не бойся чудовища в чаще

Приближение гона Зик всегда чувствовал загодя. Ему не сиделось в логове – так он за долгие годы привык называть полуразрушенную лесную хижину, ставшую для него домом. Обветшалые деревянные стены, казалось, давили на него, и всё человеческое внутри Зика, что ещё боролось за свою власть над его разумом, сдавалось окончательно, позволяя звериной натуре возобладать. Свой первый гон Зик провёл в кошмарном состоянии: несколько ночей рвал когтями сам себя, не зная, куда деть горящее внутри желание. Вот только справиться с ним он сам никак не мог; тем более – прямым способом, самым логичным, самым естественным. Другое дело, что потом он научился переживать гон иначе. Природные инстинкты выворачивали его наизнанку, и он покидал логово на эти пару ночей. Помогало прочесать лес до самых дальних, самых потайных уголков, помогало не сидеть на месте, загоняя себя бегом до головокружения. Помогала охота, помогали стычки с волками, что к зиме всегда зверели и сами нарывались. Потом, когда сил не оставалось, когда вся шкура была грязной от слипшейся крови и мусора, который он цеплял, продираясь через бурелом, когда лапы едва перебирали закрытую снегом землю, а перед глазами темнело – тогда Зик возвращался в логово и падал отсыпаться, несколько ночей проводя без сознания. Гон не занимал много времени: его пик приходился на полнолуние, на те часы, когда набравшая сил луна ярко светила в чёрном небе, не оставляя ни одного укромного места – даже в густой чаще леса. Вынырнув из забытья, Зик приходил в себя уже когда от луны оставалась половинка или чуть больше – сиротливо висящая среди звёзд. Эти лютые ночи в первое полнолуние после зимнего солнцестояния для Зика были ещё и самыми страшными ночами, и он с каждым разом всё сложнее вспоминал своё имя и что когда-то и он был человеком, а не живущим глубоко в лесу зверем. Впрочем, порой ему казалось, он и не прочь это забыть. Вот только на осколках человечности, давно потерявшейся в диком зверином сознании, всегда мелькал один и тот же образ, не дающий покоя, не дающий забыть о себе. Крики, звонкие настолько, что уши болели, и смех – такой же звонкий и заразительный; зелень взгляда, пронзительная и острая – как первая листва по весне, как речной поток на глубине; имя, которое Зик вспоминал всегда первее, чем собственное. Эрен. Эрен оставался последней ниточкой у Зверя в привязи, не дающей ему сорваться и растерзать Человека. Гон и заставил его ринуться в лес тот день: подальше, в западную сторону, что заходила густой порослью вековых елей на подножие горы. С юга его лес опоясывала река, отделявшая владения Зика от владений людей – мест, куда путь ему был заказан под страхом смерти. В моменты, когда его человеческая часть главенствовала внутри разума, он подбирался к реке, смотрел на деревню по ту сторону, на поля, на мельницу, вокруг которой играл, будучи мальчишкой. Но даже ступить на мост через реку Зик не решался, не говоря уже о том, чтобы перейти её. И тем более – сейчас, в гоне, он старался держаться от южной стороны леса подальше. За столько лет от глупого страха остался лишь смутный дымчатый образ, но когда дикий зверь гнал его по лесу, Зик точно помнил: туда, на юг, ему никак нельзя. Снег хрустел под лапами, хрустели и ветки валежника, припорошенные белым. Тяжёлые прыжки перемежались быстрым бегом, когда он нёсся вперёд, без разбора. Лес был его местом, его владением. Зик знал каждого зверька здесь, вслепую мог найти каждую поляну и пролесок, помнил, сколько деревьев росло у болота на востоке леса, где каждую осень с заливистым хрюканьем ошивались кабаны, роя почву под дубами в поисках желудей, и узнавал пение каждой птицы, что только садилась на верхушки сосен и лиственниц – и своей, и чужой, прилетевшей издалека. Когда-то давно мама рассказывала о лесных королях, чьи сердца принадлежат этим местам. От маленького мальчика, который верил, что станет лесным принцем, ничего уже не осталось. Да и мамины сказки быстро позабылись, вслед за её голосом и тем, как пахли её ладони – луговыми травами, мёдом, выжаренной на солнце хвоей. Остался только лес, бескрайний и ограниченный одновременно, с его хвойными зарослями у горы и дубами на востоке, с бурной рекой, мелкими озёрами и болотами, звенящими ручьями, полосами солнечного света меж деревьев в пролесках. Там, где росли сосны и ели, всегда было тепло и солнечно, там же, где лиственные деревья занимали своё, пахло сырой землёй и студёной водой. Зик принадлежал лесу, а не лес принадлежал ему. Забывалась человеческая речь, забывались песни, что пели ему и мама, и потом, когда мамы уже не стало, мачеха. Забывались гулянья на праздники и игры, после которых Эрен приходил с разбитыми коленками и до жути счастливый. Вот только Эрен не забывался. Там, где зверь принадлежал лесу, Зик – принадлежал Эрену, лелея его образ в памяти, цепляясь за него всякий раз, как тот размывался от времени. Зверь принадлежал лесу, и знал запахи леса, потому чужака почуял ещё раньше, как услышал крики в глубине зарослей. Охотник? Нет, охотники бы давно подняли стрельбу, и хлопки бы потревожили спящих на деревьях птиц. Крикам вторили громкий лай и рычание – видно, волки наткнулись на чужака. Или, скорее, чужак – на волков. Старый ворон слетел с ближайшей ели, осыпая Зика снегом, и хрипло каркнул: «Там человек». Зик, конечно, замер, пригнулся к земле, принюхался – но и без того уже знал, что старый ворон не лжёт. Но что человек делает так глубоко в лесу? Спустился с гор? Нет, дорога через горы шла западнее, в итоге почти выходя к реке, минуя лес по краю. Неужели заблудился? Зик лапой задел морду, потёр глаза, рыча: «И что с того?» «Там человек! Совсем юный!» – снова каркнул ворон, сел прямо перед Зиком на землю, посмотрел маленькими черными глазами в упор. Рыкнув ещё раз, Зик опустил лапу совсем рядом с вороном. Тот снова раскрыл клюв: «Человек. Глаза зелёные, как весенняя листва». Всё в Зике – и человеческое, и звериное, – тут же встревоженно встрепенулось. Только старый ворон знал, чьим именем, чьим образом Зик бредил в страшные свои ночи, когда метался в логове, разрываясь меж двумя своими сущностями. Только старый ворон хранил его секрет, бережно и мудро, как от него и ожидалось. Человек… Совсем юный… Сколько лет прошло с тех пор, как он видел Эрена в последний раз? Десятая по счёту зима Зика в лесу; а может, и больше – он не считал, потерялся совсем, да и повода считать давно не осталось. Сколько же лет Эрену сейчас? Зелёные, как весенняя листва, глаза – когда он рассказывал ворону об Эрене, вместо рычания из пасти доносилось разнеженное мурлыканье, такое ему несвойственное. Не было никаких «если это Эрен…»; Зик знал, что это он. Даже не дослушав ворона, он перепрыгнул через поваленное дерево, грузно приземляясь на землю, и, оскалившись, ринулся на крики и рычание. Люди никогда не несли ничего хорошего ни для леса, ни для Зика. Глупые, бесчестные: губили деревья и зверей не ради пропитания, но ради забавы. Но Эрен… Сколько ночей Зик тревожно выл в своём логове, упиваясь единственной оставшейся надеждой, что однажды Эрен придёт в его лес за ним, к нему? Теперь, когда так и случилось, внутри Зика не билась радость – только горькая тревога. Успеть бы, успеть; вдалеке взметались в небо крики и рычание, волчий озорной лай. Снег хрустел под лапами, под его тяжёлыми, больше похожими на прыжки шагами. Зик зарычал, прирявкивая на волков, едва только завидел их силуэты в сумерках. Совсем молоденькие, вчерашние волчата, видно, развлекались больше, чем и правда загоняли чужака в угол. Они тут же перестали на человека бросаться, опустили уши и заскулили, напуганные Зиком, а потом и вовсе бросились в рассыпную, когда он шагнул через бурелом, подбираясь ближе. В сизом полумраке виден только силуэт, тёмная фигура, лежащая на снегу. Взгляд, привыкший к темноте, быстро выхватил самое важное: испуганные, круглые глаза горели дьявольской зеленью, такой яркой даже в серо-синем месиве вечернего леса. Эрен при виде Зика попытался отползти назад, прижимая рукой второе плечо. Он, конечно, он! Столько лет прошло, а Зик узнал его сразу же, потому что никак иначе и быть не могло. Последний раз Эрена он видел ребёнком, розовощёким и громким, а сейчас в снегу, в злой панике жался взрослый юноша, но не узнать его… Невозможно. Слишком часто Зик о нём думал, вспоминал с тоской, которая сейчас вспыхнула ещё ярче. Последнее, единственное, что в нём осталось человечного – эта тоска по Эрену. Застыв в нескольких шагах от брата, Зик низко зарычал, совсем без агрессии, вот только Эрен его вид, верно, воспринимал иначе. Всхлипнул, вскинул здоровую руку – в темноте блеснуло лезвие, – и закричал: – Не подходи! Голос у него был сиплым, промёрзшим. От кинжала Зик отмахнулся – лезвие едва ли могло сравниться по длине с его когтями, – и ударил брата по руке, выбивая оружие. Эрен растерянно насупился, снова пополз назад. Сейчас Зик видел следы чьих-то когтей и зубов на его левом боку: и плечо задето, и нога. Крови немного, но даже пара капель заставили его зарычать от вновь нахлынувшей тревоги. Не успей он, не послушай он старого ворона… Нашёл бы он окоченевшее тело Эрена наутро, растерзанное волками? Гнёт вины за неслучившееся опустился Зику на плечи. Склонившись к Эрену, он протянул лапы, и хотя Эрен попытался кулаком оттолкнуть его, Зик всё равно сумел осторожно подхватить его под спину, поднимая со снега. – Пусти! Пусти, ты... Чёрт... Не жри меня! – взвизгнул Эрен, дёргаясь неожиданно бодро для того, кого минуту назад чуть не загрызли волки. Он едва не свалился с лап Зика, и тому пришлось прижать брата к груди, игнорируя кулаки, слабо, но отчаянно бьющие его по плечам. Эрен орал, лупил кулаками и даже пытался укусить Зика всю дорогу до логова, как будто от страха потерял последние капли самообладания и решил, что в таком состоянии, замёрзший и с ранами, сможет победить чудовище в два раза себя крупнее. А он и в детстве был таким! Совсем не понимал, что кто-то может превосходить его по силе, и, едва научился ходить, вечно то Зика задирал, в шутку прыгая на него с кулаками, то деревенских мальчишек постарше. Тогда Зика это забавляло. Сейчас же в нём смешались тоска, тревога, нежность, и он тяжело урчал, стараясь не выронить свою буйную ношу на снег. Хижина плохо походила на убежище от мороза, продувалась ветром со всех сторон, и совсем не радовала уютом, но ему больше некуда было отнести Эрена. Грузно опустившись на пыльный, испещрённый когтями пол, он уложил Эрена на лежанку – если ту так можно было назвать: по сути, в углу логова лежали комом шкуры, в основном оленьи. То ли Эрен окончательно выдохся, то ли понял, наконец, что жрать его Зик не собирается, но он притих, переворачиваясь на здоровый бок, и тихо прошептал: – Что ты такое? Зик бы ему ответил, но он давно позабыл уже, как это – говорить, будто ты человек. Да и когда он вообще в последний раз был человеком? Пятая или шестая зима минула с тех пор, как он в последний раз превращался обратно. Всё человеческое уходило из него по капле, оставалась только любовь к брату, как последняя ниточка, напоминающая о том, что Зик – не просто лесной зверь. Открыв пасть, он протяжно, так же тихо рыкнул в ответ, зная, что Эрен не поймёт. Он мог бы