«Двадцать три столетия назад Диоген с фонарем не мог найти среди своих соотечественников честного человека, а в наше время ему было бы еще сложнее найти счастливого».
Чиксентмихайи, Поток.
Дежавю, говорят, является ошибкой мозга. Сложно себе представить людей, которые подобного чувства не испытывали: хотя бы раз, но почти у всех оно в жизни возникало. До смеха странное, но такое родное, дежавю иногда заставляет удивиться, а иногда — подумать, что полетела крыша далеко и надолго. Но в некоторых случаях понятна причина его возникновения, как Джисону сейчас ясно то, почему он чувствует себя так странно. Четкая картина вырисовывается помимо его воли: оранжевая панамка, урок физкультуры в школе, ему лет семь, не больше, он сидит на корточках на заднем дворе школы, пока остальные играют с мячом, и наблюдает. В кустах неизвестного ему растения разрушается ажурная липкая паутина, которой удается напоследок сковать и припрятать в своих недрах наивную муху, до конца сопротивляющуюся и борющуюся за свою жизнь. Сейчас абсолютно та же ситуация, однако Джисону уже полных двадцать, оранжевой панамы нет, как и урока физкультуры. Сейчас он снова с камерой и снова гоняется за доверием белок путем их подкармливания. Но его так же, как и тогда, тринадцать лет назад, отвлекает жужжание мухи, пытающейся выкарабкаться из клейких нитей смерти. — Хочешь ей помочь? — слышит он голос Минхо, внезапно близко к нему подошедшего. — Да, но не буду, — отвечает Джисон, поджимая губы. Минхо на это только кивает, присаживаясь рядом на корточки, и тянется подобранной поблизости тонкой веточкой к мухе, аккуратно выпутывая ее. — Зачем… То есть… Если спасти муху, то может умереть паук. В любом случае кто-то умрет, поэтому… — Паук может и не умереть, у него есть шанс, — отвечает ему Минхо, заканчивая с паутиной. — А вот муха умрет точно. Джисон смотрит на его улыбающееся лицо, когда мухе понемногу удается взлететь. Лицо, которое с пеной у рта желала найти и сунуть за решетку полиция всего города, но все складывалось настолько безуспешно, что не опустили руки только самые волевые, то есть рядовые, совершенно новенькие, на коих даже не смотрят с серьезностью. Нет записей с камер, нет свидетелей, нет подозреваемых. Абсолютно ничего нет. Хан бросает взгляд на руки Минхо, в которых когда-то побывал тот самый балисонг, который Джисон решил попросту бросить в речку, чтобы избавиться от всяких напоминаний о прошлом, и спрашивает недоуменно: — Почему тогда ты так старался паутину не испортить? Я же видел это. Минхо улыбается еще шире, с каким-то блеском глядя в глаза напротив, и отвечает задорно: — Не хочу и пауку настолько сильно жизнь портить. Он смело встает на ноги, уже не боясь упасть, и вприпрыжку подбегает к постеленному на траве их излюбленного парка покрывалу с мишками, любезно одолженному Феликсом. Уже конец июня — время, когда сессия наконец сдана, остается только отдыхать до следующего учебного года. Догнать всю программу Минхо удивительным образом и огромным упорством удалось так же, как и снова ходить без колясок и костылей. Он слишком много занимался, чтобы начать самостоятельно ходить, иногда бессовестно злоупотребляя физическими нагрузками. Тем не менее сейчас Минхо ходит абсолютно уверенно, а и без того незначительные дефекты речи почти пропали. Прошло ли все произошедшее без последствий? Отнюдь. Минхо стал иногда заикаться, из-за чего сейчас активно пробует искать методы, которые бы помогли от этого недуга избавиться. Время от времени его пробирают судороги, которые контролировать сложно, но его лечение все еще продолжается, а состояние наблюдается. Если спросить Хана, сложно ли было ему самому, то он твердо ответит: «Поначалу думал, что будет сложно, но все оказалось куда проще». Спрашивал