Не было бы счастья...

       В некотором царстве, тридесятом государстве, жил да был купец — статный молодец. Высокий, коренастый, улыбка на пол-лица, кафтан соболем обшит. Торговлю вел он бойко, хитер и умён был мужик, Никанором Иванычем величали его. И было у купца два сына. Два молодых повесы и балагура, отцовским ремнём не поротые, деньги на баб спускавшие и делами семейными не интересовавшиеся. Любил сыновей своих купец безмерно. Спускал им с рук любые чудачества, ощущая себя виновником за то, что росли они без матери.       Никанор посматривал на себя в зеркало, и видел приближение старости беззубой. Хоть зубов у него было в достатке, замечал он и другие якобы признаки: волосы сединой посеребрились, что по телу его расположены и на дорожке мужской гордости. Чудился ему холод могильный, в затылок уж дующий. И в один из таких дней хандрических, собрал сыновей своих и обрадовал так конкретно:       — Сыновья мои любимые — Иван да Илья. Старость моя близится.       — Да, окстись, батюшка. Сорок лет тебе только минуло.       — Время жениться вам. Хочу успеть внуков понянчить. Такова моя воля отцовская.        Переглянулись Иван с Ильёй, услышав волю отцовскую, поклонились в пояс и ушли тихонечко, закрыв за собой дверь тяжёлую, не посмев оспаривать волеизъявление родителя.        — Что будем делать, Иванушка? — бормотал Илюшенька, не желавший терять жизнь вольную, обзаводиться женою строгую, да сопливыми детьми малолетними. — Нет у меня желания, выбрать из дюжины дев единственную.       — Можно ошибиться с выбором, — поддержал братишку Иванушка.       — Как отвести от нас напасть неминуемую? Как избежать ошибки злополучной? — вторил брату Илья всё больше поддаваясь панике.       — А давай мы скажемся батюшке мужеложцами проклятущими. Не станет неволить родитель нас браком с девами нам отвратительными.       Как братья условились, так и сделали. Вошли в терем Никаноровый и, упав в ноги, челом бить стали, каяться. Слушал их отец внимательно и всё то, что он сам себе нафантазировал, и внуков весёлых, и снох ласковых и дом полную чашу, всё из его головы испарилося.       Осерчал купец. Прогнал сыновей своих и велел на глаза ему больше не показываться. По крайней мере в ближайшее время. А Иван да Илья обрадовались, в лучшие одежды нарядились и хороводы с девками водить пошли.       Сделался Никанор смурной. Не ест, не пьет, книжки психологические почитывает, всё думу думает — как поступить с отпрысками. Думал день. Думал два. И так ничего и не придумав, решил спросить совета. У честного народа было спрашивать соромно, у нечестного — неумно. Пошёл Никанор в глушь дремучую, искать Ягу —костяную ногу.       Долго ли бродил Никанор по лесу, то никому неведомо. Закружила его нечисть лесная. Огляделся купец, а вокруг всё болота поганые, да темень непроглядная. Уразумел тогда Никанор, что заплутал он в лесах дремучих и, упав на колени, скинул на мох, что как перина мягкий, мешок свой заплечный. Достал оттуда последнее - краюху хлеба пряную и берестяной туесок. Поставил на пень подношения, и к лешему тихо обратился:       — Хозяин леса, милости прошу, выведи меня на дорогу, что к Яге —костяной ноге, ведёт.       Зашумел лес, завыл ветер, с диким карканьем поднялись вороны с мертвого черного дерева. Вдруг под ноги Никанору легла тропа мощёная деревянная.       — Благодарствую тебе, хозяин лесной, — купец в пояс поклонился и в дорогу отправился. К вечеру вышел на поляну у озера. Избушка на курьих ножках на той поляне находилась, с ноги на ногу переминалась. Дым из трубы валил, а окошки мягким светом светилися.        Купец к избушке приблизился, на высокий порожек по шаткой лесенке поднялся, шапку с головы снял и в дверь постучал. Три раза. Тук-тук-тук.       Открыла ему дверь не бабка старая, а дева красоты невиданной: глаза большие зелёные, волосы пшеничные золотым водопадом на плечи ложащиеся, губы пухлые, щёки алые.       Улыбнулась ему девица и осоловел Никанор, разум потерял, забыл зачем и куда пожаловал:       — Кто ты, красота ненаглядная?       — Василий — племянник Яги- Ягинишны.       Никанор посмотрел внимательно на лицо красоты сказочной и заметил пушок легкий, над верхней губой пробивающийся, кадык из лебединой шеи выпирающий, да в украшенной жемчугом вырезе рубахи, кроя мужского, кожа бледная, грудь плоская с темной горошиной соска. В голову купца полезли мысли непристойные, эротические. Как он, зубами собственными, ту горошину прикусывает, языком ее облизывает. В штанах, от этого елда стала крепнуть.       Испугался Никанор своей реакции, сыновей беспутных понял тотчас же. А Василий улыбается искушающе, будто знает о его фантазиях порнографических и готов к любви противоестественной.       «Всё это сила бесовская», — Никанор попятился и точно с крылечка высокого шандарахнулся бы, кабы племянник Яги-Ягинишны, не удержал его за кафтан рукою сильною.       — Куда же ты, гость нежданный-негаданный?        Купец шагнул вперед, спасаясь от падения и оказался в объятьях нежных, елда к елде прижатый.        — Уж ночь на двор спустилася.        Оглянулся Никанор, и действительно: опустилась на лес ночь чёрная. На небе ни звёздочки. В чащобе голодные волки завыли. Криком душераздирающим закричала лесная птица. Зловещий туман опустился на поляну, засветились в нем огоньки желтые. Озноб у купца, пробежал по позвоночнику.        — Прошу в дом, — отпустил Василий купца из объятий крепких и рукой указал на дверь открытую.       Заглянул Никанор в зеленые глаза Василия, и понял, что останется. Вошёл с опаской в избу светлую, и обернулся на хозяина, прикрывшего дверь скрипучую.       — Прошу прощения не представился. Никанор Иванович — купец столичный.       — Проходи за стол, Никанорушка, — произнёс Василий чарующим голосом и волосы на японский манер переплетать стал, видел такое купец, когда иноземцы приходили с обозами. — Буду ужином тебя потчевать.       Никанор уселся за стол дубовый, да всё взгляд от хозяина отвести не может. Тонкий, звонкий, задница как орех, краше девки любой. А как за котелком наклонился, натянулись штаны на заднице, враз потемнело в глазах Никаноровых, колом стал хер его, требуя к себе внимания пристального. И положил он руку на уд свой крепкий, остро желающий, но явился Василий румяный. Ласкать себя под взглядом испытующим купец поостерегся. А меж тем краса желанная, заставлял стол явствами, бутылочку «холодненькой» в центре поставил. Сверкнул колдовскими очами на Никанора и чарочки наполнил.        Бойко выпили. Крякнули.        Сел Василий подле Никанора, стал ему кусочки лучшие на тарелочку подкладывать, самогоночки подливать. А сам украдкою, то прижмется к купцу, то приобнимет, то погладит.       Никанор от этих касаний нечаянных, подогретый алкоголем крепким, разгорелся ярким пламенем, румянцем на щеках проявившемся, в чресла желанием крепнущим. И напрасно в минуты просветления, одергивал себя Никанорушка, что рядом с ним не дева красная, а молодец пригожий, шутки шутит, опаляя ухо горячим дыханием сладострастным.       — Что за дело привело тебя, Никанорушка, к тетке моей Яге — Ягинишне?       Купец нахмурил брови густые, он и забыл беду свою, приведшую его в лес дремучий.       — За советом к Яге, — опустил купец, кликуху бабки, народную, не желая обидеть молодца.        — Нет её Никанорушка. И не ведаю когда явится. В Шемахан к сестрице отправилась, косточки на солнце погреть, джинов телесами своими пособлазнять. А меня на хозяйстве оставила…        Погрустнел купец. Дорога дальняя оказалась пустыми хлопотами.       — Не печалься, Никанорушка, — погладил узкой ладошкой купца по бедру Васильюшка. — Помогу, коль пришел ты за помощью.       Поманил племянник Яги-Ягинишны пальчиком белым холстяной мешочек с дальней полочки.       Удивился купец, глядя на колдовство невиданное.       — Только помощь моя не бесплатная.       Никанор, глянул вниз. Рука племянника ведьмы старой, через штаны ему елду наглаживает. Не пожелал он сбросить руку бесстыжую, а только сильнее расставил ноги крепкие. Он готов был сейчас раскошелиться.       Меж тем, Василий, ему на ухо нашептывал:       — Люб ты мне, Никанорушка. Крепкий, здоровый аки медведь, руки — лопаты здоровые и хер у тебя впечатляющий. Одари меня своей ласкою.        Никанор, ничего не соображающий, смотря в глаза бесстыжие, потянулся за поцелуем сладостным, но был остановлен рукою крепкою, от елды с сожалением отнятую.       — Прежде дело, — шепнул Васильюшка, и Никанор, налив полную чарочку, опрокинул ее в себя полностью.       Взял племянник Яги-Ягинишны мешочек холщовый, да на стол содержимое высыпал. Кости звериные легли горочкой. Провел над ними рукой Васильюшка, расползлись они во все стороны. Вздохнул племянник Яги- Ягинишны и молвить слово своё начал, медленно:       — Знаю, с чем ты к тётке пожаловал. Рисковал ты своей жизнью напрасно. Обманули тебя сыновья непутевые. Не любы им добры молодцы, но и не желают они вести жизнь степенную, выбрав себе девицу одну из тысячи, — замолчал Василий, на кости глянул, головой тряхнул, а затем произнес решительно. — Разреши сыновьям жениться по своему усмотрению. Вели показать тебе их суженых.       Вновь провел Василий над косточками, изменили они своё положение. Вгляделся в них племянник Яги-Ягинишны, побледнел и с неохотцею выдал:       — Приведут сыновья девиц, на парней статью похожих, желая ложь свою спрятать.       Дальше вижу распутье. Три пути.       