Бесит.

Розария флегматично смотрит, как продрогшие монахини передают фермерам тёплые вещи. По взгляду понятно, что они сами бы надели на себя ещё тысячу этих пуховых вещиц. "Ебанная благотворительность" — Думает Розария и прикуривает сигарету об обомлевшего от сие действия пиро слайма. Конечно, в эту прекрасную новогоднюю ночь она могла провести в таверне. Но Варка сказал ей жить счастливо, стремиться вперёд. А Барбара сказала, что её присутствие обязательно в эту проморзглую ночь, при раздаче тёплых вещей фермерам. В шею Розарии утыкается холодный нос вышеупомонятой причины не посещения таверны. Озябшие руки в варяжках обвиваются вокруг торса Монахини, а та только улыбается прижимая Барбару ближе и перебирая пальцами по мягким, блондинистым волосам. – Замёрзла? – Угу... – И надо было сюда переться, в такой мороз? – Угу. Розария лишь весело хмыкает, сигарета отправляется на голову затушенного Барбарой пиро слайма, который совсем шокирован от такой наглости, и потихоньку стал удаляется обратно в лес. Пусть идёт, сегодня Новогодняя ночь, сегодня можно. – Я тут видела отличное местечко, что бы согреться. — Розария практически мурчит эти слова Барбаре на алое ушко, и та приподнимает голову. Озябшему Пастору это кажется очень заманчивым предложением. — Они тут и без тебя справятся. Идём. Розария тактично умалчивает. Что тут вообще можно было бы обойтись двумя - тремя людьми. А петь на таком морозе сродни самоубийству, и сестра Виктория бы точно не одобрила. Монахиня ведет притихшую Барбару к маленькому сарайчику. Не хитрым действиями, замок с дверей слетает, и Барбара только хмурится, чуть сильнее сжимая руку своей девушки. Они уже притерлись друг к другу. Маленькие шалости можно и простить. Внутри тепло, и сено повсюду, пахнет деревом, и солнечной травой. Розприя скидывает со своих плеч меховую накидку на пол, усаживаясь на плотный стог сена и дожидаясь, пока Пастор заберется к ней на колени, тут же вцепляясь в одежду монахини. — Так я согреть тебя не смогу. Отпусти. — Барбара мотает головой и плотнее прижимается к девушке, снова утыкаясь носом куда-то в шею. И на все попытки отодрать ее лишь недовольно мычит. Розария тяжело вздыхает. В няньки она не нанималась, но кто бы знал, что сама пойдёт на такое. На губах манахини появляется плотоядная ухмылка. Она стаскивает с перчаток свои когти, и они небрежно летят на дощечатый покров. Розария с нажимом проходится пальцами по позвоночнику Барбары, вызывая у девушки мурашки, и подбирается к самому воротничку. Знакомый замочек привычно щёлкает, и Розария тянет молнию вниз. Проходится пальцами по открытым лопаткам, выводя причудливые узоры, рука медленно спускаясь к копчику, и Монахиня сжимает мягкую ягодицу, обтянутую колготками. Барбара мягко вздыхает, и все же отстраняется. Смотрит пару минут серьёзным взглядом, словно что-то взвешивая. И все так же молча, на вопросительно приподнятую бровь Розарии, тянется к обветрившимся губам монахини. Поцелуй выходит мягким, почти целомудренным, и все таким же молчиливым. Розария удивлённо, ведь её Барбара обычно достаточно разговарива. Но возражений она не имеет. Рука мягкими круживыми движениями снова возращается к лопаткам, поддерживая звёздочку за плечи. А вторая забирается под пышную юбку, отодвигает кромку колготок вместе с трусиками. Барбара разрывает поцелуй, и прикрывает глаза. Её ресницы дрожат, а сама она придимается лбом к плечу Розарии, шумно вздыхая и ерзая, когда рука монахини плотно обхватывает её вульву, а указательный палец принимает к клитору. – Ты сегодня совсем тихая, — Розария хмыкает, зарываясь носом в солнечные волосы и чувствуя как ногти Барбары царапают её плечи через одежду. Палец проходится по капишону клитора, Розария чуть оцарапывает нежную головку, заставляя Барбару сжимать подрагивающие бедра чуть сильнее. К указательному пальцу придимается средней, чуть разводят малые половые губы, сжимая и перекатывая клитор. – Р-розария... — Голос Пастора хриплый. Она отрывает голову от плеча и смотрит помутневшим взглядом. На щеках нездоровый румянец. Звездочка снова тянется к губам, но Розария отклоняет голову. – Эн, нет. Ты все таки пела на морозе? Заслужила горло, от того и молчиливая? Я права? — Розария с усмешкой смотрит на нахмуренные брови, и чуть тянет клитор, после сразу же проходясь вниз, пальцами оглаживая вход. – Я права? Барбара только вздрагивает, чуть приподнимаясь на ногах, и смущённо угукает, снова утыкаясь в плечо монахини. Уши Пастора вместе с щеками загораются румянцем ещё ярче. Её поймали. Лекарь не соблюдающий своих же предписаний, какой позор. Но Розарии глубоко насрать. Она сама не идеал. Два пальца проникают в лоно, мягко потирая горячую стеночку. Рука с лопаток движется выше, зарываясь в волосы на корнях и заставляя Барбару поднять голову. Слабый стон тонет в новом поцелуи. Мокром, диким, с языком. Таком, что бы прикусить пухлую губу, что бы помогать юркий язычок. Будут болеть, значит – вместе. Лежать в кровати и обниматься, тоже есть свои плюсы. К тому же, не Барбара её будет убегать на вечный проповеди. Много плюсов. Розария сгибает пальцы, разводит их в стороны, нажимает на податливые стеночки плотнее, массируя их. Её перчатки уже все в естественной смазки, а Барбара двигает бёдрами активнее, стараясь сильнее насадиться на пальцы. Девушкам уже совсем не холодно. Барбара плотнее притерается к груди девушки, пока та с жадностью вылизывае её рот. Отрываться не хочется, главное стараться дышать через нос, и набирать побольше воздуха, пока Розария кусает её губы. Монахиня прижимает руку плотнее, сильнее давит пальцами и Барбара вздрагивает, внутри все сокращается, горячие стенояки сжимвют пальцы Розарии. И Барбара разрывает поцелуй отклоняя голову и хрипло постанывая. Монахиня скользит внутри ещё немного, переживая последние судороги, а после вытаскивает руку. Мокрая перчатка так же летит вниз, а Розария прижимает к себе утомленную девушку. Нежно целуя в макушку, и чувствуя уже тёплый нос на своей шеи. Что ж, возможно встречать Новый год так, лучше чем в таверне.