Вкус волшебства

Саре Уильямс девятнадцать. Она уезжает учиться в колледж и собирает все свои игрушки, чтобы взять их с собой. И, конечно, ругается из-за этого с мачехой. Они все равно продолжают ругаться время от времени, но и с отцом тоже. Так что Сара вовсе не думает, что дело в Ирэн: дело в том, что Сара – подросток, они всегда ругаются с родителями, так уж мир устроен. Мачеха, разумеется, говорит, что Сара уже слишком взрослая и могла бы оставить свои игрушки Тоби. И Сара прекрасно видит, как на дне ее глаз плещется страх про то, что над Сарой будут смеяться соседи по кампусу – скорее всего, из-за того, что над самой Ирэн смеялись много. Слишком уж она старается постоянно быть серьезной взрослой женщиной и «не обращать внимания на глупости». Сара понимает, Сара даже сочувствует – и все равно отвечает вредным тоном. Скорее всего, потому, что правду мачехе никак не рассказать. «Я беру их с собой, потому что это куклы моих друзей, и как же они будут приходить ко мне в гости, если я их оставлю тут?» Представить невозможно, как сказать Ирэн что-то подобное. Тоби рассказы про сэра Дидимуса и Хогла, и Людо, конечно, извиняются: ему ведь всего четыре года. Почему бы в таком возрасте не придумывать истории про общение и приключения с игрушками сестры?.. А Сара – уже слишком взрослая, как и было сказано выше. А в магию и вовсе верят только сумасшедшие. Одним словом, все заканчивается тем, что Сара хлопает дверью, а потом уныло сидит на своей кровати, таращась в окно. И совершенно не пытается разглядеть сову на ветках дерева, качающегося за стеклом. Вовсе не думает об этом, честное-пречестное слово! Даже если бы там и правда была какая-нибудь сова, вот уж кого Саре сейчас хотелось бы видеть меньше всего. И что бы ей эта сова сказала, в конце концов?.. «Хочешь, я похищу твою мачеху и утоплю ее в Болоте Вечной Вони?» Тоже мне решение проблем: подкинуть новеньких, которые потом разгребать замучаешься. Нет уж, увольте! Сара громко фыркает и продолжает таращиться на дерево за окном, на ветках которого нет никакой совы. – Хей! – голос сэра Дидимуса разом вырывает ее из оцепенения, но вместо того, чтобы обрадоваться, Сара зачем-то начинает плакать. Горячие слезы катятся по щекам совершенно беззвучно, и горло так сдавливает, что она не может выговорить ни слова. – Кто обидел вас, прекрасная леди? Я вызову его на дуэль и заставлю принести извинения! Сара остервенело мотает головой в знак несогласия, и наконец у нее выходит выговорить, что вовсе не надо вызывать Ирэн ни на какую там дуэль. – А-а-а, проблемы с родителями… – это уже Хогл, и с ним поделиться почему-то легче. С ним всегда легко делиться всем, кроме одного. Чем Сара не делится ни с кем вовсе, а со старым гоблином – особенно не делится. – …И я все равно возьму с собой все игрушки, что бы она там ни говорила! – наконец заканчивает Сара свой рассказ дрожащим голосом, чувствуя, что вот-вот снова расплачется. – Да оставь ты их тут, честное слово! – машет рукой Хогл, и она замирает, вытаращившись на него в полнейшем шоке. – Думаешь, мы недостаточно хорошо знакомы и без игрушек тебя не найдем? – продолжает гоблин и начинает хихикать своим дурацким, кряхтящим смехом. Следом за ним хохочет и сэр Дидимус. И даже Людо, который тоже как-то незаметно появился в комнате, гулко и басовито подхватывает. Так что и Саре приходится рассмеяться тоже – то ли за компанию, то ли от облегчения, то ли все вместе. Игрушки остаются у Тоби, и теперь Сара этому даже рада: друзья смогут навещать и его тоже, не говоря уж о том, что сэр Дидимус обещает приехать в колледж на Амброзиусе, то есть, Мерлине. По которому Сара, конечно же, скучала бы ничуть не меньше, чем по своим друзьям. Но в кампусе животных держать запрещено, поэтому пес будет жить дома, с родителями и братом. Они долго прощаются на крыльце, и Сара снова плачет, но быстро утешается мыслью, что снова увидит Мерлина намного раньше каникул.