ли Минхо, что его привело в кому? Да, через месяц после выхода из нее. И Джисон ответил честно. «Ты был напуган, боялся, что никто тебя не поймет и не поможет. Чувствовал себя беспомощным и больше не мог найти в себе силы. Боялся моего непонимания настолько, что даже не дождался ответа». О чем именно идет речь Джисон говорить не стал, объясняя это тем, что ничего хорошего или полезного от этого не будет, но если уж Минхо сильно захочет, то он не имеет права молчать, хотя кровь из носу рассказывать не желает. Но, к его величайшему облегчению, Минхо отказался от подробностей, полагаясь на слова Джисона. Конечно, он понимает, что пытался убежать от жизни до комы, и если узнает обо всем вновь, вряд ли на его пути простелится однозначно мягкий ковер. Когда Минхо сложил два плюс два, а именно слова Джисона о трагичном прошлом и заключения специалиста по поводу его психического здоровья, он все понял. И то, почему Хан так нервно себя вел при первой просьбе Минхо рассказать о причине принятия яда, и то, почему ему вдруг нужно время от времени посещать психотерапевта. Сам Минхо чувствует себя более чем хорошо. После комы, когда он не помнил даже своего имени, его со слезами и улыбками встретили люди, которых он видел, как ему казалось, впервые, но было настолько тепло при виде них, что сердце трепетно порхало всякий раз, когда его поглощали мысли о неизвестности, вынимая из ее недр. А еще мама… Женщина, первым словом которой при их начальной встрече было извинение. О, она так много просила, почти молила о прощении, все время ругая и своего теперь уже бывшего мужа, и себя. Минхо не мог ее в чем-то винить в силу того, что попросту ничего не помнит, но ее слезы показались такими искренними, а «я ужасная мать, за что буду каяться до конца своих дней» — слишком жалобным. Минхо сказал, что простил. Но добавил, что не хотел бы ничего вспоминать совершенно. И однажды старший поделился с Джисоном одной простейшей мыслью: «Зачем горевать о памятных моментах прошлого, если можно создать куда лучше в настоящем?» И он согласен. Где-то неподалеку, около высокого дерева, стоит белка с принесенным Джисоном орешком в лапках и наблюдает за ним, перебирающим в руках те самые орехи. Хан смотрит на нее в ответ и представляет, как Чанбин бы сейчас пошутил о схожести Хана с этими самыми многострадальными животными. Такое случается настолько часто, что он уже даже не сопротивляется, ответно сравнивая Чанбина с моржом. Все остальные при этом обычно так и остаются сторонними наблюдателями, не вмешиваясь совершенно, и только Чонин выкрикивает слова поддержки Джисону. Это самый трогательный момент за время их дружбы. Хан поднимается на ноги с включенной камерой, на которую ему снова удалось вблизи запечатлеть несколько белок, и подходит с ней в руках к валяющемуся на траве Минхо. Покрывало, говорит, для еды, а самому можно и в цветочках сорных полежать. — Итак, — валится Джисон затылком на грудь Минхо. — Часть с белками закончена, перейдем к разговорам по душам. Он направляет камеру на себя и Минхо после того, как заснял все то, что их окружает, даже если это похожие друг на друга деревья и много-много зелени, и задумчиво мычит, прежде чем продолжить: — Хочу спросить о чем-то философском. Минхо смеется тихо, одной рукой перебирая пряди его волос, и на секунду смотрит в камеру. — Вау, даже так? Джисон согласно кивает, поднимая камеру выше, и выдает наконец заинтересованным тоном: — Если бы ты узнал, что у тебя осталось пять минут жизни, что бы ты сделал? — Заварил чай и смотрел бы в небо, — недолго думает Минхо. — Печально, но люди редко поднимают головы, знаешь? — Печально, да. И красиво, — одобрительно кивает Джисон. Он выключает камеру и пихает ее в рюкзак Минхо: свой с собой брать