клетка разума.

— Скажите, как вы относитесь к данной профессии? — Со всей серьёзностью. Я работаю с людьми, а прежде всего, с их внутренним «Я». Иногда оно бывает не в порядке, подавлено, поломано, подбито. Я выступаю в качестве строителя; их жизни, их судьбы, на моих плечах большая ответственность. — Сколько вам лет? — Двадцать пять. По залу волной проходится шёпот, становясь все громче и отчетливее. — Но вы уже считаетесь «гуру» среди коллег. Как вы этого добились? — Думаю, я просто умею понимать людей, их проблемы. Я не осуждаю, а ставлю себя на их место. Такой принцип работает практически со всеми. — Были случаи, когда вам не удавалось помочь пациенту? Чонгук вжимается в кресло и сдавливает подлокотники. — Ни одна профессия не исключает человеческих ошибок. — Хорошо, на этом мы с вами закончим. Благодарим за отведённое нам время. В кабинете было светло и тихо, лишь старый деревянный метроном качался из стороны в сторону с характерным звуком. На вид «довольно молодой, чтобы быть опытным психиатром» по словам взрослых, юноша входит, тихо прикрывая за собой дверь, накидывает халат и берет со стола папку с краткими досье больных, с которыми ему предстоит сегодня работать. Буллимия, галлюциноз, делирий. Типичные болезни, требующие нетипичного подхода. Гуку приходится использовать разнообразный арсенал багажа своих знаний, выделить полезное и оказать поддержку, которую те не получили в полной мере. Ведь именно так это работает. Мы хотим услышать, что некто на нашей стороне, и инстинктивно начинаем ему доверять. Данный психологический феномен рассматривают с разных углов и точек зрения, выделяя его как фундамент социальной психологии. Самый удобный путь, чтобы раскрыть и прочитать человека как книгу — втереться в доверие. Половину из этих людей приводят к нему прямиком из палат, находящихся в соседнем корпусе. Оставшаяся часть под угрозой попадания к ним. Бывают даже те, кто посещают его, будучи абсолютно здоровыми, но с навязанным мнением собственной болезни. Так, например, женщина сорока лет, именуемая, как J., вела себя очень странно. Как только зашла в кабинет, закрыла шторы на окнах и села в дальний угол. По ее словам «солнце обжигает кожу». В процессе выяснилось, что она живет с мужем и свекровью, которая искренне ненавидит невестку. Однажды утром она проснулась от режущей боли в руках и обнаружила волдыри на коже кисти вплоть до локтя. Мать мужа сообщила, что наверняка это от солнца: аллергия. Чонгук в тот день подключил полицию, и правоохранительные органы забрали преступницу. Свекровь облила руки J. кислотой и обманывала ее на протяжении трёх лет. Семнадцатилетняя N. с синдромом отличника. Неделю назад ее сняли с крыши школы, в которой она училась, а до этого игнорировали ухудшающееся в геометрической прогрессии состояние, кидая небрежное «она подросток, это пубертатный период». Девушка плакала, она не хотела умирать, но другого выбора не видела, за плохие оценки на теле школьницы появлялись новые синяки, а в мозгу намертво отпечаталось «ты должна быть лучше всех». Чонгук быстро пробегает по строкам взглядом, вычерпывая лишь нужное, переворачивает страницу и на момент теряется. На плотном листе бумаги чёрным по белому «f40-f48». Чонгук тяжело вздыхает, запрокидывая голову назад. В голове рой вопросов, нещадно жалящий мозг. Группа невротических расстройств. Следующие цифры заставляют его прижать пальцы к вискам и болезненно сморщиться: f43. Это значит, как минимум, то, что работать придётся долго, а план работы продумывать тщательно. В такие моменты он чувствует себя шахтером, которому дали поломанную ржавую кирку и сказали найти в заброшенной шахте алмазы. Но Чонгук лишь закатает рукава, выпьет чашечку ободряющего кофе и замахнётся инструментом, энергично работая руками. Он не привык сдаваться, когда в нем нуждаются. Все эти люди попали сюда, а это значит, что он — их последний шанс. Первая половина дня проходит терпимо, если не учитывать момента, когда девушка от недоедания упала в обморок у него в кабинете. Пусть такие ситуации — не редкость, Чонгук жутко перепугался, до сих пор потряхивает. — Ну что, как дела? — вечно улыбчивый Чимин хлопает похожего на бледное пятно парня по плечу и идёт переодеваться; только зашёл с улицы. — Ещё раз так меня напугаешь, и я сделаю из твоего халата половую тряпку, — Чонгук смотрит на пол, где пара капель с его кружки растекались в безобразные рожицы, и делает вид, что это не его. — Ты сегодня какой-то слишком серьёзный, — следом маячит черноволосая голова зевающего Юнги. — Случилось что? Чонгук отводит взгляд в сторону и поджимает губы. Не то, чтобы он не хочет делиться с коллегами, просто они его не поймут. Совершенно. Из психиатров он здесь один, все остальные занимаются телом, а не душой. — Ну, как сказать, — его недовольное мычание настораживает наливающего себе кофе Юнги, и тот щурится, пытаясь безуспешно прочесть что-то на его лице. Ответа не последовало. — Просто много людей. — Вы прикиньте, — давно находящийся здесь и печатающий что-то на компьютере Джин размахивает руками и активно меняет эмоции, — он заходит и говорит «а вы не видели мои трусы?» прямо во время осмотра пациента! Джин пищит как чайка, хлопает по руке рядом сидящего Хосока, по чьему лицу читается, что он не очень-то впечатлён историей, и смотрит на понурого психиатра. — Гуки, хен может тебе помочь, поделишься? Парень кивает головой, вежливо