психоневрологической клинике. Когда выписался, из неё, то поселился в гостинице «Англетер» и через несколько дней, 28 декабря 1925 года, там повесился.
Вверх взмывает рука, и, не дождавшись разрешения говорить, Антон громко и чётко заявляет.
– Арсенией Сергеевич. Есенин не повесился, его убили. Я это точно знаю.
Мужчина еле сдерживает улыбку, переводя взгляд на Антона, но после наигранно тяжело вздыхает. Весь класс замирает.
– Шастун, на уроке мы говорим об официальной версии, а не о фанатских домыслах, – спокойно произносит он, смотря в зелёные глаза
его мальчишки.
– Но то, что вы сказали – неправда. Получается, вы учите нас каким-то лживым фактам, да, Арсений Сергеевич? Так себе вы учитель, получается! – дерзко усмехается он.
Класс молча охуевает от ситуации, начиная уже переживать о том, что будет дальше. Как вообще Антон – парень, которого все ещё считают новеньким в школе – разошёлся так, что теперь учителю указывает на ошибки.
Арсений думает, что Шастун всё-таки выведет его сегодня, что дома он не только его хорошенько отшлёпает, но оттрахает так, чтобы тот точно перехотел перечить ему. Особенно на уроках!
Чем вообще думает этот мальчишка!?
Учитель набирает в лёгкие побольше воздуха и, выйдя из-за стола и облокотившись о него бедром, спокойно произносит:
– Хорошо, Антон. Если ты так уверен в том, что говоришь, то прошу к доске. Докажешь нам свои слова. Если класс тебе поверит, то и я соглашусь с тобой.
Антон взвешивает все «за» и «против» и, окончательно осмелев, выходит к доске.
Арсению стоит больших трудов, чтобы прямо сейчас не сказать что-нибудь не подобающее учителю или вообще... не выхватить
случайно ремень из своих штанов, который сейчас брюнет невзначай поправляет стройными пальцами.
Шастун это, конечно, видит. Он сглатывает, чувствуя, как его прошибает невидимый электрошокер, но мысленно улыбается, до ужаса радуясь происходящему. Адреналин ударяет в кровь, вызывая новые острые ощущения. Подумать только, сейчас, перед всем классом они общаются (почти) как обычный учитель и ученик, хотя дома у Арсения они... словом, они уже давно перешли эту границу.
– Во-первых, есть посмертый слепок с лица Есенина. На его лбу вмятина.
– Это от трубы, Антон.
– Нихера не от трубы! – быстро парирует он.
– Шастун! Следи за языком, – Арсений мгновенно вспыхивает, ни на секундочку не забывая, где они находятся.
Ну а Антон просто заговорился и забыл.
С кем не бывает! Чего кричать-то сразу?
– Извини...те. Не от трубы это. Нельзя такой след от трубы получить. Там вмятина такая, что ого-го. Его точно приложили чем-то тяжёлым.
Арсений кивает, произнося вслух что-то вроде: «Ну допустим», и Антон продолжает.
– Дальше тот кавардак, что был в его номере, – Арсений уже хочет возразить, но парень перебивает его. – Да, я знаю, вы скажете, что он был очень эмоциональным и сам всё разгромил. Но это не похоже на правду. Если бы он сам всё разгромил, то все эмоции уже бы выплеснул, и ему не нужно было бы вешаться, понимаешь..ете? Разрядка произошла, и он бы уже просто устал и завалился спать, а не полез в петлю!
Шастун делает паузу, осматривая затаивший дыхание класс, а затем возвращаясь взглядом к Арсению.
– Дальше труба, на которой он повесился. Ну это прямо очень сложно к ней добраться. Она высоко, как-то сбоку, ещё и вертикально. Ужас! – театрально возмущается он.
– Но ты ведь не будешь отрицать, что психическое состояние Сергея Александровича оставляло желать лучшего, верно? Ему казалось, что за ним следят, везде видел «чёрного человека». От стихов буквально сквозит тоской, болью и смертью, а последнее стихотворение вообще было написано его кровью.
– Не буду. Но КГБ-шники реально за ним следили! Это был не чёрный человек, а ИХ люди. А Есенину вдолбили, что у него шиза!
– Но, Антон, согласись, в таком состоянии дойти до самоубийства вполне возможно... он не видел смысла в своей жизни и нашёл выход в этом.
– Нет, его убили! – не унимается парень, чуть ли не выкрикивая эту информацию на весь кабинет.