не стал, все равно они живут вместе с тех пор, как старшего, наконец, выписали из больницы. Разве что возвращается туда периодически на осмотр, но на этом все. Дома они и вместе трудились над восстановлением мышц Минхо, когда Хан постоянно делал тому массажи и старался быть рядом при всех необходимых упражнениях. Мелкая моторика, к счастью, восстановилась довольно быстро, а те редкие судороги, которые все же иногда пробирают Минхо, не проходят слишком уж кошмарно. Со временем и Джисон перестал паниковать каждый подобный раз, за что спасибо Ли, который со смешками обнимал его и успокаивал, покачивая из стороны в сторону, словно ребенка, а еще уверял, что ничего трагичного за этими самыми судорогами не последует. Хан с немалым усилием, но начал верить. — Хан-и, — зовут его мягким голосом, полным нежности; он не знал, что Минхо может и так. — Облака сгущаются, пойдем домой? Джисон согласно мычит, лениво поднимая голову, а Минхо продолжает: — Может, приготовим что-нибудь вместе? — Чизкейк! — почти кричит Хан, с радостью вперемешку с ожиданием глядя в огромные глаза напротив. Минхо смеется негромко, складывая покрывало и пряча его в своем рюкзаке, как и закуски, которые они так и не доели, прежде чем с улыбкой ответить: — Как скажешь, чертенок.***
— Она такая милая, — вбегает в квартиру Джисон, усаживаясь на стуле в их кухне, пока Минхо достает все необходимое для приготовления чизкейка. Нужные продукты-то они купили, но про желатин забыли, а возвращаться в магазин до смерти лень им обоим, поэтому вся надежда была на маму Риама. Судя по тому, что Джисон пришел без заветной упаковки в руках, им придется печь сладость на водяной бане вместо того, чтобы просто добавить желатин и сунуть десерт в холодильник на несколько часов. Странно, но они готовы пойти и на такое, лишь бы даже не смотреть в окно, поскольку гроза с ливнем никак не радуют. Только если наблюдать за непогодой из сухой и уютной квартиры. — О ком ты? — спрашивает Минхо, доставая печенье для основы. Джисон пытается стащить его, пока старший отворачивается, но тот замечает это коварное действие и справедливо шлепает по преступной руке, в итоге все равно позволяя захватить несколько печенек. — Мама Риама, — отвечает Джисон с набитым ртом. — Уже порывалась прийти нам на помощь с готовкой, я ее еле остановил. Сказал, что это наша супермиссия. Вытаскивая из холодильника сливочное масло, Минхо улыбается и качает головой, а после поворачивается к Джисону и говорит тоном, готовым к бою: — Поднимай свою задницу и беги помогать мне, — после того, как Джисон послушно подбегает к нему, торопливо разжевывая печенье, Минхо продолжает: — Подай доску, я буду делать основу, а сам смешивай все нужное для начинки. Хан активно кивает, наконец-то сглатывая, и выполняет просьбу старшего, после чего раскладывает все нужные для его задачи продукты. Звук пришедшего уведомления заставляет Джисона отвлечься и отложить венчик в сторону. Одно сообщение от Чанбина, которое Хан не может проигнорировать, потому что: Не отвечать, [16:34] Ты тупицаВы, [16:34] ты тоже
Не отвечать, [16:35] Нет ты первый тупицаВы, [16:35] а ты второй а че в честь чего вообще
Не отвечать, [16:35] Просто напоминаниеВы, [16:35] ладно (ಥ﹏ಥ) ааа я все понял
Не отвечать, [16:36] Че ты там понял тупицаВы, [16:36] ты так просто свою любовь выражаешь (¬‿¬ )
Не отвечать, [16:36] Тебя еще любить пф Кому ты кроме Минхо нужен тупица белкообразнаяВы, [16:37] ( ＾▽＾)っ✂╰⋃╯
Не отвечать, [16:37] ЭТО ЧТОВы, [16:37] догадайся \(◕‿◕)/