***

Сара собирается изучать историю искусств. Это такой «взрослый и серьезный» способ сказать, что Сару интересуют только сказки, легенды и волшебство. Так, чтобы никто из «взрослых и серьезных» ни о чем не догадался, особенно мачеха. Ирэн считает, что «впечатлительной» Саре такое образование вполне подойдет. И уже, кажется, видит падчерицу сотрудницей какой-нибудь модной художественной галереи, продающей картины современных художников за бешеные деньги. Ну или как там серьезные люди себе успешное будущее искусствоведов представляют? Сара не видит себя никем, кроме Сары. Ее это, впрочем, вполне устраивает. И изучение истории искусств – тоже. Так что на ближайшие несколько лет ни о каком будущем, слава всему святому, можно не задумываться. Ее соседку по комнате зовут Бесси. Она – афроамериканка из огромной афроамериканской семьи с кучей детей и получила стипендию за выдающиеся успехи в легкой атлетике. С ней довольно приятно и весело, даже несмотря на то, что она начинает каждую третью свою фразу со слов «у нас в Новом Орлеане», так что буквально на второй неделе у Сары возникает ощущение, будто Новый Орлеан – это какая-то другая страна, с совершенной другой культурой и обычаями. Возможно, вместе со всей остальной Луизианой, хотя в этой самой Луизиане они и находятся. Но представить, будто Сара уехала учиться за границу, совсем несложно. Тем более что университетская жизнь – совсем другая, и все другое. Хотя и без тех странных штук, которые Бесси иногда рассказывает про Новый Орлеан. Впрочем, Сара любит такие штуки и хотела бы побывать в Новом Орлеане. Может быть, даже сгонять на выходных вместе с соседкой. У Сары, конечно, и своих собственных штук хватает, не менее, а то и более и странных. Но такие, как она, не знают чувства меры в необычных вещах, которые они любят. Если уж ты однажды впустил волшебство в свою жизнь, а потом с тобой случилось то, что случилось с Сарой четыре года назад, всяческие рассказы про страшную луизианскую магию, от которых положено всю ночь дрожать под одеялом, ты будешь воспринимать как замечательное новое приключение. И интересно же, в конце концов, узнать, что из рассказанного Бесси правда, а что она сама и ее бабушка насочиняли. В том, что кое-что все же правда, Сара даже не сомневается. Ей ли сомневаться! Про свои «странные штуки» Сара, однако, не рассказывает. Не решается. И вовсе не из-за волшебства, в которое Бесси, похоже, искренне верит. А из-за того, что все подобные беседы неизбежно поведут в сторону, в которую Саре идти совершенно не хочется. Другие беседы, впрочем, тоже в нее ведут, и избежать их намного труднее.