отказываясь, хватает со стола вафлю и уходит в дальний угол. Ему нужно хотя бы приблизительно накидать базовый план, как стоит себя вести с последним в списке. Данный код означает глубокую психическую травму и нестабильное состояние. Он шумно сглатывает и отмечает у себя в голове, что нужно на всякий случай убрать со стола все хрупкие предметы. В ординаторскую входит Намджун. — У меня сегодня небольшая операция, потом нужно собраться. Есть, что с вами обсудить. Когда он так говорил, все удручённо вздыхали: ничего хорошего не жди. Обеденный перерыв закончился, значит, пора возвращаться и приниматься за работу. До окончания рабочего дня ещё четыре часа. Чонгук с улыбкой провожает мужчину в возрасте, когда за ним приходят санитары, и счастье с его лица сползает как по щелчку. Он выходит в коридор и направляется к автомату с кофе, чтобы который раз за день утонуть в черноте горечи напитка, но мыслями всплывая к последнему пункту в карте. Парень оплачивает, ставит стакан и осматривается по сторонам, в ожидании. Все те же слегка грязноватые стены, обшарпанный потолок с увесистыми люстрами, снующие врачи и неторопливые пациенты. Не имеющим серьёзных отклонений дозволено прогуливаться по коридорам под каким-никаким надзором охраны. Возле окна стоит худощавый парень и что-то высматривает за окном. Чонгук усмехается, ведь если ему не изменяет память, там лишь пара голых кустов и скамейка, однако во взгляде читается уйма любопытства и заинтересованности, что он сам невольно двигается ближе. «Шизофрения, наверное», — думает он, но становится все ближе к окну. Там и правда не было ничего интересного. Это ожидаемо, но где-то в глубине души Чон все ещё иногда разочаровывается, совсем по-детски. Иногда это становится барьером к сознательному отношению, но сейчас он не видит необходимости скрывать эмоции. Как и в этот раз, любопытство и ожидание услышать банальный ответ его съедают, и он задаёт вопрос, отпивая из бумажного стаканчика немного противный на вкус американо, где пыли больше, чем кофе. — Что ты там видишь? — все, что угодно, мифических существ, других людей, другой мир, вселенную… — Бабочка. Бабочка? Чонгук аж давится, ставит стакан на подоконник и приглядывается. Действительно, на скамейке сидит бабочка, судя по всему, раненая: она несколько раз пыталась взлететь, но все было тщетно. Парню стало как-то неловко от того, что он принял его за сумасшедшего. Но с другой стороны, на нем больничная одежда, а значит, что-то с ним все же не так. — Я хочу помочь ей, — его губы неестественно вздрагивают, и весь он морщится, как от резкой боли. — Послушай, — у врача автоматически включается режим разговора с ребёнком, ведь с душевнобольными именно так и говорят? — Ты не можешь этого сделать, я уверен, что она и сама справится. Чёрные локоны, прикрывающие лицо, как флаги на ветру, покачиваются из-за каждого его движения головы. Из нестандартно голубых для азиатской внешности глаз начинают течь слёзы. Реакция не удивительная, поэтому Чонгук, даже не колеблясь, кладёт свою руку на его и сжимает, поглаживая по костяшкам. — У каждого из нас в жизни бывает трудная ситуация, вот, например, — неподалёку от этой самой скамейки прогуливался один из пациентов — пожилой мужчина с костылем. В один непредвиденный момент деревянное изделие падает, а старик в безысходности смотрит на него. — Рядом никого, кто мог бы ему помочь, но, — они пять минут молча наблюдают за тем, как пациент корячится, хрипит, но все же нагибается и дрожащей рукой подбирает. Чонгук лично видит, сколько радости и гордости за самого себя, прилива сил было в тех глазах, и сам улыбается, заражаясь. — Подобные ситуации закаляют нас, делают сильнее, так что лучше позволить справиться самолично, иначе существо станет бесхребетным и жалким. Насекомое доползает до края скамейки, иногда сносимое ветром, срывается и пропадает в траве. Чонгук чувствует вибрацию телефона в кармане, отпускает руку, которая, по его мнению, потянулась за ним в ответ, и уходит в сторону кабинета. Просто показалось. Он почти моментально скрывается за поворотом, а на душе странная и необъяснимая, наивно-детская легкость. На карниз окна с другой стороны садится бабочка с иссиня-фиолетовыми крыльями. — Чонгук, тут к тебе, — взгляд Юнги блуждает по шкафам и полкам, гадая, за что уцепиться. — Это последний. Врач натянуто улыбается, спрашивает, почему оповещением о пациентах занялся кардиолог соседнего отделения, на что получил недовольное бурчание «меня помочь попросили, а ты опять докапываешься», ещё раз переспросил время встречи и взял в руки папку. Жаловался ли Чонгук на свою работу хоть раз? Нет, он не имеет права, сам ее выбрал. Даже поспорил ради этого с родителями. Длинные пальцы нервно мнут листы, шуршащие в файлах, скребут ногтем по твёрдой обложке.Так спокойнее. Дверь отворяется и скромно показывается макушка, потом половина туловища, затем другая, он проходит, садится на диван и так и не поднимает головы, хотя видно, что борется с интересом. Чересчур быстрый и рассыпающийся на все подряд взгляд не останавливается на одном месте. Более того, парень смотрит куда угодно, но не на врача. Сам он весь такой хрупкий и бледный, как из мрамора сделанный. Если бы не характерный разрез глаз и форма черепа, сложно было бы определить его национальность. Чонгук здорово удивляется и даже не сдерживает смешка, откидываясь на кресле. — Ну что, как дела у бабочки?