Тихая ночь

Почти каждую ночь Мартина мучили кошмары или бессонница, но они были иного рода, чем у сына. Все началось с первого за десять лет визита Малкольма, решившего узнать, откуда у убийцы-подражателя Хирурга листы из дневников доктора Уитли. Тогда же его сын обещал периодически приходить в Клэрмонт, чтобы повидаться. И приходил. Мартин был рад каждой встрече. Он чувствовал, что не безразличен своему мальчику, что тому есть дело до горячо любимого папочки, который всегда им дорожил, даже когда тот его предал. Каждый раз, когда Малкольм не появлялся и не выходил на связь больше недели, Мартин переживал, что тот снова решил его бросить из-за нестабильности своего состояния, но, с другой стороны, он верил, что его мальчик рано или поздно соскучится по нему и навестит опять – и это происходило. И совсем неважно, что он говорил каждый раз только о работе и не любил предаваться теплым воспоминаниям об их походах и совместном времяпровождении. Как же хотелось съездить с сыном куда-нибудь еще раз. Он был почти уверен, что обязательно съездит, как только выпадет шанс. Доктор Уитли считал, что их всегда связывало нечто большее, чем прошлое: убийства. Правда, Малкольму нравилось их расследовать и предотвращать, а Мартину – совершать, но ради сына можно было помочь раскрыть парочку. Все было замечательно, пока его не посадили в карцер из-за небольшой шалости на интервью Эйнсли, которое закончилось папой-героем, спасшим парня своей дочери. В одиночной камере было тоскливо, в особенности, без его мальчика, который ранее приходил к нему и помогал поддерживать связь с внешним миром. А еще Мартин понимал, что они с Малкольмом шли по пути сближения, и с каждым визитом это было заметно. Как же он скучал по их встречам и разговорам. В то время они не виделись несколько недель, пока не пришел тот коп, Гил, и не сообщил, что его мальчика забрал приятель доктора Уитли, серийный убийца Джон Уоткинс. Дальнейшие пару суток после панической атаки из-за мыслей о смерти сына Хирург провел в полуотключенном состоянии под горой седативных, и события развернулись так стремительно, что он не заметил, как в скором времени покинул карцер. Привилегии Мартину вернули не сразу: к примеру, он не мог связаться с Малкольмом из-за отсутствия телефона, а также не мог наблюдать за событиями внешнего мира по телевизору, потому что и тот перестали приносить. Единственное, что удалось узнать: его мальчик жив. Эта мысль грела, но не лишала кошмаров о том, что папочка больше не нужен ему. В одном из последних снов Малкольм снова обвинил Мартина в том, что тот якобы уничтожил его; что он – психопат, безумец, живущий иллюзией; что у них не было никаких отношений, тем более позитивных; что сын не любил его; что не нуждается в нем; что они больше не увидятся. В то утро Хирург проснулся в холодном поту. Это был всего лишь сон. — Я не общался с сыном несколько недель. Скучаю по нему. Готов поспорить, он тоже, – посчитал нужным возвестить своего охранника Дэвида доктор Уитли. После телефонного разговора со своим мальчиком, державшим одной рукой взведенную мину, а второй ответившим на звонок, Мартин слегка успокоился, посчитав, что первая за долгое время беседа прошла неплохо, однако тут же опешил, вспомнив, что не сказал Малкольму, как любит его. Пришлось закрывать маленький гештальт в ролевой игре на групповой терапии. Это даже частично помогло. Профайлер работал над делом по убийству в стиле «Графа Монте-Кристо» и пару раз даже приходил к Мартину вместе с Дэни, симпатичной коллегой, которая сразу же понравилась доктору Уитли. Кто бы мог подумать, что сын наконец начнет знакомить его со своими друзьями? Однако ему не давал покоя