перевоплотиться сейчас. Показать Эрену себя. Но Зик и об этом позабыл совсем, да и в полнолуние он бы не сумел – не мог совладать со своей звериной частью, когда луна набирала круглые бока. Быть человеком давно осталось для Зика чем-то немыслимым. Так что Зику осталось лишь заурчать, оставляя Эрена на груде шкур. Тот дрожал, может, от страха, а может, от холода, и до Зика запоздало дошло, что надо бы логово обогреть. Старый очаг, точнее, то, что от него осталось, давно уже не работал по назначению. Да и зачем? Толстая шкура и мех грели Зика, а мясо он мог жрать и сырым. Вот только Эрену такое, видно, придётся не совсем по душе. Досадливо зарычав, Зик почесал лапой за ухом и выбрался из хижины, прочёсывая округу в поисках хоть сколько-то сухих деревьев. Та ещё задачка посреди зимы. Набрав валежника, Зик вернулся, сбрасывая свою ношу на пол у очага. Как разжечь огонь, если ты зверь, а у тебя есть только непросушенный валежник? Магия лесного владыки помогла бы Зику залечить раны, но здесь пришлось прибегнуть к отцовскому наследию – чародейскому. Сосредоточившись, Зик взглянул на нутро очага, куда неаккуратно напихал обломки веток. Может, прошла целая вечность, а может – пара минут, но слабый огонёк всё-таки затрещал в глубине, и Зик тяжело выдохнул. Сложно колдовать, когда тебя такому и не учил никто. Сложно – да так, что все силы уходят на простецкое дело. Но ему нельзя рассиживаться. Подобравшись к лежанке, Зик навис над Эреном, снова оглядывая раны брата. Неглубокие, но неприятные. Заживёт, конечно, с его-то магией, но явно не за минуту. Следовало их обработать, перевязать, чтобы Эрену не стало хуже. А потом, когда он оправится, Зик отнесёт его к границе леса и отпустит. Последняя мысль отозвалась глухой болью в груди. Отмахнувшись от неё, Зик подцепил когтями куртку Эрена, начиная её расстёгивать, чтобы аккуратно стянуть. На слабые возмущения брата он только фыркнул и легонько толкнул лапой его лоб, чтобы Эрен лежал и не брыкался. Сколько лет прошло? Десять? Одиннадцать? Или ещё больше? Зик давно перестал считать и замечать ход времени вообще. Жив ли отец? Жива ли Карла? Почему Эрен в такую непогоду оказался в чаще леса? Как же он вырос... Странно было понимать, что этот юноша, то ли напугано, то ли настороженно прячущий взгляд за волосами, шипящий от того, как местами неаккуратно Зик дёргает его одежду – тот же самый мальчишка, которого он обнимал на прощанье, собираясь «с отцом на охоту». Кто бы тогда знал, что охота окажется для него роковой…. Но и сомнений не было никаких. Это Эрен, Зик узнавал родинки на его теле, хоть тех и прибавилось. Это Эрен, его брат, то самое, живое, человеческое, ласковое, давно позабытое внутри – последнее, что он помнил. Зик снова заурчал, тоскливо, растерянно, лапой проводя Эрену по боку. Кроме рваных, но неглубоких ран на руке и бедре, на нём не было повреждений. Вот только когда Зик задел лапой его лодыжку, Эрен всхлипнул, поморщившись. Сломал? Вывернул? Зик коснулся ещё раз, аккуратно, будто пытаясь понять получше, что же случилось. Эрен, немного стесняющийся своей наготы, натянул кусок мягкой шкуры повыше к паху, и прошептал: – Я свалился с лошади и подвернул ногу. Вот как. Неужели он понял, что обеспокоило Зика? Неужели Эрен догадался, что Зик прекрасно понимает его речь? Неловкий оскал на морде слабо сошёл бы за улыбку, но Зик попытался. А потом наклонился к ране на бедре, высовывая длинный, горячий язык, и шершаво провёл по повреждённой коже, собирая следы крови. – Ты чего? Ай! – Эрен дёрнулся из-под Зика; пришлось надавить на его грудь лапой. Сколько раз Зик свои раны зализывал, знал прекрасно, что так заживает быстрее – может, из-за той самой материнской магии, а может… Потом, конечно, он промоет и водой, но очистить рану языком казалось проще всего. Вот только он не учёл, как его самого поведёт от запаха кожи Эрена. Голова пошла кругом, и Зик зажмурился, почти утыкаясь мордой брату в бедро. Неужели это из-за приближающегося гона? Неужели?... От Эрена пахло крепко, пряно, его бедро тепло и упруго продавливалось под тем, как Зик лизал его, уже давно собрав всю кровь, и теперь больше просто вылизывая, громко, с влажным чавканьем. Оторвавшись, он дёрнул головой, фыркнув, и перешёл к ране на плече, почти навалившись на Эрена огромным косматым телом. Брат слабо пискнул, но сопротивляться не стал. Зик даже не хотел представлять, что он там думает: верно, считает, что его похитило совсем ополоумевшее лесное чудище? Может, так и было. Но его тело, никогда в гон ни то, что не чуявшее чужую ласку, но даже не знающее чужую близость, на тепло и запах брата среагировало почти агрессивным желанием зализать его всего, как следует. Было в этом что-то противоестественное, но Зик вдруг понял, что его это не волнует; человека бы волновало, но не зверя, не лесного владыку. А кем он был? Зверем или человеком? Он не знал сам. Зализать раны – одно, но следовало их ещё и перевязать. Вот только никаких бинтов в хижине и в помине не было. Рыкнув сам на себя, Зик схватил рубаху Эрена, оторвал рукав, когтями вспорол его на несколько полос. Эрен возмущённо, но слабо пискнул, но ещё одно прирыкивание, уже в его сторону, заставило его притихнуть. Зик пытался как можно осторожнее перевязывать бедро брата, а в голове всплывали старые воспоминания: маленьким Эрен постоянно то ранился, то синяки набивал, и Зик помогал ему, как мог, чтобы от родителей не влетело. Тело помнило на уровне мышечной памяти, но лапы, когтистые здоровые лапы совсем Зика не слушались. Пару раз он Эрена даже царапнул, на что тот шикнул – «осторожнее», и даже попытался Зика пнуть, совсем как в детстве. От этого само собой теплело в груди. – Ты... Ты понимаешь мою речь? – спросил Эрен, когда с перевязкой покончили. Он запутался в шкуру как в одеяло, пригрелся, сидел нахохлившимся воробьём. Зик в ответ заурчал, больше занятый мыслями, чем брата кормить. Человеческий желудок слабый, и сырое мясо вряд ли ему придётся по нраву. А как поджарить мяса в очаге? Кулинарные способности Зика канули в лету с тем же временем, когда он был и чувствовал себя человеком. Как бы хижину не поджечь. – Просто мне кажется, ты мою речь понимаешь. И тут у тебя не совсем звериное логово… Звериное, конечно, но когда-то же было человечьим! – Эрен обвёл рукой хижину, заинтересованно закусывая губу. – И повадки у тебя человеческие. Может, ты оборотень? Чего тогда в человека не превратишься? Зик отмахнулся от него лапой, потащился к выходу, хлопнув дверью в хижину за собой. Чего бы не превратиться... Было бы проще, будь он способен, так? Но полная луна насмешливо смотрела на него с неба, когда он вышел на улицу. Ему понадобилось много времени, чтобы понять, от чего его звериная сущность чувствовала себя сильнее. Первое полнолуние, когда отец оставил его... Зик тогда выбился из сил, но обратиться в зверя оказалось его спасением. Защищённый толстой шкурой, защищённый этой силой, он смог выжить, и несколько ночей подряд рыскал по лесу, как обезумевший, привыкая к новому телу, новым способностям. Потом полнолуния смешались воедино, с каждым разом Зик чувствовал себя всё лучше, всё привычнее в этом облике. Необходимость возвращаться в тело человека отпала сама собой, и если поначалу он ещё превращался обратно, то потом перестал без лишней на то надобности – добывать себе пищу, отвоёвывать право на владение лесом куда проще, будучи зверем. Вот только гон, наступавший каждый раз посреди зимы, Зика выматывал. Кто бы мог подумать, что существо вроде него, чьего рыка боялись все лесные жители, обладающее магией, пусть и слабой, будет страдать от такой чепухи, как... Брачный период? Это казалось насмешкой судьбы, в каком-то смысле: никого себе подобного Зик за годы в лесу так и не встретил, да и сложно было бы не заметить такое же чудище, поэтому он проводил гон всегда в одиночестве. Что же ему делать теперь? Остатки человеческого самообладания, остатки разума – всё это меркло, когда наступал гон, словно вся его звериная сущность выходила на пик своего существования. Что, если он и правда навредит Эрену? То, как он набросился на него, вылизывая... Едва ли такое оправдаешь желанием просто помочь брату? В хижину Зик вернулся не с пустыми руками. Замёрзший шмат оленьего мяса с грохотом опустился на единственный стол в помещении. Повезло Эрену, что Зик хоть какие-то запасы делал. – Ты меня хочешь накормить? – притихший Эрен снова высунулся из гнезда шкур. Зик опустился на пол, с рыком зевая, и развёл лапами: ну, очевидно – Эрен замёрзший, раненный. Ему нужно откуда-то взять силы, и самое верное средство – поесть. Эрена почему-то его вид насмешил, по крайней мере, он издал какие-то странные, хихикающие и хрюкающие одновременно звуки, и выбрался из лежанки, так и кутаясь в одну из шкур. Наступил осторожно ногой, сделал пару шагов, а затем удивлённо охнул: – Ого! Не болит совсем. Хорошо, подумал Зик, издавая облегчённое урчание. Значит, его магия всё-таки подействовала. Так и раны затянутся к утру, и он сможет отправить Эрена домой. Тоска грубо оцарапала ему грудь изнутри, но он не стал подавать вида, хоть разочарованный выдох и прорвался из пасти. Так будет лучше для Эрена. Вернуть его к родителям, целого и невредимого, зачаровать, чтобы тот позабыл дорогу к логову… Это потребует много сил, но Зик справится. Его маленький брат принадлежал миру людей. Не лесу. Эрен устроился у очага, вытянул ладони, отогревая их. От былого страха перед зверем как будто ничего и не осталось; Зика это успокаивало. Повинуясь инстинктам, он переполз ближе к Эрену, уткнулся мордой ему в загривок, шумно влажно выдохнул, и Эрен взвизгнул, снова засмеявшись. – Ты! Хватит, щекотно, – отодвинувшись, он потёр загривок, растерянно улыбаясь. И зачем только Зик это сделал? Да просто, захотел. Звериное нутро хотело близости, и на уговоры человеческой сознательности не поддавалось. Какое дело зверю до того, что Эрен – брат, если Эрен, в первую очередь, тёплый, живой, здесь рядом, пахнет хорошо и на вкус такой же? Сам на себя разозлившись, Зик зарычал и вернулся к мясу. Эрен, шмыгнув носом, повернулся к нему, спиной к очагу: – Надо его сварить. У тебя найдётся котёл? Здесь ведь явно люди раньше жили, где-то должен быть котёл… Или вертел! И мы сможем его пожарить. Ты уж прости, я не капризничаю, но раз уж у тебя есть очаг… Котёл найти не составило бы труда: раньше хижина была то ли лесничьей, то ли охотничьей, и какая-то утварь осталась у Зика от прежних, давно покинувших это место хозяев. Надо же, вот и пригодилось. Неуклюже громя остатки давно иссохшегося от старости шкафа в углу, Зик извлёк, наконец, котёл, вручая Эрену почти с торжественным рыком. Всё у него в хижине было маленьким для звериных размеров, побитым и сломанным – в первые месяцы, поселившись тут, Зик совсем не умел управлять своим телом, и постоянно что-то ломал, неуклюже разворачиваясь, а низкие потолки вынуждали его в логове постоянно пригибаться. Эрен на процесс поисков смотрел с насмешкой и растерянностью одновременно, а затем указал на себя, всё ещё сидящего в шкуре поверх голого тела: – Я на улицу так не выйду, а тебе нужен снег, чтобы его растопить. Принеси его, и я сварю мясо. И часа не прошло, как Эрен появился в его доме, а он уже командовал Зиком так, как