– Да, господи, почему тебе так принципиально это!? – Арсений чуть-чуть не сдерживается, позволяя себя немного эмоциональности, и отходит от стола, оказываясь рядом с парнем.
Антон разворачивается к мужчине, смотря прямо в его синие глаза, забывая о присутствии класса.
– Вам честно сказать?
Такое родное лицо напротив согласно кивает и всё ещё смотрит так неотрывно, так внимательно, что обнять хочется. И не отпускать ни на шаг.
– Самоубийство – это слабость. А Есенин не был слабаком. Он был пиздец сильным, Арс, – глаза Арсения расширяются и едва ли не вылезают на лоб, а парень даже не замечает, продолжая изливать то, что чувствует внутри. – Я восхищаюсь им. Как поэтом, конечно, – поспешно добавляет он, чтобы, не дай бог, не нарваться на ревность. – Он...невероятно круто чувствовал мир вокруг и преобразовать это в стихи...это прям вау! Блять, ты только подум...
Арсений громко кашляет.
Шастун вопросительно смотрит, а затем вдруг замирает, осознавая, что только что произошло. Он поворачивается к классу, испуганно пробегаясь по лицам одноклассников, вспоминает, что назвал мужчину по имени, перешёл на ты, матерился и вообще ПИЗДЕЦ ШАСТУН ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ, МАТЬ ТВОЮ!?
Антон ошарешенно смотрит на мужчину, а на Арсении уже нет лица – он весь бледноватый, в глазах паника. Парень замирает, даже задерживая дыхание.
В следующую секунду на лице Попова появляется возмущение и холод, который буквально замораживает всё помещение, заставляя поёжится и начать искать источник тепла.
– Как ты смеешь, Шастун! – сердце Арсения бьётся так быстро, что мужчина уверен – это слышит весь класс. – Как ты позволяешь вести себя ТАК на уроке!? – он замолкает на секунду, а затем продолжает уже спокойно. – Завтра же приводи своих родителей в школу. И сегодня остаёшься после уроков, – как наказание озвучивает он.
Антон загнанно кивает, действительно испугавшись тона мужчины. Что это значит? Он сейчас собственноручно всё испортил? Если класс поймёт, то будет очень плохо... а если дойдёт до учителей? Теперь ведь за ними будут следить. Значит дома у Арсения появляться нельзя. А про родителей... он ведь это не серьёзно, да? Он ведь просто шутит, да?
Антон поднимает свои зелёные глаза на учителя и не понимает, что делать дальше. Ему страшно. И на душе становится так противно, что хочется выброситься в окно.
Лицо Арсения слишком нечитаемо, чтобы делать какие-то выводы – и от этого ещё страшнее.
– Можешь садиться, – бросает Арсений Сергеевич холодно и небрежно, сам усаживается за свой стол и продолжает урок, совсем не обращая внимания на мальчишку.
Антон думает, что его сердце вот-вот разорвётся на маленькие кусочки. Такого равнодушия в глазах любимого человека он не видел ещё никогда. Его внутренности сейчас словно завязали в тугой узел.
Антон не слышит, как мужчина ведёт урок, не слышит ответы одноклассников, не слышит звонка с урока.
Арсений спокойно выжидает, пока класс выйдет и запирает входную дверь.
– Тош, что с тобой, ты как? – Попов за две секунды оказывается около стула мальчика, присаживаясь возле него на корточки, чтобы не смотреть свысока. – Тоша? – он берёт его за руку, тянет, разворачивая к себе лицом.
Антон выглядит потерянным. Словно его закинули в очень далёкую и неизвестную страну и бросили там одного. И вот что хочешь теперь, то и делай.
– Арсений Сергеевич, простите... Я не хотел испортить всё, – произносит он шёпотом, чувствуя, как в уголках глаз собирается ненужная влага.
– Ну, ну, тише-тише. Всё хорошо. Придумаем что-нибудь, – Арсений невесомо целует мальчика в раскрытую ладошку.
– М-мне... мне правда нужно родителей.. в школу?
Арсений заметно меняется в лице.
– Что? Нет, конечно! – он заглядывает в зелёные напротив. – Антон, нет! Всё, что я сказал – неправда! Я просто хотел показать классу, что.. Ну, чтобы нам не спалиться, – Арсений целует ещё несколько раз, но уже чуть выше – в запястье, немного отодвигая при этом знакомый браслетик. Такой же до сих пор висит и на его собственной руке.