тот факт, что Малкольм думает, якобы его дражайший папочка смог бы убить его. То есть, конечно, какая-то часть его хотела это сделать, но любящая, эмоциональная сторона не позволила разуму воплотить задуманное. Ведь Мартин любил Малкольма, любит и будет любить. Как же ему хотелось поговорить со своим мальчиком наедине. День прошел быстро, очередное дело оказалось закрытым, и доктор Уитли после вечернего просмотра телевизора лег в кровать. В эту ночь он спал спокойно. Утро выдалось действительно добрым, и Мартин предчувствовал что-то хорошее, поэтому дожидался этого, как и всегда: слушая музыку и делая заметки в своем блокноте. Наконец, что-то хорошее пришло: он понял это, когда оказался закованным в ремень с цепью на стене, однако наручники мистер Дэвид надевать не стал, а только шепнул кому-то: «Если понадоблюсь, громко стучите», после чего удалился, закрыв дверь за гостем с внешней стороны. — Добрый день, доктор Уитли, – сказал Малкольм, остановившись у входа. — Малкольм, мальчик мой, – обрадовался Мартин, нежно улыбаясь и разглядывая посетителя с ног до головы. – Я скучал по тебе. Проходи, присаживайся. – Он указал на стул, но никакой реакции не последовало, что было не удивительно. Сын просто продолжил буравить его взглядом, как хищник добычу, отчего стало не по себе и пришлось на мгновение отвести взгляд. – Ну или можем постоять. Что ж, зачем пожаловал? Хочешь, обсудим твою работу? Или, может, личную жизнь? У тебя она есть? Ты как, кстати? Расскажи мне все. – Мартин с любопытством блеснул глазами и состроил выдержанную ухмылку. — Ты хотел убить меня, – ровно отрезал Малкольм без каких-либо эмоций. — Это не так. – Мартин сделал шаг вперед, затем второй, желая подойти ближе, но цепь остановила его у красной линии на полу. – Я всякое совершал, но не это. То есть, желание, конечно, было поначалу. Хлороформ перестал работать, и я был в шаге от того, чтобы быть раскрытым. – Он прервался на несколько мгновений, следя за реакцией сына и подбирая каждое слово. – Но я не смог убить тебя, потому что ты моя кровь, и я люблю тебя, Малкольм. Это был мой выбор, и теперь, как ты видишь, – он окинул взглядом камеру, – я до сих пор за него расплачиваюсь. — Это правда? – украдкой спросил Малкольм, делая шаг навстречу ровно до красной линии, после чего поднял глаза, стоя прямо перед Хирургом. — Чистейшая правда, мой мальчик. – Мартин поднял одну руку, укладывая сыну на щеку, а тот продолжил бездвижно стоять, даже не пытаясь отстраниться. Глаза Малкольма бегали по лицу доктора Уитли, помогая визуально анализировать каждое сказанное слово. — Спасибо. – Профайлер накрыл ладонь Хирурга своей рукой, прикрыв глаза. – Мне нужно было это знать. Неожиданным образом наступила тишина. Было нечего сказать, да и говорить ничего не требовалось. Хотелось только стоять так вечность. Мартин нежно огладил большим пальцем скулу юноши, в то время второй рукой невесомо подхватывая его за талию, чтобы притянуть ближе к себе. Сопротивления не последовало, лишь два бездонных глаза с большими зрачками смотрели в самую душу. Хотелось заставить их закрыться, и он прекрасно знал, как это сделать. В следующее мгновение губы доктора Уитли плавно коснулись губ Малкольма, уводя того в пьянящий поцелуй. Ответ оказался незамедлительным: Мартин почувствовал чужой язык, проникающий в свой рот. Это не могло не нравиться. Чувства захлестывали его волной, и самообладание догорало, как спичка: стремительно и своенравно. Толчок в плечи. Вынужденный шаг назад. Короткий звон цепи об пол. Малкольм переступил красную черту как в этой комнате, так и в отношениях с доктором Уитли. Возвращаться было поздно. Руки профайлера потянулись к сковывающему