и раньше, в их детстве. Понимал ли Эрен, кто перед ним? Нет, вряд ли. Откуда ему знать? А вот зверь не слишком-то радовался такому обращению, пытался возмущённо рычать; ему хотелось завалить Эрена на пол у очага, снова вылизывать, сдаваясь во власть инстинктов, а пришлось выполнять приказы – набирать чистый снег, укладывать мясо в котёл. Зик примирялся сам с собой, обещал себе, что, накормив Эрена и убедившись, что тот в тепле и безопасности, он уйдёт обратно в лес и найдёт там занятие получше, чем обнюхивание вновь обретённого брата. Почему-то от этих мыслей стало тоскливо. Зик завалился на бок у очага, глядя, как Эрен сражается с попытками и шкуру с голых плеч не уронить, и котёл над очагом подвесить, и почесал лапой морду возле глаз. Может, есть маленький шанс, что Эрен захочет остаться? Нет, глупости. Его точно в деревне ждали мама и папа, друзья. А о Зике, своём давно потерянном брате, он наверняка уже и забыл. Он ведь был ребёнком, ну зачем ему хранить в памяти присутствие старшего брата, которого давно нет рядом? Тем более от того брата ничего и не осталось толком. Зик плохо представлял, как выглядит со стороны – он видел своё звериное отражение только однажды, в самое первое превращение, склонившись над рекой. Косматая морда, здоровые клыки, острые рога, две пары ушей – больших, с пушистыми кисточками… Никому даже в голову не придёт сравнить деревенского мальчишку и мохнатое лесное чудище. Пока мясо варилось, Эрен прикорнул: устроился у Зика под боком совсем бесстрашно, засопел, перебирая пальцами длинный мех. Зик и сам бы свернулся рядом и уснул, но перевозбуждённый приближением полнолуния организм не сдавался, и сидеть рядом с Эреном оказалось настоящей пыткой: тот ворочался по сне, что-то бурчал, постанывал, тёрся щекой о мех, а зверю внутри Зика всё хотелось его под себя подмять, обнюхать, прижаться… Пытка, точно пытка. Потом Зик распихал Эрена, урчанием указал, что мясо уже готово, и сдвинулся на безопасное расстояние. Сам он есть не хотел: чем голоднее будет, тем меньше сил останется на беготню и глупости. Да и отвык он от вкуса приготовленного мяса, питаясь только сырым. – В детстве мама мне рассказывала сказку про аленький цветочек, – Эрен шмыгнул носом и вцепился зубами в кусок мяса; сок тёк по его рукам, пачкал шкуру, в которую он укутался. Слабая ностальгия внутри Зика вспыхнула и тут же погасла: как раньше. Совсем как раньше. Маленьким Эрен ел так, что в еде было всё вокруг, не только он сам. – Ты, наверное, не знаешь, что такое сказки. Или знаешь? Ты странный. Ходишь, как человек, но в то же время выглядишь, как… Зверюга косматая. Зик издал нечто среднее между стоном и рычанием. Эрен одновременно был так близок в своих догадках, и так промахивался. Зверюга косматая… Да, Зик такой и есть. Удивительно уже то, что брат сидел рядом так спокойно, будто за пару часов привык к трёхметровому чудищу рядом с собой. Чёрт его знает, что у Эрена на уме. Зик бы на его месте решил, что ему попался на редкость одинокий и заботливый монстр, решивший накормить его варёным мясом. Хотя, стойте, Зик и есть одинокий и заботливый монстр! По крайней мере, по отношению к Эрену. – Так вот, там чем всё закончилось? Чудовище, у которого аленький цветочек рос в саду, оказалось заколдованным князем. Ты, случайно, не заколдованный князь? Зик когда-то слышал эту сказку – только от своей матери. На заколдованного князя он мало походил даже будучи человеком, разрушенная охотничья хижина и близко не стояла с золотыми хоромами, и никаких аленьких цветочков поблизости не было тоже. Может, ближе к весне Зик бы нашёл на поляне перед логовом немного первоцветов: голубых, белых и сиреневых, а летом собрал бы для Эрена охапку луговых цветов – но сейчас он мог предложить брату только погрызенную белками шишку с ближайшей ели. – Может, мне тебя поцеловать? И ты сразу станешь человеком, – подытожил Эрен, утирая мокрый, жирный от бульона рот. Зик опять зарычал, неловко поворачиваясь. Он бы усмехнулся, но в его звериной форме усмешка походила бы на угрожающий оскал. Как ему донести до Эрена, что никакое на нём не проклятие, просто он – вот такой? И целовать его точно не нужно (тем более – Эрену)? Зик бы ему всё рассказал, но он позабыл о человеческой речи много, много лет назад; последний, с кем он перекинулся парой фраз – отец, в ту самую ночь, когда оставил Зика в лесу. Да и на разговор это походило мало: в основном отец извергал проклятия, а Зик – умолял не бросать его одного. Да и умела ли его пасть вообще разговаривать по-человечески? Лесное зверьё и птицы понимали рычание Зика, как он – понимал их свист, лай, писк и карканье. Рычание выручало и с охотниками, что забредали в его границы. Если подумать, Эрен был первым за десять лет, на кого Зик не рычал с целью испугать и выгнать из леса. Когда Эрен доел, Зик не стал дожидаться, пока он сам решится лечь спать. Он толкнул брата мордой в плечо, низко начиная урчать, и когда намёк Эреном понят не был, пихнул ещё раз, сильнее, оттесняя от очага к лежанке. Намотанная на Эрене шкура чуть не слетела в процессе, и Зик заурчал уже досадливо. Он скучал по брату, но как же сложно с ним уживаться в крошечной хижине, когда ты сам занимаешь большую часть пространства! Он даже выпрямиться в полный рост, стать на задние лапы не мог – голова упиралась в низкий потолок, рога цеплялись за выступы, поэтому Зик привык передвигаться, пригнувшись. Эрен завозился, сказал, что спать ещё не хочет, а потом, вопреки своим словам, громко зевнул. Зику тут же захотелось зевнуть тоже, но его зевок получился оглушительным, утробным, от чего стены в старой хижине задрожали. Это должно было Эрена испугать, но он заливисто засмеялся, кутаясь в шкуры. От первого страха не осталось и следа, теперь уже окончательно. Подкинув валежника в очаг, Зик выбрался из хижины, потягиваясь на снегу, чтобы размять от согнутого в три погибели положения мышцы. Ещё один зевок, воющий и протяжный, сорвался из пасти, напугав спящего на дереве ворона. «Дурак!» – каркнул старый ворон, слетая Зику на голову и стукая клювом по лбу. Зик от птицы только отмахнулся, но не сильно – ему нужна была помощь: «Последи за ним», – попросил он, и ворон недоверчиво зыркнул чёрным глазом, беспокойно взмахивая крыльями. «А сам чего? Вот он, твой ненаглядный, глаза как у черта – зелёные, и крики такие же громкие». «Ты же знаешь, сейчас – я ему опасен. Он завтра наберётся сил, и я отнесу его к мосту». «Не отнесёшь», – скептически каркнул ворон, хлопнул Зика по морде крылом и отлетел ближе к хижине. Зик же пригнул морду к земле, вспахивая снег носом. Отнесёт, как иначе? Он не посмеет Эрена рядом с собой оставить. Как бы ни хотелось другого… Ничего путного из этой затеи не выйдет. Его мама когда-то предпочла человеческую личину, ушла из леса вслед за отцом – как будто тот зачаровал её. А может, и зачаровал… Но разве принесло ей это хоть немного счастья? Тихо фыркнув, Зик ещё раз провёл носом по снегу, а затем в два прыжка достиг края поляны перед хижиной, уносясь в лес – дороги он не разбирал, врезался боками в деревья, пока бежал что есть мочи. Не от Эрена бежал – от самого себя. Хотя тянуло опять, звериным, диким желанием тянуло в хижину, в тепло – от очага, от Эрена. В ту секунду, когда он шершавым языком вылизывал брата, все границы были стёрты, и Зик чувствовал себя абсолютно нормально. Да и сейчас, если уж быть честным, он не сильно тревожился из-за этого. Держаться подальше от Эрена хотелось не потому, что тяга истосковавшегося по близости зверя была сильнее разума, но потому что в таком состоянии Зик просто боялся не сдержаться. Вспыхивали в воспоминаниях слова отца: тот кричал, что Зик навредит Эрену, что он чудовище, которому нельзя рядом с людьми, особенно с семьёй – и, разве он не был прав? Зик ни разу ни с кем не проводил свой гон, но хорошо знал своё поведение и реакции в прошлые разы. Уж лучше он проведёт и этот раз в бессмысленных пробежках по лесу, а затем спокойно отправит Эрена домой, чем навредит ему, напугает, чем… В своём побеге он спустился к реке, застывая у берега: куски льда плыли в чёрной воде, мерно сталкиваясь друг с другом, а на той стороне желтовато мерцала деревня. В одном из домов отец и Карла ждут Эрена, наверняка волнуются – мачеха так точно. Даже не знает, бедная, что Эрен жив, цел (практически) и в безопасности (более или менее). Несмотря на все желания, Зик чётко понимал, что вернуть Эрена домой – его единственная задача. И постараться сделать так, чтобы брат, как и все те охотники, что встречались Зику в лесу, не вспомнил этих дней. Зачем ему воспоминания о чудовище в лесной хижине? На своё отражение в ледяной зимней реке даже смотреть не хотелось. Морда – она и есть морда; Зик зарычал, оскалился сам на себя. Что у него осталось человечьего? Даже разум – и тот подводил. Луна практически полностью повернулась светлым боком к земле. Завтрашней ночью наберётся сил, и тогда Зик совсем о разуме позабудет, останутся только инстинкты да голые желания. Уже сейчас смотреть на луну сложно: слепил глаза серебряный свет, хотелось выть и рыть когтями землю, хотелось впиться клыками в тёплый бок, чувствуя привкус ускользающей жизни, хотелось лизаться с Эреном (Зик правда пытался одёрнуть себя от этих мыслей, что не с Эреном, а с кем угодно, потому что нужна была близость, а не брат как он есть – но не получалось), пока оба не начнут исступленно скулить… Топнув лапой по земле, он столкнул груду снега с берега в воду и отвернулся от реки, переходя на бег. Вот так, пока сил не останется. Не повезёт тому, кто в полнолуние сунется в лес. В таком состоянии Зик растерзал бы любого, кроме Эрена, конечно. Потому что отец, в сущности, никогда не был прав: Зик не причинит вреда брату. Или всё-таки причинит? Вдруг луна совсем задурманит ему голову, и он Эрена перестанет узнавать? Да нет же, как такое может быть! Зик столько дней и ночей бредил им; его лихорадило – а он думал только об Эрене, вспоминал только его, только им одним жил – и только он один вытаскивал человека из зверя. Так что в слова отца верить не хотелось. Он, может, хороший чародей – но совсем не провидец. Луна лизала Зику пятки всю ночь, куда бы он ни бежал. В самом укромном углу леса – и там она его доставала, насмешливо серебрила шерсть на морде своими лучами, напоминала о неизбежном. Когда небо из чёрного стало стремительно сереть, он повернул уже к логову, и по пути наткнулся на молоденькую косульку, невесть почему не спящую в предрассветных сумерках. Глупышку Зик не жалел; перегрыз ей горло, схватил зубами за труп и потащил тушу к хижине. Так и затащил её внутрь, бросил у порога, а потом, облизывая морду от крови, позволил теплу и запахам наброситься на него плотной пеленой. Огонь почти догорел, а перед очагом обнаружился Эрен, перетащивший ближе к теплу лежанку. Он, наверное, спал, и проснулся от шума, наделанного Зиком; взъерошенная голова показалась над грудой шкур, и в полумраке Зик увидел его блестящие глаза. – Вернулся? – зевнул Эрен так спокойно, будто для него совсем естественным ходом вещей было уснуть в старой хижине лесного чудовища, пока тот охотится и бегает по своим владениям. Опустившись на передние лапы, Зик подобрался к нему, и в глазах Эрена зажглось беспокойство: – Ты в