Антон выдыхает, немного расслабляясь.
– Я испугался... Я подумал... Мне стало так страшно, что ты это серьёзно, – произносит он уже спокойнее.
– Прости, я не хотел. Но я должен был сделать что-то такое, понимаешь?
Антон кивает.
– Ты пиздецки хороший актёр, Арсений Сергеич, – он усмехается, вставая со стула и утягивая мужчину в поцелуй.
У Арсения взгляд из ряда: «я-знаю-что-я-самый-охуенный-актёр-и-вообще-красавчик-во-всех-смыслах». Он делает пару шагов на Антона, заставляя того упереться в парту, и чуть подсаживает его.
Шастун оказывается сидящим на парте и раздвигает ноги, чтобы мужчине можно подойти ближе и было удобнее стоять, поддаётся немного вперёд.
Арсений целует требовательно, забираясь прохладными пальцами под рубашку мальчика, проходясь по нежной коже, немного щекоча касается животика, плавно скользит к спине. Чувствует, как мальчик льнёт к его рукам, как прогибается, стараясь быть ближе, как сам толкается языком в его рот, требуя немного большего.
Арсений скользит рукой по шее Антона, чувствуя его сбитое дыхание и лёгкую дрожь. Мужчина поддаётся бёдрами вперёд, вызывая практически болезненное прикосновение к паху Шастуна, одновременно с этим кусает его нижнюю губу, чуть оттягивая.
Антон тихо стонет, закатывая глаза.
Арсений специально доводит парня до такого состояния, каждый раз ловя невероятный кайф от его стонов, от его дикого желания.
– Блять. И что мне теперь делать со стояком? – на выдохе произносит Антон, открывая глаза.
– Антон. Сейчас мы собираемся и идём домой. И ты, наконец, познакомишься с моим ремнём, ясно? Такой маленький, а так материшься! Ещё и в присутствии учителя! – Арсений проводит руками вдоль своего тела, демонстрируя себя. – В присутствии меня!
– Так точно! – Антон спрыгивает с парты и убегает в гардероб.
– Не споткнись, дурашка! – вслед кричит мужчина, но школьник уже не слышит.
***
– Я знаешь, как офигел, когда ты меня по имени назвал! Я думал – всё, нам крышка! – эмоционально произносит Арсений, держа парня за руку.
Они идут домой, как и обычно – безлюдными улочками, поэтому не скрываются и не боятся быть настоящими. Не боятся держаться за руки и искренне громко смеяться, вспоминая ситуацию в школе. Сейчас она уже не кажется такой страшной, а лишь забавной.
– Тош, у меня такой холодок по коже пошёл! Фа-а-ак! Вроде всё обошлось, но, умоляю, не делай так больше! Мне с тобой никаких нервов не хватит! – он смеётся, а Антон не может оторвать от него взгляд, сильнее сжимая руку мужчины. Сейчас, когда он такой эмоциональный и радостный, он кажется парню таким восхитительным, что он бы вечность провёл, наблюдая за ним.
Арсений замечает влюблённый взгляд мальчишки и легонько щёлкает по его носу пальцем. Антон смущается, отводя взгляд, но сразу же меняется в лице.
– Арс, они странные, – Антон указывает пальцем на приближающихся к ним трёх мужчин, взявшихся буквально из ниоткуда.
Что-то в них определённо было не так. То ли слишком целеустремлённая походка, то ли слишком грозный вид. То ли вообще атмосфера, которая появилась в переулке с их появлением.
Сердце Антона начинает колотиться бешено, норовя вот-вот выпрыгнуть из груди.
Арсений отводит руку с рукой Антона чуть назад, заставляя мальчика встать чуть позади него, и, тем самым, словно закрывает его собой.
Когда эти трое оказываются совсем рядом и становится понятно, что они идут прямо на них, Арсений порывается начать разговор, отпуская руку Антона и вытягивая свою – преграждает ему путь вперёд, вынуждая оставаться позади.
– Молодые люди, в чём д...
Не дав ему договорить, один мужчина резко ударяет его в живот.
Арсений складывается вдвое, чувствуя, как весь воздух вылетает из лёгких. По телу от места удара расползается боль. Он теряется в пространстве на несколько мгновений.
– Нет! – Антон вскрикивает, бросаясь на этого мужчину, но его грубо хватают за руки, не давая двинуться с места.