Не отвечать, [16:37] СТОЙ ЧТО ЭТО ТЫ КУДА УСКАКАЛ ЭЙ Когда Минхо поторапливает Джисона с начинкой, тот откладывает телефон в сторону и вновь хватает венчик, параллельно пытаясь со всей имеющейся у него осторожностью разбить яйца. — Кто писал? — спрашивает Минхо, вынимая из духовки основу из печенья, выложенную в форму для выпечки. — Чанбин, — пробует он получившуюся у него массу из сливочного сыра и всего прочего, за что получает тычок от Минхо, и продолжает мешать все венчиком. — Говорит, любит нас. Меня особенно. С легким смехом Минхо откладывает в сторону форму, давая остыть основе, прежде чем они слышат звонок в дверь. — О, — поворачивает Джисон голову, — приехали. — Я открою. Из-за открывшейся двери взору Минхо и Суни, который пошлепал за хозяином вслед, пока Дуни с Дори играются в гостиной, предстают их мамы, явно пребывающие в приподнятом настроении, с пакетами в руках и улыбками на лицах. Знают они друг друга еще с тех самых времен, когда их дети ходили в среднюю школу и только-только подружились, но поддерживали связь не так хорошо, как могли бы. Сегодня, когда у них обеих выходной день, Минхо с Джисоном решили пригласить их к себе, поскольку давно не собирались вчетвером. Очень давно. Незадолго до сегодняшнего дня Джисон был посвящен в то, что матери Минхо, с ее же слов, довелось узнать об их отношениях как раз перед тем, как ее сын окажется в коме. Она до сих пор не знает, почему Минхо решил сказать об этом и ей, и своему отцу, когда приехал навестить родителей, не боясь реакции мужчины. Тот ведь всегда был человеком чересчур строгого характера, странно было надеяться на что-то положительное от него в такой ситуации. Сейчас уже она ответа от сына не дождется, а его действие так и останется тайной. Тем не менее даже она сама в первое время была зла на Минхо, на этот «ужасный поступок» и так далее по списку слов, успевших вылететь из ртов его родителей. Со временем и многочисленными думами, а также благодаря разговору с матерью Джисона, госпожа Ли наконец пришла к выводу, что ей совершенно точно нужно радоваться, что именно Хан стал второй половинкой его сына, а не кто-нибудь ей неизвестный. — А мы к вам с тортиком, — поднимает она бумажный пакет с названием кондитерской, когда Минхо отходит в сторону, чтобы пустить женщин в квартиру. — Это… Джисон? — указывает госпожа Ли пальцем в сторону висящей на стене коридора картины, открывая удивленно рот. — И почему ты молчал?.. Минхо отмахивается, отвечая незаинтересованно: — Не спрашивай, я не знаю. Да, это он. Рисовал еще до комы, сейчас браться за кисточку боюсь, — а после возвращает внимание на пакет в руках матери и произносит: — Но мы… А чизкейк… — смотрит он обессиленно на бананово-шоколадный торт в руках матери, вяло перенимая его в свои руки и относя на кухню. Женщины проходят за ним, с интересом глядя на закрывающего духовку Джисона, который, однако, радостно встречает купленный торт. — Это мы оставим себе, — забирает он из рук Минхо пакет, — а вам скормим наш, надеюсь, съедобный чизкейк. — Сон-и! — вскидывает руки госпожа Хан под смешки остальных. — Отравить нас решил? Никакого чизкейка, конечно, никто сейчас есть не будет, поскольку полностью приготовится он только к ночи, если не под утро, но «позлить» маму вместо приветствия — уже традиция. — Никак нет, мадам, все под контролем! — салютует Джисон в ответ. — Готовил под руководством хена, — и откладывает кухонное полотенце в сторону, принимаясь разбирать пакеты, пока Минхо разливает по кружкам чай. Женщины присаживаются за стол, попутно о чем-то болтая, во что Джисон не слишком вслушивается, пытаясь разрезать торт ровно, но то, что он слышит позже, заставляет его поперхнуться воздухом то ли от смущения, то ли от… двойного смущения: — Мы, получается, — подпирает госпожа Ли подбородок рукой, — сватьи почти? — Ой, и правда, — спохватывается мама Джисона, который почти скулит оттого, насколько его лицо пылает. — Уже одна семья. Минхо, прыская в кулак при виде выражения лица Хана, прокашливается