крови? Что случилось? Вместо ответа Зик рыкнул, толкнул его мордой, пачкая плечо в крови. Пахло от Эрена... Сладко, пряно, правильно. И Зик в этом запахе, этом вкусе нуждался. Его вымотала прошедшая ночь: не беготней, но событиями – в его жизни давно не случалось что-то из ряда вон, а тут пришлось и Эрена от волков отбивать и выхаживать, и магию тратить, и охотиться. Упасть бы сейчас рядом, уснуть... Но сначала насытиться им, Эреном, его теплом и близостью. И раны зализать ещё раз, конечно. Конечно, это всё ради того, чтобы его раны затянулись быстрее, он быстрее поправился, смог уйти домой. Но Зик не хотел, чтобы Эрен уходил домой, он хотел оставить его здесь, и... – Да что такое... – Эрен слабо взбрыкнулся, когда Зик придавил ему лапой грудь, когда стянул когтями второй лапы ошмётки ткани с бедра. Горячий шершавый язык прошёлся по коже, тут же стало мокро от слюны. Зик зализывал укус на бедре шумно, с чавканьем, чувствуя, как на языке мешается вкус крови Эрена с кровью оленьей, и в его голове не было уже мыслей о том, что магия поможет Эрену быстрее залечить следы от волчьих зубов – только о том, как этот вкус взрывался на кончике языка. Вкус крови ни в какое сравнение не шёл с тем, какой кожа Эрена оказалась выше, в паху. Зик потёрся мордой о его бедро, развозя следы крови, и скользнул языком в паховую складку, собирая привкус пота. Что же он делал такое? Эрен вздрогнул, как будто хотел вырваться, но потом вдруг обмяк, чуть раздвинул ноги, и это на мгновение отрезвило Зика – потому что он ждал другой реакции, а Эрену... Нравилось? Он поднял морду, нависая над лицом брата. Тот лежал настолько покрасневший, что было видно даже в темноте, и тяжело дышал. Лапой Зик чувствовал, как его живот поджимается и расслабляется на выдохе. Он мог бы чуть сдвинуть лапу, коснуться ниже, но... – Ты ещё плечо вылизать забыл, – сипло прошептал Эрен. Зик дёрнул носом, втягивая воздух поглубже в лёгкие, и выпустил язык к ране на плече. Тяжёлое тело навалилось на Эрена сверху, и он затрепыхался: Зику опять показалось, что брат вырывается, но он не сразу понял, что Эрен, напротив, трётся о мягкий мех. Это могло бы испугать, остановить, будь он чуть больше в своём сознании, но сейчас главенствовали инстинкты, и полнолуние было на носу, поэтому Зик только дёрнулся навстречу, издавая воющее рычание: низ живота тянуло, да и Эрен тёрся вполне себе целенаправленно, как будто знал, как нужно; как будто хотел, чтобы Зик задрожал, и шерсть на загривке встала дыбом. Вот оно какое – удовольствие от близости желанного тела? Зику само явление было всегда неясно: он не успел ни с кем, ещё когда жил в деревне (да и не хотел, если уж говорить честно), а потом… Всё стало не до этого. Но сейчас он восторженно упивался моментом, и плевать хотел, что тем самым желанным телом оказался его давно потерянный младший брат. Может быть, окажись Зик сейчас человеком, он бы хоть над чем-то задумался, но… Нет. Не мог он думать; а когда Эрен вдруг громко застонал, прижимая одну из ног к его боку, мысли окончательно перестали иметь хоть какой-то смысл. Давление внизу живота ощущалось почти болезненно, Зик уткнулся мордой в изгиб шеи, шумно разлизывая горячую солёную кожу, и толкнулся Эрену навстречу. Зик стыдился это признавать, но порой в гон, когда ему совсем невыносимо становилось без естественной близости, он тёрся и вбивался в груды шкур, имитируя такое нужное давление и трение. Это немного, но облегчало его состояние. Готов ли он тереться об Эрена, чтобы полегчало? Он не мог ответить сейчас. Язык скользнул от шеи к уху, влажно коснулся мочки, а носом он уткнулся в волосы брата, заскулив от яркости его запаха. Эрен снова застонал, вдавил коленку ему в бок, ухватился пальцами за мех у морды. Если Зик ещё хоть как-то себя сдерживал, то Эрен не гнушался ёрзать под ним, и, опустив лапу между их телами, Зик почувствовал влажное, липкое на пальцах – и это влажное и липкое оседало и на его меху тоже. Глаза у Эрена блестели лихорадочно. Зик с урчанием провёл мокрым носом по его груди, снова выпустил язык, окончательно перестав маскировать свои вылизывания заботой о ранах. Никаких ран у Эрена вокруг сосков не было, а Зик лизал их так усердно, что слюна стекала по коже. Лапу он так и оставил у Эрена на животе, и тот вбивался в шероховатые подушечки на ладони с диким, исступленным рвением. У кого из них вообще гон и инстинкты? В какой-то момент Зик перестал это понимать. Он сам захлёбывался слюной, продолжая языком охаживать рёбра Эрена, его живот, потом устроил морду у брата между ног и с влажным чавканьем зарылся языком в местечко внизу живота, пока Эрен не сместился, не начал тереться вместо ладони о его язык. И если запах волос и кожи Эрена сводили с ума, если вкус его крови заставлял Зика рычать и тянуться ближе, то теперь, когда по языку размазалась смазка, он мог только хрипло скулить, скользя кончиком языка по члену, по промежности – везде, везде, где только доставал, пока Эрен дёргал шерсть на его голове, чесал возле рогов и теребил нежный мех ушей. Так Зик его и лизал, пока Эрен не затих, резко напрягаясь, как струнка. На языке стало горячо и солоно, Зик облизался сам, помог себе лапой, и затих тоже – внизу живота так и билось желание, но он, пусть и немного, но себя контролировал. Тем более что по ровному дыханию и сладкому сопению Эрена стало ясно: он уснул, выбившись из сил. И у Зика сил тоже не оставалось, так что он просто подтянул Эрена поближе, сворачиваясь вокруг него в попытке отогреть, защитить.

* * *

Спать в обнимку с чудищем оказалось тепло, даже жарко. Эрен потянулся, недовольно бормоча себе под нос, зевнул и попытался откатиться от мохнатой, горячей туши. Покрытая липкой испариной кожа тут же пошла мурашками от утренней прохлады, и Эрен застонал, перевалившись на спину. Чудище лежало рядом огромной глыбой косматой шерсти и мирно посапывало. Случившееся ночью понемногу всплывало в памяти Эрена, но он не чувствовал ни смущения, ни сожалений. Как будто... Так и нужно? Кому сказать – не поверят, решат, что Эрен совсем из ума выжил. Ещё бы! Всем известно, что если тебя посреди зимнего леса ловит звероподобное чудище, то, скорее всего тебя сожрут, косточки обглодают и вывалят под ближайшую сосну. Но Эрен даже здесь отличился: чудище не планировало его жрать, а заботливо попыталось помочь с ранами от волков, а Эрен даже не стал сопротивляться, когда от заботы чудище перешло к довольно агрессивным, настойчивым вылизываниям. Может, он как собаки, так проявлял свою признательность? Эрен хихикнул вперемешку с зевком, поглаживая неожиданно мягкую, длинную коричневую шерсть. Вот только с чего бы чудищу эту самую признательность проявлять? Да и не чудище он никакое. Больше похож... На зверя. Да, Зверь. Так Эрен и решил его называть, переходя поглаживаниями от плеча к морде, от меха к рогам, а потом к мягким ушам, почти бархатным на ощупь. Эрен ведь сам решил дорогу в лесу через чащу срезать как раз из-за него, из-за Зверя; в деревне о нём говорили нечасто, но легенды ходили и среди охотников, и среди мальчишек, что в глубине лесных зарослей живёт чудище, свои порядки в лесу наводящее. Перед поездкой Эрен с Жаном поспорил, что точно чудище в лесу найдёт, и никакие это не сказки. Что ж. Нашёл на свою голову… И тут-то Зверь и проснулся. Утробное громкое рычание раскатами отразилось от стен, он упёрся лапами в лежанку, оглушительно зевая. Эрен закусил губу, разглядывая сонную морду: голубые глаза глядели сквозь пространство, Эрена поначалу как будто не замечая, а затем они столкнулись взглядами, и у Эрена почему-то засосало под ложечкой – то ли взгляд показался смутно знакомым, то ли... Он не знал. Но в последние сутки и так случилось очень много странных вещей, включая сексуальное напряжение между Эреном и Зверем, которое они ночью реализовали весьма... Весьма... В общем, в его небогатом опыте точно не было ничего подобного. Никаких вылизываний шершавым большим языком, никаких оргазмов от этого. На фоне всего этого знакомый блеск в глазах лесного монстра казался сущей ерундой. – Вообще-то я бы не отказался позавтракать, – зевнув, заявил Эрен. Зверь повернул голову, совсем как огромный пёс, услышавший что-то новое от хозяина, и громко фыркнул, обрызгав Эрена слюной. – Фу! Я пока не планирую умываться, спасибо! Зверь только ещё раз фыркнул, махнул лапой в сторону Эрена, заставив его отстраниться – ещё бы, не хотелось получить когтями по лицу, – и побрёл к выходу из хижины, рыча себе под нос. Он определённо понимал речь Эрена, но его поведение... Звериные повадки мешались с человеческими, и Эрен абсолютно, понятия не имел, что ему в таком случае делать и чего ожидать. Ну, вот кто, право слово, будет вылизывать первого встречного с ног до головы? К слову о вылизываниях... Может, это звериная слюна обладала чудесными свойствами, но раны на бедре и плече почти затянулись, покрылись корочкой и слабо чесались – как самая обычная царапина, которая почти зажила. А о подвернутой ноге Эрен и думать со вчера забыл. Пока Зверь возился снаружи, Эрен несколько раз прокрутил лодыжкой, убеждаясь, что она не болит от движений. Потом он натянул свои штаны, лежавшие в углу хижины, и прошлепал босыми ногами от одного угла помещения до другого, застывая у окна. Был ли Зверь человеком на самом деле? Судя по хижине, тут давно не жил кто-то с человеческими потребностями. Очаг явно разожгли вчера впервые за долгое время, а поиски Зверем котла для того, чтобы сварить мясо, до сих пор смешили Эрена. Но ведь он двигался как человек! Не то чтобы Эрен много лесного зверья видел, но уж отличить медведя от человека смог бы, точно. И повадками спасшее его чудище никак на медведя-переростка не проходило. Он точно человек. Зачарованный? Или оборотень? Если зачарованный, Эрену надо его расколдовать. Или будет как в той сказке, где князь сжёг шкуру своей суженой, и она от него свалила в тридевятое царство? Почесав за ухом, Эрен сам себя отругал. Он верил в лесных чудищ, ведьм и чародеев; верил и в оборотней, и в сказки тоже. Он был взрослым человеком, который смотрел на мир реалистично, и в этом реалистичном взгляде не собирался отрицать очевидного – невероятное существует, и вот сейчас... Сейчас Эрен был в логове одного из прямых доказательств. Собственно, доказательство в лице Зверя вернулось: он с коротким грохотом опустил что-то на покосившийся стол в углу хижины, и Эрен прищурился, разглядывая – мясо. Кусок мяса, дымящегося от того, что его только сняли с костра. Запах жареной оленины достиг его ноздрей, Эрен громко сглотнул: во рту стало полно слюны, а желудок свело – неужели он так проголодался? – Ого. Уже жареное, – он отщипнул кусок мяса, отправляя его в рот, и довольно застонал: – Да уж, царская трапеза! Зверь почему-то замялся, как будто его слова Эрена смутили. Эрен хихикнул себе под нос, откусывая ещё кусочек, и забрался на стол, продолжая завтракать. Или, лучше сказать, ужинать? Они, кажется, проспали весь световой день, и за единственным окном снова сгущались сумерки. Эрен несколько раз предложил Зверю поесть тоже, но тот уклончиво урчал, грузно сидя перед ним на полу. Уже поел? Наверняка. На его месте Эрен бы не терял время зря и успел полакомиться свежей олениной. Ах, каким же вкусным был этот