Если смиришь ты свою гордость и забудешь про обман бессовестный — внуков увидишь, и семью у сыновей крепкую. Но счастья для себя не жди. Закрыта к нему дороженька.       А если выведешь лгунов на воду чистую, счастьем тебе это обернется личным, но несчастными сыновей сделаешь. Вижу жен у них, и детей малых вижу, а счастья не вижу.       Третий путь сам тебе откроется если достанет у тебя смелости. Как посмотрел Василий чё там с сыновьями, по вероятностям, Никанор говорит ему:       — Это колдовством Ягинишным ты пользовался, смотрел как что будет, а сам-то можешь, чего-нить волшебное? Приосанился племянник Яги-Ягинишны, отвечает ему, прищурившись:       — Могу конечно, — и повел левой бровью тонкою. А у Никанора жар по телу пошёл, к развилке стекаючи. Повёл правой бровью — и превратилась одежда купца в рубаху-потеряху и портки-самоспады. Распахнул глазищи, да хлопнул ими колдун и ощутил Никанорушка, как у него яйца налились и аж зазвенели от желания, ранее неведомого: спереди всё стоит, а сзади сжимается и пульсирует.        Сгреб ладонью кости со стола Василий, убрал в холщовый мешочек. Встав со скамьи дубовой, отошёл на середину горницы, указав на дверь открытую, произнес на Никанора не глядючи:       — Уходи гость непрошенный, не ищи дорогу сюда, более.       — Отчего гонишь на ночь глядя, человека в состоянии невменяемом?       — Я беда твоя, Никанорушка. Не желаешь ты меня, дичишься.        Поднялся купец с места насиженного. Не стал подтягивать портки-самоспады, подошел к Василию расстроенному, обнял за плечи широкие, поцеловал в уста алые.        — Как не желать тебя хорошего. Посмотри, елда стоит каменно.       Ловко, руками своими деятельными, проник Василий под рубашку купца свободную. Зашарил по телу крепкому, проверяя орган вышеозначенный на твердость заявленную, признаваясь в порыве отчаянном:       — Как увидел тебя, в лесу идущим, попросил я деда Лешего, чтобы он, вывел тебя заплутавшего, к дому Яги- Ягинишны. Леший ответил, что такова и твоя просьба была — вот как получилось-то…        Запечатал уста сахарные купец поцелуем напористым. Оставил думы Васильюшка, и бросился в страсть, всё поглощающую. Не успел он губ сомкнуть после речей своих, чем Никанорушка и воспользовался, протолкнул язык свой настойчивый между них, горячих, и сильнее сжал в объятиях. От этого действа Василия окатило волной возбуждения, с жаром начал он отвечать на ласку неумелую, но жаркую. Целовались они до одури, не в силах друг другом насытиться… Не стал морочить себе голову лишними мыслями купец, да и отдался на милость и опыт Василия.       — Хоть ты моя ненаглядная, — шептал Никанорушка, стягивая через голову рубаху льняную с Василия. На одеяло лоскутные опрокинул он полюбовника. Принялся грудь выцеловывать. Горошины сосков языком поглаживать. Щекою к коже безволосой прижиматься. Выгибался Василий, стонал от нетерпения, требовал удовлетворения. Никанорушка хуй здоровый свой тому и подсунул. Облизнулся на него Васильюшка, причмокнув, и купца, одним тягучим движением, на спину могучую опрокинул. Добравшись до елды каменной, принялся её со смаком облизывать, точно леденец на палочке, даря блаженство доселе невиданное.       — Хочу тебя в себе ощутить, сил терпеть нету мочи, — взмолился купец и потянул ладони свои мозолистые к уду своему распалённому. Перехватил руки Васильюшка, поцеловал их устами нежными и оседлал сверху чресла Никаноровы, впустив его хер в себя полностью. Затем Василий начал двигаться с великой осторожностью, глазами своими зелёными, смотря не отрываючись.       — Быстрее, — не выдержал купец, и ухватив полюбовника за хер торчащий, принялся его наяривать, приближая их обоих к пику наслаждения. Реальность взорвалась оргазмом оглушительным, который разделили полностью.       Упал на грудь Никанора Василий. Купец гладит его ладонью мозолистой, нежно волосы отводит от лица, желая в очи колдовские бездонные ещё разок заглянуть. Время счёт потеряло — сколько действо длилось — неведомо им было, пока петухи не прокукарекали, приветствуя утро красное.       — Ну, вот и всё, — прошептал губами припухшими племянник Яги-Ягинишны. Встал от полюбовника, за рубахой своей наклоняясь. — Вот и ночка минула, здесь тебе делать больше нечего.       Взглянул в окно Никанор. Заря ранняя над лесом подымается. Поднялся портки в руках сжимает, уходить не желает.       — Не гони меня, Васильюшка. Прикипел я к тебе внезапно, — оторвал купец от рубашки ленту алую и протянул ее полюбовнику, в знак серьезности своих намерений.       Горько и сладко стало племяннику Яги-Ягинишны.       — Это все дурман, наваждение, летней ночью тебе привидевшееся, — взмахнул он белой рученькой, и свет вокруг Никанора померк.