и говорит, пока расставляет всем кружки с горячим чаем: — Ну все, хватит тут нам свадьбу устраивать, он скоро сбежит, — и кивает на внезапно молчаливого Джисона, который, словно деревянный, заторможенно трясет головой, подтверждая его слова. Госпожа Хан только фыркает на это и машет рукой. — Он-то не сбежит, не бойся. Никогда ранее Джисон бы не подумал, что времяпрепровождение с их родителями может быть настолько приятным. Каждый из них пережил что-то нелегкое, каждому приходилось выходить за рамки своего мировоззрения, чтобы понять близкого для себя человека и уверить его, что на них можно положиться, что он может им доверять. Странно, насколько душевно они проводят время вместе. Джисон правда скучал по таким дням, которые закончились еще в начале старшей школы, когда они собирались со своими мамами в каком-нибудь кафе или кино, выходили на прогулки и посещали различные мероприятия. Он соскучился по своей маме. Только сейчас, оглядываясь назад, Джисон понимает, как они мало времени проводили вместе последние годы. Даже ели они порознь из-за нежелания Хана находиться в обществе своего отца лишнюю секунду. Никогда прежде он не думал, что просто собраться вот так на чашку чая будет настолько приятно; слышать смех родных людей, которые наглядно показали, что он может им доверять; наблюдать за их подшучиванием друг над другом; показушно вздыхать на все сплетни, в которые его с Минхо успели посвятить. Обычные, но чрезвычайно ценные моменты, которые, оказывается, дорогого стоят. — Ой, милая, — привлекает внимание Джисона звонкий голос госпожи Ли, машущей рукой так, словно желает прогнать назойливую муху, — я со своим развелась и ни о чем не жалею. Ну вот зачем вообще эти мужики в жизни нужны? Мне, вон, — кивает она на Минхо, — одного предостаточно. Мы в том возрасте, когда полностью должны жить для себя, слышишь? Бросай своего и тоже будем жить вместе. Минхо с Джисоном переглядываются с еле скрываемыми ухмылками. — Ну ты скажешь тоже, — мотает госпожа Хан головой, коротко усмехаясь, — куда мне там. Скоро постареет, кому он нужен будет. Никто, кроме меня, за ним не поухаживает. Не бросать же этого оболтуса. В ответ ей только пожимают плечами, возражая: — Для меня, знаешь, это аргументом не послужило. Сказанное вызывает у них обеих задорный смех, который подхватывают и Минхо с Джисоном, выдыхая смиренное «м-да», после чего Хан поднимается на ноги, чтобы проверить состояние готовности чизкейка и повторно налить всем чай. О, он не будет отходить сегодня от туалета надолго. Просиживают они вчетвером не так долго, как могли бы, поскольку слишком активные мамы под ручку и почти вприпрыжку решают убежать восвояси по своим женским делам, куда сыновья их уж точно не вписываются, напоминая, что чизкейк, кажись, уже горит, отчего Хан срывается на бег, ударяясь на ходу мизинцем. Они с женщинами не спорят, поскольку выходить куда-то все еще нет желания: какой-то слишком ленивый день, да еще и дождливый такой, когда хочется лишь улечься в постельку и больше не вылезать оттуда. Что, собственно, они и делают, устало забредая в недра одеяла и переплетая ноги. — Знаешь, — бубнит Минхо куда-то в макушку Хана, — если учитывать мою потерю памяти, то я знаю тебя только полгода. И мозгом я это понимаю, — выжидает он короткую паузу перед тем, как подобрать нужные слова: — Но чувства будто не стерлись до конца. Не только по отношению к тебе, но и к остальным людям. Например, когда я увидел ребят, я даже хотел улыбнуться, и не знал, почему так происходит. Только на Хенджина такой реакции не было. Джисон усмехается тихо, не перебивая Минхо, а тот продолжает, проводя руками по волосам, которые уже привычно пахнут медовым шампунем: — Только потом мне вы рассказали, что он в нашу