несчастный олень! Облизав пальцы от мясного сока и крови, Эрен слез со стола и сел нос к носу со Зверем – ну, насколько мог, учитывая, что тот был раза в полтора больше. – Ты человек, – вернулся Эрен ко вчерашнему разговору. – Но ты не превращаешься в человека. Почему? Зверь попятился вместо ответа, будто не хотел, чтобы Эрен его касался. В сравнении с тем, что они вытворяли до этого... Эрен мог бы воспринять это как личное оскорбление, но это лишь подстегнуло его любопытство. Он переполз навстречу, коснулся рукой шерсти у морды, мягко почесывая, и Зверь заурчал, прикрывая глаза. Странное дело: в первое мгновение, как Эрен увидел его, он показался ему кошмарным, но... Он ведь совсем безобидный! Хоть у него и длинные клыки, и рога, и вообще вид угрожающий, Эрен не видел перед собой чудовище. – И ты вчера меня вылизывал, и я чувствовал, что ты, – облизав губу, Эрен задумался, пытаясь подобрать слова, – хочешь меня. Так? Или это ты так... Проявляешь вежливость? Ты мне... Ты вылизывал меня не очень-то приличным образом, между прочим! Но я не против. Мне понравилось. И я чувствовал, что тебе понравилось тоже! Зверь дёрнул мордой, Эрену поначалу показалось, что он хочет отстраниться – но нет, влажный нос уткнулся ему в ладонь, он выпустил язык, облизывая пальцы, и заурчал, потираясь мордой о руку. Щенок. Щенок-переросток с рогами и диким сексуальным нравом. Вот, что сидело перед Эреном. Ну как он мог его бояться? – Тебе понравилось, да? Зверь жалобно зарычал, и снова облизал ему ладонь. Эрен улыбнулся с торжеством в глазах, подключая вторую руку. Ему нравилось касаться парных ушей Зверя, нежных и тёплых, с коротким бархатистым мехом и забавными кисточками. А Зверю, кажется, нравилось, когда Эрен касался его. – Почему ты не превращаешься? Горячий язык мокро прошёлся у него между указательным и средним пальцем, Эрен вздрогнул, пододвигаясь ближе к звериной морде – от шерсти пахло приятно, несмотря на то, что гигиеной Зверь явно пренебрегал, да и вчера его морда вся была перемазана кровью, но сейчас этого Эрен не чувствовал. Зверь взмахнул лапой в сторону окна: Эрен повернул голову, глядя на огромный серебряный шар луны, заполнивший собой весь видимый через мутное стекло шматок неба. – Полнолуние? Зверь заурчал, соглашаясь. Полнолуние, значит. Неужели он... Всё-таки оборотень? Эрен усмехнулся, довольный собой: он знал это! С самого начала знал! Все эти деревенские россказни про лесное чудище были на самом деле историями про оборотня! А если перед ним оборотень... То после полнолуния он станет человеком, и... – Надо же, – протянул Эрен, почесывая Зверя обеими руками, – в огромном лесу меня спас не кто-нибудь, а излишне сексуально активный оборотень! – Эр-р-рен... Ладони Эрена тут же обмякли, опускаясь вниз. Сердце забилось быстрее, и он сам уже отстранился от Зверя, падая на задницу и растерянно моргая. Он умеет говорить? Ему не послышалось? Это рычание... Это было его имя! Но он не произносил своё имя при Звере. Откуда он... – Ты меня знаешь, – ошарашенно прошептал Эрен, вздрагивая. В груди так сильно жгло, что он поморщился от боли. Не может быть. Не может... – Ты меня знаешь! Зверь наклонился над ним, коснулся лапой щеки. Он выглядел и сам удивлённым – насколько может выглядеть удивлённой звериная морда. В темноте Эрен только и мог, что разглядеть знакомый блеск в его голубых глазах. Догадка вилась у него в голове, но он не мог, не хотел формулировать её окончательно, потому что... – Эрен, – прорычал Зверь ещё раз, совсем не грозно – с нежностью. В его рычании Эрену теперь чудилось что-то родное, что-то давно забытое, но теперь вернувшееся... Не может быть такого. Эрен коснулся его морды под самим глазом, Зверь вздохнул, печально и устало. Не может. Не может. Отец ведь сказал, что Зик погиб на охоте! Яркие ранние воспоминания воскресли в голове: Зик учит его плавать в озере, Зик ловит с ним лягушек в протоке, Зик читает ему книжку посреди ночи, подсветив страницы свечой, Зик показывает ему, как пускать воздушных змеев, Зик... Говорят, за годы можно позабыть и голос человека, и его лицо; особенно если ты его последний раз видел в шестилетнем возрасте, когда в памяти в принципе не так уж много остаётся, с годами замещаясь другим. Но Эрен помнил о брате всё. После его гибели он перебрался на кровать Зика, сохранил его книги и записную книжку, запретил выбрасывать его вещи – и рос, зная, что однажды брат вернётся, хоть отец и убеждал его, что Зик сорвался с обрыва на охоте, и возвращаться уже некому. Да как такое может быть? Зик вот тут, перед ним? Только в облике того самого Зверя, который наводил ужас на деревенских ребят, что бродили по лесу от скуки? – Зик? Да как... Обе пары ушей Зверя синхронно повернулись, навострившись. Круг, который описали тёмные мохнатые кисточки на ушах, был немыслимым, Эрену казалось, у живых существ такой подвижности ушей быть не должно! Но Зверь явно выходил за все известные ему рамки. Рыкнув, видимо, по привычке, он следом издал бухающий хриплый звук: – Эрен, – урчание звучало неуверенно и тоскливо. Горячее дыхание задело Эрену щёку, когда брат (или то, что было его братом) открыл пасть. Его голос походил на рычание, и говорил он невнятно, словно... Отвык. – Я скучал. Я так скучал. – Как же так вышло... Я думал... Папа сказал, ты сорвался с обрыва, – Эрен поморщился, закусывая губу. Против воли глаза стали влажными, в носу защипало, сжалось горло внутри. Он не хотел плакать, всё-таки здоровым парнем был, но не получилось сдержаться, и слёзы потекли по щекам. Обхватив мягкий мех пальцами, Эрен уткнулся Зику в грудь, большую, мохнатую, широкую грудь зверя – и заплакал что есть сил, не веря в происходящее. Как это так получается? Зик жив, только он в образе лесного чудища, и они вчера... Они вчера делали совсем не братские, в общем-то, вещи! Эрен хотел бы чувствовать стыд из-за этого, но всё, что он ощущал – это болезненную радость и облегчение от того, что его брат оказался жив и был рядом с ним. Зик издал сопящий звук, горячо выдохнув ему на ухо, а затем переместился, падая на спину так, что Эрен оказался на нём сверху. На судороги рыданий он не реагировал, но тут вдруг коснулся лапой щеки Эрена, погладил нежно-нежно, слишком осторожно для такого здорового парня с когтями, и вытер его слёзы. Эрен постепенно успокоился, рыдания сошли на нет, остались только глубокие всхлипы. Им так много нужно обсудить теперь... Как Зик остался жив? Он превратился в Зверя после падения? Или было что-то, о чём Эрен даже догадаться не мог? Или... А у кого ему спросить? У отца? Тот умер прошлой зимой, и все секреты явно забрал с собой. А Зик... Мог ли он говорить что-то дольше пары слов? Хотел ли он? И как Эрену вернуть ему человеческий облик? Неужели только ждать, пока полнолуние пройдёт? Эти мысли не давали покоя, и у Эрена скрутило живот от волнения. Шмыгнув носом и проглотив комок набежавших в рот соплей, он вытер зарёванное лицо о шерсть на предплечье Зика и уселся на нём ровно, нервно перебирая густые волоски меха на груди и животе. – Ты... Ты живой! Ужас. Нет, в смысле, это хорошо! Но я не думал, что ты живой! Ты... Я столько лет ждал тебя, хотя папа говорил, что ты погиб, – забормотал Эрен, и на каждое его слово Зик трепетно шевелил обеими парами своих чудесных мягких ушей, словно прислушивался, и склонял морду набок. – А как теперь быть? Ты точно станешь человеком после полнолуния? Ты каждый месяц так превращаешься? А почему ты не вернулся? Я ждал тебя, Зик! Ты мог бы... Мог бы вернуться! Ко мне! – Эрен, – Зик остановил его; длинный острый коготь прижался Эрену к губам, заставляя замолчать, но не раня. – Я не мог. Мне нельзя. К людям. – Глупости какие! Почему? Ну да, ты... Немного изменился. Но если бы ты пришёл ко мне, – обиженно пробурчал Эрен, – я бы тебя узнал. Зик только горько, тяжело вздохнул. Уши поникли, даже глаза потускнели. Осёкшись, Эрен опустил ладонь к его морде, ласково поглаживая, чтобы отвлечь брата от его явно невесёлых мыслей, но Зик только толкнул носом руку, уворачиваясь от прикосновения. Да что это с ним? Сначала радостно облизывал Эрена с ног до головы, заботился, как мог, а теперь ему прикосновения не нравятся? Насупившись, Эрен наклонился к его морде: – Что такое? Вот пройдёт полнолуние, всё мне расскажешь... – Твои раны зажили. Оденься. Я отнесу тебя. К деревне, – громко рыкнул Зик, каждое слово выдыхая отрывисто. – Чего?! В деревню? – вцепившись в его мех, чтобы не свалиться от резкой попытки Зика встать, Эрен рассерженно нахмурился. Зик в своих начинаниях преуспел лучше, почти скинул его задом на пол. Приземлившись, Эрен пнул ногой воздух: – Нет! Я никуда не пойду. Зик! Так нельзя! Я все эти годы оплакивал тебя, я так скучал, а ты меня... В деревню! – Эрен, прошу, – Зик почти рявкнул на него, так сурово – Эрен от него подобного совсем не ожидал. На мгновение он даже стушевался, притих, поникая, но потом увидел, как Зик разворачивается к выходу из хижины, и рванул за ним, цепляясь обеими руками за его лапу. – Никуда я не пойду! Я останусь здесь, потому что я, чёрт тебя дери, скучал! А ты не можешь так в моей жизни появиться, облизать... Всего! А потом выгнать! Зимой! На мороз! – Как же громко ты кричишь, – застонал Зик, встряхнув лапой. Специально он или нет, но Эрена откинуло на несколько шагов от него, он снова осел на пол, больно ударившись бедром. На мгновение в глазах Зика мелькнуло сожаление, и он виновато наклонил морду. – Эрен, пойми... Тебе здесь нельзя... Я... – Я! НИКУДА! НЕ! УЙДУ! – что есть мочи закричал Эрен, перебивая его. Вспыхнуло пламя в очаге, на секунду взмывая почти под потолок, задрожала нехитрая утварь, посыпалась пыль с балок над ними. У Эрена перед глазами всё заволокло яркой зелёной пеленой, но что это было, он и сам не понял, потому что стихло всё так же быстро, как появилось. Зато на Зика подействовало: он медленно опустился перед ним, поворачивая голову с искренним интересом и небольшой тревогой во взгляде, а затем снова горько вздохнул. – Ладно! Ладно. Эрен... Тогда уйду я. Вернусь после полнолуния, – низко пробурчал Зик, и его уши опять поникли. Зажмурившись, Эрен мотнул головой. – Нет. Нет! Почему ты хочешь уйти? Ты же... Ещё вчера! И ночью! Всё было нормально. – Первое полнолуние… После зимнего солнцестояния, – медленно проговорив это, Зик вздохнул который раз. Он сидел, закручинившись, разве что лапами морду не подпирал. – У меня... Гон, Эрен. Гон. Брачный... Брачный период? Эрен завис, глотая воздух, и попытался утрясти это в голове. Одно дело принять, что его брат – лесной оборотень, но если в эту задачку добавить дополнительную информацию о том, что он лесной оборотень, которому, очевидно, нужна его оборотническая самка... Ну, Эрен на самку не был похож никак, хоть его волосы и отросли изрядно. Да и оборотнем он не был, вроде бы. Хотя, если они с Зиком братья, кто знает, какие секреты таятся в нём? Но так хотя бы объяснялось, почему Зик напал на него вчера с этими дикими вылизываниями. Не то чтобы Эрену не понравилось. Совсем наоборот! И даже сейчас он не особо переживал по этому поводу. – Вчера, – наконец, он нашёлся, что сказать, – тебя это не волновало. – Вчера я поддался инстинктам. Но я могу тебе навредить, – ответил Зик с тоской во взгляде. – И... Ты