В этот момент третий человек фиксирует руки Арсения у него за спиной, тем самым удерживая его и не позволяя увернуться. Первый наносит ещё несколько ударов по лицу и в солнечное сплетение.
Антон брыкается, но у него не хватает сил, чтобы вырваться. Он кричит, умоляя остановится. Говорит, что он сделает что угодно, лишь бы они отпустили Арсения.
У учителя подкашиваются ноги, и он оседает на колени. В глазах летают звёздочки, а в голове стоит неприятный звон, не позволяющий сосредоточиться и начать действовать.
Бандит, держащий Арсения, отпускает его, и брюнет падает на землю сворачиваясь калачиком. Освободившись, мужчина подходит к Антону, успевая пару раз пройтись кулаками и по его телу.
Первый ударяет Арсения уже ногами, но почти сразу отходит.
– Не покалечь мелкого! Его только припугнуть. – командует бандит, смотря на Антона. – Это послание от твоего папашки, – он разворачивается. – Уходим, – слова эхом отдаются по переулку, отпечатываются на подкорке где-то внутри его головы, но до парня доходят далеко не сразу.
Они исчезают так же быстро, как и появились. Словно никого и не было.
Арсений пытается вдохнуть, но даже это сделать больно. Он заходится кашлем, всё ещё лёжа на земле в позе эмбриона, не понимает сразу, что удары закончились, потому что боль всё ещё разрезает его тело.
Антон бросается к нему, боится прикоснуться, но всё же берёт за руку, замечая на ещё пару минут назад таком радостном и красивом лице несколько ссадин и кровоподтёков.
– Арс... Боже... Нет... Нет-нет-нет… Я сейчас... Я позвоню в скорую... – дрожащими руками Антон достаёт телефон, но тут же роняет его в снег. Снова поднимает, пытается протереть экран, но руки совсем не слушаются его.
– Что он сказал? – Арсений медленно приходит в себя. Уже не кашляет, но глаза всё так же зажмурены – если он откроет их, мир просто поплывёт в разные стороны, и это всё равно не даст ничего хорошего.
– Что? – Антон опускается ближе к лицу Арсения, чтобы лучше его слышать. – Сказал? Кто? Он?
Учитель кивает и слишком тяжело дышит.
– Что.. ч-что меня не трогать.. Что напугать нужно.. Кого..? Нас? Что.. ч-что это от... – Антон вдруг осознаёт смысл сказанных слов, широко открывая глаза. – Это отчим, Арс, – обречённо шепчет он.
– Тогда... не звони в скорую. Сами разберёмся, – хрипит он негромко, – До дома немного осталось..
– Арсюш... Нет... Ты... Тебе ведь... больно, – у Антона дрожит голос, а говорить становится всё сложнее.
– Нет, Тош. Почти не болит, – Арсений открывает глаза и давит из себя слабую улыбку. – Пару минут и пройдёт совсем. И я смогу идти.
Антон даёт ему руку, помогает подняться, доводя мужчину до ближайшей лавочки. Он боится начинать говорить и только следит за действиями Арсения, который сейчас с закрытыми глазами лежит на лавочке комочком.
На его щеках влажные дорожки, при виде которых сердце Шастуна болезненно сжимается. За всё время, что они знакомы, он ни разу не видел брюнета таким беззащитным, таким слабым. Ни разу не видел, как он плачет или ему так сильно больно.
– Сейчас придём домой, попьём чай и всё снова станет хорошо, – голос Арсения дрожит, и Антон едва ли сдерживается, чтобы не поморщиться от этого.
Он должен быть сильным.
Антон злится. Злится на отчима. Он готов прямо сейчас сорваться с места и навалять ему по самое не хочу – и похер, что у него не хватит сил, похер, что скорее всего эта идея обречена на провал. Он хочет сделать хоть что-нибудь, чтобы отчиму тоже стало больно! Чтобы ему пиздец как стало больно!
«На его щеках должны быть его чёртовы прекрасные ямочки, а не слёзы, ёбанный ты урод!!!!! ЕМУ БЛЯТЬ БОЛЬНО ИЗ-ЗА ТЕБЯ! – мысленно орёт он, надеясь, что отчим его слышит, а затем вдруг замирает. –
Или... из-за меня..?»
– Прости... – шепчет мальчик, присаживаясь рядом. – Арсюш, пожалуйста, прости меня.
– Солнце, ты не виноват, – мужчина нащупывает руку Антона и несильно сжимает её.