компанию влился, когда я уже был в коме. И на маму никакой реакции у меня не было. То, что я испытывал, когда увидел тебя, я уже сказал, и про сон тот… В общем, нет у меня ощущения, что знаю я тебя всего-то полгода, как все вокруг могли этого ожидать. Странно, да? — Джисон в ответ кивает. — Но мне нравится. — О, поверь, мне тоже, — смеется Хан, крепче обнимая Минхо за талию. — Боялся, что может что-то измениться слишком сильно. Ну, знаешь, если бы ты совсем не захотел со мной иметь чего-то общего потому, что попросту не помнишь меня. — Я был бы полным идиотом, — оставляя легкий поцелуй на чужом лбу, вздыхает Минхо и проводит пальцем по бархатной коже Джисоновой щеки. — Я тут вспомнил, — останавливается он, — что ни разу за это время так и не сказал тебе кое-чего. На него с ожиданием смотрят круглые глаза, полные нежности, и Минхо почти зависает на этом, но заставляет себя не отвлекаться от слов, которые он все еще не произнес, а таил в себе уже некоторое время. — Думаю, я полюбил тебя дважды. До комы и сейчас, — он видит, как глаза Джисона разбегаются, и с улыбкой продолжает: — Сколько еще раз я тебя полюблю? Никогда прежде Джисон бы не подумал, что возможно непроизвольно запищать. Разумеется, видео с котятками не в счет, но тем не менее. — Заткнись, иначе я задушу либо тебя, либо себя, — высоко тянет он, утыкаясь глубоко в подушку. Заливистый смех разносится по комнате, когда смущенный Хан пытается вслепую зарядить голой пяткой по «наглой морде», как он обозначает лицо Минхо, но не то чтобы у него хорошо получается. — Все-все, прости, больше не буду, — не перестает смеяться Ли, ногами удерживая бойкие конечности своего парня. — Честно? — высовывает красное лицо Джисон. — Честно. Минхо придвигается, потираясь кончиком носа о нос Хана, за что получает уже знакомое «завел кошака на свою голову», и касается легонько чужих губ, почти не двигая своими. Он знает: смущенный Джисон равно смелый Джисон, именно поэтому победно ухмыляется, когда тот настойчиво притягивает его за шею ближе и пытается углубить поцелуй. Кто Минхо такой, чтобы ему отказывать? Но укусить из вредности Хан уж очень любит, у него прям чешется, поэтому старший смиренно принимает такую привычку за свое наказание в ходе постоянного смущения Джисона. Справедливый бартер, как говорит сам Хан. Минхо не спорит. С банкирами вообще спорить нельзя. — Возьмем ипотеку на частный дом и свалим отсюда, я устал орать в подушку из-за тактичности к соседям, — сетует Джисон в промежутках между поцелуями и подгибает колени вокруг талии Минхо, который как-то слишком незаметно навис над ним. Тот издает сдавленные звуки, потому что смеяться хочется, а Хану не до его «хочется» сейчас вообще. — Ты же говорил, что будешь жить на улице, но ипотеку не возьмешь, — еле выдавливает из себя Минхо, когда Джисон дает им время на передышку, поскольку воздуха действительно перестает хватать. — Планы меняются, хочу жить сегодняшним днем. — Банкиры так не делают. — Я предатель? — поднимает Хан бровь. — Возможно. — Меня все устраивает, — притягивает он Минхо для очередного поцелуя, зарываясь пятерней в темные волосы. — Если не будешь соучастником, то хотя бы молчи. Минхо снова хочет посмеяться, но ему во второй раз не дают возможности сделать это, из-за чего он почти пыхтит, но рука Джисона, полезшая под его футболку, заставляет… одуматься. Да, именно так. Спускаясь поцелуями ниже, к шее Хана, Минхо попутно скользит теплой рукой под его рубашку, проводя кончиками пальцев по груди и расстегивая пуговицы, чтобы избавиться от мешающей льняной ткани. Преуменьшением будет сказать, что Джисону приятна такая неторопливость и нежность в каждом действии старшего, отчего дыхание сбивается и пальцы ног сжимаются. Хан дергает за футболку, намекая, что