мой брат. – Знаешь ли, – Эрен поднялся, подходя к нему, а затем обнял за широкую шею, прижимая лицо между рогами: – У меня есть проблема посерьёзнее. Мой старший брат оказался мало того, что жив, так ещё и оборотнем! Может, мы сначала с этим разберёмся, а потом уже с тем, что мы делали вчера? – Не надо, – взмолился Зик, издавая низкое, вибрирующее урчание. В нём, кажется, мешались повадки всех известных Эрену животных, и вот сейчас он тёрся о него мордой точно как огромный кот. Зик говорил «не надо», а сам утянул Эрена на себя, обнял лапами за талию, стал с нежностью тыкаться носом под рёбра. – Ну не надо. Это же... Неправильно. – В этой истории, Зик, много чего неправильного, – невозмутимо ответил Эрен, хмурясь уже не от обиды, а от сосредоточенности. – Одной неправильностью больше... Тебе нужна помощь. А я... А мне... А мне понравилось. Ну, вот и всё. Признался. Чувствовал Эрен облегчение от своих слов, или лёгкое удовлетворение от того, как Зик опять удивлённо повернул морду, медленно моргая – разобрать не получалось. Щёки пощипывало смущённым румянцем, и что-то внутри слабо пульсировало, сдвигаясь от груди к низу живота. – Ты мой брат, – Зик отфыркнулся, как будто сдержал чих. – И что? Я уже сказал, меня волнует не это. – Ты мой… – …брат, да-да, Зик, я уже услышал. Ты уже вчера знал, что я твой брат. Тебя это… – …не остановило, – согласился Зик, понуро опуская морду к Эреновой груди. Внутри клокотало желание поспорить ещё, но разговор исчерпал сам себя, когда Зик ну совсем не по-братски провёл носом от солнечного сплетения к шее, следом вздыхая Эрену за ухо. – Тяжело… сдерживаться. – Не сдерживайся, – Эрен принял решение за них обоих. Для надёжности, для убедительности опустил ладонь к мягкому месту на затылке Зика, над самим загривком, и запустил пальцы сквозь мех, чувствуя горячую кожу под подшёрстком. Скулёж Зика вибрацией пощекотал шею, а следом по коже прошёлся и язык, хорошо знакомый своей шершавостью и горячностью с прошлой ночи. Когда Зик на него через мгновение навалился, стало… Не страшно, конечно, но душно от его жара, а от твёрдого прикосновения к бедру – и вовсе закружилась голова. Не то чтобы Эрен был знатоком членов – боже правый, он ничьих членов, кроме собственного, не видел, ну, до прошлой ночи так точно. Так вот, отсутствие опыта не мешало ему понять, что Зик… Везде большой. По-звериному, по-оборотничьи большой, и, наверное, Эрену стоило заволноваться о том, что его идея будет затруднительна для исполнения. Но он не волновался. Он вообще не чувствовал тревоги из-за своего решения, такого неожиданного для всех. Может, потому что и вправду, ну разве это проблема? Вот то, что Зик живёт в лесу, он большой и мохнатый, с клыками, рогами – и Эрен понятия не имеет, как это работает и как с этим справляться, – беспокоило его чуть больше. Но тоже незначительно. В конце концов, это всё ещё был Зик. Главное, что он живой. А с остальным они… Разберутся. Также легко, возможно, как уже сейчас Зик разбирался с его штанами, что-то порыкивая себе под нос. Удивительно, как эти неуклюжие лапы могли так осторожно раздевать Эрена – снова, – но оказавшись без одежды, Эрен с удовлетворением отметил, что никаких царапин когти Зика на нём не оставили. Пока что. Как вообще ведут себя в гоне самцы… оборотней? – Ты уже делал это? – спросил Эрен как бы между прочим, пока Зик забрался языком ему подмышку, вылизывая там до смеха щекотно, а потом и по рёбрам прошёлся, мокро их оглаживая. Вместо ответа Зик провёл языком линию к соску и Эрен зажмурился, прогнувшись в пояснице: щекотно… Нет, хорошо. Было хорошо. – Нет, – коротко ответил Зик, клацнув зубами в воздухе, и снова фыркнул. Эрена забавляли звуки его фырчания, но сейчас определённо хотелось слышать что-то другое. Может ли он Зика поцеловать? Морда у него, кажется, для поцелуев не особо была предназначена. Но ведь это сработает, и Зик станет человеком… Или нет? Стоило попробовать. Точно стоило; Эрен понял это, когда член Зика – конечно, это был его член, – потёрся о его бедро, и это ощущалось влажно от смазки и щекотно от меха на животе Зика одновременно. Он дёрнул брата за одно из ушей, заставляя оторваться от вылизываний сосков, и, когда Зик повернулся с вопросом в глазах, Эрен ткнулся губами ему в горячую мокрую пасть. Поцелуй – первый, между прочим, в его жизни вообще! – вышел так себе. Да и магии никакой не случилось: Зик так и остался зверем перед ним. Значит, решил Эрен про себя, громко вздыхая, осталось и правда ждать, пока полнолуние пройдёт. Ничего. Он никуда не торопился; знал, что мама ещё неделю не забеспокоится, он ведь и так вернуться раньше времени собирался. Но теперь, очевидно, вернётся в срок – дела в дороге. Отстранённо Эрен успел подумать, что мама точно удивится, когда он приведёт за собой Зика вот таким, косматым и пугающим (но только на первый взгляд). – Это не сказка, – прорычал Зик, толкая его спиной назад, и тяжёлая лапа опустилась Эрену на грудь. – Это не сработает. – Ну, никто не мешал попробовать? – Эрен… Это вот «Эрен» звучало сразу и по-человечески, и совершенно по дикому: как рычание, как стон, как мольба и как… Точно как заклинание, которое Эрена заворожило. Он раскрыл глаза, наблюдая за Зиком, выжидая, что он сделает дальше. Оближет? Коснётся лапой? Потрётся? Зик сделал всё сразу: язык скользнул по шее за ухо, подушечки пальцев, грубые и крупные, потёрли вокруг соска, а его бёдра толкнулись вперёд, заставляя Эрена немного проехаться спиной по неудобно лежащим под ним шкурам. Опять взметнулся, треща, огонь в очаге, наполняя хижину рыжими всполохами и теплом, а у Эрена поплыло перед глазами: на секунду показалось, что потолочные балки занялись пламенем от искр, и всё вокруг них горит, а им… Им с Зиком всё равно. Шире раздвинув ноги, Эрен поёрзал, лёг удобнее, посмотрел, наконец, на Зика – ну, точнее, на его член. Одно дело ощущать тактильно, а вот оценить глазами… Член у Зика был, в общем-то, совершенно обычным; ну да, большим – но… А чего Эрен ожидал такого специфического? Ещё одну пару ушей, но на лобке? Упаси господь. Но он был большим. Очень. И если Зику нужно, чтобы он в Эрена поместился… Эрен немного сомневался в себе, хоть и хотел рискнуть. – Ты такой горячий, – прошептал он, протягивая пальцы к тёмно-розовой головке, – нет, реально горячий. И мокрый. Сколько же… – пальцы подцепили густую нить смазки, капающую Эрену на живот, растёрли её; Зик не стал сдерживаться – его вой заполнил собой хижину, делая и без того небольшое пространство тесным от вязкости, отчаянности этого звука. Как же сильно он жаждал ласки и близости? Если он никогда и ни с кем… Это для них обоих было первым опытом, и хотя Эрен знал, что в любой другой ситуации он бы точно стушевался, сейчас он, напротив, почему-то чувствовал в себе силы вести. Может, ему придавал сил скулёж Зика, когда он обхватил член обеими ладонями, начиная медленно гладить? Эрен и сам с ним знакомился, изучал. Не только длину и объём, но нежность кожи, то, как пульсировала головка под пальцами, как вились венки по стволу. У основания он почувствовал уплотнение, перевёл на Зика вопросительный взгляд – брат не сразу заметил, порыкивая себе под нос. – Это узел, – заметив его интерес, объяснил Зик. Яснее не стало. – Когда… Если я… Он увеличится, в общем. – Ладно, – Эрен сжал пальцы кольцом вокруг уплотнения, понемногу начиная понимать, – увеличится. Мы… Справимся с этим. – Тебе необязательно… – Мы справимся, Зик. Разберёмся в процессе, – упрямо ответил Эрен, начиная сжимать ладонь у основания и проскальзывая ею навстречу головке. Текло с Зика так сильно, что даже не было в мыслях сплюнуть, помогая скольжению; влажное слабое чавканье смазки под пальцами почему-то только сильнее заводило. Зик терпел недолго: Эрен только вошёл во вкус, пробуя прикасаться по-разному – где-то сильнее сжимал, где-то невесомо кружил пальцами, как брат его остановил, лапой отмахнул руку в сторону, громко рявкнув. Пару секунд они смотрели друг на друга в полной тишине, даже огонь как будто притих, а потом у Эрена опять закружилась голова зелёной пеленой, когда Зик подхватил его лапами под задницу и перевернул, укладывая на себя. Теперь Эрен был сверху, мог скользить промежностью по его члену, оставляя липкую смазку на собственных бёдрах. Это ему понравилось, а ещё понравилось, как Зик доверчиво запрокидывал морду, подставлял шею, как будто напрашивался, чтобы его почесали. Чесать его Эрен не планировал, ему хотелось иного. Замедлившись, он наклонился к скулящей звериной морде, поцеловал Зика в нос, опять погладил между ушей. – Я хочу… Если я попробую ртом, ты постараешься, не знаю, не сломать мне челюсть? – Ох, Эрен, – Зик мотнул головой, жмурясь и скуля. – Постараюсь. Но… – Но? Вместо ответа Зик опять приподнял его над собой, подтолкнул лапой в грудь, и сначала Эрен упал спиной назад, но потом Зик помог ему перевернуться. Так его лицо зависло над членом Зика, и меньше всего сейчас Эрена смущало то, что он фактически уселся брату на лицо… На морду. Его больше занимал запах смазки, густой пряный мускус щекотал ноздри, и там, где ещё оставалась толика смущения, всё как будто исчезло в один момент. Недолго думая он опустил голову, подхватил член ладонью и коснулся головки языком. Вкус взорвался на языке ещё ярче, чем запах, это было странно, но не противно. А совсем, совсем наоборот. Чтобы там ни собирался Зик делать с его задницей, это явно отошло на второй план. Тонкая кожа на ягодицах и бёдрах чувствовала только вибрацию чужих стонов, а тяжёлые ладони давили Эрену на поясницу, заставляя прогнуться сильнее. Он лизнул раз, другой, ещё и ещё, раскрыл рот пошире, пытаясь взять головку внутрь – понимал, что физически не сможет больше, но хотя бы это… В голове существовало лишь теоретическое понимание, как ему ласкать Зика ртом: так же, как рукой, но только пустить в ход язык. Ничего сложного, верно? Тереть языком так, как тёр бы пальцами, как нравилось ему самому, когда он дрочил. Зику явно нравилось тоже: рокот его стонов мурашками разливался по коже Эрена. Пальцы на стволе смыкались впритык; Эрен повёл рукой вверх, с влажным звуком разжал ладонь под самой головкой, опять отвлекаясь: ему нравилось тереть тонкую кожу, сдвигать её, изучая реакции Зика. Те, конечно, разнообразием не поражали, но зато безошибочно били под дых своей искренностью. Продолжая так и надрачивать под головкой, Эрен второй рукой проследил ствол вниз, опять погладил и сжал уплотнение, которое как будто набухало от его действий. Как много времени ему понадобится, чтобы узел окончательно увеличился? Каким вообще будет тогда член Зика, и как… Как его в себя вместить? Додумать у него не получилось. Язык в очередной раз прошёлся по щели на головке, собирая густую смазку, и тут Зик обхватил его поверх бёдер, дёргая на себя. Эрен успел только губами по его члену проехаться, а потом почувствовал между ягодиц широкое и горячее движение, мокро пощекотавшее нежную кожу. Зик зарылся мордой ему между ног, жадно рявкнул вслух, опять облизал, и по мошонке щекотно потекла слюна. Эрен понятия не имел, как ему теперь сосредоточиться. Но старался. Господь всемогущий, как же он старался! Потянулся опять к головке, смело взял её в рот, поглаживая языком, и начал облизывать, обсасывать, совсем