ремню и дразняще прошлись по низу живота под ним. Все дыхание сбилось к чертям, а долгое отсутствие близости отдалось быстро окрепшим стояком и подавленными стонами. Мартин жаждал этих касаний больше всего, поэтому и сам начал подстегивать Малкольма на продолжение: одну руку запустил в мягкие русые волосы, сжимая их и возобновляя поцелуй после короткого перерыва, а второй ослабил галстук, проводя следом ладонью по груди. В то же время пальцы юноши спустились ниже ремня, уже в открытую обхватывая стояк через тюремные брюки. Уитли ахнул, еле успевая перейти на беззвучный режим, после чего сразу же вонзил зубы в шею сына, оставляя еле видимый засос. Белые штаны тем временем скатились на пол, оставляя на одну преграду меньше. — Чем я могу вам помочь, доктор Уитли? – Малкольм чуть сильнее сжимал член Мартина через ткань боксерок, наблюдая, как тот тяжело сглатывает и приоткрывает рот в недостатке дыхания. — Пожалуйста, будь хорошим мальчиком, сделай папочке приятно. При таком раскладе сохранять самообладание было невероятно сложно: доктору Уитли хотелось несдержанно застонать от этих волшебных рук, а затем приласкать своего мальчика так, чтобы стоны исходили уже от него, но обстоятельства требовали быть аккуратными и тихими, чтобы не призвать мистера Дэвида – вряд ли он хотел бы видеть эту картину. В следующее мгновение профайлер встал на колени, смотря на Хирурга снизу-вверх. Его ладони легли на бедра мужчины, неторопливо поглаживая перед тем, как перейти на внутреннюю сторону. Пара указательных пальцев слегка оттянула низ боксерок, вызывая сиюминутную реакцию подрагивающего в предвкушении члена за взмокшей тканью. Мартину это нравилось и одновременно он желал взять ситуацию под свой контроль, но дилемма, чего же хочется больше, повергла его в ступор и пассивное наблюдение за происходящим. И Малкольм умело пользовался этим. Он играл на долгом отсутствии близости отца, прекрасно зная его голод. И доктор Уитли понимал, что хочет услышать сын. Он позволил ему контролировать ситуацию, пусть и недолгое время, и даже был готов подсластить пилюлю. — Малкольм, прошу, – притворно сдался Мартин, облизывая губы, – не томи. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Одна рука профайлера бродила по резинке боксерок, уже готовая оттянуть их, пока губы ласково коснулись внутренней стороны бедра, заставляя мужчину на миг покрыться мурашками. — Возьми его в рот. – Глаза Мартина блеснули, и показалось, что чужие глаза напротив тоже загорелись в ответ. Наконец, ткань перестала стягивать до боли пульсирующий член, и он встал перед лицом Малкольма, сочась природной смазкой. Аккуратная рука обхватила его, проводя от головки и размазывая предэякулят по всей длине, пока доктор Уитли тяжело дышал и лицезрел все это действо, краснея от возбуждения. Губы поджимались от одного только вида, а мысли туманились от жарких прикосновений теплой заботливой ладони, поэтому пришлось откинуть голову вверх, чтобы не кончить преждевременно. Мартин почувствовал, как чужие губы уверенно обхватили головку, чуть углубляясь, затем – как щеки втягиваются, образуя приятный вакуум в узкой полости, и после – немного неряшливые движения головой вперед-назад. — Мой мальчик, ты великолепен, – восторженным шепотом произнес доктор Уитли и улыбнулся, укладывая обе ладони на волосы юноши и зарываясь в них пальцами. – Давай я покажу тебе, как мне будет особенно приятно. В следующее мгновение Малкольм расслабился, в то время как Мартин в медленном темпе начал подталкивать руками вперед его голову, насаживая с каждым разом чуть глубже, пока не почувствовал напряжение в глотке юноши, препятствующее дальнейшему проникновению. Мужчина