в одиночку оголяться он уж точно не собирается, и его немую просьбу тут же выполняют. Скидывая такую ненужную сейчас футболку, Минхо снова наклоняется к разморенному Джисону, чтобы провести дорожку мягких поцелуев, смешанных с засосами, от выпирающих ключиц по вздымающейся груди и до самого низа напряженного живота, попутно оглаживая золотистые бедра. В спальне раздается тихое мычание, после которого Хан впутывает пальцы в шелковистые волосы и тянет за них аккуратно так, чтобы их лица были на одном уровне, снова вовлекая в уже более страстный поцелуй, в котором языки переплетаются друг с другом, словно в бою. Минхо пальцами оттягивает резинку домашних шорт Джисона, бросая их вместе с нижним бельем в сторону лежащей на полу одежды, и проводит по внутренней части бедра выше, легко сжимая. Волосы Джисона живописно разметались по подушке, рисуя незамысловатые образы своими волнами, кожа блестит от капель пота, а опухшие губы немного приоткрываются при каждом судорожном вздохе, позволяя в любой момент к ним прикоснуться. Когда Джисон произносит нетерпеливо имя Минхо, у того глаза вспыхивают предвкушением. Для начала он оставляет красный след на тонкой коже шеи, проводя последний раз большими пальцами по любимым щечкам, а после отстраняется, позволяя Хану перевернуться на живот и упереться локтями в матрас. Минхо тянется к прикроватной тумбочке, дабы достать в последней полке небольшой тюбик лавандового цвета, и выдавливает содержимое на масляной основе себе на руку, недолго растирая пальцами. Горячие руки на такой же разгоряченной коже ощущаются комфортно, правильно, и Джисон невольно расслабляется, когда чувствует приятные поглаживания на своей пояснице. — Сам будешь это оттирать, — пытается он выдавить из себя более-менее стойким голосом, но выходит плохо, когда чужие пальцы неожиданно спускаются ниже, к чувствительному колечку мышц, проникая сразу двумя. — Как скажешь, — выдыхают ему в ухо с явной усмешкой на губах. Джисон несдержанно стонет, пытаясь сильнее зарыться в подушку, когда пальцы внутри него так нужно сгибаются, проводя точно по комочку нервов, и безотчетно тянется им навстречу. — Повторить? — тянет игривым тоном Минхо и дразняще вытаскивает пальцы. — Он еще спрашивает… Джисона прерывает плавный, но неожиданный толчок, и он правда не заметил того момента, когда Минхо успел полностью раздеться и достать презерватив. — Ты не это обещал, — хрипит Хан. — Не нравится? — он издевается, Джисон зуб дает. — Могу остановиться. — Только попробуй. Минхо хохочет довольно, но когда Хан резко подается назад, не до смеха даже ему. Он двигается медленно, обхватывая его за талию и позволяя привыкнуть, но быстро набирает темп, когда Джисон молча кивает. Да, возможно, он был прав, и ипотека им действительно нужна, иначе на несдержанные стоны Хана скоро сбегутся все соседи. Даже многострадальная подушка здесь бессильна. Наклоняясь ниже и не переставая двигаться внутри сжимающегося от наслаждения Джисона, Минхо цепляет зубами мочку, несильно прикусывая, а после проводит языком дальше, доходя до виска. Руки Хана предательски скатываются по простыни, а ноги удерживает лишь Минхо, поднимающий его выше. Он выгибается в спине, опрокидывая голову назад, когда старший кусает недавно оставленный на шее засос сильнее, чем он ожидал, но это действие оказывается неожиданно больше приятным, чем болезненным. — Черт… — вырывается у Джисона, когда Минхо входит глубже, резче. — Быстрее, я скоро… Руки с силой сжимают мягкие ягодицы, хватаясь за таз крепче, чтобы исполнить просьбу Хана, на губах которого лишь одно имя. Он почти скулит оттого, насколько ему сейчас приятно, и осознание, что все это происходит именно с Минхо, жестоко выбивает весь воздух из легких без права