не стесняясь ни влажного чмоканья, ни того, что уголки губ защипало – с непривычки, возможно. Зика это только подстёгивало вылизывать его активнее. Слюна делала Эрена кошмарно влажным между ягодиц, а когда Зик перешёл от поглаживаний языком к тому, что толкнулся упругим кончиком в анус, слегка надавливая, Эрен взвился, неожиданно для себя коротко вскрикнув. И толкнулся бёдрами назад – хотел ещё. Зик это желание считал безошибочно; его когтистые лапы бережно сжимали за ляжки, но крепко, не оставалось сомнений, что потом на коже расцветут синяки. Да и плевать. Эрен запрокинул голову, насаживаясь на язык. До этого в нём бывали только пальцы, и это не шло ни в какое сравнение с мягким давлением языка, влажно проникающего внутрь и тут же выскальзывающего прочь. Зик трахал его языком с рычанием, с чавканьем слюны вперемешку со стонами, потому что Эрен, хоть и отвлёкся, всё ещё сжимал его член в ладони, стараясь не отставать, но это было сложно, так сложно, хоть и хотелось доставить Зику удовольствие не меньшее, чем он доставлял ему. Эрен и понятия не имел, каково это, когда тебя между ног вылизывает человек, но когда тебя между ног вылизывает Зверь… Что ж. Это было охренеть как круто. Влажный нос Зика тёрся ему по ложбинке между ягодиц, мех на морде щекотал раздражённую нежностью кожу, и всё это… Слишком. Слишком-слишком-слишком. Опустив голову вниз, Эрен прижался щекой к члену, проехался по нему, оставляя потёки смазки на коже; он лизал Зика в ответ, иногда обсасывая головку, и от вкуса смазки слюны во рту становилось только больше – он не успевал сглатывать, пачкая мягкий мех в паху. Его собственный член елозил у Зика по груди, и контраст густой шерсти против нежной кожи только добавлял удовольствия. Понятие времени для Эрена просто перестало существовать, но ему показалось, что прошло совсем мало, а вот уже Зик прекратил его вылизывать, толкнулся языком в последний раз – и отстранился, легко, но ощутимо царапнув левую ляжку. Эрен насупился, почувствовал короткую вспышку обиды: только не надо сейчас Зику опять преисполняться совестливым стыдом и говорить, что раз они братья, они не могут и всё такое. Зик, кажется, совеститься не собирался. Стряхнул Эрена с себя, издал протяжный воющий стон, а затем навалился сзади, тесно-тесно прижимаясь немаленьким, разогретым словно печь телом, выдыхая Эрену в шею. Кожу защипало мурашками, когда её задели острые клыки, но Зик не кусал, просто… Обозначал касание. Его член прижимался к Эрену тоже: несколько толчков бёдрами заставили головку проехаться по и без того мокрым ягодицам, но потом Зик сместился, и уже следующее движение пришлось Эрену между ног. Даже не паника, так, скорее тревожный интерес на секунду вспыхнул у Эрена в мыслях: он что, собирается его?... Но нет, Зик тёрся между его сжатых ляжек, головка скользко ходила по промежности, давила Эрену на мошонку и тёрлась о его собственный член, зажатый между животом и лежанкой. Фактически, Зик действительно его трахал, но скорее между ног, а не внутрь; Эрен, впрочем, не сопротивлялся. Он обхватил лапу Зика, впился пальцами в мех, застонал, когда брат опять надавил на его сосок. И теперь, кажется, Зик совсем не сдерживался. Хоть и не кусал, но царапал шею, влажно лизал загривок, вдавливал Эрена всем собой. От жара очага, от жара его тела позади – от всего Эрена лихорадило, да так, что испарина выступила на лбу и на груди. Зику не понадобилось даже касаться его члена, хватило только языка на шее да пальцев на сосках, и Эрен, судорожно поджав пальцы на ногах, кончил, пачкая шкуру под своим животом спермой – только от трения, господи, только от трения и близости Зика. Но если Эрену хватило и этой малости, чтобы перестать соображать, а что вообще происходит здесь и сейчас, то Зик явно готов был продержаться дольше. Голова кружилась не от оргазма, а от его тяжести сверху, от того, как тесно он обнимал Эрена, продолжая вбиваться членом между бёдер. Потом Зик опять застонал вперемешку с воем, клацнул зубами близко-близко к шее Эрена, заставляя его вздрогнуть от инстинктивного страха, и между ног стало горячо и мокро – ещё мокрее, чем было, но до Эрена не сразу дошло, что брат кончил тоже, запачкав спермой и лежанку, и его задницу. Во рту у Эрена пересохло. Хотелось пить, и спать – немного. Зик скатился с него, тяжело дыша, Эрен перевернулся, снова разводя ноги и разглядывая его с прищуром: картинка перед глазами немного плыла. Кончить-то Зик кончил, а вот его член, кажется, не собирался опадать. Теперь Эрен мог видеть узел: уплотнение округлилось, налилось у основания, по размеру чуть меньше, чем его кулак, но всё равно внушительное. Ладонью Эрен потянулся к члену, погладил узел, наслаждаясь тем, как от прикосновения к упругому основанию Зик заскулил, ёрзая. – Нравится, да? Зик вместо ответа толкнулся членом в ладонь, вынуждая сжать пальцы плотнее. Эрен размазал сперму ему по стволу и отстранился, падая на спину. Растерянное выражение морды Зика стоило того, и он облизал сухие губы: – Я пить хочу, Зик. Зик вернулся минут, наверное, через десять. Эрен к тому времени успел сдвинуть запачканные шкуры в сторону, хоть и понимал, что ночь полнолуния только началась, и с такими успехами к утру чистой лежанки в хижине точно не останется. Интересно, а когда они успели зажечь очаг?.. Что-то Эрен этого совсем не припоминал, однако пламя весело потрескивало, обогревая хижину изнутри, хоть, Эрен был уверен, никаких поленьев внутри самого очага не лежало. Так много вопросов крутилось в его голове, но искать ответы на них сейчас совсем не хотелось. Опустив руку вниз, он покружил пальцами вокруг влажного входа, толкнулся пальцами – и удивился, понимая, что после языка Зика сразу два легко входило вовнутрь, не вызывая никакого дискомфорта. За таким-то занятием его Зик и застал. Эрен тут же убрал руку от задницы, невозмутимо подняв брови: мол, нечего входить без стука и всё такое. Его, конечно, не смущало подобное, всё-таки они только что занимались вещами и более откровенными, но подразнить Зика почему-то хотелось. Как в детстве, только в детстве и дразнилки были другими, и поводы. – Вода из ручья, – глухо пробурчал Зик, опуская рядом с Эреном потрескавшийся кувшин. Из него тянуло студёной водой, таким неповторимым, присущим только ей запахом. Эрен пролил немного на себя, но пил жадно, большими глотками – вода была ледяной, обжигала горло, а ему всё не хватало, хотелось пить ещё и ещё. – Сюда иди, – отставив полупустой кувшин, Эрен потянулся, опять раздвигая ноги, поманил Зика пальцами. Тот принюхался, но опустился, наклонил морду над лицом Эрена, тяжело дыша. – Ты прости, я тебя поцарапал. – Ага. А ещё чуть голову не откусил, когда кончал, – Эрен беззлобно поцеловал Зика в нос, в мех у пасти, опять почесал между ушей. Нравилось ему это – уши Зика трогать, почёсывать, а те так трогательно дрожали в ответ на ласку, что это только забавляло. Зик опять начал лизаться: теперь собрал уже подсохшую сперму с пальцев, пощекотал языком середину ладони. А потом язык спустился ниже, и ещё, и… И Эрен решился, придерживая морду Зика с одной стороны, а второй опускаясь к низу своего живота. – Ты ведь знаешь, что мы можем… Ты можешь, если ты хочешь, а ты хочешь, я чувствую, – прошептал он. Зик втянул в себя воздух носом: ноздри и короткий мех возле них забавно затрепетали. В его взгляде Эрен видел однозначное «да», видел, как тяжело Зику сдерживаться. Он вообще с трудом мог представить, каково это: Зик просто чувствует чудовищное возбуждение и хочет избавиться от него, или он чувствует желание близости – а есть ли разница? Он пытался примерить свой опыт, помножить на то, что у Зика, наверное, инстинкты, но не получалось. Даже когда Эрен был очень возбуждён, он мог это контролировать, а Зик… Ну, тоже мог. Но явно не хотел. – Тебе будет больно, – ожидаемо возразил Зик; его голос звучал совсем неразборчиво, сплошное рычание, но Эрен, хоть и с трудом, но различал слова. Мотнув головой, он упрямо толкнулся бёдрами вверх, и ещё мягкий после предыдущего оргазма член потёрся Зику о грудь: – Ты засунул в меня язык. И твой язык… Ну, он больше, чем пара пальцев, которые я пихал в себя до этого. Эрен поклясться готов: Зик выглядел так, словно покраснел, но, естественно, невозможно увидеть румянец на мохнатой, покрытой коричневым мехом морде. Это заставило Эрена улыбнуться, он вытянул шею, целуя его во влажный нос. – Давай. Я помогу пальцами, если нужно, – он толкнул морду Зика вниз, и тому, кажется, не нужны были повторения. Широкий мазок языком задел Эрену низ живота, Зик с урчанием начал вылизывать его, избавляя от следов спермы – их общей спермы, господи прости. Он делал это сосредоточенно, но с какой-то неряшливой спешкой, и не закрывал глаз: его растерянный взгляд продолжал следить за Эреном, будто ждал какой-то реакции. Реакция была одна: сбилось дыхание, потеплело в груди, Эрен осмелел и начал тыкаться членом к языку. Если и оставались какие-то сомнения, то он о них не думал. В конце концов, у Зика и правда немаленький язык, и если он сумел принять его… Наверное, член, конечно, от языка отличается, и не только размерами, но какая уже разница? Они зашли так далеко за последние пару ночей, и, может, лихорадочное желание Зика передалось и Эрену? Наверняка. И чем дальше двигался язык Зика, чем больше влаги от слюны оседало на коже, тем меньше Эрен нервничал и тревожился от того, что сам ему предложил. Громкое рычание, дёрганные движения: всё выдавало в Зике, что он теряет контроль, но Эрен хотел этого, ужасно хотел. Поэтому и отзывался на ласку сполна: стонал, тёрся, толкал голову Зика в нужном направлении, ответно гладил и чесал его за ушами, каждый раз с восторгом обнаруживая, что Зику такие прикосновения нравятся едва ли не до шерсти дыбом и волны по позвоночнику. Лапы крепко сжали Эрена под коленями, Зик почти пополам его сложил; наверное, следовало воспринимать как опасность его когти, почти впившиеся в кожу бёдер, но Эрен даже не замечал этого. Ещё бы: всё внимание переключилось – Зик облизал его член и яйца, обслюнявил практически, и, даже не предупреждая, толкнулся языком в анус. Эрена чуть не подкинуло, только хватка на бёдрах и помешала дёрнуться. Низ живота поджался, сам он застонал, елозя головой из стороны в сторону. От одного языка Зика он чувствовал себя так, как никогда не удавалось насладиться пальцами: мокро, упруго, немного тесно, но заполненность только радовала. И совсем, совсем не больно – ещё бы, слюна хлюпала, хоть отбавляй. Зик следил за ним: неотрывно смотрел, не мигая даже, и хотелось погладить его по голове, как послушного пса, но какой там – вообще не до шуток; дыхание из ноздрей щекотало раздражённую лаской кожу, язык толкнулся ещё глубже, Эрен на секунду замер, потому что вот теперь стало, ну, не больно, конечно, но немного слишком, а потом Зик потянулся назад, и края растянутого влажного ануса сжались, пульсируя, потому что вот этого слишком теперь катастрофически не хватало. Сколько это длилось? Да какая разница; Эрену всего мало. Он опустил руку к члену, провёл по нему пальцами, сжал под головкой, надрачивая так же неряшливо и вне темпа, как язык Зика двигался в его заднице. Жадное рычание мешалось с чавканьем, мокрым, хлюпающим, и к этим звуком