***

– А у тебя парень в школе был? – спрашивает Бесси как-то вечером, и Сара отвечает не сразу. Она всегда отвечает не сразу на этот вопрос. Только один раз Сара ответила на него моментально и полностью честно. Это был незнакомый парень в дайнере возле заправки, куда они завалились перекусить по дороге на концерт в соседнем штате, куда им взбрело в голову потащиться с приятелями. Он видел ее в первый раз и им вряд ли светило увидеться снова, так что чистая правда не грозила Саре ничем, кроме того, что он быстро и стремительно свалит. Чего она, в общем-то, и добивалась. Так что на вопрос, есть ли у нее парень, Сара открыла рот и без пауз отчеканила: – Когда мне было пятнадцать лет, в меня влюбился пожилой мегаломаньяк с замашками рок-звезды. Он преследовал меня, похитил моего брата и я из-за него чуть не умерла. Но все закончилось хорошо, хотя иногда я до сих пор подозреваю, что он за мной следит. И знаешь что? Я мысленно сравниваю каждого парня, который со мной знакомится или предлагает свидание, с ним. И все они неизбежно с треском ему проигрывают. Хоть он и псих. Так что нет, у меня никого нет. И ты мне тоже не подходишь. Парень взметнулся так, что чуть не уронил стул возле соседнего столика, пробормотал что-то невнятное на прощание – и больше Сара его никогда не видела. Как и было задумано. Но позволить себе сказать что-то подобное тем, кто ее знает, она себе, конечно, не могла. Или даже не подобное, просто рассказать хоть что-то. Это либо выглядело бы бредом, либо все надумали бы неизвестно что о преследующем ее сталкере. Сталкером Джарет не был. Он был поехавшим от одиночества магом и правителем волшебной страны, который свято соблюдал волшебные правила. И не подошел бы к Саре на пушечный выстрел, если бы она его сама не призвала. Такие уж у волшебства законы. Призывать его Сара, разумеется, не собиралась. И даже упоминать о нем в присутствии своих волшебных друзей. Особенно – Хогла. Прекрасно она знала, чем это закончится. Даже если взять с него сто пятнадцать обещаний, что он никому-никому никогда-никогда не расскажет об услышанном, все они развеются в пыль на первом же вопросе: «Хогл, она что-нибудь говорила обо мне?» Даже и представить сложно, что ответом на это будет что-то кроме: «Да, Ваше Величество!» Нет, Сара вовсе не ждала от него нового предательства, Хогл был ей настоящим другом. Вот только он не увидит ничего плохого в том, чтобы сказать. А в Его Величестве – очень даже увидит, особенно в разозлившемся Его Величестве. И все расскажет от греха подальше. И тогда совы Саре будут являться на завтрак, обед и ужин, а также по несколько раз в перерывах между ними. Точнее, одна и та же сова. Так что лучше было закрыть рот на замок и держать язык за зубами. Она и держала, уже четыре года. Парня у нее, между тем, и правда не было. Ровно по той причине, которую Сара озвучила назойливому ухажеру в дайнере. И, может, если бы она с кем-нибудь поделилась, можно было бы как-то разобраться в причинах этой проблемы и найти способ от нее избавиться. Но делиться было не с кем, а гонять одни и те же мысли по кругу у себя в голове не помогало. Наоборот, делало только хуже. Да и «отношения с парнями» были Саре не так уж и нужны, в отличие от некоторых ее бывших одноклассниц. Так что все оставалось как есть. – Нет, – наконец отвечает она Бесси, сообразив, что пауза как-то уж совсем кошмарно затянулась. – Нет, у меня никого не было. Бесси смотрит на нее подозрительно. – Ты что-о-о, в кого-то влюблена безответно? – спрашивает она с любопытством. Сочувствие в голосе, впрочем, тоже явно слышится. «Если бы безответно!» – с досадой думает Сара, очень стараясь, чтобы ее мысли не отразились на лице. Безответно, честно говоря, было бы намного проще. Все то же самое, только без летающих сов и мегаломаньяков-несталкеров. И Хоглу можно было бы пожаловаться, наверное. Иногда ей в голову закрадывалась мысль, что, может, он и думать о ней забыл за столько времени. Но спросить она не решалась, потому что – вдруг не забыл? И каждый раз оказывалась права, потому что рано или поздно замечала вдалеке необычайно активную среди белого дня сову. Нет, ни черта он о ней не забыл. И забывать не собирался. – Да… не то чтобы… – рассеянно тянет Сара, а потом, наконец сообразив, что ответить, широко улыбается: – Не могу найти в жизни никого, похожего на сияющий идеал из моих мечтаний. – Воу! По кому-то фанатеешь? Рассказывай давай! А плакаты тогда где? – Ты таких не знаешь. Это оттуда, – Сара машет рукой на свою полку с книгами. – Из моих «древних сказочек». Бесси называет все сказки, мифы и легенды скопом «древними сказочками», и Сару это почему-то ужасно умиляет и смешит. – А вот у нас в Новом Орлеане… – начинает Бесси, и Сара понимает, что опасный момент в разговоре успешно пройден, а ей сейчас расскажут очередную странную луизианскую легенду. Потому что Бесси в ней, любительнице «сказочек», нашла на диво благодарного слушателя. Сара выдыхает с облегчением. Главное, и врать ведь, по сути, не пришлось: история о Короле Гоблинов стоит на полке, по соседству с Киплингом и сборником европейских сказок, подарочным изданием с восхитительными иллюстрациями.