вдохнуть вновь. Кладя ладони на спину Джисона, Минхо надавливает на поясницу, заставляя того еще сильнее прогнуться, и тянется одной рукой к нетронутому члену, проводя почти грубо по всему стволу, потому что это Джисон, который любит баланс нежности и грубости. Это почти сложно, но Минхо удивительно просто со всем справляется и без всяких просьб. Хан хватает ртом воздух, неровно вдыхая, пока Минхо тихо шипит из-за того, как младший непреднамеренно сжимается вокруг него, когда волна удовольствия накатывает на Джисона с головой и заставляет невольно прокричать, доводя и его до оргазма. Джисон окончательно валится на кровать, когда его перестают держать сильные руки, и пытается привести дыхание в норму, хотя дается это довольно сложно, пока Минхо за его спиной копошится. — Все, — вздыхает Хан тяжело, — больше не двигаюсь. Мешаю — передвинь. — Мыться. — Да иди ты. Но слабые протесты ничего не стоят против неукротимой решимости Минхо, который, вообще-то, должен был устать, но что-то пошло не по плану Джисона, в котором он уже должен был спать, а не висеть соплей на чужих руках, пока его тащат в ванну. Минхо, как и обещал, сам возится с неподвижным Ханом, намыливая того мочалкой, пока Джисон нелепо растягивает губы в улыбке, выглядя крайне глупо, но ему ли есть дело до этого? — Чего лыбишься? — спрашивает Минхо, оставляя пенку на кончике Джисонова носа. — Вспомнил, как ты меня уронил в лужу и сам туда упал, а потом отмывал здесь вечером, — все так же улыбается он, сморщивая нос из-за пенки. Удивленно вскидывая брови, Минхо на мгновение останавливает свои движения, но снова продолжает тереть мочалкой чужие плечи и расслабленные ноги, спрашивая: — И много таких моментов было? — О, поверь, очень много. — Тогда расскажи мне как-нибудь о них, — поднимает он на Джисона взгляд больших, как целая вселенная, глаз. — Приятно слушать о чем-то подобном. Джисон кивает, устало прикрывая глаза и позволяя делать с собой все, что его душе угодно, и вслушивается в плеск воды от каждого движения Минхо. Хан снова улыбается, когда вспоминает, как и раньше Ли набирал дно ванны теплой водой, «чтобы попа не отмерзла», как сделал это и сейчас. — Расскажу, — мямлит обессиленный Джисон. — Но для начала… Ты же помнишь, что нужно всегда говорить о том, что тебя тревожит? — и, дождавшись легкого кивка в ответ, продолжает: — Пожалуйста, не забывай об этом ни при каких обстоятельствах. Просто уметь говорить о подобном — самое важное в любых отношениях. Подумать только… Чуть больше полугода назад он и представить себе не мог, что когда-то в своей жизни сможет использовать слово «счастье» в ходе ее же описания. Да, вылепленное секретами, недомолвками и множественной болью, но если путь к его или их счастью лежит через все это, он не против прожить свою жизнь заново. Все они сбросили со своих плеч тяжелый груз, желая счастья родным людям и получая пожелание о нем в ответ. И только Джисону отныне придется навалить на себя все то, от чего он хочет отгородить Минхо. Гнетет ли это его? Отнюдь. Это будет его платой за все годы их дружбы, когда один-единственный Минхо делал все для него, нескончаемое множество раз спасая от когтистых лап смерти. Закончилась жизнь прежняя, но начинается новая, ради процветания которой он из кожи вон вылезет, но сделает все необходимое. Вернется в свое комфортное состояние, продолжит писать свою книгу, которую забросил на полгода, начнет работать, растить вместе с Минхо трех котов, откладывать финансы на покупку или постройку дома с мансардой, как он и хотел. Все-таки со словами об ипотеке он маленько поторопился. — Ты попробуешь снова рисовать? — Если заручусь твоей поддержкой, то конечно. И ему этого достаточно, дабы понять, что и Минхо готов сделать все, что в его силах.