явно пора было привыкнуть. Он почти кончил, он уже чувствовал, как напряжение грозится лопнуть внизу живота, а движения руки по члену сбились окончательно, как тут Зик вытащил язык, так же резко и без предупреждения, как вошёл им. Разжав пальцы, Эрен с тяжёлым вздохом откинулся назад. Слюна щекотно стекала по ложбинке между ягодиц, и он не мог видеть, но мог коснуться себя пальцами и почувствовать, как сильно Зик его растянул. Там было мягко и влажно, как, наверное, бывает у женщин; ну, Эрен мог только теоретизировать – ему никто не позволял заглядывать под юбки девчонкам, а в банный день подглядывать обычно грозило ударом в нос. – Охренеть, – прошептал он, пользуясь секундной передышкой. Зик дышал ещё тяжелее, чем он, и к кувшину с водой они потянулись одновременно. Даже пил брат с лакающими звуками, которые теперь, кажется, Эрена навсегда будут заводить. Руки не слушались, а кувшин казался тяжёлым – и как будто полным, словно они не пили из него до этого. Эрен не успел допить и отставить кувшин, как Зик подхватил его на руки, тесно прижимая к груди, обнюхал шею; его шерсть на морде пахла мускусом и слюной, но запах Эрену нравился. Зик завалился на спину, устроил Эрена на себе, опять крепко схватил за бёдра. Член тёрся о мокрую промежность, и, сместившись, Эрен устроился точно напротив головки, делая глубокий, решающий вдох. Вот так, он справится. Ему нравилось видеть туман похоти в глазах Зика, ему нравилась сама мысль, что сейчас внутри станет так тесно, они станут ближе, они… – Твою мать, – всхлипнул Эрен, когда обхватил головку и направил её между ягодиц. Мокрое, хорошо вылизанное и растянутое – и всё равно как будто слишком узко для Зика, по крайней мере, в первые мгновения точно. Зик остановил его, надавив лапой на живот, но Эрен упрямо мотнул головой, сжимая в пальцах второй руки его шерсть. Нет уж, он планировал пойти до конца. Просто не нужно спешить, он будет медленно и… Медленно не получилось. Сам себя уговаривая не торопиться, Эрен двинул бёдрами вниз, с коротким растерянным вскриком насаживаясь до конца. Это было больше, чем он предполагал, и рычание Зика подсказывало, что и тот не ожидал полноты ощущений. Медленно, медленно в голове вспыхивало осознание: он позволил Зику войти в себя, толстый пульсирующий член заполнял его задницу, так сильно её растянув, и, господи, Зик не просто вошёл в него, Зик был огромным мохнатым зверем, в чью пушистую грудь сейчас Эрен упирался рукой, чьи лапы впивались ему в бёдра. Эрена всё устраивало. Абсолютно. Ссутулившись, он наклонился к морде, облизал Зика в ответ: кончиком языка прошёлся по носу, по верхней губе, постарался опять поцеловать его в пасть, хоть это и не отличалось удобством – странно это было, в общем. Он не двигался, но чувствовал, как вибрирует от напряжения Зик, чувствовал, как он хочет двинуться вместо него, толкнуться глубже. Хотя куда уж глубже? Эрену казалось, член Зика упирается ему в живот изнутри; это, наверное, маловероятно, но… Куда уж невероятнее лесного оборотня, оказавшегося его старшим братом. – Эрен, Эр-р-р-рен, – воющий рык Зика резонировал у Эрена в груди с сердцебиением, и Эрен кивнул, опуская ресницы, а затем двинулся вперёд – и тут же назад. Удивлённое аханье вырвалось у него изо рта, когда он понял, что это не так уж и больно. Да, трение было сильнее, чем от языка, и да, Зик был крупнее, чем его язык – это очевидно, но ничего невозможного. Зик был в нём, Эрен мог принять его размеры, хоть и не до конца. Уплотнение узла, так и не опавшее после прошлого оргазма, упиралось между между ягодиц, когда он насадился как можно сильнее. Вот это Эрен никак принять не мог. Но Зика, кажется, всё устраивало. Опять клацнули зубы совсем рядом у плеча, одна из лап с бедра сдвинулась на ягодицы, оцарапав кожу на них. Он двигался: не терпел, не ждал – двигался медленно, но выверенно, и его стоны звучали по-человечески, но в них трепетало что-то дикое, голодное, такое же голодное, как мазки его языка по шее и губам Эрена, по ключицам и груди. Между ног опять стало мокро: к остаткам слюны, почти подсохшей, примешалась смазка, обильно текущая из члена, и принимать Зика получалось совсем легко. Уже знакомая зеленоватая пелена затуманила взгляд Эрена удовольствием на грани чего-то, что ему никак не получалось определить одним словом. Ни боль, ни восторг, ни любовь, ни желание – просто оно, просто Зик. Двигаться самостоятельно уже не получалось. Толчки Зика стали глубже, быстрее, от каждого Эрен забавно подскакивал, мотая головой из стороны в сторону, и Зик в итоге дёрнул его на себя, придавил лапой между лопаток, не давая поднять головы. Его рычание громовым раскатом щекотало ухо, и в этих звуках Эрен терял собственные стоны. Он вообще всего себя терял: только и мог чувствовать, как сердцебиение опустилось вниз, к паху, как там гулко и быстро перекачивается кровь, как тягуче закручивается спираль от того, как член Зика внутри заполняет, давит, толкается, и трение отзывается пульсацией в тонко растянутой коже. Кончил Зик как-то неожиданно, Эрен вообще не думал, что это случится так быстро: просто на одно мгновение тело брата онемело и застыло, он заскулил так протяжно, что даже пугало – а потом внутри стало горячо-горячо. Грудь так высоко вздымалась, что Эрен, так к ней и прижатый, поднимался вслед, а поскуливание Зика растянулось, стало тише, каким-то просящим и растерянным. – Тише, тише, всё хорошо, – Эрен поцеловал его нос, уголок пасти, возле левого глаза. Зик зажмурился, попытался уйти мордой от прикосновений, но нет уж, Эрен держал крепко, целовал – любовно. – Тебе же хорошо? Хорошо? – Эр-р-рен, – Зик вместо ответа заурчал, а потом обхватил его голову лапами, лизнув в нос вместо ответного поцелуя. Странное было дело: трахали Эрена, это его задница на члене растянута до предела, а теперь ещё и спермой заполнена, но дрожал и скулил Зик, беспорядочно тычась носом Эрену в щёки и подбородок. И почему-то от всего этого у Эрена защемило в груди так же сильно, как в ту секунду, что он узнал в Звере Зика. Захотелось заплакать, исключительно от счастья, конечно же – но он вместо этого чмокнул Зика в нос и попытался выпрямиться. Поясницу ломило от напряжения, он прогнул спину назад и нашёл точку опоры рукой позади себя. Ни узел, прижатый между ягодиц, ни пульсирующий внутри член – ничего из этого и не думало опадать, уменьшаться. Второй рукой Эрен погладил себя: через плоский живот он как будто и правда мог ощутить заполненность членом Зика, хотя ему, наверное, только казалось – а потом взялся за свой член, влажно двигая по нему рукой. Зик опять заскулил, толкнулся вверх, облизался. Господь всемогущий, подумал Эрен про себя, выдержать всё это и правда будет немыслимо. Но ему всё нравилось. Более чем.

* * *

Ворон настойчиво стучал клювом по лутке двери – ну точно заправский дятел. Долго, долго стучал: у Зика сквозь сон голова загудела, и он фыркнул, задирая верхнюю губу, про себя проклял назойливого ворона, думая, как бы старой птице перья пообщипать за эти попытки его разбудить. Разве неясно было: после гона Зика не трогай, он сам проснётся, когда надо. Вылезет из логова, напугает лесную мелочь рычанием и зевками, которые грохочут, как гром, а потом пойдёт на первую после гона охоту, проголодавшись до жути. Потянувшись, Зик нехотя перевернулся на спину, зевнул, так и не раскрывая глаз, но даже через сомкнутые веки ему не давало покоя белое зимнее солнце, разрезавшее мутное стекло в оконце. Пришлось всё-таки глаза открыть, и он потёр их ладонью, а затем опустил взгляд на Эрена, свернувшегося калачиком рядом. Голая кожа покрылась мурашками, и Зик протянул руку, поглаживая брата по острому плечу. Руку. Руку? Его ладонь была человеческой. Бледная кожа, короткие ногти, крепкие пальцы – да густые светлые волоски на запястье. Подскочив, Зик тут же ощупал свою морду – нет, лицо! Никакой шерсти – только гладкая кожа. Он зарылся пальцами в волосы – не в мех! – и понял, что и рогов нет, и парных ушей тоже. Он выглядел, как человек. Он был человеком. И вроде бы удивляться нечему: он ведь мог превращаться и раньше, просто не хотел – но он так давно этого не делал, что совсем позабыл о себе-человеке. Смех вперемешку с тяжёлым сиплым выдохом вырвался изо рта. Рядом послышалось сонное бурчание, Эрен завозился, перевернулся. Опустив взгляд вниз, Зик встретился с его глазами, почти чёрными от сонливости. Сердце болезненно сжалось в груди. Что же они натворили, что же он натворил? Ночь полнолуния, и, явно, пара ночей после – он что, провёл гон с младшим братом? Да ещё как провёл! Картинка в голове была яркой, чёткой: все те разы, что он вылизывал Эрена внутри и снаружи, все те разы, как он брал его, толкаясь членом в мокрый от спермы и слюны зад, всё, что они делали… Как же он это допустил? Не навредил ли он Эрену? Вон, какой брат истощавший, с синяками под глазами, обмётанными от сухости губами; Зик его, поди, совсем… Заездил. – Ты изменился, – Эрен зевнул, потягиваясь. Сползла одна из шкур, что прикрывала его тело: на худом животе и бёдрах были синяки и царапины, такие же вились по плечам. Он не выглядел жертвой Зверя, растерзавшего его. Он выглядел довольным. – Я стал человеком, – хрипло ответил Зик. Эрен мотнул головой: – Да это я вижу… Нет. Ты изменился… Стал старше. Я тебя совсем другим помнил. От сердца тут же отлегло. Надо же… Эрен тоже вырос совсем не таким, как Зик мог предположить. Ему и в голову не приходило, что для младшего брата самым большим потрясением станет не секс-марафон с лесным чудищем, а то, что Зик за десять с лишним лет совсем изменился внешне. – Мне было шестнадцать. Даже борода не росла, – прошептал он с плохо скрываемой нежностью. Что же они натворили… Да какая разница? Кто бы их осудил, здесь, в чаще леса, принадлежащего Зику? Он опустился рядом с Эреном, взял его ладонь в свою, наслаждаясь соприкосновением кожи к коже. Был ли Зик человеком, или зверем? Он не знал, но… Он был счастливым, здесь и сейчас. И он поцеловал Эрена. Осторожно, но влажно; Эрен ответил не сразу, но потом полез языком Зику в рот, ничего, кажется, не стесняясь. Что бы ни было проклятием Зика, именно этот поцелуй разрушал все узы чар, в которые он сам себя заковал за годы одиночества. А может, дело не в поцелуе, но в Эрене? Время спустя Эрен, запыхавшись, откатился от него: снова мокрый – от поцелуев, от спермы между ног. Член – уже человеческих, поскромнее размеров, – выскользнул из него, мазнув по горячему бедру. Зик не мог налюбоваться Эреном: брат выглядел вымотанным, но красивым до ужаса, до боли в груди. Колдовские (он теперь не сомневался, что они колдовские – чего стоил только очаг, что сам по себе вспыхнул, стоило Эрену разозлиться?) зелёные глаза, алый рот, счастливые бесенята во взгляде. Чувство вины если и грызло Зика внутри, то совсем слабо, и это прекрасно удавалось игнорировать. – Так, может, расскажешь мне, что случилось? – Эрен долго пил воду из зачарованного кувшина, позволяя каплям падать на худую грудь, а затем прикорнул рядом с Зиком, запуская пальцы ему в волосы. Сделав пару глотков тоже, Зик мягко улыбнулся: – Послушай сказку, которую я тебе расскажу. Много лет назад лесная богиня влюбилась в чародея, живущего в людской деревне по ту сторону реки, и у них родился сын…