решил остаться на этом уровне, теперь уже ускоряя темп и двигая бедрами вперед-назад, потихоньку разрабатывая податливый рот. Малкольм практически не дышал. Он старался изо всех сил, чтобы не поперхнуться, поэтому иногда делал глубокие вдохи, давая ускориться. Он старался не кашлять, но из глаз предательски лились слезы: теперь только Мартин контролировал ситуацию, и ему чертовски нравилось это. Как оказалось секундами позже, не только ему. Профайлер в полурасслабленном состоянии потянулся одной рукой к своему члену, сжимая его через ткань штанов, но не решаясь освободиться от лишних вещей. Вторая рука прошлась по внутренней стороне бедра мужчины, добираясь до яиц и перебирая их меж пальцев. Хотелось спросить, где его мальчик этому научился, но сейчас было не до разговоров. Мартин постепенно терял контроль, и это было заметно по резкому разгону в движениях: казалось, еще немного, и Малкольм подавится. Несколько толчков наравне с приятными ласками ускорили исход: Мартин даже не успел понять, как уверенной обильной струей излился прямо в горло юноше, послушно проглотившему все без остатка. — Мой славный-славный мальчик, – протяжно выговорил фразу доктор Уитли и тяжело выдохнул, приглаживая растрепанные волосы Малкольма. – Ты хорошо постарался. Я просто обязан помочь и тебе. Мартин собирался присесть и протянуть руки к сыну, как вдруг тот поднял ладонь в останавливающем жесте. — Не надо. – Хирург вопросительно посмотрел на него, ожидая объяснений. – Я… уже. – Малкольм опустил взгляд на пятно на своих штанах, дающее понять, что он кончил. — Ох, а ты времени не терял, – присвистнул и ухмыльнулся доктор Уитли, усаживаясь на пол и притягивая сына к себе. Тот только тяжело дышал, пряча лицо и упираясь лбом в плечо отца, ласково поглаживающего его по спине. – Я люблю тебя. — Я тебя тоже, пап, – Малкольм обвил руками шею Мартина, оставляя влажный поцелуй сбоку от кадыка. И тут Хирурга осенило, что он вовсе не просыпался. В глубине души ему хотелось верить, что его сын действительно сказал бы такое, но не сейчас. Все это – лишь игра воображения, те фантазии, которые он пытался в себе подавить. Мартин резко открыл глаза, тяжело вздыхая от окончания самого сладкого за долгое время сна: было грустно, ведь он закончился, а реальность такова, что его мальчик не любит проявлять свои чувства. Единственное, что радовало, так это то, что сон помог еще лучше, чем ролевая игра на групповой терапии. Впервые за долгое время утро выдалось поистине добрым, предвещая хороший день. Проснувшись рано, доктор Уитли просто лежал в кровати, смотрел в потолок, стараясь отложить себе в памяти все детали ночной фантазии, а пока он это делал, рука прошлась под простыней к утреннему стояку, сжав его. Мартин прикусил губу и прикрыл глаза, начав двигать бедрами навстречу ладони. С его уст сорвалось тихое: «Малкольм», когда он ласкал себя уже без лишней ткани. Движения становились быстрее, пока он не дошел до пика, издав тихий стон и негусто излившись в собственную руку. Улыбка расползлась по лицу, и довольный вздох не заставил себя ждать. Теперь можно было начинать день. Мартин проводил его спокойно: слушал музыку и делал заметки в своем блокноте, пока его не прервал Дэвид, чтобы заковать в ремень и наручники перед тем, как выйти, оставив наедине с гостем. — Добрый день, доктор Уитли, – сказал Малкольм, остановившись у входа. — Малкольм, мальчик мой. – Радость Мартина было не передать словами. Глаза блестели ярче, чем лампы во всем Клэрмонте. Он улыбнулся. – Я скучал по тебе. После этой встречи день доктора Уитли стал в разы лучше, а кошмары и вовсе прекратились, оставляя место совершенно новым сладким ночным фантазиям.