«Виноват. Виноват я и только я... А страдаешь за меня ты...»
– Арсюш... пошли домой.. ты замёрзнешь сейчас, – умоляет Антон, удерживая мужчину за плечи, уже приподнимая его с лавочки. – Я помогу.
Они ковыляют до дома дольше, чем обычно. Намного дольше. Арсений опирается на руку Антона и постоянно просит остановиться, чтобы отдохнуть, чтобы подышать. Идти невероятно больно, и парень практически чувствует всю эту боль.
Дома Антон помогает Арсению раздеться, чуть ли не доносит его до кровати, помогая лечь. По наставлениям мужчины находит в аптечке какой-то тюбик и максимально бережно начинает мазать те места, которые болят сильнее всего.
Арсений держится хорошо, кусает губы, зажмуривается, но молчит, не роняя и звука. Потому что понимает, как Антону тяжело будет это слышать, понимает, что мальчишка примет всё на свой счёт и потом будет винить себя ещё очень долго. Он терпит, как может. Терпит только ради него.
У Антона до сих пор дрожат руки, а в голове всё варятся и варятся мысли о том, что ему делать дальше. Тишина давит на него слишком сильно, а потому, как только он заканчивает, убегает на кухню заваривать чай.
Оставшись один, Арсений может выдохнуть и расслабиться. Он утыкается лицом в подушку и тихо-тихо всхлипывает, плачет, кусая кусочек одеяла, ненадолго позволяя себе эту слабость.
Антон возвращается с горячим чаем с ромашкой, мятой и мёдом и стаканом воды. В его кулачке таблетка обезболивающего, которую мужчина выпивает сразу, когда садится в кровати, опираясь спиной на приподнятую подушку.
Горячая кружка приятно согревает руки, и Арсений делает небольшой глоток.
– Эх, жалко, что у меня не было моей волшебной палочки, – усмехается он, пытаясь пошутить, а сам смотрит чуть покрасневшими глазами, которые выдают его с потрохами. – Я бы их заавадокедаврил!
– Арс... – болезненно произносит Антон, видя эту жалкую попытку мужчины рассмеяться.
– Ты вообще как? Сильно болит? – заинтересованно спрашивает он, внимательно осматривая мальчика.
– Да по мне не попали совсем, дурак! Ты бы, блять, о себе лучше беспокоился! – вспыхивает Антон, и по его щекам вдруг текут слёзы.
Антон понимает, что должен сделать. Он нашёл выход.
– Тош, ты чего?
Антон забирает у Арсения кружку и поддаётся вперёд, целуя его.
Антону очень больно осознавать, что это
последний их поцелуй.
Арсений чувствует солоноватый вкус слёз на губах мальчика и отстраняется от него.
– Солнце, ты чего? Всё пройдёт, не бойся. Я поправлюсь, уже почти не болит! Правда-правда! – взволнованно произносит он, касаясь щеки Антона своей рукой. Поддаётся вперёд и сцеловывает слёзки с розовых щёк.
– Да, да. Я знаю, всё пройдёт. Всё пройдёт. И... ты тоже запомни это, ладно?
– Э-э-э, да. Хорошо.
– И... Арсюш. Я люблю тебя. Я никогда не встречал такого человека, как ты. Ты невероятный и самый лучший. Ты веришь мне?
– Антон, что происходит?
– Ничего. Просто решил сказать, что люблю тебя, – он кусает губы, тоже забираясь на постель и укладываясь рядом.
– Да не умру я! Тут даже ран серьёзных нет! – смеётся Арсений. – Не волнуйся. Я тоже люблю тебя. Больше всего на свете, Тош.
Антон сглатывает и старается не дрожать.
– Проведём этот день вместе, ладно?
Арсений кивает.
Они лежат так ещё очень долго. Бывает, разговаривают о чём-то, но больше молчат, восстанавливают силы. Им обоим они очень скоро понадобятся.
Антон включает на телевизоре какую-то смешную комедию и заключает Арсения в крепкие объятия, пытаясь наслаждаться этими минутами.
И оба уже почти что забывают о том, что было сегодня после школы.
***
Антон возвращается к себе домой очень поздно. Он не смог позволить себе уйти, пока Арсений не заснёт крепко и спокойно. Лишь тогда потихоньку выскакивает из квартиры и бесшумно закрывает за собой дверь, боясь нарушить покой любимого человека.
